Творчество и общение интересных людей

Нолики не склонны нести свои крестики.

(Вилли Мельников)

Сегодня
28 марта 2024 г.

Дни рожденья

28 марта OPENyourSOUL
28 марта Niki
28 марта PapaRammstain
28 марта Lea
28 марта mltywxnrjsea
28 марта Ale-zZ
28 марта sasha

Здесь и сейчас:

На сайте - никого? Значит, все в Общалке...

Все авторы > 

Все даты
В 1801 году, 223 года назад:
В Вене состоялась премьера балета Людвига ван Бетховена «Творения Прометея, или Власть музыки и танца»

Сценарий

Все произведения   Избранные   Потрошенные

Вернуться

Санта-Лючия

Памяти моего отца - Васильева Михаила Павловича

Александр Надеждин










САНТА - ЛЮЧИЯ

Литературный годы











Санта-Лючия – предместье Неаполя
Здесь 27 марта 1873 года родился
великий итальянский певец
Энрико Карузо



Молдаванка - предместье Одессы…








Одесский порт начала прошлого века.
У деревянных причалов дымят пароходы. Лес мачт парусных судов. Над всем этим высится здание одесской оперы и золотые купола собора.
Идут титры.
Над портом льется песня.

Плывут туманы над волной,
Покрытой бирюзой.
Стоит вдали за синевой
Наш город молодой…

Эту песню поет молодой паренек Павел Бойченко, учетчик бригады грузчиков, которая разгружает баржу.

Он с песнею встречает
И песней провожает.
Одесса – мама, милый горд мой…
Поет Павел. И, вдруг, взмахнул карандашом, которым отмечает ходки, как дирижерской палочкой.
Хор грузчиков дружно подхватывает:

Эх, Одесса – жемчужина у моря,
Эх, Одесса, ты знала много горя,
Эх, Одесса, ты мой любимый край…
Живи, Одесса, не унывай, - Басит Сеня Гай, вожак артели. Сбрасывает с плеча мешок и, повернувшись к грузчикам, объявляет:






- Шабаш! В кабак, ребята, за расчетом.- И направляется к воротам порта, обняв Петра за плечи, который старается идти в ногу с Гаем.
За ними толпой валит вся ватага грузчиков.

На свете есть такой народ, - поет Павел,
Он лучше всех живет,
Всегда играет и поет –
Веселый тот народ.
Попробуйте, спросите,
Вам скажут одесситы:
- такими уж нас мама родила, - басит Сеня Гай.

Эх, Одесса, - не город, а невеста,
Эх, Одесса, - нет в мире лучше места.
Эх, Одесса, ты мой любимый край.
Живи, Одесса, и процветай.


* * *

Портовый кабак в полуподвале.
Сводчатый потолок тонет в табачном чаде. На эстраде играет маленький оркестр. И как-то необычно звучит этот оркестр в кабачке. Видимо, потому, что он играет не надрывные песни одесской окраины, а исполняет, насколько позволяют старенькие инструменты, полонез Огинского. Плачет, тоскуя по родине, скрипка в руках старого Осипа Битмана. Бьется мятежное сердце в его пальцах.
С грохотом, нарушая мелодию оркестра, распахивается дверь. Это вваливается
разгоряченная толпа грузчиков.
Но этот шум нисколько не обескураживает музыкантов. И даже наоборот, увидев Павла Бойченко, скрипач прерывает мелодию и улыбается ему.
- Здравствуйте, Осип Давыдович.
- Здравствуй, мой мальчик. Вы уже закончили работу?
- Да, сейчас расчет.
- Так я приготовил вам царский подарок.
Битман положил скрипку на пианино и достал из футляра, сложенную наподобие театральной программы, газету.
-Читай. Будешь иметь удовольствие.
- « После весьма успешных гастролей в городах: Санкт-Петербург, Москва, Рига, Киев, - читает Павел, - к нам в Одессу приехал молодой, но уже всемирно известный итальянский певец Энрико
Карузо. Сегодня в городском театре господин Карузо даст концерт…» - Да, чтоб я так жил!
Павел бросается обнимать старого скрипача.
- Тихо, тихо, мой мальчик. Пожалей мои старые кости, - отбивается тот.
- Я должен тебя огорчить. Билетов уже…
- Гуляем, Паша,- говорит, протягивая ему деньги, подошедший Сеня и видит огорченное лицо юноши.
- Чем дело, Паша?
- Эх, Сенечка, - отвечает за Павла Битман, - мы имеем в городе знаменитость и не имеем, как ее послушать! Все билеты у перекупщиков.
- А кто это?
- «Король» теноров – Карузо!
- Билеты будут! Это говорит вам Сеня.
- Но сначала, Паша, одну песню для души! Я сегодня гуляю! Человек! – кричит Сеня буфетчику, - Накрыть стол!
Глаза Павла загорелись надеждой.
- Хорошо, я спою. Что хочешь?
- Мою любимую. Ша, люди! – гремит Сеня в зал, перекрывая шум.
- Паша будет петь! – и направляется к столику, который уже накрывает официант.
Осип Давыдович взял скрипку, подождал, пока Павел откашляется, повернулся к музыкантам, взмахнул смычком, и над притихшим залом полилась грустная мелодия о несчастной любви ямщика.

Когда я на почте служил ямщиком,
Был молод, имел я силенку, - запел Павел.
Сеня налил стакан водки, опрокинул его в себя и, подперев голову руками, приготовился слушать.

… Любил я в то время девчонку….
– чистым красивым голосом поет Павел.
Да это был первоклассный природный тенор.

… Куда ни поеду, куда ни пойду,
А к ней забегу на минутку…
Слушает завороженный зал. И только пьяненький матрос за соседним с Гаем столиком пытается встать. Тяжелая рука Сени ложится ему на плечо, и тот плюхается на стул.

… А сердце болит и болит у меня,
как будто с ней век не видался… - плывет над залом.
Матросик снова пытается встать. Семен прижимает его к стулу и шипит ему на ухо:
- Ша, жлоб! Не мешай людям слушать!
Матросик что-то хочет сказать, но Гай обрывает его:
- Закрой пасть, а то я помогу тебе это сделать. Огромный кулак Семена зарывает ему почти все лицо.
Матросик испуганно затихает.

Под снегом же, братцы, лежала она,
Закрылися карие очи.
Налейте скорее стакан мне вина,
Рассказывать больше, нет мочи! - Слезы текут по Сениному лицу.
А матросик со страдальческим лицом шепчет что-то ему на ухо.
- Пошел вон, болван! – ревет Сеня.
Матросик, подхватив штаны, стрелой вылетает в дверь.

* * *
Перед оперным театром толпа. Билетов в кассах нет, и перекупщики торгуют ими по вздутым ценам. Вот одного из них в канотье и модном костюме окружила толпа студентов. Но такая, что они разочарованно отходят и, сбившись в кружок, подсчитывают деньги.
К спекулянту подходят посетители кабачка во главе с Сеней Гаем.
- Ты меня знаешь, - басит Сеня, положив ему руку на плечо.
- Сенечка, да кто же вас не знает, - заюлило «канотье».
- Ну, так вот, мы хотим слушать Карузо, - широким жестом показывает Сеня на всю компанию. - Но, порто-франко.
- Сенечка, у меня только двадцать.
- Беру все, - басит Сеня и, забрав у перекупщика билеты, сует ему в руки кредитки. Сделав шаг в сторону, он на мгновение останавливается, подумав, отрывает от пачки один билет и подает его широким жестом растерянному перекупщику.
- Это тебе от нас, презент.
Ошалевший перекупщик, растерянно смотрит то на кредитки, то на билет. И, глубокомысленно хмыкнув, говорит:
- Мне это надо, иметь бульен?
- Вот, пожалуйста, нам восемь, - протягивает смятые кредитки и мелочь, говорит подбежавший студент.
- Поздно, господа, фирма лопнула. Иду оплакивать убытки, - перекупщик лихо сует двумя пальцами билет в нагрудный карман и, помахивая тросточкой, уходит к театру.


* * *
Идет концерт. Карузо только закончил петь. Зал аплодирует. Особенно неиствует галерка, где студенты и рабочая молодежь.
Здесь же, чинно рассевшись, компания Сени Гая, который аплодирует размеренно, будто делает работу. Его огромные ладони бухают, как литавры. Рядом с ним, с горящими глазами, аплодирует Павел. Между ними свободное место, куда пробирается запыхавшийся скрипач.
- Вот, достал, усаживаясь, говорит он.
- Что? – не поворачиваясь, спрашивает Павел.
- Клавир. Я за него отдал последнюю фамильную ценность, - отвечает скрипач, показывая на жилет, где раньше была цепочка.
А зал сотрясают аплодисменты.
Карузо раскланивается.
Выходит конферансье и объявляет:
- Неаполитанская песня Санта-Лючия!
Зал замер.
Оркестр начинает играть вступление.
На галерке старый скрипач лихорадочно перелистывает клавир.
- Послушайте, папаша, что такое Санта-Лючия? – басит у него над ухом Сеня.
- Санта-Лючия в Неаполе, это… как Молдаванка в Одессе.
- Ага, понял.
А со сцены, то, замирая где-то на трагических нотах, то звеня, звучит голос певца.
Затаив дыхание, слушает зал.
_ Санта-Лючия, Санта-Лючия, - разносится под сводами зала.


* * *
- Санта-Лючия, Санта-Лючия, - поет под окно своего дома на Молдаванке, Павел.
- Похоже, чтоб мне провалиться, похоже, - умиляется Сеня.
- Перестань драть горло, босяк! Может, ты мне скажешь, который час? – это мадам Бойченко встречает сына.
Мама, я был в опере. Я слушал Карузо, - с восторгом объясняет ей сын.
- Люди добрые, посмотрите на этого психа. Он не имеет что кушать, он не имеет что одеть, но он хочет слушать оперу, он хочет слушать какого-то Карузо.
- Это же великий певец, мама!
- Нет, вы послушайте этого босяка…
- Эх, мадам, - перебивает старый скрипач, - вы до слез должны быть счастливы. Ваш мальчик не босяк, ваш мальчик понимает искусство. Настоящее искусство, мадам.
- а, господин Битман, вы играете на всех свадьбах, вы пиликаете целый день в кабачке. И до сих пор вы не Попуда и даже не Маразли.
- Это верно, мадам, денег у меня меньше, чем у Асвадурова. Но в них ли счастье? А я счастлив, мадам, я нужен людям. Моя скрипка утешает их в горе. Она веселит их сердца в праздники.
- У вашего сына голос. Это я вам говорю, - вмешался Сеня.
- Да, мадам. У вашего сына талант. Вы обязательно должны показать его господину Карузо.
- Ах, не морочьте голову. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи.
- Спокойной ночи. Вы обязательно должны показать его, мадам.

