"Мемуары с того света". Глава 4. "Тот свет" | | «Как долго еще люди будут безоговорочно принимать представления о жизни и потустороннем мире в интерпретации тех, кто не имеет собственного духовного опыта или особого духовного водительства свыше, что позволило бы их считать духовными учителями? | Майские праздники закончились. Аркадий осваивал заросший весенней травой, склон. Где-то громко зазвонил колокол. Аркадий выпрямился и прислушался: «Красиво звонит! Так мелодично, но в то же время громко. Надо поехать в центральный собор на какой-нибудь праздник и позвонить в колокол самому. Может, правда астма пройдет. Да еще зуб этот противный вылечится? Хотя, так все болезни можно было бы вылечить. Интересно, а какой праздник сегодня, раз колокол звонит?» Эти мысли и звон колоколов отвлекли от работы и Аркадий пошел пытать по этому вопросу жену. Жена в этом вопросе оказалась дремучая. Мало того, рядом с их жилищем никакого собора не было. Они вообще жили в промышленном районе. Аркадий задумался. Не над наличием церквей, а над тем, что Юлька этого звона вообще не слышала. Это было просто не возможно! Получается, что звонят колокола только ему. Или по нем? Хорошая работа прогоняет плохие мысли. Вот этим и решил заняться Аркадий.
4 мая обещали заморозки. Аркадий с Юлей решили жечь ночью костры. Строительная свалка, где обосновались они, почти не давала урожая. Но деревья были все в цвету и обещали отблагодарить фруктами за заботу. Да и как не помочь – живые ведь. Собрали днем сухие ветки, стружку. Сверху положили свежескошенную траву, чтобы был дым.
День почти прошел. Костры были готовы, и можно было поужинать, отдохнуть, ведь ночь должна быть нелегкой. Гнать Юльку спать было бесполезно, все равно рядом будет крутиться. Стоит только удобно ее устроить рядом и начинается: «Здесь мы закруглим стену, сделаем окошко на восток, и будем встречать рассвет в любую погоду. А там лесенка, полочки, шкафчики, цветочки…» Она сильно донимала его своими идеями, а он слушал ее как шум моря в тихий теплый день. Она, конечно, звала его помочь, особенно если шкаф, который ей хотелось переставить самостоятельно, почему-то падал. Его забавляли удивленные глазенки из-под шкафа или из-под груды кирпича.
Сейчас она хлопотала у плиты и что-то щебетала. Кажется, про неудобный и слишком длинный участок, стройматериалы на нем. Волновалась, что Аркадий устал за день на работе, а ведь астма никуда нее делась. Предлагала поберечь себя, но как? Аркадию не хотелось пить лекарства по пустякам, но все окружающее уже казалось, подернулось дымом от постоянной нехватки воздуха. Нужно поспать хоть часок. «Нарублю дров еще немного, чтоб хватило и посплю», - думал Аркадий, когда подошла Юлька, демонстративно подбоченясь, напустила на себя грозный вид, пытаясь втиснуться в роль грозный жены.
-А ну-ка, лесоруб, иди быстренько ужинать. Костром больше, костром меньше – мне все равно. Вот мужем больше, мужем меньше - это уже другое дело, - (глупая шутка. Знать бы это тогда. Но что бы могло измениться?) - Я тебя ночью голодного на себе, что ли между кострами носить буду? Одной в темноте ночи поломать не трудно?
Может, на кого-то грозный вид и подействовал бы адекватно, но Юльке не удавалось скрыть озорной блеск глаз. Хрупкая, с хвостиком светлых волос она казалась девочкой. Если бы не седина пережитого. И как это втиснулось все в такую недолгую жизнь! Аркадий все пытался понять, где она хранит этот задор и терпение. И как она может так, без оглядки, любить? Но спорить и, правда, не было смысла, даже в шутку, и он поплелся, усталый, к столу.
После ужина астма немного поутихло, напряжение спало и, как всегда после приступа, захотелось спать. И время позволяло, и Юлька тихонько сидела рядом и что-то вязала. Все убаюкивало и Аркадий заснул. Юлька выбралась потихоньку в сад раздувать костры. Дым охватил всю окрестность, опустился мягким покрывалом на сады внизу. От дыма слезились глаза, но думать об этом не хотелось. Дым разбудил Аркадия. Он вышел и не успев стряхнуть с себя сон тут же получил порцию крепкого дыма в лицо. Закашлялся, отдышался и принялся помогать жене. Юлька носилась от одного костра к другому с фанеркой для раздувания огня, и прибежала к тому месту, где сидел на полене Аркадий, веселая и пропахшая дымом. Собралась уже поделиться впечатлениями, когда увидела лицо мужа.
Аркадий уже даже не хрипел, он сипел, ссутулившись, жадно глотал воздух, как рыба на берегу. Было ли лицо серым, или еще каким - не видно. Да уже и не важно.
Юлька опрометью бросилась в дом за лекарствами –. Но как в темноте колоть? Пока Аркадий заталкивал в рот таблетки, она судорожно набирала в шприц лекарства. Укол Аркадий, казалось, не ощутил. «Лишь бы скорее подействовало» – металась в голове одна только мысль у Юльки. Руки дрожали. Мысли тоже. «В доме светло, но в такой позе его не дотащить». Нужно сделать массаж грудной клетки, может расслабится, и тогда волоком, потихоньку, упираясь ногами и руками в порог, стены, можно втащить в дом. Подальше от дыма.
