40. Андрей СКРЯБИН. Ожидание

Квартира на окраине Москвы, из числа наиболее доступных. Без притязаний обставленная комната: в центре диван, рядом тумбочка с бутылкой минералки; на полу потёртый ковёр. В одном углу громоздкий шкаф с зеркалом на приоткрытой створке, в другом – письменный стол с компьютером и несколькими книгами, рядом стул с висящей на нём джинсовкой. Ощущение неприбранности.

Владимир спит на диване, закутавшись в одеяло. Просыпается, медленно садится.

(Сонно и брезгливо.) Опять сплю. Сплю и сплю. Специально ведь, чтоб ничего не решать. Надо решать, а я отказываюсь и сплю.

(Повысив голос.) А нельзя спать! Надо прямо сейчас решать. Сколько там времени уже?

Ну, конечно, биологические часы рулят: на пятнадцать минут раньше проснулся, чтоб вдруг отыскать разумный выход. И спать дальше. (Кладёт телефон, берётся за голову.) Думай, думай! Надо вслух думать, это вроде как с кем-то другим. С самим собой-то я всегда договорюсь, лапши себе навешаю, усыплю, навру что-нибудь опять, как всегда. А так – будто бы какая-то ответственность. Можно даже с зеркалом говорить.

Нет, это, впрочем, слишком.

Какими необычными кажутся теперь обычные вещи!

Решать надо, а не минералку дуть. Опять сдаюсь, себе же и сдаюсь! Итак, замечательная ситуация.

Я, понимаешь, делаю людям честь – оказываю большущую любезность. Я всех и каждого, бескорыстно и без разбора, но не более 15 человек, беру с собой на Лазурный берег, к дяде. Что нам известно про дядю? Про дядю нам известно, что он мамин брат, что уже с начала девяностых пребывает именно там, что у него собственная турфирма, и ему якобы до зарезу нужны русскоговорящие сотрудники в количестве пятнадцати человек, что даёт мне право посылать всех шестнадцатых в лес. И это можно понять: сколько наших там любят отдыхать?! И всем этим господам можно что-нибудь втюхивать, благо денег они не считают. Это здесь жлобство людей заедает, а там считать стыдно, там заграница. Даже понятно, отчего стыдно – извечные наши комплексы перед Западом… До чего же всё логично! Кстати, а что там с погодой?

Конечно, тепло у них. Море, солнце, халява, – сколько всего дутого можно насоздавать! А всё Лысый, всё из-за него – это ему я ляпнул, что уж его-то точно не возьму с собой, – тогда я ещё даже не представлял куда. Он-то и тут как рыба в воде, всё время где-то и с кем-то, у него всегда дела, встречи, – сплошной сабантуй! Небось и спит только по праздникам, не то что я. Так что и тогда не предложил, и сейчас бы не взял. (С внезапным испугом, тихо.) А вдруг он обо всём догадался?..

Вот же и письма дядины, он читал, я им показывал. Не задели они Лысого, его одного они никак не задели. (Хлопая по столу рукой.) Нет, ну из-за него всё началось, и его же – не задело! Тут же так всё логично расписано, цифры все есть, и дядин интерес показан так, что аж выпячивается, и при этом сказочная халява этим пятнадцати счастливчикам! (Разочарованно, подперев голову рукой.) А он усмехнулся и уехал по делам. Ничего не сказал даже. Не удостоил. …Но если и догадался, разболтает вряд ли: дескать, пусть едут, если хотят, меня не волнует. Всё-таки равнодушие – замечательное качество для делового человека, и чем больше его в деловых отношениях – тем выгоднее: энергия не тратится на всякую ерунду.

Нет, ну как же просто поставить столько людей на уши! За две недели, и срок какой правильный! Меньше – неинтересно, за большее время весь интерес сдуется. Когда его не подогревают, он сдувается, как воздушный шарик. (Показывает руками, как шар размером с мяч коллапсирует в точку.) А подогревают его тем, чего даже и нет. (Восклицает с болезненной гордостью.) Чёрт возьми, это же я создал! Из ничего!

Десять минут. Жаль, больших часов нет, чтоб на стене. Можно было бы считать секунды. А потом все придут, и мы полетим… Туда, где никто из них никогда не был.

Я их должен повести. Куда? у нас заказана «Газель» до аэропорта. Всем вместе ехать – оно дешевле и со всех сторон лучше. Потом – самолёт. Вещи я собрал, билеты давно купил. В том числе себе. Глупо, конечно, но, во-первых, доигрывать надо до конца, а во-вторых… Все эти 2 недели, и особенно когда покупал билеты, дядя этот существовал, я в это верил и не сомневался. Я его представлял даже: самодовольный, сытый, обязательно с бородой, как у попа, только не в рясе, а в белой рубахе с коротким рукавом, потому что там жарко. А с бородой – чтобы как-то подчеркнуть свои русские корни, – это придаёт ему в местном обществе особый шарм, тем более что во всём остальном он законченный европеец. Я даже пытался представить, с какими чувствами его встречу, и надо ли его обнять, и всё никак не мог решить – люблю я его или ненавижу. Точно так же можно любить или ненавидеть Билла Гейтса, чёрную икру или «голубых», – то есть то, что тебя вообще никак не касается, чего для тебя нет, но что можно выбрать в качестве точки, чтобы было на чём сфокусировать свои переживания. Любопытно конечно, если б этот дядя в самом деле существовал, – взял бы я хоть кого-нибудь из них?