* * *
По Дерибасовской идет пестро одетая рослая женщина. Это мадам Бойченко. За ней, в клетчатом поношенном пиджаке и шляпе-канотье идет Павел.
Они подходят к гостинице «Пассаж». У вертящейся двери стоит осанистый швейцар.
- Будьте настолько любезны, сказать, - обращается к нему мадам Бойченко, - у вас тут не проживает иностранный певец господин Карузо?
- Ника нет, не проживает. И что это все ищут господина Карузо? Можно подумать, что в Одессе нет хороших певцов. Чем хуже наш Ковалевский? Или Фредолини? С ума все посходили от этого Карузо!
- Мне по другому делу, совсем по другому. По особому.
- Пусть по-другому, но Карузо у нас не проживает, мадам!
Мадам Бойченко и Павел раскланиваются со швейцаром и уходят.
Вот они подходят к гостинице «ИмпериалЪ». Короткий разговор. Швейцар отрицательно качает головой.
Гостиница «Франция». Швейцар разводит руками.
Петр с матерью идут дальше.
Гостиница «Лондонская». И опять ответ отрицательный.
Они подходят к гостинице «Бристоль».
- Не у вас ли, господин швейцар, проживает господин Карузо? – без всякой надежды спрашивает Бойченко.
- Господин Карузо? – переспросил швейцар, – допустим. Проживает. А зачем он вам нужен? Передать букет цветов или коробку халвы? Так я могу вас огорчить. Мадам, ему наплевать на ваши цветы и вашу халву. Он миллионер! – говорит швейцар, многозначительно подняв палец.
- Что вы такое говорите, господин швейцар! – всплеснула руками мадам Бойченко. – Я имею к нему серьезное дело. У меня сын! Видите его? У него богатый голос, чтоб я не сошла с этого места!
- Что же вы хотите от господина Карузо?
- Ничего особенного. Я хочу, чтобы он послушал моего Пашку и сказал: это голос или черт знает что?
- А-а, понимаю. Но вам лучше обратиться к нашим. Мало ли их у нас?
- Уже обращались! Одни говорят, что с таким голосом можно заработать миллион, другие – с таким голосом надо торговать мороженым на большом фонтане или газетами на Дерибасовской. А я хочу знать правду.
- Хм, - многозначительно издает швейцар. – Я вам устрою свидание с господином Карузо.
Говорю, значит, устрою. Вы поняли, мадам? Но ваше «спасибо» мне не нужно.
- Я понимаю, - мадам Бойченко лезет в измятый парчовый редикюльчик и сует в руку швейцару несколько серебряных монет.
Швейцар с полупоклоном открывает дверь, и они проходят в вестибюль. Скромно усаживаются на диванчик у входа. Консольные часы с шипом бьют три четверти одиннадцатого.
Ползут по циферблату стрелки и замирают на двенадцати. Часы начинают отбивать полдень.
И в это время по широкой лестнице гостиницы спускаются двое: стройный молодой человек и приземистый брюнет. Они весело о чем-то говорят, с темпераментом жестикулируя. Пересекают вестибюль и направляются в кафе.
Швейцар многозначительно кивает Бойченко.
Она дергает сына за рукав.
- Не торопись, мама, сиди, - шепчет Павел. – Пусть займут столик.
Карузо и его аккомпаниатор Ранелли выбирают столик в углу кафе и начинают обсуждать меню, смешно произнося названия русских блюд.
- Пардон, мосье. Я очень извиняюсь…
Карузо поднимает голову и видит… умоляющую улыбку Бойченко.
Карузо приподнимается и грациозно кланяется. Потом что-то говорит Ранелли. Тот пожимает плечами. Карузо разводит руками: «мол, извините, не понимаю».
Из-за соседнего столика поднимается моряк в белом кителе и подходит к столику Карузо. Поздоровавшись, он предлагает свои услуги на чистейшем итальянском языке.
Карузо улыбается и, жестом предлагает, всем троим присесть.
Моряк садится на стул. Мать и сын продолжают стоять.
- Вы что от него хотите? – обращается к ним моряк. – Говорите по-русски, я переведу.
- Вот спасибо, господин капитан, - обрадовалась мать.
- Дай вам бог здоровья. А то просто беда с этими иностранцами…
Я привела господину Карузо своего сына. Вот он стоит. Он у меня, понимаете, поет и поет, верьте мне, совсем не плохо. Если бы вы слыхали, господин капитан, как он поет…
- Короче, чего вы от него хотите?
- Я хочу, передайте ему, чтобы он послушал моего Пашку и честно сказал: у него голос или босяцкий крик? Я хочу знать?
Моряк переводит ее просьбу Карузо.
Карузо громко и весело смеется и, пошептавшись с Ронелли, быстро говорит что-то моряку.
- Сеньор артист согласен послушать вашего сына, - перевел моряк. – Он предлагает спеть сейчас, тут же.
Мадам Бойченко изумленно посмотрела на сына.
- Ты слышишь, Паша, он хочет, что бы ты спел тут же, на месте.
Они какие-то сумасшедшие, эти итальянцы, ей-богу!
- Ну что ж, могу здесь, мне все равно. Что ему спеть?
- Что хочешь, то и пой! Спой «Эх, Одесса – жемчужина у моря» или «На Молдаванке музыка играла»…
- С ума ты сошла! Великому певцу петь про Молдаванку! Я знаю, что петь!
Павел откашлялся, как настоящий певец, выставил вперед левую ногу, откинул голову и запел: « Вернись в Сорренто».
Оркестр кафе сначала робко, потом все уверенней подхватил мелодию. Поддержанный оркестром уверенно поет Павел.
Заинтересованно смотрит на него Карузо.
Брови у Ранелли удивленно ползут вверх, когда голос Павла начинает звенеть на высоких нотах.
Удивлена и мать. Даже она не ожидала этого от своего сына.
А голос Павла надрывно рыдает.
Перестали, есть и посетители кафе, с любопытством слушая певца.
Павел закончил петь, на мгновение замер, переводя дыхание, и сразу же начал мелодичную «Санта-Лючия».
А кафе наполняется новыми посетителями.
С упоением поет Павел.
За окнами собираются прохожие.
Дойдя до места, где можно показать всю красоту и силу голоса, Павел так вдохновенно возвысил голос, что казалось, задрожала люстра и зазвенели стекла.
- Перестань кричать, - шепчет Павлу мать, - господин Карузо тоже имеет барабанные перепонки.
А Павел все пел и пел.
Карузо уже с восторгом смотрит на него.
Наконец Павел эффектно закончил, и устало опустился на стул, с тревогой глядя на Карузо.
В зале послышались аплодисменты. Аплодировали Павлу и Карузо с Ранелли.
- У него великолепный голос, - негромко сказал Карузо. – Он может стать настоящим певцом, клянусь небом! С таким тенором и темпераментом нетрудно добиться успеха…



Кто этот молодой человек? Откуда?
- Не надо переводить, господин капитан, я все понял, - говорит Павел.
– Передайте сеньору Карузо, что я простой грузчик и нигде не учился. Моя школа на галерке нашей оперы и на балконе биржи… А мои слушатели – это портовые грузчики и биндюжники с Молдаванки и Слободки. Что – мало?
Моряк усмехнулся и перевел слово в слово Карузо.
Карузо и Ранелли добродушно хохотали, забыв об остывшем завтраке.
- Блестяще! Превосходно! Я тоже самоучка. Мне хочется помочь этому юноше, и я помогу, клянусь небом Италии! Пусть приедет осенью, разыщет меня, и я ему помогу стать певцом… - Карузо достает визитную карточку, и что-то размашисто пишет на обороте и передает ее Павлу.
Моряк переводит Павлу сказанное и добавляет:
- Не будь дураком и воспользуйся приглашением. Это редкий случай я принимаю в Ропите «Диану". Могу тебя зачислить матросом до Италии.
- Спасибо. А что он здесь написал?
- "Подателя сего провести ко мне" Энрико.
- Дорогой господин Карузо! - гововорит счастливая мамаша
Бойченко со слезой в голосе.
- Я готова расцеловать вас! Приходите к нам в гости, мы будем счастливы! Вы легко найдете нас - Костецкая улица, дом двенадцать возле Госпитальной.
Карузо и Ранелли хохочут, приговаривая:
- Грация, грация.
Павел держит визитную карточку, прижав ее к груди двумя руками.


* * *
У причала одесского порта стоит черно-белая красавица "Диана", гордость русского пароходства, готовая выйти в свой первый дальний рейс. На причале толпа провожающих. Среди провожающих скрипач Битман, Сеня Гай со всей артелью. Они окружили тесной кучкой Павла, отплывающего с пароходом в дальний рейс на поиски своей мечты. Осип Давидович успокаивает всхлипывающую мадам Бойченко. Сеня Гай не очень ловко старается сунуть в карман
Павлу пачку денег, видимо, собранную вскладчину всей артелью.
- Спасибо, Сеня, но у вас у самих... - пытается отказаться
Павел
- Ша, Паша, ша! Ты имеешь дело с друзьями. Приедешь, напиши,
учись, а мы поможем.
- И возвращайся скорее, - всхлипывая, говори мать.
- Нет, нет мальчик! Главное учись и возвращайся настоящим
певцом. Да мы подождем, подождем, сколько надо, - вмешался Осип
Давидович.
- Спасибо, большое спасибо, - сквозь слезы шепчет Павел.
Я вернусь, обязательно вернусь и буду петь или в театре или на бирже. И первый концерт я буду петь для вас. А вы придете слушать меня и будете сидеть на первых рядах, которые я оставлю только для вас...


- Бойченко, на борт! Отходим! - гремит голос с палубы.
Торопливое прощание.
Гудок парохода.
Еще больше зашумела, задвигалась толпа провожающих. Павел взбежал по трапу на пароход и, перегнувшись через борт, крикнул:
- Я вернусь! Ждите!
В ответ ему замахали шляпами, платками провожающие. Конечно,
каждый провожал своего. Но казалось, что вся Одесса провожает
Павла в дальний путь.
Павел смахнул слезу, выпрямился и задел. Запел, прощаясь
Одессой песнею.
Выбросив облако пара, прощально прокричала «Диана», отваливая
от причала, и вспенив винтами воду, направилась в открытое море, увозя с собой Павла и песню.
«Диана» в море. Плывёт над морем песня.
«Диана» в море, в лучах восходящего солнца.
«Диана» проходит Босфор.
«Диана» снова в море.
Кончается песня. И мы видим, что "Диана" подходит в Неаполю.

* * *
У одного из бесконечных причалов неаполитанского порта, стоит
чёрно-белая «Диана».
Группами спускаются с неё принаряженные моряки и расходятся
по порту, исчезая в узких улицах.
С одной такой группой спускается на берег и Павел. Тоже
принаряженный, с матросским брезентовым чемоданчиком в руках.
Попрощавшись с товарищами, он направляется в город.
Улица, в которую вошел Павел, была похожа на узкую щель между
облупившимися от старости, домами. Узкие тротуарчики служили
как бы порогами для первого этажа. На них живописными группами
сидели, стояли, готовили пищу неаполитанцы.
Тут же на улице, старьёвщики, продавцы зелени, жареной рыбы,
предлагали свои товары, до хрипоты торгуясь с покупателями.
Поперёк улицы в несколько ярусов, на верёвках протянутых из окна
в окно, висело бельё.
Павел шёл по улице, с удивленьем рассматривая чужую жизнь,
которая протекала прямо на улице, у всех на виду.
Вдруг он остановился удивлённый необычной для него сценой.
На высоте третьего этажа, высунув в окно половую щётку, женщина
пыталась передать соседке, в противоположном доме, полную тарелку
с макаронами.
Но тарелка соскользнула и полетела на головы, стоящих внизу.
Те мгновенно разбежались.
Павел замер, ожидая скандала
Но лишь один остряк, в застиранной тельняшке, стряхивая с себя макароны, крикнул:
- Эй, тётушка Эмилия, но, по-моему, ты пересолила макароны! Тётушка Эмилия, схватившись за голову перемешав всех в кучу и бога, и чёрта, и мадонну, стала сыпать на его голову проклятия.
В ответ ей несся оглушительный хохот.
Небритый старик схватил зазевавшегося Павла за руку и, размахивая засаленными картами, потащил его к столу. Стол стоял тут же на тротуаре. И стал уговаривать его сыграть с ним.
Живописно одетый, молодой парень оторвал старика от Павла и размахивая у него перед лицом руками закричал:
-Что ты пристал к человеку, старый хрыч!
-А, отстань - незлобно огрызнулся старик - Сеньор должен попытать счастье в картах.
- Попытать счастье в картах?! У такого старого жулика как ты?! О, Сеньор не так глуп. Ты же видишь, что Сеньор хочет посмотреть Неаполь. Сеньор, вы должны, прежде всего, посмотреть Неаполь. И лучшего гида, чем я Витторио, вам не найти. Я вам покажу всё и Кастель Нуово, И Кастель Сан-Эльмо, Везувий, Позилиппо» И всё это не дорого, всего за несколько лир.
Растерявшись от такого потока слов, Павел хотел, было ретироваться, но наткнулся на стоящую сбоку от него, миловидную девицу. Которая, покачивай бёдрами, смотрела на него с призывной улыбкой.
- Ну, чего ты торчишь, Росита! - обрушился на неё Витторио
- Неужели ты думаешь, что сеньор, вместо того, что бы смотреть Неаполь, будет терять время в твоей постели. Иди, иди! Вечером он будет твой,- уже доверительно шепчет ей Витторио.
Росита тряхнула головой и пошла, покачивая бедрами на другую сторону улицы, где пышнотелая женщина, окруженная целой
толпой чумазых ребятишек, варила что-то в котле.
- Ну, так с чего же мы начнем, Сеньор? – повернувшись к Павлу, снова заговорил Витторио.
- Я хотел бы пройти к театру, - ответил Павел. Витторио ему явно понравился, своей экспансивностью напоминая одесситов.
- В театр, - повторил Павел. И видя, что Витторио смотрит на него с удивлением, видимо не понимая, изобразил жестом танец.
- А! – обрадовался Витторио, - Так, это совсем рядом!
Подхватив Павла под руку и, не переставая болтать, скрылся с ним в ближайшем переулке.

* * *
Покружив по переулкам, Витторио вывел Павла на Пьяццо дель Меркато – рыночную площадь.
Площадь напоминала восточный базар. Горы апельсинов, лимонов, винограда, громоздились на импровизированных лотках прямо на земле.
Среди лотков стояли ослики, нагруженные большими корзинами с зеленью, которой торговали крестьяне.
Подвесив на шестах метровых тунцов, расставив корзины с креветками, устрицами и кальмарами – торговали дарами моря рыбаки.
Лавируя между торгующими, Витторио протащил Павла в тот угол площади, где собралась большая толпа и были слышны звуки оркестра, смех и аплодисменты.
Расталкивая стоящих и беззлобно отвечая на выкрики недовольных, они добрались до невысокого помоста, который, на подобие шатра, прикрывали полосатые драпировки.
На помосте стояла стройная красивая девушка, видно она только, что закончила танцевать.
- Джулия! – закричал ей Витторио, - ты становишься знаменитостью! Этот сеньор, специально приехал в Неаполь, что бы посмотреть на тебя!
- А, станцуй для него, Джулия!
Джулия посмотрела в его сторону, улыбнулась и положив левую руку на бедро, а первую выбросив над головой, нетерпеливо топнула ногой.
И сразу же оркестр, состоящий из скрипки, гитары и мандолины, начал мелодию.
Из-за полосатого тента выскочил партнер Джулии и мелкими шажками, в такт музыки, направился в ее сторону.
Джулия тряхнула головой, как бы отгоняя оцепенение, и сорвалась с места.
И сразу же все закружилось, перед глазами Павла, в огненном вихре тарантеллы.
Каскад фигур сменяет друг друга.
Но вот музыка оборвалась и Джулия, забросив руку за голову и почти касаясь распущенными волосами помоста, повисла на руке у партнера.
Аплодисменты и крики одобрения послышались со всех сторон.
На помост полетели монеты.
Джулия вскочила и стала раскланиваться. А партнер ее и музыканты бросились подбирать монеты.
- Если сеньору понравилось. Он должен бросить несколько монет, - подсказывает Павлу Витторио.
Павел достает из кармана мелочь и бросает их на помост.
- Мне нужен театр! – старается он объяснить Витторио, - Понимаешь? Театр!
Витторио в ответ недоуменно пожимает плечами.
Тогда Павел, видя, что Витторио его не понял, поставил чемоданчик между ног и достал из-за пазухи, завернутую в чистый носовой платок, визитную карточку Карузо.
Развернув, он протянул ее Витторио. Витторио долго читает, шевеля губами и, наконец, видимо, поняв, хлопнул себя руками по лбу.
- Какой я идиот! Ему оказывается нужен Тото!
-Какой Тото? – послышались вопросы.
- Тото, сын сторожа, со швейцарского склада. Тото, что поет в театре где-то на севере.
- А где?
- Если бы я знал.
- Послушай, Витторио, своди его в театр Сан-Карло, там, наверное, знают, - посоветовала Джулия.
- Спасибо, Джулия! – крикнул ей обрадованный Витторио и подхватив Павла, скрылся в базарной толпе.