Массаж немного помог, и Аркадий прохрипел: «Воды» Идея дотащить была видимо не та. Ему нужен этот холод. И Юлька уже знала, что нужно снять рубашку и обтирать его холодной водой. Обдувать и делать массаж. Хорошо, что на улице уже «минус». Аркадию всегда жарко в таком состоянии.
Привычные манипуляции все равно не приносили уверенности, что сделано все возможное и правильно. Знать, когда закончится приступ и чем – не получается пока. Остается только верить. Верить и надеяться. А главное – любить. Когда любишь беззаветно, мысли о себе не мешают помогать в трудных ситуациях. А пока оставалось ждать, когда подействуют лекарства. Ведь приступ удушья был от усталости, нервотрепки с последним несостоявшимся клиентом и дыма. И этот дым никуда не девался. Костры «работали» исправно как по закону подлости. (Кто интересно вывел этот закон?)
И Юлька поняла, что ситуация совсем не стандартная. Надо вызвать «скорую помощь».
Телефон был у сторожей на соседней базе. Но до него еще нужно добежать. Значит, оставить Аркадия. А «скорую» вызвать нужно. По крайней мере, его погрузят и вывезут отсюда. Организм мужа лекарства нее принял, и к судорожному состоянию добавилась рвота. Как же его оставить? Но нужно срочно выбирать.
Ум подсказывал другие решения, и тогда Юлька решила отказаться от его услуг. Она, как безумная в буквальном смысле, бросилась бежать к телефону. Бежать приходилось под горку по плохой грунтовой дороге, потом через шоссе. Она падала, поднималась и, не успев еще распрямиться, бежала дальше. Ноги не спешили за ней и часто подводили. Стучать в окно сторожки, она не боялась. Мысли остались там, возле мужа. Сторож вяло открыл калитку, когда увидел в окно женщину. Но сон слетел с него, когда в освещенный дверной проем вошла женщина с разбитыми коленками и ладонями, с прерывающимся от бега, свистящим дыханием. Он помог набрать номер «скорой». Телефон был с диском, и она никак не могла попасть на нужную цифру. Но даже будь он кнопочный – руки у нее тряслись, и губы тоже. Но объяснить дежурному скорой помощи она смогла. Это ведь не первый случай, но, конечно, этот был другим, просто информация нужна была стандартная. Там эмоции не влияют на скорость.
После звонка Юльку как ветром сдуло. Только на полу остались капли свежей крови, собравшиеся в лужицу возле телефона.
Вернувшись домой, она поняла, что Аркадию стало хуже. Когда Юля начала растирать грудь, руки, ноги закоченевшего мужа, он с трудом просипел: «Вот и все. Молись». Воздух в легких стал невыносимо твердым, он горел в каждой клеточке измученного тела. Хотелось окунуться в ледяную воду, чтобы потушить эту топку. Как ни хватай ртом воздух извне, он не попадает внутрь – дверь закрыта. Это не цепи, не оковы, которые можно разорвать в предсмертной агонии, наполняющей неистовой силой, безмерным желанием жить. Это бестелесные руки смерти. Это адское пламя. И никакие обливания водой на морозе в этот раз не помогали. В груди хрипело, и если этот хрип вырывался наружу, то уносил с собой огненный воздух. Но и это не приносило облегчения, потому, что вместо него не попадал морозный воздух улицы. Вместо него приходили спазмы, сжимая тело в каменную глыбу.
Аркадий корчился на земле, мокрый и холодный. Жена судорожно пыталась облегчить его страдания, поливая водой, растирая грудь, обкладывая мокрыми полотенцами, чтобы сильнее охладить тело. Сознание Аркадия переживало тоже своеобразный спазм. Казалось, что закрываются все двери, не только двери в легкие, но и двери в этот мир. Всё съежилось в нем до нестерпимой боли, до жуткого отчаяния. И только Юлька, маленькая беспомощная Юлька не давала сознанию угаснуть, не давала совершить прыжок в спасительную беспредельность и оставить ее навсегда. Оставить ее на века, как это было раньше. А потом искать в этом огромном мире людей, живущих в суете, отрешенности от самой сути жизни. И он нашел в себе силы, собрал все крохи любви, задавленные жуткой болезнью в этот миг, чтобы выдавить из себя последнюю просьбу: «ЗОВИ!!»
