РЕШЕТО - независимый литературный портал
Aлександр Соколов / Проза

АГАФАНГЕЛ (начало) (21+)

553 просмотра

Случайная встреча зрелого мужчины с девятнадцатилетним юношей, неожиданно пробудившая в нем глубокое чувство, заставляет его заново осмыслить многое из того, что он выстрадал и обрел в себе на непростом жизненном пути. Окажется ли он способен сохранить себя и это чувство, не утратив любви к Богу? Сумеет ли пожертвовать самым дорогим ради счастья любимого человека? Эти и многие другие вопросы предстоит решить герою...

АГАФАНГЕЛ

Автор приносит читателю извинения за наличие откровенных сцен и ненормативной лексики в надежде, что это не отвратит от прочтения и будет признателен, если тот, кто считает для себя это неприемлемым, опустит при чтении эти абзацы.

Автор категорически не рекомендует к прочтению не достигшим совершеннолетия.

                              

1.

 

     Пасха тогда случилась ранняя. Прощеное воскресенье пришлось почти на середину февраля. Василий не помнил такого раньше. А может, просто неоткуда ему было помнить – ведь четыре с половиной десятка лет из пяти прожитых он был далек от всего этого.
     Вырос он самой обыкновенной безбожной семье совслужащих, к тому же, распавшейся, едва ему исполнилось восемнадцать. Родителям  было важно лишь только, чтобы  ребенок был не хуже других и непременно оправдал  большие надежды в будущем. Однако Василию хотелось другого – самостоятельности.  Причем, не видимой, а полной – жить и решать проблемы только самому. И не когда-то, а сейчас, сразу. 
     Не оправдавший ожиданий родителей выбором профессии продавца, дававшей по его расчетам  простой и надежный путь к независимости, после развода он стал им лишь помехой. Общими усилиями они сделали  непутевому сыну отдельную однокомнатную квартиру, благо прокормить себя он мог сам, и с усердием принялись обустраивать свои начатые с чистого листа жизни.
     Так с двадцати двух лет и плыл Василий по течению, упиваясь  свободой. Парень он был открытый, красивый, да и душевность просто лезла из него, особенно в состоянии подпития. Надо ли говорить, что жилось ему не скучно. Но продолжалось это недолго.
     Так случилось, что едва Василию минуло тридцать, почти в один год ушли из жизни  родители - сначала мать, а потом отец. Это подействовало на него отрезвляюще и неожиданно заставило посмотреть на вещи с другой стороны. Хоть и жил он отдельно, но сознание того, что теперь родителей нет, наполнило его душу ощущением полного одиночества. Кому он нужен? Закадычным дружкам? Только лишь повеселиться и поднять стакан. Новые родственники не признавали его и раньше, а после смерти родителей рассчитывать на это вообще не приходилось. Своей семьи у Василия не было, и он ясно отдавал себе отчет, что не будет никогда …
     Свою странность, делавшую его не похожим на других, Василий заметил еще в раннем детстве. Тогда он, правда,  не придал этому открытию особого значения, поскольку мало ли чего бывает в мальчишеских играх и забавах.  Однако, в более позднем возрасте, когда его сверстники стали заглядываться на девчонок и хвастаться друг перед другом больше выдуманными, чем настоящими «подвигами», Василий вдруг явно почувствовал свою ущербность – неужели ему этого не дано?

     Говорить на эти темы он мог, и скабрезные анекдоты тоже рассказывал не краснея, но стоило ему только представить себя в такой роли, как Василий начинал испытывать отвращение и к себе, и к воображаемой девчонке, и ко всему происходящему.
     Первый эксперимент на сексуальном фронте он предпринял в пятнадцать лет с закадычным дружком Славкой. Начитавшись принесенной откуда-то в школу тетрадкой с переписанным от руки порнографическим романом, они решили написать письмо двум подругам из  класса, наиболее, как им казалось, подходящим для «операции Сфинкс», как, смеясь, окрестили они ее.  Когда писали, тоже давились от смеха, упражняясь в красноречии и изысканности  иносказательных форм. 
     Письмо, подписанное «Два Робин Гуда с горячими стрелами», вместе с тетрадкой они подкинули в портфель одной из избранниц и с нетерпением ждали условленного дня. 
     Местом действия была выбрана квартира Василия в момент отсутствия там его родителей. До последней минуты в глубине души он надеялся, что девчонки не придут и все закончится разговорами: «Эх, да как бы мы, да они еще не готовы!»

     Но девчонки пришли, и выяснилось, что не готов  Василий. Точнее, он оказался очень даже «готов», с затаенной страстью наблюдая, как проделывает  это у него на глазах Славка, но повторить то же самое с липнущей к нему Ленкой Потаповой был не в силах. Как и не в силах отвести взгляд от стройного и мускулистого Славкиного тела…
     Эксперимент закончился для Василия ужасно: он стал предметом насмешек и презрения всего класса. Безжалостная Потапова растрезвонила об этом по всей школе. На него приходили посмотреть на перемене даже шестиклассники, шепчась между собой с пошлыми улыбками и показывая при этом на него пальцем. Самое обидное, что предмет его тайного желания и лучший, как он считал раньше, друг Славка сделался самым первым его гонителем.