* * *
Снова, уже знакомая нам улица, но поздним вечером. На перекрестке горит костер. Вокруг костра собрались обитатели улицы.
Слышаться песни под аккомпонимент гитары и мандолины.
Молодежь танцует вокруг костра. А, что бы было веселее, в костер иногда бросают хлопушки, которые извергают фонтаны огненных брызг.
Каждый такой взрыв, сопровождается хохотом и визгом.
Недалеко от костра сидит Павел. Рядом с ним стоит, прислонившись к стене Росита, как бы охраняя его от притязания подруг.
Появляется разгоряченный Витторио и плюхается рядом с Павлом.
- Узнал, - отдуваясь, говорит он.
- Тото поет в Милане. Я даже купил тебе билет. Правда, деньги пришлось одолжить, - скромно потупив глаза, добавляет он.
- Но ты, надеюсь, мне их вернешь?
Павел улыбнулся и, неожиданно, по-медвежьи, обнял его. Да так, что Витторио ойкнул от боли.
Окончательно смутившись, Павел достает деньги и прямо пачкой протягивает их Витторио.
Витторио отсчитал стоимость билета, а, остальные вернул.
- Нет, нет! – запротестовал он, увидев, что Павел снова протягивает ему деньги. – С друзей Тото я денег не беру.
- Поезд завтра, а сегодня переночуешь у Роситы. Только без глупостей, - предупреждает он Роситу.
- Помни, что это друг Тото и мой.
- Очень нужно, - буркнула в ответ Росита


* * *
Мчится пассажирский поезд.
В вагоне третьего класса, в уголке, покачивается на сидении Павел.
Возникает на экране часть карты Италии с городом Миланом в центре.
В театре Ля Скала, Карузо поет арию Рудольфа из оперы «Богема».
По туманным улицам Милана, под галереей Пассажа, мимо ярких витрин магазинов, идет Павел.
Вот он выходит на площадь Пьяццо дель Скаля.
Экран, как бы раскалывается пополам, оставляя Павла с правой стороны.
На левой половине возникает карта с Римом в центре.
В театре Констанция Карузо поет партию де Грие из оперы «Манон».
В правой стороне экрана возникает дорога, по которой, на попутной подводе едет Павел. Он пересекает границу, разделяющую экран и въезжает через ворота Порто Салярия в Рим.
В правой стороне экрана снова появляется карта. Но теперь уже в центре ее город Парма.
В Пармском театре Роджино, Карузо поет в опере «Тоска».
В левой части экрана снова возникает дорога, по которой медленно ползут вагончики бродячего цирка. В одном из них едет Павел. Они медленно въезжают на одну из площадей Пармы.
А в левой части экрана, появляется карта с городом Болонья в центре. В болонском театре Коммунале, Карузо поет в опере «Ирис».
И снова в правой части экрана появляется дорога. По которой, уже пешком бредет усталый Павел. Он входит на площадь с падающими башнями.
Экран тухнет.
Нарастает грохот поезда.
Мелькают вагоны. И, вот, словно подхваченная стремительным движением, камера панорамирует за ними.
И мы видим на ступеньках одного из вагонов согнувшуюся фигуру.
Это Павел.

* * *
Усталый, в потрепанной одежде, с маленьким узелком в руках, плетется Павел по улицам Неаполя.
Он выходит на знакомую нам улицу, останавливает прохожего и что-то у него спрашивает.
Прохожий поворачивается и кричит на всю улицу:
- Витторио!
На пороге, одного из домов, из дверей появляется Росита. Она долго и пристально всматривается в Павла, а потом, видимо узнав его, призывно машет рукой.
Павел благодарит прохожего и направляется к Росите.
Та, посторонившись, пропускает его в дом и скрывается за ним в дверях.
Комната Роситы, куда вошел Павел, видимо. Раньше служила помещением для небольшой лавки. Справа у двери на высокой подставке стоит медный таз – умывальник. Дальше в углу – широкая кровать, завешенная балдахином из дешевой саржи. Рядом с кроватью старый, местами уже облупившийся комод, на котором стоит статуя мадонны. Простой стол, покрытый пестрой скатертью, старое потускневшее зеркало, несколько стульев и что-то подобие буфета, завершали меблировку. На чисто побеленных стенах висят две дешевые картины на библейские темы и гитара, перевязанная ярким бантом.
Росита налила из эмалированного кувшина воду в таз, положила на подставку кусок мыла.
- Умойся, - сказала она, протягивая полотенце, - я пойду поищу Витторио.
Павел не заставил себя уговаривать.
Как только Росита скрылась за дверью, сбросил с себя рубашку и стал с наслаждением плескаться.
Растеревшись полотенцем, Павел оделся и стал рассматривать комнату. Подошел к кровати, постоял возле нее в раздумье, затем вернулся к столу. Сел и опустил голову.


* * *
А в это время, по трапу, на океанский лайнер, поднимается Карузо.


* * *
На плечо спящего Павла опустилась рука и слегка встряхнула, что бы разбудить.
Павел вскочил спросонья еще не понимая где он находится и, что с
ним происходит. Но увидев улыбающегося Витторио, снова опустился на стул.
- Ну, как? – спросил Витторио, - Вернулся путешественник?
Павел молча кивнул головой.
- Я обошел всю Италию, - сокрушенно ответил он, - но Карузо так и не встретил. Я гонялся за ним буквально по следам, но… , - и Павел развел руками.
- Пока ты гонялся за Тото по Италии, - хлопнув Павла
по плечу, - он уплыл за океан.
- Как? – удивленно воскликнул Павел.
- А ты разве не знаешь? – не менее удивилась Росита, - сегодня же весь город провожал Тото.
- Вот так история! – расхохотался Витторио, - пока ты здесь спал, Тото улизнул от тебя в Америку.
И видя растерянное лицо Павла, добавил:
- Ну, так что ты собираешься делать?
- Не знаю… - пробормотал совсем убитый Павел,- наверное, вернусь домой в Одессу…
- Ты плохой охотник, Пауль, - заговорил после паузы Витторио.
- Ты знаешь, как охотятся на зайца?
Павел отрицательно покачал головой.
- Когда охотник поднимает зайца с лежанки, он не гонится за ним, как ты гонялся за Тото. Он стоит и ждет на месте. И сколько бы заяц не петлял, все равно вернется к своему дому. Если ты обязательно хочешь встретить Тото, то лучше всего, его ждать здесь, в Неаполе, а не гоняться за ним по свету.
Павел молчит.
- Ладно, - решает Витторио, - ты, наверное, голоден. А на голодный желудок плохо думается. Росита, покорми нас.
Девушка подала на стол большую миску дымящихся макарон. Поставила бутылку вина и какие-то приправы.
- Ты, сначала хорошенько поешь, - успокаивал его Витторио, - а, потом мы что-нибудь придумаем.
Он придвинул к Павлу тарелку. И, первый, с аппетитом начал есть.


* * *
С аппетитом уплетает макароны Витторио. Но сейчас уже он находится не за столом в комнате Роситы, а в посудомоечной ресторана «Ренц и Лючия», где работает Павел. Павел в клеенчатом фартуке. С улыбкой смотрит на Витторио и перетирая посуду, потихоньку напевает.
- Странный ты парень, Пабло,- говорит Витторио, - даже когда работаешь, поешь.
- А так лучше работа спорится.
- Как? Как ты сказал?
- Так, говорю, лучше работается.
- А! мычит Витторио, набивая рот.
Привлеченный голосом Павла, в посудомоечную влетает круглолицый как шарик, хозяин ресторана.
Как все низкорослые люди. Он страдал манией величия, и, к тому же, прескверный характер. Считая себя, владельцем лучшего заведения в городе, он постоянно ко всем придирался и тепел возражений.
Вот и сейчас, увидев Витторио, который уплетает макароны, вышел из себя. Круглое его лицо налилось кровью.
- Чего тебе здесь надо, оборванец! – закричал он, - опять пришел жрать мои макароны и мешать моим работникам?!
- Я отдал ему свой обед, - пытался заступиться за Витторио Павел.
- Свой! – завизжал хозяин, - а что у тебя своего? Фартук и тот мой. Ты еще не отработал того, съел у меня с этим бродягой. Вместо того, чтобы мыть посуду, ты целый день дерешь глотку…
- Э. сеньор, вы ничего не понимаете в пении… - начал было Витторио.
- Ах, так! – воскликнул хозяин и, издеваясь, начал раскланиваться перед Павлом.
- Извините меня невежду, сеньор артист. Мыть посуду для такой знаменитости, слишком грязная работа. Я постараюсь найти кого-нибудь попроще. А вы идите услаждайте своим голосом благородную публику. Вон! – взревел он, не в силах сдержать свой гнев.
- Да не орите вы так, сеньор, - притворно испугался Витторио, - не то чего доброго, раздуетесь как жаба и лопнете!
У хозяина перехватило дыхание.
- Да я… тебя… - не, найдя больше слов, кинулся на Витторио с кулаками.
Но между ними вырос Павел. С побледневшим от гнева лицом.
Молча сгреб хозяина. Оторвал его от земли и швырнул в лохань с грязной посудой.
Так же молча снял с себя фартук и швырнул ему в лицо.
Хозяин, как жук-плывун, барахтался в лохани, разбрызгивая грязную воду и изрыгая на голову пала и Витторио самые страшные проклятия.
В ответ ему неслась, не менее темпераментное, от Витторио:
- Ты, жалкая каракатица! Ты еще пожалеешь, когда узнаешь, кого выгнал…
Павел не дал ему договорить. Обхватив Витторио за плечи, потащил к дверям.


* * *
Павел и Витторио выходят на улицу.
Павел внешне спокойно принял этот удар судьбы. А Витторио не как не мог успокоиться. Он весь кипел. И с непосредственностью неаполитанца продолжал:
- Ты еще услышишь о нас, надутый индюк!
Словам Витторио суждено было сбыться раньше, чем он предполагал.
Павел пересек набережную и, спустившись к морю, присел на песок.
- Прости, Пабло, - положив руку на плечо другу, проговорил он.
- За что?
- Ты из-за меня потерял работу.
- Пустое!.. – отмахнулся Павел, - все равно я бы скоро ушел от этого жирного осла.
И, Павел вытянулся на песке, заложив руки за голову.
Недалеко от них горел костер. В ожидании ужина, рыбаки живописно раскинулись вокруг него. Кто лежал на песке, дав отдых натруженному телу, кто потягивал дешевое вино прямо из бутылки, а кто бренчал на гитаре, тихо подпевая.
- Эй, парень, не терзай мой слух, - не выдержал Витторио.
- Для того, что бы петь, надо уметь петь! А ты скрипишь как несмазанный блок.
- Спой лучше, если можешь, а мы послушаем, - миролюбиво ответил рыбак.
- Вы хотите услышать настоящий голос? – спросил Витторио.
- Давай, давай, хвастун! Послушаем, - подзадоривали его рыбаки.
- Ах, так! – вспыхнул Витторио, - сейчас вы услышите, как поют.
Вы услышите такое, что забудете свой ужин. Спорю на бутылку вина, которую еще не успели вылакать. А, ну-ка, дай гитару.
Витторио забрал гитару и, опустившись рядом с Павлом, приготовился аккомпанировать.
Не надо, Витторио… - начал, было, Павел. Петь сейчас ему совсем не хотелось.
- Ты должен петь. Ты обязательно должен спеть. – Или ты хочешь, чтобы нас посчитали хвастунами.
- Ну, хорошо, хорошо, - согласился Павел.
- Так. что ты будешь? – спросил Витторио.
- Помнишь нашу русскую, которая тебе понравилась?
- А эту, - и тронув струны, Витторио начал аккордом вступление.
Павел глубоко вздохнул, набирая полные легкие соленого морского воздуха и, запел:

- Я встретил вас, и все былое в остывшем сердце ожило…

С каждой музыкальной фразой голос Павла креп.
Павел пел. Не замечая, что на набережной останавливаются прохожие и экипажи, что бы послушать чудесную песню, исполняемую
Юношей на красивом, но непонятном языке.
Не заметил он, что почти у самых его ног, сунулась в песок лодка. Рыбаки бесшумно спустили парус и замерли, слушая певца. Замерли, зачарованные чудным голосом и рыбаки у костра.
Павел ничего этого не замечал.
Песня унесла его на своих крыльях далеко, далеко за море…
… Ему казалось, что стоит на берегу, а у его ног плещется родное Черное море. Что замерли прохожие, замерли, прижавшись тесно друг к другу, влюбленные парочки в приморском парке, замерли даже корабли в порту, слушая его пение.

-… И тот же миг очарования и та ж в душе моей любовь.

Павел закончил петь и стоял все еще зачарованный своим видением.
А все вокруг молчали, боясь вспугнуть очарование от песни, которая, казалось, продолжала звенеть в воздухе.
И вдруг, тишину на набережной разорвали аплодисменты и крики «Браво».
Павел стряхнул с себя грезы и застенчиво улыбнулся.
- Послушайте, ребята, - раздался голос, - если хотите заработать несколько лир, то спойте для сидящих на террасе ресторана. Сеньоры очень просят спеть для них.
- А я что говорил, - принял это предложение как должное Витторио.
- Я же сказал, что эта каракатица еще услышит нас! Идем, Пабло.
- Держи, парень, - сказал Павлу рыбак, протягивая ему бутылку вина, - ты честно заработал ее. И если захочешь, то можешь получить и другую. Стоит тебе пойти и спеть нам еще.
- Очень мы нуждаемся в твоем вине. Держи свою гитару. Мы пойдем петь под настоящий оркестр в ресторане «Мерамаре», - бросил рыбаку Витторио и, подхватив слегка упирающегося Павла, потащил его на набережную.