Она поняла, что он уходит. По серым губам, по стекленеющему взгляду, по скованным мышцам всего тела. Безмерно-любимого тела, наполненного чудным бессмертным духом. Мысли о себе, покинутой и одинокой, возможно придут, но это будет позже, не сейчас. А лучше бы и никогда. Их души нашли друг друга здесь и соединились светом того знания, что не разделит их нигде. Когда так мучается любимый, ни одна мысль о себе не мешает жить его проблемой. И только его слова, едва слышные, едва понятные, но наполненные такой неистовой силой, отрезвили ее, остановили и заставили задуматься: кого звать? Как-то враз рассыпались все постулаты веры, заученные фразы, имена. Она на миг растерялась и замерла. Из памяти всплыло имя Архангела Михаила. Именно его помощь нужна в первую очередь, именно он поможет обрести здравомыслие в критический момент. Потом, обретя какую-то твердость и уверенность, она произнесла имя Матери Марии. Эти имена так часто произносились, что не заставили Юлю напрягать память в миг решающей ситуации, хотя собраться с мыслями в такой момент мало кому удается. Слова наполнились образами, увиденными на иконах, на картинах. Она встала с колен, оставив лежать на земле съеженный комочек тела своего мужа, и, продолжая разгибаться во весь рост, выкрикивала в темноту имена святых и ангелов. Тьма вокруг казалась вязкой и густой. Вся ситуация, в которой оказались эти двое, была одновременно тягучей и стремительной, но глухой от отчаяния и беспомощности. Мрак ночи окутывал так плотно, что ощущение погребального савана разрывало сознание на части, растаскивая последние силы, просачиваясь в бездонную тьму ночи. А зов к созданиям Света, казалось, проваливался в вату, окутавшую все вокруг, и казался напрасным. Дым угасших костров смешался с туманом и отгородил эту сцену борьбы со смертью от всего остального мира. Но он же и придал черноте серый цвет, ослабив ее гнет. И Юля, обращаясь к небу и глядя в него, почувствовала неясный звон внутри. То ли это был отзвук ее голоса, потерявшегося вокруг, утонувшего в ней самой, то ли звенело все вокруг от ее голоса. Она замерла и прислушалась к себе, к миру вокруг, к воздуху. Да, воздух стал прозрачнее. Она сама стала прозрачнее, сбросив с себя отчаяние борьбы с этой тупой безжалостной болезнью мужа. И она вспомнила то ощущение, что испытала всего несколько раз, когда произносила священные слова, повелевая силами Света, направляя Их в те места на Земле, где их помощь была крайне необходима. И она повторила тот ритуал призыва, который заставлял вибрировать весь воздух вокруг, землю, стены дома, стекла в окнах, деревья и всё ее существо. Это чувство могущества растворяло ее в окружающем мире, наполняя его забытыми уже звуками, силой и уверенностью. Голос ее в это время становился неузнаваемым для нее самой, а мурашки просто покрывали гусиной кожей все тело. Казалось, что они, добегая до макушки, поднимают волосы на голове и, как фейерверк огненных искр уносятся вверх. И, когда она замолкала, то воздух вокруг еще долго звенел и дрожал. Удивительным было то, что потраченное на этот ритуал усилие не истощало, а наполняло такой энергией, что тело, казалось, искрилось. Юля избегала повторять этот ритуал. Это слишком сокровенное испытание, чтобы стать рутинным, привычным. После него нужна тишина, чтобы не мешать отзвенеть таинственному звуку созидания. И никого вокруг. После этого нужно собрать себя снова в маленький комочек человека - простой женщины, вместить себя в размеры комнаты. Именно этот ритуал, но теперь кратко прозвучал во тьме, в могильном холоде. Не ясным днем, как раньше. И на этот раз все было по-другому.
Кольцо окружило место этого события так незаметно плавно, что только диск звездного неба прямо над головой свидетельствовал о том, что это произошло. И до самых звезд высились лучезарные фигуры людей, окруживших освященное молитвой место. Тишина звенела торжественно и величаво. Юля ощутила разницу между своим зовом к этим великим душам и отчаянным беспомощным и тщетным криком о помощи к людям. Она вручила бесценную душу в руки Царицы Ангелов – Матери Марии, Архангелу Михаилу, Царице Света, которую она всегда побаивалась звать или обращаться к ней. Позвать можно многих и, согласно Закону «зов заставляет ответить» - придут. Но может быть достаточно и этих могущественных покровителей человечества? Сомнения всегда были спутниками Юли, прорвались они и в этот миг через завесу отчаяния. Отчаяния, толкающего обращаться к кому угодно, лишь бы получить помощь. Но, когда она воочию увидела это величественное зрелище, то сомнения рассеялись. А облегчение, наступившее от осознания действенности ее просьб «достало» из памяти забавные определения этого очерченного пространства, в котором она сейчас стояла: стакан. Со стороны это кажется способным видеть свет столбом света, уходящим в бескрайнее небо. Сейчас Юля была внутри этого стакана, наполненного чистым воздухом, наверху – звездное небо, а вокруг него туман и легкий дым, у ее ног лежал муж. Он не дышал, не сжимался в комок. Он, казалось, слился с ледяной землей, распластавшись на ней, обратив лицо к небу.
Собаки притихли и только почему-то слегка постанывали. Они не выли, не скулили, а просто тихо лежали на земле за пределами этого круга так, как если бы сверху их придавили до слабого стона. Но не злой и чужой, а добрый и любимый. Эта величественная картина отвлекла Юлю от мужа. Он завалился на нее неожиданно, и обмяк. Она начала его тормошить, бить по щекам. А он как-то податливо распластался на замерзшей земле, и широко открытые глаза были обращены к звездному небу. Он не дышал. Его тело становилось землей этого мира. И она на коленях, сидя рядом, с любимым человеком дико закричала: «Люди! Где вы? Помогите! Хоть кто-нибудь! Умоляю!» Она кричала недолго, но голос быстро охрип и безответно повис в тишине. Она уже звала в юности на помощь. Не так конечно. Ведь это было для собственного спасения. Сейчас все было гораздо страшней. И так же никто не отозвался. Может, она мало молилась? И «там» ее тоже плохо слышали. Пришли, посмотрели и ушли. И как смирение пришла на память молитва:
«Господи, дай мне душевный покой, чтобы принимать то, что не могу изменить,
мужество изменять то, что могу и мудрость всегда отличать одно от другого».
Она обреченно и уже спокойно оставила Аркадия. Настолько спокойно, что могла рассудительно подумать о том, какие вещи, документы нужны, когда его будет забирать «скорая», констатируя смерть. Она встала и пошла в дом. Никто ей не поможет. «Скорая» потребует документы независимо от ее состояния. И она пошла переодеваться и собирать документы. Спешить больше некуда. Время ее не интересовало. Ум принял бразды правления и диктовал, что нужно взять, что надеть, ведь на улице мороз. Мужу вещи не нужны уже. Денег на такси все равно не было. Куда его повезут – неважно. От ближней больницы можно дойти домой часа за полтора. От центральной – за шесть часов. Нужно только смыть кровь с коленей и рук, чтобы не беспокоить медперсонал.
