РАССВЕТ | Утром я примерил доспехи и оказалось, что голова моя в закрытом шлеме
стучит, как засохший орех в скорлупе. Я не сообразил, что стоит надеть
сначала снайперскую вязаную шапку, или даже две. В выпуклых тусклых
бликах даже при первом утреннем свете черная сталь отливала пыльцой
тропических бабочек, то оранжево – розовой, то зеленой. Шапок –
обыкновенных, армейского образца – была не то, что коллекция, а просто в
количестве, превышающем потребность, - все одинаковые, черные, - а все
равно каждая мне нужна в отдельности, ни одну бы не уступил. Доспехи
понятно, какую имеют цену, тут тема, доступная пониманию, - затея
всесильного родственника, я в жизни бы сам их не заполучил, они, как – никак,
из Генуи.
Ночью я просыпался каждые 2 часа. Да, мне запомнилось : я ложился ровно в
12. Каково поднять голову тому, кто спит на спине ! Нет, у меня это, к счастью,
наоборот. Я проснулся и поднял голову, и увидел на тусклом большом
циферблате, на расстоянии до стены: ровно 2. Рядом со мной на подушке
была голова. Надо ли говорить, что спал я обычно в пустой постели. Трудно
сказать, чего я достиг : волнения или спокойствия. Только это была вершина.
Может быть, я был на вершине волнения. Я пытаюсь понять, что я чувствовал.
Нет, точнее было сказать, что я сбросил груз, значит был на вершине
спокойствия. Не надо спрашивать о причинах чудес. Я-то знал, что проникнуть
ко мне сквозь стены, если б я оказался в тюрьме, остаться со мной, не
покинуть по истечении сна единственно может она. Во тьме все было
поблескивающим и серым, как ртуть, я даже не мог разобрать, лицом или
затылком она лежит. Она спала. Я, как мог осторожно, положил ей свой локоть
на нечувствительные места, я как бы поддерживал голову с дальней от меня
стороны. Я сразу уснул. Когда я проснулся, все оставалось на месте, рука
прикасалась к ее плечу, и пальцы касались волос на ее виске.
Она не проснулась, когда я затеял эту возню. Стальной манекен стоял в углу,
почти под часами. Правда, от нас долетал скорее звон хорошей посуды, это
была не жесть, и я старался потише. Открытая дверь выводила в просторный
зал, который от маленькой спальной комнаты отличалась размерами, а
главное, высотой потолков. Наверное, солнце еще не взошло, но в зале с той
стороны, куда из комнаты окон нет, уже разгорался свет летнего неба. И там, у
края ковра, на котором уже поселился утренний свет, стояла и наблюдала за
мной ее мама. Она там ждала меня в позе зрителя, который вот-вот начнет
выражать свое удовольствие. Похоже, она подавляла смех. Я ей улыбнулся и
я оставив в комнате шлем направился к ней. – Ну как это можно выдержать ? –
засмеялась она. – Скажите, как вы себя чувствуете ? – Не знаю, наверное,
крабом во время отлива. Я доковылял к ней до журнального столика, но сесть
не решился. Осталась стоять и она. – Она ведь у вас ? Когда она появилась ?
– Я просыпался в 2, и мы уже были рядом. – Когда это кончится ? – Что ? –
Она к вам идет, как лунатик, только что не по крышам, идет по ночному городу.
Вот видите, сколько сейчас – четыре? – а я у вас. Ну разве вам не пора
устроиться с ней поспокойнее ? – Мы просто боимся перемен. Я знаю, что Вы
поймете, ма. Мы знаем, что многое в нашей жизни нетрудно улучшить, но нам
нужно так, как есть. Мы знаем, что эти детали конечно, очень красивы.