На террасе, куда вошли юноши, сидело несколько хорошо одетых господ. В углу на небольшом возвышении отдыхал оркестр.
Один из посетителей ресторана поднялся и поманил Павла и Витторио.
- Послушай, сынок, это пел у моря? – спросил он у Павла.
- Его зовут Пабло, сеньор, - затараторил Витторио, не давая Павлу открыть рта.
- Да, это он пел.
- Ты пел песню, которую я никогда не слышал. И пел ее не по-итальянски? Не так ли? – спросил господин.
- Мой друг иностранец, - снова затараторил Витторио, - он русский, из города Одесса.
- А, что твой друг не умеет говорить по-итальянски?
- Нет, почему же, - остановив жестом Витторио, - заговорил Павел, - уже немного научился.
- Спой для меня, сынок, - попросил господин.
- Конечно, сеньор, всего несколько лир… - встрял снова Витторио, но Павел сердито дернул его за рукав.
- Пожалуйста, сеньор, - что бы вы хотели? – сказал Павел и укоризненно посмотрел на Витторио.
Тот не поняв смущения Павла, недоуменно пожал плечами.
- Что угодно. Только, если тебе не трудно, по-итальянски, - сказал господин и, откинувшись в кресле, приготовился слушать.
Павел, потупившись, подумал минуту, потом поднял голову, сказал:
- Я вам спою «О, мое солнце».
Немного помолчал, чтобы успокоиться и, запел.
Оркестранты разобрали инструменты и осторожно подхватили мелодию.
Голос Павла, сливаясь со звуками оркестра, набрал силу и зазвенел в прозрачном неаполитанском воздухе.

* * *
Напрасно хозяин ресторана «Ренц и Лючия» выбегал навстречу своим постоянным клиентам, пытаясь пригласить их к себе. Но они, поклонившись в ответ на его приветствие, останавливали свои экипажи у веранды «Мерамаре».
- Вы знаете, - шепчет на ухо господину, Витторио, - его слушал сам Карузо.
- Вот даже как? – 0н приподнял одну бровь, не то удивившись, не то не поверив.
- Святая, правда, - с жаром продолжал Витторио, - он дал ему свою визитную карточку и велел приехать в Неаполь к нему учиться. А сам, смылся за океан…
Павел все пел. Не замечая, что веранда переполнена и его голос, как магнит, притягивает все новых и новых посетителей.

* * *
Зато в ресторане «Ренц и Лючия» - пусто.
Хозяин ресторана, хватив от злости тарелкой об пол и, простонал, воздев руки к небу:
- Если эти голодранцы будут драть горло в «Мерамаре», то я через неделю вылечу в трубу.
И, схватившись рукой за сердце, рухнул в кресло.

* * *
Павел закончил петь. Ресторан взорвался аплодисментами. Смущенно раскланявшись, он подошел к господину.
Тот пристально посмотрел на Павла и спросил:
- Это правда, сынок, что ты пел для Карузо?
- Да, - вздохнул Павел, - он дал мне свою карточку и пригласил приехать к нему в Италию. Но я его так и не нашел. Он уехал в Америку.
- И что ты собираешься делать теперь?
- Не знаю, сеньор, наверное, вернусь домой в Одессу.
- Меня зовут Жозеффе Маттуччи, но ты можешь просто дядюшка Пепе. А хотел бы ты попасть в Америку и повидать Карузо?
- Конечно, но…
- … Но нет денег на дорогу.… Но есть дядюшка Пепе. Он довезет тебя до Америки и даже поможет там заработать на жизнь. Я собираю труппу для гастролей и, если ты пожелаешь поехать со мной, то найдешь меня в кафе «Цветов» по улице Муничинье.

* * *
В комнате Роситы сидят за столом трое. Павел, Витторио и Росита.
На столе остатки нехитрого прощального ужина. Витторио крутит в руках стакан с вином. Павел рассеянно ковыряет вилкой в тарелке. Росита, подперев голову руками, молча смотрит на Павла.
Наступила прощальная минута, когда многое хочется сказать, а слова замирают в горле и никак не могут вырваться наружу. Кажется, что нужно сказать что-то главное важное, но никто из троих не может это сделать. Томительная. Гнетущая тишина повисла в воздухе.
Наконец, Витторио встал и, подняв стакан, сказал:
- Ну, последний, Пабло. За твою удачу. И помни, что в Неаполе у тебя есть друзья. Они всегда тебе будут рады.
И они, по-русски, со звоном сдвинули стаканы.
- Ладно, пора,- пряча от Павла глаза, как-то сразу охрипшим голосом, проговорил Витторио.
Давай прощайся с Росистой, а я тебя провожу.
Павел растерянно затоптался на месте…
И, тогда, Росита, нервно покусывая губы, сама медленно двинулась к Павлу. Подойдя к нему вплотную, она порывисто обхватила его руками за шею и припала к его губам в долгом поцелуе.
Потом, оттолкнув от себя Павла, она яростно закатила ему несколько пощечин.
- Подлец, подлец, подлец! – со слезами выкрикивала Росита, вкладывая в эти удары боль неразделенной любви и свои несбывшиеся надежды.
И не сдерживая больше рыданий, бросилась на кровать.
Окончательно растерявшийся Павел, только и сумел пробормотать:
- Что с ней?
- Ладно, пошли! – подтолкнул его Витторио.
- Кретин, она же тебя любит, - и подхватив чемоданчик Павла, первым шагнул к двери.

* * *
Улица в Чикаго.
К кафе «Мичиган» подъезжает автомобиль, из которого выходят трое. Двое мужчин и одна женщина. Это примадонна чикагского театра - Дженни Флинн, директор того же театра - Майкл Хеудж и третий – Энрико Карузо.
Сделав жест рукой, как бы предлагая Дженни и Карузо пройти в кафе, мистер Хеудж произнес:
- Это здесь.
Карузо предложил Дженни руку и направился в кафе. Но, вдруг его внимание привлекла афиша. Подойдя к рекламному щиту, Карузо стал читать вслух:
- Итальянская труппа Маттучи. Состав…
- Нас интересует только один, - сказал Хеудж, ткнув тростью в то место афиши, где крупно было написано: «Известный итальянский певец – Пабло Бончи».
Они собрались уже отойти от афиши, когда в глаза Карузо бросилась следующая завершающая надпись: «Дирекция предупреждает, что бы никому из господ артистов не давали в долг, так как она за них платить не будет». Расхохотавшись, прочел Карузо.
- Узнаю земляков, - направляясь в кафе, поговорил он.
- Неаполитанец – везде неаполитанец.



* * *

Кафе в Чикаго.
В большой зал с эстрадой и кабинами, наподобие театральных лож, отделенных от общего зала небольшими барьерами и драпировками.
Зал занимает разномастная публика. В ложах публика побогаче. В основном мужчины. Женщин маловато и все они в ложах.
Если зал ведет себя свободно, то в ложах почти аристократическая чопорность. Хотя их тоже не шокируют фривольные сцены с эстрады и довольно плоские шутки из зала.
Одну из таких лож занимает компания из трех человек.
Мистер Хеудж, Дженни Флинн, стройная красивая блондинка лет двадцати пяти и Карузо.
Энрико Карузо сидит спиной к залу.
Они ведут оживленную беседу и только изредка обращают внимание на сцену.
А на сцене идет представление.
Не очень сложная декорация изображает веранду кабачка на диком западе. На сцену выходит ковбой в шляпе и клетчатой рубахе с ярким платком, повязанным на шее. На поясе болтается кольт. Ковбой насвистывает веселую песенку, направляясь в кабачок.
Распахивается дверь салуна, оттуда выбегает растрепанная молодая женщина и бросается к ковбою.
Ковбой: В чем дело, красавица, а?
Женщина, показывая на появившегося в дверях здорового детину: Этот нахал хочет, что бы я, за шесть долларов, пошла с ним в номер!
Ковбой молниеносно выхватывает кольт и разряжает его в верзилу.
- Так будет со всяким, кто будет набивать цену!
Зал отзывается хохотом, свистом и улюлюканьем.
- Зачем рисковать карманом и здоровьем. К вашим услугам заведение сестер Иверли «Дом всех наций». Безопасно для здоровья и цены умеренные.
Зал снова разражается хохотом.
Дженни от этой «остроты» покоробило.
Карузо поморщился.
И, лишь, Хеудж невозмутим.
Стараясь сгладить впечатление от этой непристойности, Карузо говорит:
- Ни как не могу привыкнуть к этой чертовой рекламе. Особенно когда подают ее таким способом.
- Реклама – болезнь Америки, - Хеудж достал из кармана газету и, полистав ее, остановился на одном объявлении:
- Вот, читаю – «Жена моя Анна-Мария Спинион, заблудилась или была выкрадена из моего дома. Обещаю свернуть шею тому, кто приведет ее обратно, - тут он сделал паузу – кто приведет ее обратно. Что касается кредита, то каждый может отпустить ей в долг. Впрочем, так как я не плачу своих собственных долгов, то мало вероятно, что бы я стал платить по обязательствам жены».
- Вот это истинная любовь к жене, - хохочет Карузо.
- А, что скажет, наша милая Дженни?
- Обычная реклама. Чем пошлее она написана, тем больше на нее обращают внимание. У нас рекламируют все, от новейшего изобретения, автомобиля и, кончая заведением мадам Иверли. Надо иметь такую популярность как у вас, дорогой Энрико, что бы ни нуждаться в рекламе.
- Ну, не скажите. Недавно я гастролировал в Алабаме. Из-за поломки кареты, мне пришлось заночевать на одной ферме. И когда я представился хозяину, он всплеснул руками и закричал: Жена, жена. Иди сюда скорее. К нам приехал сам Робинзон Крузо. О котором мы так любим читать.
На этот раз смеются уже Дженни и Хеудж.
На сцене танцовщицы, закончив исполнять канкан, раскланиваются.
На сцену выходит конферансье, проглатывая что-то на ходу и, объявляет:
- Известный певец из Италии, Пауль Бончи. Исполняется неаполитанская песня - Солнышко мое!
- Ага! – говорит Хеудж, - Вот, кажется и тот самый гвоздь программы, о котором я вам говорил.
Дирижер взмахнул рукой и оркестр начал вступление.
При первых же звуках голоса, Карузо насторожился, поднял руку, как бы предупреждая спутников, что бы ни мешали и, весь превратился в слух.
Брови Карузо сошлись, лицо выражало сосредоточенное желание что-то вспомнить. Но, вот губы его тронула легкая улыбка, морщинки на его лице расправились, и он удовлетворенно откинулся на стуле.
Поманив пальцем официанта, прошептал ему на ухо несколько слов.
Официант поклонился и поспешил к сцене.
- Дорогой мистер Хеудж, вы не ошиблись. И я рад порекомендовать достойного партнера вашей очаровательной мисс Дженни, - с поклоном говорит Карузо. Немного шлифовки и этот бриллиант заблестит.
- Я рад, - в ответ поклонился Хеудж.
- А, что вы скажете, мисс?
- Ну, если рекомендуете вы, - улыбнулась Дженни, - то возражений быть не может.
А Павел закончил петь. Под грохот аплодисментов и свист, спрыгнул в зал и, сопровождаемый официантом направился к столику Карузо.
Подойдя, он вежливо поклонился.
- Я узнал вас по голосу. Помните, вы пели мне в Одессе? Я Энрико Карузо.
Павел побледнел и медленно опустился на, подставленный официантом стул. И, уронив голову на стол, зарыдал.
С любопытством смотрят на него Хеудж и Дженни.
- Ну, ну! Сейчас же перестаньте, - смущенно похлопывает его по спине Карузо.
- Что с вами?
- Извините, - сквозь слезы говорит Павел, - Я искал вас по всему свету целых три года.


* * *

Кабинет Хеуджа в театре.
Павел только что закончил рассказывать свою одиссею.
Все взволнованны. Дженни украдкой вытирает слезы платочком.
Карузо нервно курит сигару. Хеудж задумчиво потягивает кофе.
- Да, мой друг, твоя жизнь достойна романа, - попыхивая сигарой, говорит Карузо.
- Печального романа, - добавляет Дженни.
- Но с хорошим концом, - отвечает ей Карузо.
- Я скоро уезжаю в турне по Европе и не могу сейчас взять тебя с собой. Но оставляю тебя в надежных руках. Мистер Хеудж займется твоим образованием, а очаровательная мисс Дженни – твоим воспитанием.
- Как вы смотрите на это, друзья?
Дженни слегка покраснела, а Хеудж, оторвавшись от кофе, закивал головой в знак согласия. И обращаясь к Павлу, спросил:
- У вас с Маттучи контракт?
- Нет, я получаю поразово.
- Тогда все в порядке. Считайте себя с завтрашнего дня артистом нашего театра.
И, посмотрев на часы, поправился:
- Вернее с сегодняшнего.
И протянув руку к календарю, он оторвал листок календаря.
Листок медленно падает.


* * *

Репетиционная комната в театре. Павел под аккомпанемент пианиста поет гаммы.

Падают листки календаря.

На сцене идет опера из римской жизни. Павел стоит в группе статистов.

Падают листки календаря.
Павел поет в хоре.

Падают листки календаря.
Павел в доме Дженни поет романс. За инструментом Дженни.

Снова репетиционная комната в театре.
Павел, аккомпанируя себе, разучивает арию Хозе.

Падают листки календаря.
Павел и Дженни поют дуэтом в репетиционной комнате.

Афиша. Опера Кармен.
В роли Кармен – Дженни Флинн. В роли Хозе – Пабло Бончи.



* * *
Дуэт Павла и Дженни продолжается на сцене. Идет опера.
Хозе зарезал Кармен. И раскаявшись, отдает себя в руки полиции.
И, прощаясь с ней, целует ее в губы.
Гремят аплодисменты. Опускается занавес.
Дженни встает, берет Павла за руку и выходит с ним на поклон.
Окончив раскланиваться, она поворачивается к Павлу и притворно сердито заявляет ему:
- Последняя мизансцена была полной отсебятиной!
И, видя растерянность Павла, рассмеявшись, уходит в уборную.
Павел бросается за ней и догоняет ее у дверей:
- Простите меня, ради бога, Дженни! – умоляет он ее.
- Что простить? – с притворным удивлением спрашивает Дженни.
- Ну…, эту вольность на сцене.
- А-а… это, - я давно об этом забыла.
- Спасибо! – радуется Павел.
- Вы позволите пригласить Вас на ужин, мисс Флинн. У меня такой сегодня день…, такой день…
- А, Вы, спросите у моего жениха, - отвечает ему Дженни, указывая на идущего по коридору мистера Морриса.
И, оставив растерявшегося Павла, скрывается в дверях уборной.