Но Аркадия встретила не смерть. О ней он и не думал ни в виде старухи с косой, ни как еще. По сути, Юлька создала подобие шахты лифта. Симпатичненькой такой шахты, только светлой, в отличие от наших мрачных сооружений, и она была цилиндрической формы. Пришел и лифтер – не все сами по ней отправляются. Аркадию оказали честь сопровождать его. И это был ни кто иной, как Архангел Михаил. Аркадий это абсолютно точно знал и был теперь спокоен.
Они неслись стремительно, но не настолько, чтобы не рассмотреть окружающее их пространство, явления. Далеко внизу еще видно было маленькую женщину, его спутницу жизни, с которой его связывали века. Он видел, как Юлька бежала по дороге, сбивая коленки. Падала, и, не успев толком встать, снова бежала вызывать «скорую помощь». Но это воспринималось краем сознания и не имело сейчас значения. Как не имело значения, что с его телом.
Когда призрачный мир, в котором он жил, начал удаляться со скоростью брошенного камня и Земля осталась далеко с земными проблемами, его земное тело, а впереди... нет, пока еще вокруг, вокруг него, сменяя друг друга, ожесточенно толкаясь, грудились монстры. И это не его воображение рисовало картины, отображая жителей ада – в его воображении не могло родиться такое многообразие форм. И это не было адом, это был всего лишь уровень астрала. Мир духов. Тот уровень, который создавался, чтобы стать временным приютом для душ, покинувших тяжелую плотную форму, но не достигших еще той легкости духа, чтобы взойти на небеса, достичь нирваны.
Души оставались здесь между рождениями, опекаемые и лелеемые слугами Света. И все больше и больше этих душ возвращались в новые тела, так и не поднявшись выше этого уровня, даже не помышляя о мире духа, находящемся так высоко, что не стоило и думать о нем. И все меньше становилось тех, что думали о нем, о том светлом мире, где все иначе. Кто-то все же хотел узнать, насколько иначе. Кто-то хотел стать другим, потерять свою тяжесть, груз ошибок, называемых грехом. Правда, не совсем так, как хотят потерять свой вес и лишний жир люди на земле. Их средства скорее утяжелят душу, чем облегчат тело.
Но ошибки людей укоренялись и уплотнялись, создав свой мир в этой чудной «звездной» прослойке бытия. Реальность здесь стала похожей на земную жизнь, и, умерев за стойкой бара, несчастный не видел разницы. Он и в своем тонком теле продолжал бесконечную уже, оргию. Мысли здесь имели форму, вес и жизнь. Фильмы ужасов – это лишь малая часть ужасов, воплощенная в фильме. В голове создателей фильмов роится намного больше образов, чем удается отобразить на экране. И они все здесь. Герои страшных сказок, и лица настоящих людей, искаженные до неузнаваемости пороком. Именно здесь царит тот дух соревнования в искусстве шокировать своими уродствами, возможность искусно совершенствоваться в создании все более чудовищных образов. Отсюда прорываются к слабым душам эти чудовища, обрекая живых людей на подобие жизни, протекающей в психбольницах. Этой астральный слой стал сточной канавой мирозданья, придорожным трактиром, зловонным одеялом Земли, отделив ее дымовой завесой от Вселенной. Все это было продуктом эмоций людей, и в то же время источником эмоций современного человечества.
Аркадий разглядывал эти оскалившиеся в беспомощном гневе морды, видел царапающиеся по невидимому стеклу, когти. Эти уродливые монстры были очень близко, но их отделяла перламутровая стена столба Света. Он был надежно защищен светом стенок туннеля от этих явлений материализованных эмоций. От того астрального слоя на планете, что стал мусорной свалкой и местом паломничества экстрасенсов и колдунов и гадалок. Здесь, среди этого сАркашища исковерканных и изуродованных душ находят ответы медиумы, находят поддержку колдуны.
Рядом был друг, вернее – ДРУГ, если уместно применить это человеческое понятие к той преданности и всеотдаче этого существа. Мгновенным импульсом промелькнуло сказанное Архангелом:
– «У них есть еще и запах, который пока тебе лучше не знать».
- Но как пахнет страх, жажда убийства, ненависть, мстительность?
- «Это не сейчас».
В этой презентации он был просто наблюдателем, пассажиром скорого поезда. И это была не станция, на которой можно выйти понюхать полевые цветы, подышать воздухом нового места, а всего лишь эпизод, промелькнувший за окном.
Аркадий спешил Домой. Но увиденное поразило его настолько, что другие картины за стенами его портала едва достигали сознания. Он думал о том, что промелькнуло в этом слое. Думал о людях, что остаются в своих человеческих страстях. Тяжесть земного существования их не отпускает, и они не могут подняться выше. Наркоманы и алкоголики, давно или недавно умершие получают эмоции удовольствия от тех, кто получает это удовольствие на земле. Они привязаны страстями к земле, к людям и местам, проявляются призраками и жаждут мести за свое убийство. Страдают по своему богатству. Там те, кто воровал на земле живут с себе подобными. Это и называется: «у каждого свой ад». Великий Принцип Разделения. В отличие от Рая с его вечным Принципом Единства.