Всё как-то вообще неясно.

Думать надо! Даже так не могу соображать, даже вслух, ни одной мысли по делу. Итак, варианты. Да за эти пять минут что угодно решить можно, это же сколько… Если одна мысль в секунду… триста секунд… Целых триста мыслей! А, вот! Меня ограбили: прихожу домой, после работы, ни о чём таком не думаю, и вижу – что-то не то. Смотрю – ограбили. Бардак можно устроить, есть же время! Можно и не устраивать, здесь и так бардак – тем лучше! Если ограбили, то, конечно, взяли и все билеты – они же тут, билеты. Никто, конечно, не сможет уехать, куда ж тут ехать ограбленным, ещё и без билета, без денег, без всего, прямо в трениках, поехали! Они поймут... Можно шишку себе набить для правдоподобия, да и вообще не повредит.

(Азартно.) Хрен с ней, с шишкой, неважно, надо ещё вариантов по-быстрому накидать, потом выбрать и решить, – могу же, когда захочу! Вот хоть с тем же Лысым, в феврале: кроссворд разгадывали, и он мне ехидно так – как называется разделение реки на две ветви? А я ему прямо с ходу и выдал – «бифуркация»! Мы тоже не дураки! …Может, сказать, что заболел? А что, они приходят, а я лежу, болею, весь в одеялах, никак нельзя ехать. А куда они без меня? Они дядю не знают, они его себе не представляли! Если и представляли, то не так, без бороды наверняка, или не в белой рубахе... Какой же бред в голове! И как сквозь этот мусор думать? Зачем мне этот мусор, от чего он меня может защитить? ...А где билеты?

Судорожно хлопает себя по карманам, потом лезет в тумбочку – билеты на месте.

Билеты есть, можно ехать. Нет, с болезнью хуже вариант. Первый тоже дрянь, но второй хуже.

Но как вокруг меня все вились! Какие очереди ко мне стояли, чтобы деньги на билеты сдать! Никогда же такого не было; может, никогда теперь и не будет. А я мог решать: этого беру, а этого – в лес...

Да где документы?

Сейчас ведь всё у меня – и билеты, и паспорта, всё их существование. Билеты – их будущая жизнь; паспорта – прошлая. Будущую я создал, а прошлую они мне вручили за это сами.

Я подарил им надежду, это в любом случае! Неблагодарные... Никуда б они без меня не поехали, разве что в отпуск на дачу. Грёбаную Турцию – и то не каждый себе позволит! И ради этого всё остальное время в году варились бы в этой рутине, и ждали бы… Точнее, даже не ждали бы: привычка убивает ожидание. Кроме Лысого, там все посредственности. А я заставил их мечтать!

Выражение лица сменяется на злобное, Владимир обращается к своему отражению, приблизившись к зеркалу почти вплотную.

Вот скажи хоть раз честно, без дядь, без поездок, без ограблений и болезней: стоило оно того или нет? (Растеряно.) И что это вообще такое было? Ожидание? А что такое ожидание, зачем оно? Может быть, это такая жидкость, которая наполняет сосуд нашего существования? Мы сидим на работе – и ждём, когда день кончится; ложимся спать – и ждём, когда проснёмся. Все факты жизни мы создаём себе только чтобы ждать, чтобы было чего ждать. И этих событий многие видят перед собой ровно столько, сколько им требуется, чтобы жидкость окончательно не иссякла; а многим этого мало, их жажда сильнее, даже если они не всегда отдают себе в этом отчёт. Эта субстанция – дорогой ресурс, может быть, самый ценный в нашем мире. И почему не увидеть новых её источников? Почему не подарить другим? Если так задуматься – альтернативы всего две: мы можем назначать себе события в будущем и ждать их, либо их приходится назначать в прошлом, вспоминая их, и тонуть в них. То, что назначено в прошлом, уже никогда не произойдёт, и мы всегда об этом знаем, потому ждать прошлого глупо. Конечно, и в будущем что-то так никогда и не происходит, но это неважно: ожидание уже состоялось, отведённая эпизоду жидкость уже впитана. И если что-то пережито заранее, то, может, разницы нет и в том, настоящее это было событие или дутое? Ну, дутое и дутое, так и что? Ожидание-то настоящее!

Сейчас они все зайдут сюда, я их впущу молча, прямо с небритой рожей. (Проводит рукой по многодневной щетине, почти шёпотом.) Они, конечно, поймут, что что-то здесь не так. Будут в замешательстве. Я в трениках, а они – в замешательстве. Так пройдёт секунда, а может быть, целых две.

Ну, где они уже? Мутно как-то... Вот опять какая-то грань. Передутое ожидание. Когда объедаешься ожиданием, становится так мутно... И уже как-то всё равно, и нет больше вариантов, потому что внутри пусто. А за окном наверняка дождик. Хорошо бы был дождик, когда мы поедем. Надо же чего-то ждать.

Забирается на диван, устало укрывается одеялом. Проходит несколько секунд. Раздаётся звонок в дверь.

(Сначала тихо, сквозь сон.) Я сплю.

(Кутаясь в одеяло, отчаянней, громче.) Я сплю! (Кричит.) Я сплю!!

Автор: Андрей СКРЯБИН