* * *

Уборная Павла.
Разгримированный Павел, заканчивает одеваться.
В дверь тихо постучались.
- Да! – с раздражением бросает Павел. Он расстроен и ему никого не хочется видеть.
В гримерную проскальзывает мальчик, служитель театра.
- Вам записка, мистер Бончи, - и протягивает ему маленький конвертик.
- От кого?
- Прочтите.
Павел нервно разрывает конверт и, вынув из него записку, читает:
- Жду Вас у служебного входа. Д.Ф.
Павел радостно вскрикнул и поцеловав опешившего мальчика в конопатый нос, сунул ему в руку доллар.
- Беги и подгони к служебному входу кэб.
Мальчик заговорщески подмигнул Павлу и скрылся за дверью.



* * *

Возбужденный предстоящей встречей с Дженни, Павел выходит из дверей служебного входа и видит стоящий у крыльца автомобиль.
Мальчик-служитель, заметив Павла, бросился к авто и распахнул перед ним дверцу.
Павел благодарно кивнул мальчику и, придерживая цилиндр, протиснулся в кабину.
Автомобиль взревел мотором, чихнул пару раз, выплюнул струю дыма, резво покатился по улице.



* * *

Когда глаза Павла привыкли к полумраку, он увидел рядом с собой улыбающуюся Дженни. Хотел, было придвинуться к ней, но она предостерегающимся жестом остановила его.
- Я только хотел спросить, куда мы едем? – сказал удивленный Павел. Но Дженни снова, заговорщески подмигнув, поднесла палец к губам.
* * *

Автомобиль подкатил к ярко освещенному особняку. Шофер спрыгнул на землю, сбросил с рук кожаные краги и, не снимая очки-консервы, которые почти полностью закрывали лицо, распахнул дверцы перед пассажирами. Павел выбрался из машины, помог Дженни выйти и, пропустив ее вперед, сунул в руку шофера серебряный доллар. Шофер сверкнул глазами на Павла, но затем, как бы спохватившись, поклонился ему и поспешил вперед, что бы распахнуть перед ним входные двери.



* * *

Зал в особняке Флинн, куда вошел Павел сопровождая Дженни, был ярко освещен и полон гостей. Здесь присутствовала и финансовая знать Чикаго, и ведущие артисты местных театров, которые держались особняком от денежных тузов. И, только О,Дей – тенор оперы Хеуджа, чувствовал себя среди богачей как рыба в воде. Он сносил и ее нескрываемое презрение, и даже издевки, лишь бы только щегольнуть перед своими коллегами знакомством с ними и показать, что он с этими людьми на ты. Не обладая хорошим голосом, О,Дей, между тем, через свои сомнительные связи, числился первым тенором театра. И появление Павла на сцене встретил враждебно. Он понимал, что талант Павла представлял для него явную угрозу. Поэтому старался сделать все от него зависящее, что бы выжить Павла.
И, вот, сейчас, увидев Павла, входящего с Дженни под руку, нарочито громко, что бы слышали все, произнес:
- Взгляните! Наша начинающая знаменитость входит так, словно он уже получил руку нашей прекрасной Дженни вместе с миллионами мистера Флинна!
Услышав эту наглую фразу, Павел покраснел и постарался незаметно высвободить руку, за которую держалась Дженни. Но та почувствовав смущение Павла, нарочно прижалась к нему и громко объявила:
- Господа! Разрешите представить вам виновника сегодняшнего торжества, мистера Пабло Бончи! Познакомитесь Пабло – это мой отец.
- Я рад познакомиться с вами, мистер Бончи. Дженни рассказывала о вас. К тому же, я сегодня был в театре и получил от вашего пения истинное наслаждение.
- Я тоже очень рад, мистер Флинн. Большое спасибо.
- Вы, кажется, итальянец, Бончи? – втиснулся в разговор О,Дей.
- Нет. Я русский, – с улыбкой ответил Павел.
- Но, насколько мне известно, у русских никогда не было хороших голосов, - ухмыльнулся О,Дей.
- Значит вам ничего не известно о России, - парировал Павел.
- Хотя, я должен признаться, что у русских есть несколько мелодичных романсов. К примеру, этот, - оставив реплику Павла без изменений, продолжил О,Дей и направился к роялю. Взял аккорд и начал:
- Не искушай меня без нужды…
- И без нужды не искушай … - правильно, в тон, закончил за него Павел под одобрительный смех окружающих.
- Не тратьте порох на этого выскочку, - сказал Павлу Хенли, баритон театра, увлекая его к буфету.
- Он все равно ничего не поймет. Этот господин такого высокого мнения о себе, что о своей персоне говорит в третье лице.
Во время этого разговора к ним подошел высокий худощавый господин и поклонился Павлу.
- Разрешите представиться, мистер Бончи. Я Марвин Джо Моррис. Отец этого шалопая. Я вам очень признателен. О, нет, нет… Я сегодня не был в театре. Я вам признателен за то, что вы помогли моему сыну заработать его первый в жизни доллар.
- Так это были вы… - смутился Павел, узнав в юноше, шофера.
- Простите.
- Все в порядке, мистер Бончи, все в порядке,- расхохотался Моррис-младший.
- Я прикажу оправить этот доллар в золото и, буду носить его вместо брелка для часов, - и, продолжая хохотать, отошел от буфета вслед за отцом.
- Скажите, Эд, - спросил у Хенли Павел, - Этот маленький Моррис, жених Дженни?
- До некоторой степени.
- Почему?
- Видите ли. Пабло, здесь старается больше всего Моррис - старший. Ему хочется объединить свои капиталы с капиталами Флинн. Ну, а младший, не прочь прихватить вместе с капиталами папаши Флинна и малютку Дженни. Хотя, я бы не сказал, что Флинны
в восторге от такого предложения. Особенно Дженни.
- Чем же занимается Моррис – младший?
- Ни чем. Его отец дал ему точное определение – шалопай.
- Пабло! – позвал Павла Хеудж.
- Идите сюда!
Павел подошел к Хеуджу, стоящему в компании человека в роговых очках.
- Знакомьтесь. Это мистер Гелсен. Он журналист и будет писать рецензию о нашем спектакле.
- Чарльз, - протягивая Павлу руку, представился Гелсен.
- Пабло.
- Я вас знаю, мистер Бончи. Я был на вашем спектакле.
- Да, кстати, - отхлебнув из бокала, обратился к Гелсену Хеудж, - Почему вы все время ругаете мой театр?
- Да, что вы! Напротив, я постоянно хвалю его.
- Если хвалите, то очень незаметно, - рассмеялся Хеудж.
- А вы знаете, Гелсен, - сказал, подошедший к ним в компании «золотой молодежи», О,Дей, - Я сейчас рассказывал историю, которая произошла со мной на днях.
- Интересно послушать, - пробурчал Гелсен. А Хеудж, сделав вид, что кого-то увидел, отошел.
- На днях мне предложили гастрольное турне. И когда я назвал сумму, то антрепренер воскликнул:
- Вы хотите получить за концерт больше, чем президент зарабатывает за неделю.
- И, знаете, что я ему ответил?
- ?
- Так, почему бы вам ни пригласить на гастроли президента, - и О,Дей первый рассмеялся от собственной остроты.
- И, что же антрепренер? – поинтересовался Гелсен.
- Конечно, он согласился. Он же знает, что когда я пою в спектакле, то кассу приступом берут.
- Неужели, так настойчиво требуют деньги обратно? – поинтересовался Павел с невинным видом.
- Что вы хотите этим сказать? – обиделся О,Дей.
- Я Хочу сказать, что вы несете весь вечер глупости. И ваше счастье, что никто не замечает, что вы совершенно трезвы.
- Извините, господа, нас зовет мисс Флинн, - сказал Гелсен и, подхватив Павла под руку, потащил его в сторону.
- Будьте осторожны с этим типом. Я его знаю. Он способен на все, - шепнул Гелсен Павлу, подводя его к Дженни.
А О,Дей посмотрел вслед Павлу таким взглядом, что если вся его ненависть превратилась в огонь, то от Павла не осталось бы даже пепла.
- Да, этот русский зубастый парень, - рассмеялся Моррис-младший, - Палец в рот не клади, откусит. Так, что поосторожней с ним Билл, а то без руки останешься.
- Не знаю, останусь я без руки, - отпарировал О,Дей, - А, вот ты, без мисс Флинн остаться можешь. Видишь, как нежно она воркует с Бончи.
Моррис-младший аж побледнел. Видимо, эти слова как ножом резанули по сердцу. Но кое как овладев собой, он через силу улыбнулся и, с притворным равнодушием улыбнулся:
- А, ерунда. Меня это не трогает.
О,Дей, спохватившись, что наговорил лишнего и может потерять расположение к себе Морриса-младшего, поддакнул ему:
- И, в самом деле, Чарли. Куда суется этот оборванец? Он, наверное, не знает, что актриса – доходная статья для портных и, расходная для поклонников. А. во сколько вам обходятся ее туалеты, Чарли?
- Ты циник, Билл. И стоило тебе за это дать по физиономии. Но я тебе отвечу. Мисс Флинн подарков не принимает. Особенно дорогих.
- При капиталах ее папаши – это не очень широкий жест. Будь она победнее, то меньше бы ломалась…
- Нет, русский, действительно, прав. Вы, свинья, О,Дей, - с презрением процедил Моррис-младший. И вся компания молодежи, оставив О,Дейя одного, направилась в сторону Дженни, которая беседовала с Павлом.
- Неужели вам не понравилось у нас, Пабло?
- Честно говоря, нет. Много денег и много чванства.
- А, что такое чванство?
- Это зазнайство и высокомерие.
- О, да! Этого здесь много. А, за деньги не купишь ни ума, ни таланта. И, вы, с вашим талантом, Пабло, гораздо богаче них.
- И, все же, я здесь чувствую себя не в своей тарелке. Если бы не вы…
- Не собираетесь ли вы похитить у нас Дженни, мистер Бончи? – с подчеркнутой вежливостью спросил подошедший Моррис-младший.
- О, что вы. Мистер Моррис. Я далек от этой мысли. К женщинам я отношусь как к произведению искусства. С обожанием и без пошлости.
- Хотя мы живем на западе, но мы не совсем дикие. Может вам, как эмигранту это не известно…
- Мне это известно, - отпарировал Павел и, поклонившись Дженни, направился к выходу.
- Зачем, вы, нагрубили ему, Чарли? – едва сдерживая гнев, спросила Дженни.
- Мне этот русский действует на нервы.
- А вы, мне, - и, резко повернувшись, отошла к отцу, стоящему в компании Морриса-старшего.
- Вы, кажется, опять поссорились? – спросил отец.
- Чарли с каждым днем становится все невыносимее.
- Это, видимо, потому, что я его слишком балую. Но я приму меры, - заверил Дженни Моррис-старший.
А в это время О,Дей, подойдя к Чарли, медовым голосом произнес:
- А, мустанг-то брыкается!
- Ничего, Билл, я умею объезжать диких лошадей, - зло, прищурившись, процедил Моррис-младший.



* * *


Закулисная часть театра Хеуджа.
Снуют рабочие и бутафоры. Спешат на сцену актеры. Пробегают кокетливые хористки.
Идет нормальная жизнь театра перед началом спектакля.
Направляется на сцену Павел.
Из своей уборной выходит Дженни. Они почти сталкиваются.
Павел вежливо кланяется и продолжает двигаться на сцену. Но Дженни, придерживая его за локоть, говорит:
- Пабло, мне нужно кое-что вам сказать.
- Слушаю вас, мисс Флинн.
- Что случилось, Пабло?
- Я вас не понимаю, мисс Флинн.
- Вот уже скоро два месяца, как вы избегаете меня. Почему вы не ответили ни на одно наше приглашение.
- Я актер. И с удовольствием играю для публики. Но мне совсем не хотелось бы превратиться в шута для богатых господ.
- Это неправда! – воскликнула Дженни.- папа очень высокого мнения о вас.
- Передайте вашему отцу мои уверения в глубочайшем к нему почтении.
- Но, почему вы даже в театре сторонитесь меня?
- Видите ли, мисс Флинн… Я так часто встречаюсь с вами в театре как партнер…, что мне бы не хотелось еще в жизни надоедать вам…
- Это увертки, Пабло!
- И к тому же, ваш жених, мне ясно дал понять, что моя дружба с вами ему не нравиться.
- Мистер Моррис не имеет права выбирать мне друзей. И, вряд ли он когда-нибудь получит эти права.
- И все же, он ваш жених…
Дженни хотела что-то ответить Павлу, но в это время в коридор выскочил помощник режиссера, потрясая колокольчиком:
- Начинаем! Начинаем! Прошу всех на сцену. Мисс Флинн, мистер Бончи, пора, - и пробежал дальше по коридору.
Павел жестом пригласил Дженни и, вслед за ней поспешил на сцену.
Утихла суета. Заиграл оркестр. И, только тогда из своей уборной, вышел О,Дей. На его лице остались следы плохо снятого грима. Нетвердая походка его говорила о том, что он изрядно выпил.
Остановившись у дверного проема, он пошире расставил ноги и, попыхивая сигарой, стал со злобой смотреть на сцену.
- Здесь курить запрещено, - сунулся было к нему пожарник.
- Пошел вон! – презрительно отмахнулся он него О,Дей.
- Вы, кажется, не в духе, Билл? – спросил его, появившийся на лестнице, ведущей в актерский коридор, Моррис-младший.
- А, Чарли! – обрадовался О,Дей, - Что привело вас в этот храм Мельпомены?
- Скука, Билл, только скука.
- Только скука? А я думал мисс Флинн.
- С ней я вижусь часто и не в этих стенах. А ты почему не на сцене? На афишах, ведь, стоит твое имя.
О,Дей от злости аж скрипнул зубами.
- Опять Хеудж вместо меня сунул этого выскочку Бончи. Снова по просьбе зрителей, - процедил О,Дей.
- Кажется, этот русский скоро выживет тебя из театра, - расхохотался Моррис.
- Сейтесь, смейтесь, - пробурчал О,Дей.
- Выживет он меня или нет, это еще вопрос. Но вот вас он оставит с носом, это, пожалуй, факт.