Это только в нашем мире можно находиться, сосуществовать всем вместе. Помогать другим или усугублять свое положение, причиняя вред другим, даже если это по незнанию. И вся эта темная масса все уплотняет и уплотняет завесу между мирами и не дает видеть святых, ангелов. Не дает видеть свет друг в друге. Каждая насильственная смерть отделяет нас от того мира, где счастье не воспринимается, как нечто абстрактное. Кому нужно поддерживать эту завесу и рекламировать все, что дает удовольствия низкого уровня? Но радует то, что эти «суррогаты счастья» в одно прекрасное время лопнут, как мыльный пузырь. Аркадий это знал.
Конечная остановка не сопровождалась объявлением о прибытии скорого поезда номер такой-то. Праздника по поводу прибытия новопреставленного не наблюдалось. Тоннель просто сменился янтарной комнатой.
А какие еще ассоциации могут возникнуть в голове человека, никогда в жизни не видевшего другого, подобного этому, материала. Янтарь во всем своем великолепии. И ведь кто-то уже видел эту комнату, если пытался воссоздать ее на земле. Аркадий был в полном сознании и здравом уме, в котором и пытался уложить все увиденное. «Про запас» или как новую для него реальность, в которой теперь придется жить, или снова жить – не известно. Не все, что он ощущал и видел, удалось перевести на язык земного восприятия. Но не это его заботило.
Его не встречали родственники, оставившие землю давно или не так давно. Из его родственников, да и друзей в жизни он не знал никого, кто смог бы подняться в это место. Его здесь не встречали существа Света, чтобы ободрить или просветить о том, где он и зачем. То есть «свет в конце туннеля» был не для него, хорошо это или плохо. Просто это было так. Свет был с ним во время пути и в конце этого пути и сейчас был с ним.
Пунктом назначения была очень большая комната. Аркадий вошел в комнату с трепетом. Ощущение таинства наполняло воздух вокруг. Все стены там были из янтаря с красивым замысловатым узором. Вернее это был не узор, а печати, руны. Эта комната создавалась для определенной цели, это был инструмент. Янтарь был необходим, как струны для арфы. Это был монолит, и рисунки сделаны как будто самой природой. Именно природой этого материала. Они усиливали действие янтаря, действие самой геометрии этой огромной комнаты. Попробуй нанести малейший штрих или глубокую царапину на стене - и царапина растает, вернув прежнюю чистоту. Лишний штрих – и меняется геометрия пространства, сбивая с настроя того, кто пришел сюда с определенной целью
Именно для этого существуют печати-узоры, они опечатывают матрицу творения, они же наполняют пространство комнаты мощью и глубиной. Руны на Земле охраняют пространство от влияния человеческих ошибок и неоправданных экспериментов, помогают завершить замысел Создателя для человечества, как в пустыне Наска. Даже недолговечные руны на полях в силах скорректировать баланс сил на земле.
Здесь не было необходимости крутить головой, чтобы увидеть все это великолепие, не подверженное хаосу. Он видел все вокруг одновременно. Сверху, снизу все было настолько четко видно, что даже самое хорошее зрение на земле не сможет передать детали и нюансы. Это была и отдаленная панорама и в то же время, каждая деталь в отдельности. Но самое непостижимое ощущение заключалось в том, что это все была Любовь.
Это слово так потаскано людьми на земле, что уже не передает его смысл, его дух! Ну, как может любовь отразить то ощущение, которым наполняет здесь, если ею можно просто «заниматься» даже не познакомившись с партнером! Это противоречие просто рвет душу, встряхивает все мозги, если они и сейчас похожи на земные. Но эта червоточинка мыслей простого человека плавится, как лед под лучами солнца неотвратимо и быстро.
Любовь была всепроникающая, как тепло солнца. Она была одновременно и словами любви и ласковым светом и щемящей сладкой болью единения. Она была знанием и бессознательным блаженством. Аркадий дышал ею, она согревала все его существо, проникала в затаенные уголки памяти. Любовью здесь был сам воздух. И это она была творцом всего этого великолепия. Она стояла в воздухе, как аромат, как теплое облако. Каждый кусочек пола, стен, был пропитан любовью. Она напоила все его существо и пробудила память. Любовь звучала тихой, нежной, но сильной мелодией. И это была не любовь за что-то или чья-то любовь, - это была сама Мать всего сущего, проявленная в этом доме, его уюте.
Было ощущение, что он вернулся после командировки. Там, где он жил и работал на земле все это время - был очень узкий диапазон условий для существования. Там он ощущал то невыносимую жару, то мучительный сковывающий холод, сырость, голод. То мешала одежда, то ее не хватало. На земле он испытывал боль. Но все это осталось там, где было его тело, оставленное, как поломавшийся автомобиль. Он бросил его на обочине дороги и вернулся домой.
Здесь не было ни холодно, ни жарко. Здесь было света и тепла ровно столько, сколько необходимо. Здесь не было неожиданностей, которые он так не любил. Было очень спокойно и знакомо. Да, теперь знакомо. Он вспомнил и эту комнату, и этот аромат Реальности, а не просто действительности. Да, он дома. В одной из рабочих комнат, где должно быть Зеркало. Существование этого Зеркала научно обосновал Вернадский. Не важно, как он дошел до этого, но мир узнал, что существует ноосфера, хранящая все записи происходящего на Земле. Она, подобно атмосфере, тонким зеркальным слоем окружает Землю, отражает все события. В восприятии ученых это видится так, но вызывает больше вопросов, чем ответов: как читать записи, из чего состоит, как запись увидеть, какие приборы создать для работы с ней? Глобальная проблема, которую лучше отодвинуть в тень, если трудно разрешить.
А здесь просто комната, просто Зеркало и... просто Хроники Акаши. Для восприятия Аркадия они выглядели, как картины.