Венчание в католической церкви. Цветы по колонне храма взбираются к
самому куполу. И сколько внимания уделяют родственники, и сколько тепла
от совсем посторонних свидетелей, от случайных людей. И все-таки я не
знаю, когда мы на это решимся, ма. Нам так хорошо, мы боимся с ней
шелохнуться. - Ага. Теперь мне по крайней мере понятно. Придется мне
потерпеть. Что ж, каждый что - нибудь терпит. Сейчас вы живете, как будто
скользите на льду, боитесь упасть. А я буду думать о том же и ждать того дня,
когда вам захочется жить поспокойней, и вы возьметесь за это, вы бросите все
и возьметесь, как будто там – место встречи, как будто вы все эти годы жили в
разлуке. Я молча ей любовался. Она улыбнулась и вышла. В двенадцать часов
с ее дочкой мы вышли из дому. Мы держались за руки.
И в этой наполненной светом комнатке, затерянной по другую сторону зала,
успели мы побывать. Туда вела отдельная лестница, ступеней в пятнадцать.
Ее окружали голые тусклые стены. Конечно, был и вход изнутри, из комнат.
Однажды мы поднимались с ней снизу и чтобы взойти на пятнадцать
ступеней потратил около двух часов. В пути было где-то семь остановок, а
значит, подряд мы не делали более двух шагов. В те дни вовсю развернулся
май и столько вокруг всевозможных сил, что было не уследить, снаружи стоял
яркий полдень, и стоило нам оказаться на лестнице, нас просто бросило друг
на друга. Мы так обнимались, как будто нас продержали в разлуке какие-то
злые силы и мы ни о чем подумать там не могли, а только о нашей встрече. На
верхних ступенях руки у нас опускались, налитые тяжестью, мы сами тому
удивились, как мы устали, не всякий нас сможет понять. Внутри оказалась
открыта балконная дверь и четкий прямоугольник, не менее яркий, чем небо
весеннего полдня, лежал на полу. Сама по себе эта комната очень обычно
заставлена, достойна упоминания пожалуй, единственно ниша, снабженная
дверью, в которой там помещался диван. В ней только диван и мог
поместиться, какая-то лампочка на стене, над спинкой дивана полка и
несколько стопок школьных учебников. Они оказались для среднего класса
школы. Я у нее спросил : - Это не для тебя ? – Ты знаешь, - она присмотрелась,
- сейчас я туда заглянула бы с большим интересом, но разве теперь мне
дадут? Торопят другие дела. Теперь – это в старших классах. Она не
решилась сесть на этот диван.
Как знают все те, кто однажды увидит рассвет, на этом пути предстоит
пережить им и вечер. Уже наступила тьма, а я все сидел, оставаясь в доспехах,
зачем-то опять в доспехах, один перед зеркалом, поставленным к стенке на
край стола. Уже ничего там нельзя разобрать. Как вдруг зазвенел телефон. Я
решил не возиться с шлемом, попробовать, что получится. Это одна из
старинных подруг. Она начинает, как будто вошла и осматривается. Она
помолчала, потом говорит : - Тебя что, где-то заперли ? Я говорю : - Какая
тут связь ? Я что же, сам взаперти, а трубку держу за дверью ? – Не знаю. Мне
показалось. Назавтра была назначена встреча. Она привела с собой и вторую
фрейлину. У нас тут все-таки двор, какой - никакой. Вторая была высокой и
молчаливой. Когда – то мы более или менее стремились к общению. Ведь обе
мои одноклассницы. Теперь они стали подружками моего отца. Они пришли
обсудить подробности предстоящей обширной тусовки, намеченной в нашем
же доме. Меньшая вдруг достала очень продуманный маленький красный
цветок, изделие модельеров, и стала его прикладывать к лямке летнего
платья, к плечу, себе и подруге. – Смотри – это можно использовать, как
застежку? – Так, - я сказал, - если для этого …. – Нет - нет-нет! – она закричала.
– Ну правда, красиво ? Мы хотим ввести это в моду. Потом они начали
выгораживать какую-то Галю. – Да я тут причем ? Вот вы сами ему и скажите!