* * *

А в это время на сцене, Павел, допев дуэт, целует Дженни.



* * *

Перехватив ревнивый взгляд Морриса, О,Дей с притворной завистью говорит:
- Счастливый парень этот русский. Целует такую красивую девушку.
- На сцене-то? – презрительно выпятив губу, процедил Моррис.
- Поцелуй за деньги – это не поцелуй.
- Но он делает это довольно нежно, - подковырнул его О,Дей.
- А, пускай. Меня это не тревожит, - махнув рукой, нарочито небрежно произнес Моррис и, увидев Павла, выходящего со сцены, добавил:
- Любовь актрисы, как и любовь проститутки, просто оплачивается!
Эта фраза подействовала на Павла как удар хлыста. Он вздрогнул. Остановился. Медленно развернувшись, пошел на Морриса. И, едва сдерживая себя, произнес:
- Прошу вас, мистер Моррис, еще раз повторить то, что вы только что сказали.
- Пожалуйста, «мистер» Бончи, - издевательски раскланялся он.
- Я сказал, что меня нисколько не тревожит ваше назойливое ухаживание…
И, самодовольно ухмыльнувшись, добавил:
- … Актрисы не любят нищих. Актрисы любят тех, кто может их оплатить!
- Да, Державин прав, «Осел остается Ослом!», - с притворным сожалением процитировал Павел.
- Что вы сейчас сказали?! – явно напрашиваясь на ссору, запальчиво воскликнул Моррис.
- Я сказал, что у вашего уважаемого папаши, сын абсолютный кретин! – в тон ему произнес Павел.
- Ах, так! – прошипел, задыхаясь от бешенства Моррис и, отбросив трость и цилиндр, который держал в руках, бросился на Павла с кулаками.
Но удар не получился. Павел перехватил руку, резко заломил ее за спину и пинком в зад, спустил его с лестницы.
Слетев кубарем, Моррис с трудом поднялся и, пригрозив кулаком, крикнул:
- Мы еще встретимся!
- Не советую, мистер Моррис.
В этот момент пошатнувшийся О,Дей оперся о стену. Рука его нащупала наконечник от пожарного шланга. О,Дей рванул его из гнезда и, с лицом исказившимся от злобы, шагнул к Павлу.
Вышедшая из-за кулис Дженни, увидела, как О,Дей занес руку над Павлом, намереваясь ударить его по голове.
- Пабло! – испуганно вскрикнула она.
Крик Дженни заставил Павла повернуться. И во время.
Он едва успел перехватить руку О,Дейя, что бы смягчить удар, который мог оказаться смертельным.
А резкий короткий удар Павла по солнечному сплетению, заставил О,Дейя согнуться пополам. Второй удар в челюсть, отбросил его к стене.
Все произошло так быстро, что идущий за Дженни Хеудж ничего не понял. Он увидел только, что О,Дей корчится на полу от боли, а по щеке Павла медленно стекает струйка крови.
- Что с вами, Пабло? – встревожено спросил он.
- Боже! Он ранен! – испуганно вскрикнула Дженни.
Павел потрогал лицо, посмотрел на окровавленные пальцы и, застенчиво улыбнувшись, сказал:
- Пустяки, просто немного поцарапал.
- Идемте, я вас перевяжу, - сказала Дженни.
Хеудж, проводив Дженни и Павла взглядом и, видимо, поняв в чем дело, подошел к О,Дейю.
- Вы можете встать?
- Да, – прохрипел О,Дей, с трудом поднимаясь на ноги.
- Так… А, теперь слушайте внимательно. Я даю вам полчаса сроку. И что бы вас в театре больше не было… И, если вы когда-нибудь еще вздумаете осчастливить театр своим присутствием, я прикажу вас выкинуть вон. Счастливого пути. – и, повернувшись, Хеудж пошел за Павлом и Дженни.
О,Дей постоял мгновение, с ненавистью глядя ему в спину и, пробормотав ругательства, побрел к лестнице.


* * *

У себя в уборной Дженни, обработав рану Павла и аккуратно заклеив ее пластырем, допытывалась:
- Что случилось, Пабло?
Павел молчал.
- Ради бога, Пабло, не терзай мне душу. Скажи, за что он тебя так? – настаивала Дженни.
- Я поссорился с вашим женихом, - смущенно пробурчал Павел, - И спустил его с лестницы.
- Морриса? – всплеснула руками Дженни и опустилась на кушетку рядом с Павлом.
- Извини, Дженни, но я не думал, что ты будешь сердиться.
Дженни расхохоталась:
- Сердиться? За что? – продолжая смеяться спросила она.
- Но… он… твой жених.
- Жених? Боже мой, - сразу став серьезной, заговорила Дженни.
- Какой ты глупый и жестокий, Пабло. Неужели, я первая должна тебе сказать, что люблю.
- Как?..- совсем ошалев, забормотал Павел. – А…, мистер Моррис?..
- Мистер Моррис?.. – горько усмехнулась Дженни.
- Так слушай же. Что бы ни стать игрушкой в руках многих, я выбрала одного, который мог бы защитить меня от посягательств других. Так появился жених Моррис, - Дженни сразу как-то сникла.
- Дженни! Милая Дженни! Как я тебя люблю! – воскликнул Павел, заключая ее в объятия и покрывая лицо поцелуями.
- Нет, нет! Пабло, - бормотала она со слезами на глазах, - Не подумай ничего плохого. Он мне только жених.
- Боже мой! Дженни! Как я счастлив! – продолжал не слушая ее Павел.
- Спектакль окончен. Прошу тебя, едем к моим друзьям.
- Глупый! – сквозь слезы счастья, рассмеялась Дженни и, притянув его голову к себе, поцеловала как ребенка в волосы, - Переодень, хоть, костюм.
- Как!? – удивился Павел, только сейчас заметив, что он все еще в театральном костюме.
- Я мигом, - он метнулся к дверям. Но остановился и еще раз спросил:
- Значит, едем?
- Да, милый, - улыбнулась ему счастливая Дженни.
Павел крутнулся на месте как мальчишка и выскочил за дверь.



* * *

Небольшой ресторанчик. Здесь обычно собирается портовый люд и куда редко заходит «чистая публика». Ресторанчик маленький, но очень уютный. Тут и портовые грузчики, моряки, мелкие служащие. Сюда иногда заходят и рабочие с боен. Несмотря на разномастную публику, в ресторанчике царит дух дружбы и благопристойности.
Поскольку это не столько место, для того чтобы выпить и закусить, сколько место для общения.
Когда в дверях показались Дженни и Павел, то все сразу притихли и повернулись в их сторону. Видимо, не часто такая красивая и богато одетая дама посещала это заведение. Но, узнав в ее спутнике Павла, все снова оживились и стали их приглашать каждый за свой столик.
Было понятно, что Павел здесь желанный гость.
Откуда-то вывернулся сам хозяин и, вежливо поклонившись, пригласил Павла и Дженни за свободный столик.
Не успели они сесть, как к ним подошли несколько человек. Один из них, смущаясь, обратился к Дженни и Павлу:
- Извините, мисс. Пабло…, мы рады тебя видеть снова. Ты так давно не был здесь… Спой нам что-нибудь…
- Послушай, Билл, - крикнул кто-то из зала, - Чего пристаешь к человеку?
- Тебе же каждый вечер поет жена! Только не понятно, почему ты выходишь на улицу, как только она начинает петь, - добавил друго голос.
- Что бы не подумали, что я ее бью! – отпарировал, под хохот зала, Билл. И, переждав, когда смех стихнет, снова попросил:
- Так ты нам споешь? Мы все очень ждем.
И на этот раз зал поддержал просьбу одобрительным гулом.
Павел взглянул на Дженни, которая движением век поддержала просьбу.
И, тогда Павел встал и сказал:
Хорошо, друзья мои.
Музыканты, маленького оркестра, состоящего из пианино, скрипки и банджо, услышав согласие Павла, взялись за инструменты.
- Так что же мне вам спеть? – в раздумье произнес Павел.
- Ямщика! – вдруг, на русском раздался знакомый голос из зала.
Павел вздрогнул от неожиданности. И, повернувшись в сторону голоса, увидел…
… как в дальнем углу, поднялась и нагнула ему на встречу огромная фигура Сени Гая. Это было настолько неправдоподобно, что Павел замер на какое-то мгновение. А, потом с криком:
- Сеня! – как мальчишка, бросился ему на шею.
Все повскакивали со своих мест. И стали аплодировать.
Стоит в растерянности, ничего не понимающая Дженни.
Спохватившись, Павел подтащил к ней Сеню и представил:
- Дженни, познакомься, это Сеня Гай, мой друг из Одессы.
- Очень приятно, мистер Гай, - сказала Дженни, потягивая руку.
- А это, Дженни Флинн, моя… - замялся было Павел, но заглянув в глаза Дженни, уверенно закончил:
- Моя невеста.
Щеки Дженни, от этого признания, вспыхнули румянцем.
Сеня осторожно взял протянутую руку и, пожимая ее, с восхищением произнес:
- Я всегда говорил, везет этом босяку.
- Извините, друзья мои. Я всегда пел для вас с большим удовольствием. Но, сегодня… у меня такая встреча… - обратился к залу Павел.
- Пойдемте за наш столик, - предложил Сеня, - Там нам будет удобнее. И первый двинулся, как бы указывая дорогу.
Его товарищи, чтобы не мешать встрече, подхватив свои стаканы и кружки, пересели за другие столы.
Тут же подскочил ловкий официант и не, успели Сеня, Павел и Дженни сесть, как стол был уже накрыт.
- Как та здесь оказался? Давно ли ты из Одессы? – стал засыпать вопросами Сеню Павел.
- Ша, Паша. Не так сразу, - смеясь, поднял руки Сеня.
- Наберись терпения и ты узнаешь все новости, хотя они уже трехмесячной давности.
- Для меня это самые свежие новости. Правда, я читал в газетах, что было восстание на броненосце «Потемкин».
- Вот, с этого все и началось, пожалуй, - задумчиво, как бы вспоминая, приступил к рассказу Сеня…
- Однажды Одесса проснулась и увидела на рейде стальную громаду броненосца. На мачте, которого вместо бело-синего Андреевского флага, развевалось красное полотнище, - Гай перевел дыхание.
- Кажется, весь город бросился на набережную, - слышится за кадром голос Сени.
На набережной толпы народа.
Все празднично одеты.
Толпа громкими криками приветствует революционный корабль.
- И тогда градоначальник Нейгард, вызывает солдат…, - голос Гая за кадром.
И, вот над головами людей, стопившихся на Потемкинской лестнице, у памятника Дюку Ришелье, появляется строй солдат.
Вот, строй развернулся, ощетинился штыками и двинулся на толпу.
Офицер взмахнул клинком и грянул залп. За ним – второй.
Сначала никто ничего не понял. Но, вот, в толпе раздались крики и стоны. И все стали в страхе разбегаться.
А, залпы следуют один за другим.



* * *

Сеня встряхнул головой, как бы отгоняя видение.
- А, вскорости, Потемкин ушел в Румынию и, жизнь в Одессе замерла. Все ждали каких-то больших событий. В городе свирепствовали полиция и казаки.


* * *

По улице, во главе с офицером, едет наряд казаков.
На углу у афишной тумбы какой-то старик вешает объявления.
- Ты, что здесь делаешь?! - гремит над ним голос офицера.
- Вот, свободу клею…, - бормочет растерявшийся старик и, дрожащими руками протягивает офицеру манифест царя.
Офицер вырывает у него из рук бумагу. Читает и, побагровев кричит:
- У-у, хамье…
наотмашь ударив старичка плетью по голове, он с места берет в карьер.
А, старик, привалившись к афишной тумбе, медленно начинает оседать.
По манифесту, перечеркивая его, расплывается струйка крови, заливая слова: Мы Николай Второй.


* * *

И, вот, сам Николай Второй, самодержец всероссийский, колышется в золоченной раме над головами пьяных мордастых громил.
Это уже движется по улицам Одессы «Черная сотня».
В ужасе разбегаются обыватели. Закрываются окна и двери парадных. А, толпа громил, осипшими от пьянства голосами, орет:
- Боже, царя храни…



* * *

На крыльце дома Осипа Битмана стоит Сеня Гай.
- В городе ожидают новых погромов и моей дружине поручено охранять вас и ваш дом.
- Не стоит, - возразил Осип Давыдович, - Кому я нужен. Старый и бедный. Ваша охрана только вызовет подозрение. Будьте лучше там, где вы больше нужны. Туда, где может пролиться кровь.
- Но я должен выполнять приказ, - ответил Сеня. Но, видя протестующий жест Битмана, согласился:
- Ладно. Но на всякий случай мы будем рядом.
И, попрощавшись со стариком, шагнул с крыльца и растворился в темноте.
Битман посмотрел ему вслед и затем медленно вошел в дом.
Закрыв дверь на засов, Осип Давыдович прошел в комнату, приблизился к окну, распахнул его и стал вглядываться в темноту ночи. Стояла зловещая тишина. Город казался вымершим. Лишь только в саду глухо шептались полуголые деревья. С их ветвей, как слезы срывались капли прошедшего дождя.
Старый музыкант постоял у окна, потом подошел к роялю, опустился на скрипучий стул и положил руки на пожелтевшие клавиши.
Под пальцами музыканта родился тревожный звук. Музыка под его пальцами стала нарастать. Тревожное ожидание сменилось нотами гневного протеста.
Казалось, что пальцы музыканта едва поспевают за его вдохновением. Он весь был в музыке и ничего не замечал. Не видел он, как на улице накатывался озверелый рев толпы. Не слышал, как ломали дверь. Не видел, как в проеме двери появились, перекошенные от злобы, пьяные рожи погромщиков…
Старик продолжал играть.
Глаза его сверкали гневом, а губы дрожали. Он был весь во власти своей музыки…
И, вот, голова безжизненно упала на клавиши, и рояль выдохнул последний крик его души, последний аккорд симфонии жизни…



* * *

- Когда мы разогнали погромщиков, Осип Давыдович еще дышал, - Сеня Гай тяжело вздохнул.
- Но нам не удалось отомстить за старика. Им на помощь подоспела полиция.