Картины его жизни, взятые из хроник Акаши, не были плоскими. Картинная галерея была его собственной. Но на этих, с позволения сказать, полотнах, были и другие люди. Они были частью его картин, его жизни. Оттуда тянулись ниточки судеб других людей, тесно переплетаясь с его судьбой.
Он остановил свой взгляд на серой неприметной картине. Серой она была от пыли и дыма на поле сражения. Война. Это была его война, судя потому, как у него сильно забилось сердце. Сердце. Как странно это звучит в этом мире. Картина медленно, но уверенно вползала в душу, будила чувства, ощущения и память. В воздухе запахло гарью. Память быстренько подсуетилась и добавила звук: «клац».
- Черт, опять сорвалась гусеница!
Танки шли медленно и зловеще.
Картина вбирала Аркадия в себя, погружала в войну, в его войну. Где-то на краю цепляющегося за действительность сознания Аркадия промелькнула мысль: как я расскажу о картине? Как критик, типа «хорошая техника исполнения, яркие краски, удачный ракурс, мастерство цветопередачи»…или что там еще говорят о живописи? «картина написана неизвестным художником( ну не мастером же) в неизвестно каком году. Холст. Масло». Бред. А вот то, что происходит сейчас не бред. Да, а расскажу ли?
На этой картине нет места словам. Или в этой картине? Они звучат самим фоном и выглядят неотъемлемой частью самой картины. Вот грубый мазок отрывистой команды наступать, гортанный окрик офицера.
- Ты еще скажи «нежная акварель стонов умирающих» - сказал кто-то.
Голос мгновенно развеял дым сражения и напомнил, что это картина на стене. Просто картина.
- Нет, не просто. У тебя теперь есть «ключи» от этой комнаты. Изучай, - сказал Хранитель Свитков.
На другой картине было что-то похожее на Рим. Жаль, что внизу нет таблички с названием и годом «выпуска». Да и экскурсовод куда-то пропал, если вообще появлялся. Может только голос и был. Аркадий все же осмотрелся, ища того, кто объяснит суть происходящего здесь. Вернее объяснит почему он видит это картинами, а не как еще. И услышал:
- Картина – это концентрированная многослойность мира. Настоящее мастерство художника заключается в том, чтобы каждым мазком кисти отражать каплю океана. Создавать целый сюжет в этом мазке и наслаивать их так точно, как точно подгоняют обстоятельства рождения для каждого человека. Картина – это срез кармического рисунка. Когда смотришь на такую работу истинного художника, то глубина познания мира зависит только от глубины души зрителя. Для некоторых это лодочка в волнах бушующего моря, а очень точно и мастерски отображенная вода, небо вообще пройдут мимо внимания. Но тронь сердцем эту картину – и она запоет, заиграет, начав с легких шлепков ласковых волн о борт лодки, продолжив грозным ревом шторма, вбирающего в себя неисчислимое множество кораблей и жизней, простираясь дальше во Вселенную. Не важно, что отражено на картине. Важно найти ту которая созвучна зрителю, и тогда он станет слушателем. Собрание картин – это оркестр, если все правильно в выставке. Картина – это концентрат эмоций. Именно эмоции «включают» звук и ищут своего зрителя.
- Что такое абстракция, импрессионизм?
- Какофония или Дверь в безумие.
Другая картина: Собрание на конспиративной квартире. Все пробирались тайно и поодиночке, старательно заметая следы. Собрались все, и собрание началось. Неожиданно в дверь постучали условным стуком. Но в помещение вошли не соратники по борьбе за справедливость, а жандармы…
На другой картине Герхард внимательно оглядывал местность. Все было так, как докладывали разведчики. План наступления танковой бригады он разрабатывал сам. Впереди находился город, который нужно взять…
А вот он объясняет, что колбу нужно держать под наклоном, когда осторожно добавляешь другой реагент. Чтобы лучше объяснить он показал угол наклона, взяв девушку за руку, в которой была колба…
Здесь он чувствует себя маленьким мальчиком, он видит печь и немцев возле нее. Они работают, закатав рукава немецкой формы. Ужасно костлявые трупы перегружают из газовой камеры. За поясом у немцев болтались противогазы старого образца, с двумя лямками-застежками. На дверце печи отчетливо было видно цифру 1837 г. и надпись «Baden Tirtgohfen».
А вот его и Юлькин дом. Но рядом нет больше высоковольтных проводов. Да и самой высоковольтной линии, снабжающей город электричеством нет. В комнате под потолком небольшой круглый предмет, наполняющий комнату светом и теплом. Это не источник света, как лампочка и не кондиционер. Это прибор комфорта. Свет в комнате, как бы вытекает из него невидимо и заполняет все уголки пространства, не давая тени нигде спрятаться или появиться. С другой стороны дома вместо садов и оврага – море. Их зимний сад превратился в пустыню, как и все вокруг. Транспортное средство – кресло, как для кормления детей. Только вместо ограждающего его узкого столика – панель управления. Это будущее. Сомнительное будущее, раз он находится там, с ней, со своей чудом найденной половинкой. Может это прошлое?
Еще много, много картин его жизни. Эти картины, как маяки зажглись для него в сознании, остались в памяти. Он будет вглядываться в них еще не раз. Он мог заново пережить все, что видел.