Я думаю, если надо смягчить чье – то сердце, у вас тут гораздо больше
возможностей ! – Да? Знаешь, что он ответит? « Раз вы так без нее не можете,
отчисляйтесь следом за ней.» Так вышло, она была некорректной по
отношению к дому. – Если так, вообще не понятно, о чем говорили. Держаться
поближе к тем, о ком у нас нет задних мыслей – это и называется счастьем! Вы
слышали ? Я желаю ей счастья ! Никто ведь ее не преследует ? Потом
перешли к мусульманским терактам. – Да кто это стал бы – губить и самим
погибать – просто так ! – я говорю. – Наверно, стучались, не достучались…
никто их не хочет слушать. Они не хотят, чтоб у них уводили их баб. В том
смысле, что делали общедоступными. -А что, мы их трогаем ? – А ты посмотри
телевизор, у нас же все бабы на выданье, замужние, незамужние… А там это не
проходит. Большая сказала : - У нас в городке какой нам порядок нужен, такой
и будет. И разве здесь кто-то обижен ? Но это не весь мир. Беда проходит
оттуда. Когда у меня будут дети, они телевизор смотреть не будут. Я говорю: -
Стремись к мировому господству. Меньшая говорит : - Оно еще десять раз
перейдет в другие руки, пока у тебя будут дети, телевидение ! – Девчонки,
а целоваться ? – Нет – нет, - они закричали хором – ты такой умный, тебе и
так хорошо!
« И не было у тебя пока такого времени, когда хоть кто – нибудь у тебя над
головой со своим судом не висел, и сколько раз тебе казалось, что даже если
откроется в тучах просвет, большой, как распахнутое окно и солнце вытряхнет
целый лоток ярких подпрыгивающих мячей, и следом пойдет карамельный
дождь, как тут же появятся взрослые и проследят, и выяснят, и окажется, что
кто – то в толпе крикливых детей имеет право на то, что валится с неба, а о
тебе и не вспомнят. Наверно, права высокая фрейлина. А что она говорила?
Почему я всегда опускаю руки, ничего не предпринимаю, только жду, что это
пройдет само и ты снова повеселеешь? Почему не нахожу тебе слов утешения,
почему? – Если вижу, что взгляд твой становится безутешным, и припухшие
губы – пусть все это моментально, но такими они бывают у наплакавшегося
человека… Если бы все смирилось на этом пути, когда я иду к тебе – полегла
трава и ветер не дул, и люди не возражали…» - Я очнулся. Как будто бы для
удобства желающих полюбоваться движением прямая узкая улица внизу
после спуска опять вела в гору. По ней пробирались автомобили. Подружки
отца давно исчезли из виду. На спуске в его нижней точке белеет дежурным
медбратом романская колокольня, кампаниле. Она очень древняя, судя по
неизысканной форме, простая трапеция, очень высокие стороны, маленькое
основание. На белом коричнево – красный крест. Похожа на облачение
церковных чинов во время процессий. Я не повернул налево. Я мог бы
пройти через парк и через пятнадцать минут оказаться дома. Прошел мимо
колокольни, за ней начинался подъем. Права, права была фрейлина. Что
нужен и крест, и меч. И книга нужна, которая обойтись без последствий не даст
от нарушенных клятв, которая жгла бы руку. И стены – не замок и укрепленные
рвы, а стены – границы, и каждый бы понимал: наш дом – наше дело, и каждый
бы понимал, что если надежен закон, то именно здесь, неважно, какой он на
улице. Нам все это надо. И радость в людях. И радость в том, который дал нам
пример, который так хотел объяснить все то, что познал он сам, и это сумел.
Которого не забываем. Я шел к ее дому. Подъем уже был позади. Не так уж я
долго шел. Он прямо на этой улице. Казалось, что день отступал – не столько
от позднего часа, скорее от облаков. Не маленький двухэтажный дом,
построенный так, что не было входа с улицы. Но не была ближняя территория
ничем и обнесена, и гладко мощеным двором удобно дойти до входа. Она жила
на втором этаже. Я знал, что я буду делать. Я здесь остаюсь до утра.
Подняться и потревожить ее я не хотел. Я буду около дома. Да может быть, она
уже там, у меня, спускалась по лучевой улице, ведущей ко мне по прямой! Я
засмеялся. И пусть сегодня ночует в моей постели одна. Ничто нас не
разлучит. | |
ВАШИ КОММЕНТАРИИ
Колонка редактора