* * *

- А на другой день, - звучит голос Гая за кадром, - Меня вызвали в подпольный комитет.



* * *

В углу складского помещения, заваленного ящиками, бочками и тюками, при свете «Летучей мыши», беседуют трое. Гай и еще один грузчик внимательно слушают человека в форме железнодорожника:
- По решению комитета вы направляетесь за границу. Во-первых, надо исчезнуть из поля зрения полиции, которая вами очень заинтересовалась. А, во-вторых, нам необходимо в кратчайший срок восстановить разгромленную типографию.
- А, вот с деньгами у нас неважно, - железнодорожник достал из кармана бумажник и передал его Сене.
- Даем вам все, что имеем. Остальное достанете на месте.



* * *

- Так я и оказался здесь, - закончил свой рассказ Гай.
- Товарища, к которому меня направили не оказалось на месте. Он уехал в Канаду, где «Потемкинцы» организовали коммуну. Так, что приходиться выкручиваться самому. Спасибо, что ребята помогают кто чем может. Думаю, что теперь надолго не застряну.
- Значит, скоро домой? – спросил Павел.
- Да, - подтвердил Сеня.
- Как только приобрету товар, сразу домой. Там очень ждут.
- Там ждут… - повторил за ним задумчиво Павел. И было в его голосе что-то такое, что Дженни сразу насторожилась. Сердцем почуяв беду, заторопила Павла.
- Пабло, проводи меня, пожалуйста, домой.
- Вы уже забираете Павла, мисс Дженни. Жаль, мы еще не успели поговорить, - с сожалением сказал Гай.
- Не на совсем. Он проводит меня и, если захочет, то может вернуться. А, вы, меня извините. У меня сильно разболелась голова.
- И, в самом деле, Сеня, подожди меня здесь. Я скоро вернусь.
Дженни протянула Сене руку и, тот осторожно пожал ее своей лапищей.
- Я не прощаюсь, - Павел, подав руку Дженни, направился с ней к выходу.
За столиком около двери, потягивая пиво, сидели два хорошо одетых господина. И, когда Павел и Дженни пошли к дверям, один что-то сказал другому. Тот кивнул с чем-то соглашаясь. Поднялся и последовал за ними.




* * *

Выйдя из ресторанчика, неторопливо закурил и, сунув руки в карманы, стал рассматривать, как Павел помогает Дженни сесть в пролетку. Как только экипаж скрылся за углом, он отбросил в сторону окурок и скрылся за дверями ресторанчика.



* * *

Вернувшись в ресторан, он снова направился к своему столику. Сел, сказал что-то своему приятелю и, рассеяно осматривая зал, стал снова пить пиво.
Его приятель подозвал официанта. Шепнул ему что-то на ухо. Тот слегка поклонился в знак согласия и направился к столику Сени.



* * *

У парадной дома Флиннов, Павел прощается с Дженни.
- Может, все-таки, зайдешь Пабло? Папа будет рад.
- Спасибо, милая, но я так долго не виделся с другом…
- Ох, Пабло, я боюсь, что этот человек принесет нам несчастье…
Павел удивленно посмотрел на нее.
- Да, да. Чувствует мое сердце, что он украдет тебя у меня. Я так боюсь тебя потерять.
- Глупенькая. А, чтобы ты не боялась, я завтра попрошу у твоего отца твою руку. А, ты отдашь мне свое сердце.
- Ой, Пабло! – только и смогла произнести Дженни.
- А он не вышвырнет меня за дверь за такое нахальство? – притворно испуганно спрашивает Павел.
- Если он посмеет это сделать, то я сбегу с тобой без его разрешения, - в тон ему ответила Дженни.
И оба рассмеялись.
- Ну, ладно, поезжай, - целуя Павла разрешила Дженни, - Я вижу тебе не терпится.
- Спокойной ночи, жизнь моя, - сказал Павел. И, прыгая в коляску, крикнул:
- Завтра утром я буду у твоего отца!



* * *

Официант подошел к Сене и поклонившись спросил:
- Вы господин Гай?
- Да.
- Только что звонил господин Бончи и просил вас срочно прийти по этому адресу, - и протянул Сене записку.
Гай прочитал, недоуменно пожал плечами и стал прощаться.
За ним поднялись, и его спутники и гурьбой направились к выходу.



* * *

Дойдя до угла дома, компания стала расходиться в разные стороны.
И, как только последний скрылся в ближайшем переулке, из-за угла выкатила пролетка, в которой сидел Павел. Расплатившись, он торопливо направился в ресторанчик.



* * *

В ресторане услужливый официант, извиняющимся тоном сообщил:
- Мистер Бончи, ваш друг вынужден был отлучиться по срочному делу, и просил вас прийти к нему по этому адресу. Кстати, он только что ушел и, если вы поторопитесь, то нагоните его, - закончил он и протянул Павлу листок с адресом.
Павел развернул записку, пробежал ее глазами и торопливо вышел.
Вслед за ним поднялся один из элегантных молодых людей.



* * *

Павел спешит по улице.
Его внимание привлекают торопливые шаги человека, который явно стремится догнать его.
Павел шагнул в сторону, стараясь на всякий случай обезопасить себя. К нему почти бегом подлетел элегантный господин из ресторана и, запыхавшись, произнес:
- Извините, мистер Бончи, что напугал вас. Но я почел своим долгом предупредить, что вас хотят ограбить. Я слышал, как шайка этих подлецов договаривалась об этом. Они подкупили официанта и устроили так, чтобы убрать из ресторана вашего друга. А, затем таким же образом, выманили вас. Будьте осторожны!
- Спасибо, - сказал Павел, протягивая руку. Тот поспешно пожал ее. И, в это время послышался топот ног.
- Вот они! – воскликнул элегантный господин, указывая в сторону приближающихся шагов.
Павел резко повернулся в ту сторону… и на его голову обрушился предательский удар…
Последнее, что Павел зафиксировал в затухающем сознании, было перекошенное в торжествующей злобе лицо О,Дейя.



* * *

Утро в особняке Флиннов. Дженни спускается по лестнице и направляется к отцу, который сидит в кресле, просматривая утренние газеты. Дженни подкрадывается к нему сзади и, обхватив руками за шею, целует его в щеку.
- С добрым утром Па. Как спалось?
- Отлично, моя девочка, отлично, - поцеловав дочь, ответил мистер Флинн.
- Ты сегодня прелестна. Уж не влюбилась ли? – пошутил он.
- В ответ Дженни еще больше прижалась к отцу.
И, тут ее взгляд остановился на газете, брошенной на стол.
Жирным шрифтом, через всю страницу было написано:
- «Покушение на известного певца. Месть или ограбление?»
И под заголовком большая фотография человека, лежащего в луже крови. Лица не было видно, но нехорошее предчувствие сжало сердце Дженни. Из ее уст вырвался не то стон, не то крик.
- Пабло, - прошептала она, теряя сознание, медленно осела на руках перепуганного отца.




* * *

Недорогой номер в гостинице, который снимает Павел. В комнате находится врач, только что закончивший свой визит к Павлу. Рядом с кроватью, на которой лежит Павел, сидит на стуле Дженни.
- Ну, вот, - говорит врач, - Теперь все волнения позади. Кризис миновал. Только могучий организм и ваши заботы, мисс Флинн, помогли ему выкарабкаться. Теперь вы можете быть спокойны. Дело пошло на поправку. Правда, его легкие мне не очень нравятся.
Проводив врача, Дженни подошла к Павлу.
- Как ты себя чувствуешь, милый? – ласково спросила Дженни.
- Хорошо. Ты бы знала, какой я сегодня чудный сон видел? Представляешь, будто я снова в Одессе, - голос Павла дрогнул, - Иду я по Молдаванке, а на встречу мне ребята. Обрадовались. Начали меня тискать. Да так, что до сих пор все тело болит.
- Что же ты, - говорят, - Обещал, как станешь артистом, приехать и спеть для нас. Раз обещал – пой! И знать ничего больше не хотим.
- Я им пел. Пел так, дорогая Дженни, как никогда не пел и, наверное, больше не спою. Мне казалось, что пою не я, а… что-то поет во мне. И такая легкость, такая радость охватила меня, что, казалось, стоит мне взмахнуть руками и я, как птица поднимусь в небо…
Павел сжался весь, как от сердечной боли и скупая слезинка одиноко выкатилась из глаза, пробежала по щеке, сорвалась с мочки уха и растаяла на подушке.
- Не могу я больше, Дженни, не могу! – со стоном вырвалось у Павла.
Дженни обхватила его руками, прижалась щекой к его щеке и зашептала в самое ухо:
- Не надо, милый! Не надо волноваться!
Павел взял ее за плечи и, слегка отодвинув так, что они смотрели теперь друг другу в глаза, заговорил отрывисто:
- Понимаешь, Дженни… я ничего больше не хочу… я хочу домой в Одессу… Хочу просто так ходить по улицам… слушать как разговаривают люди. И самому говорить… По-русски…
Дженни увидела в его глазах такую тоску, такую боль, что у нее самой навернулись слезы.
- Но ты же артист, Пабло, - старалась его успокоить Дженни.
- Ты большой артист. И совсем неважно где ты живешь. Важно, что ты служишь искусству…
- Человек не может жить без родины. Это, только, сорняк приживается на любой почве. А я не сорняк… Дженни, я очень люблю тебя… Но я так же люблю и мою Одессу. Мне кажется, что я не могу здесь даже петь в полную силу. Дженни, родная, давай уедем ко мне на родину!
- Хорошо, хорошо, милый. Мы поговорим об этом когда ты поправишься. Я, ведь, тоже очень сильно люблю тебя. Мы всегда будем вместе, - и Дженни поцеловала Павла.
- Браво! – раздался голос незаметно вошедшего Хеуджа. Смущенная Дженни постаралась принять независимый вид. А Хеудж с наигранной веселостью, подошел к ней и поцеловал руку.
- Здравствуйте, мисс Флинн. Здравствуйте, Пабло. Как у нас дела я не спрашиваю. Вижу, что хорошо. Самое лучшее лекарство для нас – мисс Дженни. Скоро будем на ногах.
- Нет, нет, друзья, я на минутку. Заскочил поделиться с вами одной идеей. Как только Пабло встанет на ноги, а теперь я вижу, что скоро, - Хеудж ласково посмотрел на Дженни, - Мы едем на гастроли во Фриско.
- Ну, как? Не плохо придумано?
- Не плохо, - согласилась с ним Дженни, - Но Пабло после выздоровления собирается вернуться домой в Россию.
- Что! Чепуха! Во-первых, гастроли будут интересными. Во-вторых, с сегодняшнего числа я увеличиваю гонорар Пабло вдвое. А,
в-третьих, контракт еще не кончился. Да и вряд ли Пабло захочет отказаться от той перспективы, которая открывается для него в Америке.
Павел поднялся на локтях, собираясь, что-то ответить.
- Не будем! – жестом остановил его Хеудж, - Не будем сегодня говорить об этом. Прежде всего, ты должен встать на ноги.
И, не давая Павлу возможности ответить на это, Хеудж стал прощаться.
- Всего хорошего, друзья мои! Извините, что помешал. Проводите меня до двери, мисс Флинн.
Дженни посмотрела на Павла. Он согласно кивнул ей.
Пропустив Дженни вперед, Хеудж плотно закрыл за собой двери.
- Он, что это всерьез?
- По-моему, да, - со вздохом подтвердила Дженни. У нее навернулись слезы.
- Ну, ну, - успокаивая, потрепал ее по плечу Хеудж, - Не принимайте это так близко к сердцу. Когда человек болен, ему часто лезет в голову всякая дурь. А, стоит ему встать на ноги, все становится на свои места. Пабло не дурак. Он от своего счастья не откажется. Я сделаю все, что смогу, а, остальное, будет зависеть от вас. И еще раз, ободряюще потрепав ее по плечу, Хеудж вышел.
Дженни немного постояла в раздумье и, приняв какое-то решение, тряхнув головой и, придав лицу веселое выражение, шагнула в комнату Павла.