Он увидел не просто эту его жизнь: некоторые аспекты его жизни были тесно связаны с его прошлыми рождениями на земле, в физическом мире. События одной жизни перетекают в события другой, а характерные черты поведения соединяют то тонкими ниточками, то мощными канатами его судьбы на земле. Наконец-то он может увидеть причину и следствие своих ошибок и заблуждений. Этот «фильм» имел продолжение, Аркадий видел, куда его может привести цепь событий. Он рассматривал картины жизней, как одно непрерывное действие. Сменялись эпохи, одежда, окружение, а цепь событий и простого быта вела его по намеченному пути, допуская отклонения. «Шаг вправо, шаг влево – расстрел» - не всегда, но бывало и так. И все начиналось снова, снова рождение, испытания, уроки жизни.
Аркадий вглядывался в эти сюжеты и как лицо заинтересованное и отстраненно, как ученый. Ведь зачем-то он попал сейчас сюда? За ответами, из-за какой-то ошибки в собственной жизни? Или это своеобразная шпаргалка, в которую можно подсмотреть и вернуться с правильным решением. Но уж очень мучительный путь сюда ему пришлось проделать. Все говорило, что с оставленным телом его уже ничего не связывает. Не было и необходимости смотреть, что с ним будет. Да и кому интересно читать детектив, когда все уже известно. Получается, что жизнь – это детектив? Похоже на то. Детектив начинается, если есть смерть человека. Каждая жизнь заканчивается смертью. В каждой жизни есть маленькие и большие нарушения закона. Каждая жизнь полна загадок. А следствие проводится ЗДЕСЬ. Стратегию жизни тоже разрабатывают здесь, а тактикой занимается каждый в отдельности уже на земле. Он понял, что проявление его необычных способностей – не цель в жизни.
Это был мир Любви. Здесь была Любовь, ради которой можно на все пойти. И вот он здесь, с Ней, в Ней, во имя Нее. Он вновь ощутил себя частью этого мира, мира Голубой Розы.
Как золото, дается столько, сколько можешь унести. Но для безбедной жизни нужно одно количество, а для жизни, наполненной созидательной деятельностью – другое количество золота. Здесь же отмерено ровно столько, сколько понадобится для одной жизни, столько информации, сколько сможешь усвоить и освоить за оставшиеся годы. Про запас не нужно – комната никуда не денется. Доступ в нее можно получить неограниченный, если сможешь применить сокровенные знания в жизни.
Он не заметил, когда рядом кто-то появился. Это были великие люди и они были ему знакомы, но их величие не давило, не пугало. Они были знакомы ему раньше, были по другую сторону «баррикад», были и на одной с ним стороне. Вернее он был на одной стороне с ними. Все они когда-то прошли земной путь. Они не ушли, они остались помогать другим, идущим земными путями в направлении Света, к бессмертию. Так хочется сказать, что их жизнь на земле закончилась вместе со страданиями, и они обрели покой. Нет, покой они не обрели, они служили теперь без сна, без перерывов и отдыха. И они были безмерно рады этому.
Они приветствовали того, кто не просто чтил их, но активно сотрудничал последние годы, живя на земле. Это он, Аркадий, приглашал их на свои ритуалы и службы, направлял в те места на земле, где помощь была необходима. Это он был тем связующим звеном, которое позволяло им вмешиваться в жизнь людей, наделенных свободной волей. Без просьбы человека, живущего в мире формы, рожденного земной женщиной ни один ангел не может помочь в беде, помешать творится злу. Так кто кого приветствовал в этот миг? Часть сознания Аркадия была закрыта. То, что он мог вместить в этом мире духа, ему сейчас казалось огромным, безбрежным океаном знаний. Но это было лишь крупицей.
Он ждал решения этого величественного собрания. Он ждал определения его места для дальнейшего существования в этом духовном мире. Приговор он уже вынес себе сам, как это делает каждый пришедший сюда. Он смотрел на эти светлые одухотворенные лица и понял, что очень скоро придется вернуться в тот мир, что оставил. Но кем, куда? – «Ты должен вернуться в тюрьму» – прозвучал ответ. Это было так нелегко принять! Он вспомнил неприятные ощущения в земном теле, но желание помочь этим Мастерам Великой Жизни, толкало его в этот омут с азартом молодого бойца, готового на самый невероятный подвиг.
Он решил, что теперь на земле он должен пройти новое испытание - попасть в тюрьму. Аркадий готов был на все, даже на это, не раздумывая ни мгновения за что его могут посадить. Если нужно заплатить долги, искупить древнюю вину, то и карцер подойдет. Говорят: «я для тебя готов на все, даже на смерть». А Аркадий был готов на все, даже на жизнь. Он не сразу понял, что тюрьмой было его тело, он опять возвращался в свою собственную тюрьму. Состояние его «автомобиля» прошло здесь оценку, и было признано пригодным к дальнейшему использованию. Нужно, конечно, приложить усилия, чтобы восстановить многое, но этим займутся элементалы.
Мир вокруг наполнялся истинной Реальностью. Таяли тени человеческих суеверий и предрассудков. Исчезали нагромождения условностей общества, как рябь на воде. Пусть он был только маленькой лужицей по сравнению с океаном человечества, но в ней отражалось теперь все небо, озаренное светом. Отражалось ночное небо и звезды. Он был частью этого неба теперь.
Он знал теперь, он абсолютно точно знал, что оттуда, из этой невообразимой глубины к нему тянется рука друга. И еще сотни и сотни дружеских рук ждут момента, когда и он протянет свою руку. Он теперь знал их в лицо, ждал встречи, понимал свое значение на земле. Потому, что стал той ниточкой, что свяжет земную жизнь с лучезарной октавой Света, куда ушли жить и трудится Великие Души великих людей.