* * *

Та же комната Павла в гостинице. Но сейчас Павел без повязки на голове. В теплом халате сидит в кресле. На коленях у него лежит развернутый иллюстрированный журнал.
- Пабло! – раздается голос Дженни из соседней комнаты, - К тебе гость.
- Кто?
- Это я, Паша, - и голова Сени просовывается в дверь, - Можно к тебе?
- Сеня, - обрадовался Павел, - Входи.
- Не помешаю?
- Ну, что ты. Какие дела у больного. Сижу. Смотрю в окно. Мечтаю. Или просматриваю старые журналы. Смотри, что я нашел, - и Павел протянул Сене журнал.
- Похоже на наш театр, - неуверенно сказал Гай, рассматривая картинку.
- Театр. Знаешь, что здесь написано? Театр в русском городе Одесса, одно из красивейших зданий мира. Вот увидел эту картинку и, как будто знакомого встретил. Так захотелось домой.
- А, ты плюнь, Паша, на эту Америку, собери вещички, купим билеты и недельки через три будем в Одессе.
- Как бы я не хотел этого, Сеня, не могу. У меня контракт.
- Это тот, что за дверями? – понизил голос Сеня, - Ладно, не сердись. Пошутил.
- А, я, ведь, проститься пришел, Паша.
- Как?
- Уезжаю. А, что мне здесь делать? «Товар» куплен. Багаж отправлен… Спасибо тебе за деньги. Ты нам здорово помог.
- Какие деньги? – удивился Павел.
- Ну, те, что ты прислал.
- Я?
- Ну, как же? – растерялся Сеня, - Она сказала, что ты…
- Дженни?
- Ну да.
- Дженни! – позвал Павел.
- Да, милый, - отозвалась, входя Дженни.
- Сеня говорит, что ты от моего имени передала ему деньги?
- Да, милый. А, что, я плохо сделала?
- Нет, нет! – воскликнул Павел и, повернувшись к Сене, спросил:
- И много?
- Больше десяти тысяч, - ответил все еще ничего не понимающий Гай.
- Он говорит больше десяти тысяч. Но откуда у меня такие деньги?
- Не волнуйся, милый. Просто, я продала кое-что из свих безделушек. Ты же знаешь, что я не люблю мишуры. Я же знала, что ты очень хочешь помочь своим друзьям, своей родине.
- Дженни…, родная, - голос Павла дрогнул.
- Ну, вот, видишь… - сказала Дженни и нежно, по-матерински, поцеловала Павла в голову.
- Я пойду, закажу чай.
Сеня посмотрел вслед вышедшей Дженни, хмыкнул и покрутил недовольно головой.
- Тебе не нравится она? – встревожено спросил Павел.
- Да нет… - как-то неопределенно ответил Сеня, - Уж, больно, красивая… Да и папаша у нее богатый… боюсь, Паша, что ты останешься здесь насовсем.
- Что ты! Ни за что! Весной у меня кончается контракт и я обязательно буду дома.
- Ну ладно… Будем ждать, - поднимаясь сказал Сеня.
- Я пойду. Пора.
Они обнялись. Поцеловались троекратно по-русски и Сеня подозрительно хлюпнув носом, схватился за шляпу.
- Вы уже уходите? А чай, - запротестовала, было Дженни, но Гай развел руками и, пробормотав: - Пора,- ссутулившись, вышел из комнаты.
На глазах у Павла навернулись слезы. Дженни бросилась к нему, обняла и прижалась головой к его щеке. А он, гладя ее по волосам, долго смотрел на двери, в которых только что скрылся Сеня Гай.






* * *

Идет антракт, но зал театра «Эмприсс» в Сан-Франциско переполнен и гудит как растревоженный улей. Все спешат поделиться своим восторгом. И готовы это сделать с соседями по креслам в театре.
- Вы, знаете, скоро моя фирма вылетит в трубу, - говорит миловидной даме пожилой господин с хризантемой в петлице,
- Вторую неделю я не могу работать. Весь поглощен оперой. Это какое-то колдовство. Не пропускаю ни одного спектакля. Плачу за билеты бешеные деньги, но… они стоят этого… эти ребята из Чикаго. Особенно Бончи.
- Да, голос у него необыкновенный, - вступает в разговор другой представительный господин, сидящий рядом красивой женщиной. Видимо, с супругой.
- Мы с Бетти, просто очарованы. Какой диапазон… А, очаровательная Дженни Флинн?
- Мы целый день сегодня пытались встретиться с Бончи, - жаловались своему соседу две перезревшие девицы,- Но он нас не принял. Нам сказали, что он болен. А сегодня он поет.
- Говорят, что его невеста очень ревнива и не допускает к нему интересных женщин,- успокаивает дамочек сосед.



* * *

А, за кулисами, в актерской уборной, бледный, с синевой под глазами, весь какой-то сникший, лежит на кушетке Павел.
- Пабло, говорит Дженни, гладя его по волосам, - Так нельзя. Надо отменить спектакль. Ты же не можешь петь.
Хеудж замер, ожидая слов Павла. И, чтобы справиться с волнением, нервно покусывает кончик не зажженной сигары.
Павел на мгновение закрыл глаза, затем улыбнулся через силу, чтобы успокоить Дженни и сказал:
- Я допою последний акт. Ничего, я чувствую себя сносно, любимая. Не волнуйся. Я обязательно допою.
Хеудж облегченно вздохнул, отбросил сигару в сторону и приблизившись к Павлу, тихо сказал:
- Все. Это последний спектакль. Я прерываю гастроли. Распускаю труппу до тех пор пока ты не встанешь на ноги. Я бы давно сделал это… . Но зритель… зритель желает слушать только тебя.
Дженни останавливает Хеуджа взглядом, с тревогой смотрит на Павла и выходит из уборной.
Хеудж хочет сказать Павлу что-то еще, тут раздается звонок, призывающий актеров на сцену.
Павел встает, подходит к столику, достает из шкатулки, прикрытой салфеткой прибор и, сделав себе ингаляцию, направляется к двери.





Начинается последний акт. Павел поет знаменитую арию «Смейся Паяц».
В его голосе звучат не поддельные чувства попранной гордости. Боль о погибшей любви и растоптанной жизни.
Зал, замерев, слушает.
И, вдруг, Дженни с ужасом видит, как Павел начинает биться в конвульсиях кашля и по рукаву арлекина, которым он прикрывает лицо, расплывается зловещее красное пятно…
А зал принимает за плач и рыдает вместе с Павлом…
- Боже мой, как он поет… - шепчет бледный от волнения Хеудж. И, вдруг, его внимание привлекает странное поведение Дженни.
Она что-то шепчет, стараясь обратить его внимание на Павла.
Хеудж поднимет глаза и видит, что Павел, задыхаясь, глотает кровь, а на груди и на рукаве расплывается кровавое пятно.
Хеудж, с криком:
- Занавес! – сам бросается и сбрасывает чеку со стопора.
И, как только, сцена скрылась от зрителей, Павел начинает медленно оседать. Его подхватывают и осторожно укладывают на кушетку за кулисами.



* * *

Зал молчит в оцепенении. Кажется, что пауза длится бесконечно.
Но, вот, театр словно взрывается от грома аплодисментов…
А занавес не поднимается.



* * *

Бледный на кушетке лежит Павел. Его окружают взволнованные актеры. А Дженни, опустившись перед ним на колени и обхватив голову Павла, шепчет ему:
- Пабло, любимый, ты меня слышишь? Я давно хотела тебе сказать, что у нас будет сын…. Ты меня слышишь, Пабло?
Павел с трудом открывает глаза и краешках его губ появляется едва уловимая улыбка.



* * *

А в зале продолжают греметь аплодисменты свист и крики «Браво».




* * *

В это же время Павла увозит от служебного входа карета скрой помощи.

* * *

Закулисная часть Метрополитен оперы в Нью-Йорке. У кулис группами стоят актеры и служащие театра. Все внимательно следят за сценой, на которой идет опера Верди «Риголетто».
Льется со сцены чарующий голос Карузо. Он поет балладу Герцога.
У первой кулисы стоят: секретарь Карузо – Бруно Дзирато и директор оперы – Джулио Гатти-Казаццо. Чуть в стороне от них – костюмер Карузо и пожарник с ведром.
У Дзирато и Гатти-Казаццо встревоженные лица.
- Дорогой, Бруно, - взволнованно говорит директор, - Нельзя сейчас сообщать об этом Энрико. Вы же знаете его. От тотчас все бросит и уедет.
- Сеньор, Джулио, я не могу это утаить. Он никогда мне этого не простит.
- Ну, скажите ему об этом хотя бы после спектакля.
- Я очень сожалею, но я просто обязан сделать это сейчас.
- Хорошо, - после некоторого раздумья, говорит директор, - Вы это сделаете в моем присутствии.
Шквал аплодисментов, обрушившийся из зала, прерывает разговор.
За кулисы, со сцены, выходит Карузо. Он весь взволнован. Он еще на сцене.
- Сеньор, я получил для вас телеграмму, - обращается к нему Дзирато.
- Откуда? – спрашивает Карузо и, не дождавшись ответа, возвращается на сцену, куда его зовут несмолкающие аплодисменты.
Зная, что это будет не один раз, директор и Дзирато терпеливо ждут.
- Ну, так откуда? – повторяет Карузо, вернувшись.
- Из Сан-Франциско.
- От кого?
- От Дженни Флинн.
- Что она пишет? – и не дождавшись ответа, Карузо снова уходит на сцену.
- Ну, так, что она пишет? – во второй раз спрашивает Карузо.
- Она пишет, что Пабло Бончи тяжело болен.
Карузо, шагнувший было на сцену, резко поворачивается и, подойдя вплотную к Дзирато, с гневом требует:
- Где телеграмма?
Дзирато подает Карузо конверт.
- Дорогой, Энрико… - пытается вмешаться директор.
Но Карузо не слушает его и, не обращая внимания на аплодисменты, быстро уходит, на ходу читая телеграмму.



* * *

На сцене идет второй акт «Риголетто».



* * *

Уборная Карузо. Дзирато сидит в кресле, нервно постукивая пальцами по подлокотнику. Гатти-Казаццо молча расхаживает по комнате. Оба с волнением ждут антракта.
Распахивается дверь. Входит Карузо, отстегивая шпагу. Снимает с себя цепь и бросает ее на стол.
- Джулио! Вы вызвали Пагини? – снимая жилет, спрашивает он у директора.
- Да, он здесь.
- Последний акт пусть допоет он. Я уезжаю. Бруно, закажите мне билет до Фриско.
- Слушаюсь, - говорит Дзирато и выходит.
- Послушайте, Энрико, это безумие, - старается отговорить его директор, - Ведь, публика меня растерзает!
- А, вы ей объясните, - доносится голос Карузо из-за ширмы.
- Но, что я ей скажу? Она желает слушать Карузо, а не мои объяснения.
- А вы скажите, что у Карузо умирает друг. Они поймут, - говорит Карузо, выходя из-за ширмы, уже одетый, - А, если и этого им мало, то передайте, что я спою им всю оперу сначала, когда вернусь.
Директор в ответ угрюмо кивает.
- Не сердись на меня, Джулио, - прижав директора к себе, - Я должен быть там.
Директор сокрушенно разводит руками.
Карузо поворачивается и выходит из уборной.



* * *

С грохотом, вспарывая ночную тьму, мчится поезд.
У стола салона стоит Карузо. На столе стынет нетронутый ужин.
Слышится голос Дженни, повторяющий строки из телеграммы:
- Дорогой Энрико! Пабло тяжело болен. В бреду часто зовет тебя…
- Зовет тебя, зовет тебя… - выстукивают колеса.



* * *

В это время в больнице умирает Павел.
Над ним склоняется врач и Дженни.
Павел мечется в бреду. И кажется ему, что…
… Он стоит на сцене театра в родной Одессе. Только что он закончил петь. Еще звучит последний аккорд оркестра, а зал уже неиствует в овациях.
В первом ряду, который обещал им уезжая Павел, сидят портовые грузчики. Среди них его первый учитель, старый скрипач из портового кабачка. Очки его съехали на нос, слезы умиления текут по его морщинистым щекам.
- Бис! Бис! – несется из зала.
- Санта-Лючию, Санта-Лючию.
Павел, улыбаясь, поднимает руку.
Зал мгновенно замирает.
- Я буду петь, - голос Павла звучит под сводами театра. Он разрастается, заполняя весь зал. И, вдруг, где-то на высокой ноте, обрывается.
В зале мертвая тишина…
Мечется в бреду Павел.
- Я буду петь…, - шепчет он пересохшими губами, - На Молдаванке…
лицо его дернулось. Павел с хрипом вдохнул и замер, как бы ожидая первых аккордов оркестра…



* * *

К больнице подъезжает пролетка. С нее торопливо соскакивает Карузо и вбегает в дверь.
- Будьте любезны, - спрашивает он у регистраторши, - Где лежит Пабло Бончи?
- В палате 53, - только и успела сказать девушка.
Карузо уже бежит по коридору.
Палата 47, 49, 51… палата 53 за углом.
… Поворот….
… Карузо видит, как санитары, распахнув двери палаты, вывозят закрытое простыней тело.
Опершись о стену, чтобы не упасть, какой-то сникший, стоит Карузо.
Поворачивается и медленно идет обратно по коридору.
Бредет как слепой, натыкаясь на вещи, мимо регистраторши, которая тянет к нему фотографию для автографа.
Натыкается на дверь, открывает ее и выходит на улицу.



* * *

На кладбище собралось большая толпа провожающих.
У могилы стоит гроб.
Над гробом плачет Дженни.
В скорбном молчании застыл Хеудж.
Но, вот, на середину выходит седобородый человек, откашливается, собираясь произнести прощальную речь.
- Позвольте мне, господа, - вдруг раздается со стороны.
Это Энрико Карузо. Осторожно раздвигая людей, он пробирается к могиле.
- Позвольте мне, господа!
- Прошу, вас, - уступает свое место седобородый человек.
Карузо постоял мгновение и, вдруг, откинув голову, запел:

Как прекрасна даль морская,
Как влечет она сверкая,
Сердце, нежа и лаская,
Словно взор твой голубой.

В его глазах блестят слезы, а голос его, то рыдал о потерянном друге:
… даль зовет тебя иная,
Неужели навсегда я
Потерял тебя, мой друг?

… то гневно рокотал, упрекая небо за то, что оно отняло жизнь у этого прекрасного парня из России.

… Не оставляй меня
Тебя я умоляю…

Так прощался певец из Неаполя с певцом из Одессы.
А по кладбищу, над плачущей толпой, плывут облака. И не понятно, плывут ли они над Сан-Франциско, Неаполем или Одессой.
Ведь, они везде одинаковы и для всех родные – эти облака.



* * *

Одесса.
Берег моря.
Волны с ревом бросаются на берег и разбиваются о камни.
Откуда-то издалека, из-за ревущих волн, слышится прекрасный голос Павла, поющего необыкновенную песню «Памяти Карузо»…
… А, может быть эта песня звучит в наших сердцах?...


Автор:r219r216
Опубликовано:21.01.2009 07:33
Просмотров:2747
Рейтинг:0
Комментариев:0
Добавили в Избранное:0

ВАШИ КОММЕНТАРИИ

Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться


Потрошители:


Авторизация

Колонка редактора

Новости литературы

Сетевые новости

События сайта

Собственное мнение

Золотая коллекция

Жемчужинки

Народ хочет знать!

Автограф

Решетотека

По всем вопросам пишите на info@resheto.ru
© При полном или частичном использовании материалов сайта гиперссылка на resheto.ru обязательна Ссылки по теме

  Яндекс цитирования  Rambler's Top100 Content.Mail.Ru