На обратном пути «в себя», монстров уже не было видно. Эти монстры ждали его прямо у его тела. Они были в белых халатах, лохматые, злые и темные. Медуза Горгона по сравнению с ними, была просто Алёнушкой. Он слился со своим мокрым и холодным телом, как будто нырнул в болото.
« Ну, и ощущения! Что называется «с небес на землю». Любая тюрьма раем покажется по сравнению с этим возвращением. Хорошо бы потерять сознание, все еще наполненное яркими картинами визита в янтарную комнату. Боль, теснота, холод, мрак! И это все шквалом навалилось. А ведь кто-то после клинической смерти и в покалеченное тело возвращается. Скорее всего таким несчастным «возвращенцам» милосердно стирают воспоминания.»
Но Аркадий сам захотел запомнить все. Но мало того, что он снова в своей собственной темнице, в тюрьме этого измученного тела, так еще какие-то монстры хватали его за руки и за ноги. Двигаться он еще не мог. Но защищаться как-то надо! Сила внутри него будто взорвалась и расшвыряла белые халаты. Но настолько точно, что не навредила ни одному из них. Каждый был отброшен, но не ушибся и ничего не сломал. Вторая попытка была такой же.
Аркадий не мог видеть их лиц, не знал, кто это. Зрение он еще не освоил. Он не мог сфокусировать его после той возможности видеть все вокруг одновременно. Теперь смотреть нужно, как через щель амбразуры глаз. Но видел внутренним зрением, как кто-то с них осыпался и, визжа, уползал в щели между камнями. Успокоился он, когда узнал голос любимой Юльки. Раз она здесь, то никому не даст его обидеть, даже ценой жизни. Это была аксиома. Он видел свет в ее душе, в ее сердце. Теперь его дом был там, где она. А его тело было тюрьмой духа. И теперь оно было непослушным и незнакомым. И для того, чтобы продлить пребывание в этом теле, ученые бьются годами, создают институты геронтологии? А как после этого смотреть на томных кокеток с ухоженными телами?
Постепенно слишком острое восприятие Аркадия притупилось. Он приспособился жить, как другие. Вернее – почти приспособился. А как хотелось остаться ТАМ, в одной из множества священнообителей, куда пустили его только на порог! Однако ему дали рассмотреть не только свою жизнь в роли Аркадия, а многие другие свои жизни. Странно, с чего бы это?
Теперь от этого остались воспоминания, старые друзья, живущие там и служащие на разных уровнях небесной иерархии, и новые знакомые, которые, как оказалось, всегда жили рядом и помогали всем и во всем. Ощущения были неприятные в поврежденном теле, но приятные в новом восприятии окружающего, и пугающие, когда проявлялись в разных ситуациях неожиданно. Мир вокруг наполнился Реальностью. Таяли тени человеческих суеверий и предрассудков. Исчезали нагромождения условностей общества, сформированные нашей иерархической лестницей, как рябь на воде.
Пусть он был только маленькой лужицей, по сравнению с океаном всего человечества, но в ней отражалось теперь все небо, озаренное светом. Он был частью этого неба. И он абсолютно точно знал, что оттуда из этой невообразимой бесконечности, к нему тянется рука друга. И еще сотни и сотни дружеских рук ждут момента, когда он протянет и им свою руку. Он теперь знал их в лицо, ждал встречи и понимал свое значение на земле. Потому, что стал той ниточкой, которая свяжет земную жизнь с той лучезарной Октавой Света, куда ушли жить и трудится Великие Души великих людей, святые души.
Друзья, живущие в мире духа, приходили к нему теперь часто и отвечали на его вопросы, предостерегали и подсказывали что-то. Эти люди прожили на земле не одну жизнь. В результате миллионов правильно принятых решений, оказались за порогом смертей и рождений нашего мира. Это те святые, мощи которых распиливают по кусочкам и торжественно оберегают в церквях. Но много и таких святых, о которых люди еще не узнали. Тем не менее, эти святые молились за людей и отдавали за них свои жизни.
Теперь они помогали всему человечеству, не зависимо от веры и, даже неверия. Это были Учителя Мудрости, Силы, Любви. Каждый из них занимался своим делом и в тоже время – общим делом Творца. В их Священнообители можно приходить, не прибегая к «крайним мерам» и Аркадию показали, как это делать.
В этих Обителях Света были прекрасные дворцы. Павел Венецианец проводит занятия для художников и музыкантов в Храме Солнца, там где находится Нью-Йорк. А Серапис Бей проводит занятия в Луксоре для тех, кто уже заканчивает земную школу. Многие другие Учителя человечества проводят свои занятия по тем предметам, которые выбирают ученики в своей жизни.
Я вышел из Любви, и я к Любви иду
Вперед или назад я маятник веду –
Не изменить реальность ни на йоту –
О цели Космоса оставил я заботу.
Вперед иду, я Истине клянусь,
Перед Любовью в каждом я склонюсь.
Вселенная звучит в едином тоне –
Нет разногласья в этом унисоне.
То била колокольного размах;
Любовь звучит и отгоняет страх.
Там, где Я ЕСМЬ, Любовь нисходит Бога,
Даря свободу избранным и многим.
Пусть совершенство утвердит Любви Закон,
И пусть само Любовью станет, Светом!
Луч красоты Твоей ночь озарит рассветом,
Предвечная Звезда и запредельный Свет,
Тебя сильнее в целом мире нет.
Я ЕСМЬ Любовь, Любовью я дышу,
Все отдаю, и платы не прошу.
Есть искра в каждом от Святых даров –
Взойти на небо, разорвав покров.
Сен-Жермен. | |
ВАШИ КОММЕНТАРИИ
Колонка редактора