     Так Василий испытал впервые в жизни, что такое быть всеми презираемым существом. А терпеть это ему предстояло почти два года…
     Наконец школьный ад кончился. Ожесточившийся и замкнувшийся в себе от постоянной травли, что вылилось в комплекс неполноценности, вступил Василий в самостоятельную жизнь. 
     В торговом училище, помимо него, в группе было только четверо парней, из которых он выгодно выделялся и умом, и внешностью. Естественно, не стать объектом пристального внимания женской части Василий не мог. Чтобы не повторилась школьная история, он стал постоянно играть роль пошляка-ловеласа.
     Забористый изощренный мат, которым он владел виртуозно, шуточки «про это» буквально на каждом слове, разговоры без стеснения с самыми откровенными выражениями и жестами, нарочитая житейская ушлость - все это даже при его врожденной интеллигентности, делали Василия «своим в доску» среди разбитной молодой торговой братии.
     Он не отказывался принимать участие в сабантуях, открыто флиртовал со всеми девчонками без разбора, но домой уходил всегда один. Зная, что нет ничего страшнее отвергнутой женщины, как жизнь уже дала возможность убедиться, он понимал, что нужно как-то объяснять свое поведение. 
     На одной из вечеринок, в состоянии подпития, он нарочно еле ворочая языком, «проболтался» о том, что у него есть «классная баба», кроме которой ему никого не нужно…
     -Ну, старше меня намного, ну и что?! А я люблю, когда старше! Ничего не могу с собой поделать! У меня такое мирощу.. мирщу… ми-ро-ощу-щение! Понятно? Такая психуси… пси-хо-сексу-альная струк-ту-ра!
     Скоморошество сработало. Сплетни пошли сразу же. Легче всего люди верят  именно в такое очевидное – невероятное. Василий уже успел занять место в коллективе среди лидеров, и  вопиюще пикантная подробность была отнесена к простимой слабости.
     Эта легенда выручала Василия все последующее время. Менялись «случайно» сказанные, как правило, в нетрезвом виде, имена вымышленных любовниц, детали их биографий, даже «по большому секрету» показывались кое-кому фото красивых  родственниц. Неизменным было только то, что ни одной из них живьем никто никогда не видел. Отговорка была все та же  – мы не можем афишировать отношения из-за разницы в возрасте и положении.
     Чтобы не запутаться в рассказах о своих «любовницах», он использовал факты знакомых биографий.  Позже настало время, когда стал говорить правду, избегая лишь той подробности, что любовница на самом деле была не старше на пятнадцать лет, а моложе и у нее мужское имя…

 

 

2. 

 

     Первый раз это произошло у него только в двадцать четыре года. До той поры Василий всячески подавлял в себе ненавистное влечение. Он даже предпринял попытку жениться. Точнее, вознамерился. 
     Его симпатия и внимание к одной из молоденьких продавщиц  универмага были замечены ее родителями. Сами они были люди совершенно другого круга. «Хождение в народ» своей дочери считали болезнью молодости, которая скоро пройдет.

     Василий произвел на них впечатление своей интеллигентностью, начитанностью, культурой речи. К тому же, им, особенно отцу, понравилась его самостоятельность и способность принимать решения. То, что он работает продавцом, им представлялось вынужденным шагом оставшегося без родительской поддержки юноши, стремящегося хоть как-то начать жизнь, и тоже было отнесено  к достоинствам. 
     Василий уютно чувствовал себя в гостеприимном доме. Отсутствие хамства и жлобства, тяготившего на работе, возможность быть самим собой и главное – неравнодушие этих людей пленили его. Он стал ощущать свою сопричастность семье, а младший братишка девушки уже воспринял его в качестве старшего брата. Помеха была только одна. Та самая, что мучила и терзала его, и избавиться от которой не помогли ни экстрасенс, ни сексопатолог…
     Василий попробовал переспать с Леной и отлично справился, чему был сам удивлен. Но понял, что повторить это будет трудно, а дальше станет еще трудней. С природой бороться бесполезно. Он ясно ощутил это, и смирившись, как не жаль было отходить от дома, где успел почувствовать себя членом крепкой семьи, перестал проявлять интерес к Лене, а позже сменил место работы.  Василий поставил крест на своей интимной жизни.
     Совратил его пятнадцатилетний подросток. Длинный худой белобрысый Гринька, сосед по дому с третьего этажа. Он постоянно торчал в подъезде по вечерам, когда Василий возвращался с работы, и без стеснения стрелял у него сигареты. 
     Дерзость пацана приятно волновала Василия. Давая прикурить, он смотрел, как тот смачно затягивается совсем еще пухлыми мальчишескими губами, слушал его матерок, олицетворявший для того общение с Василием на равных, разглядывал исподтишка и ощущал внутри сладкую истому.  Так общались они, наверное, с той поры, когда у Гриньки поменялся голос и появился пушок над верхней губой, однако дальше лестничной клетки дело не заходило.
     Каково же было удивление Василия, когда Гринька явился к нему домой. 
     -Ты ж зажигалку обещал показать американскую. Забыл? –  моргая лукавыми глазами, объяснил свое появление Гринька.
     Оригинальную зажигалку с обезьяной подарил Василию на прошлой неделе покупатель иностранец.
     -Приспичило тебе, - проворчал Василий, заводя Гриньку в комнату, - Вон она, на столе… Пиво хочешь?
     -Хочу, - отозвался тот, чиркая и играя зажигалкой, - Дашь на денёк повыё…ся?
     -Бери.
     Василий под неодобрительный взгляд матери вытащил из холодильника две бутылки пива, закрыл в комнату дверь и включил музыку.
     -Соси, - протянул он бутылку Гриньке.
     -Могу, - улыбаясь ответил тот, - А дашь?
     Василий оторопел от такой наглости, а Гринька захохотал, глядя на него блестящими озорными глазами.
     -Ну, ты и нахал, акселерат!- придя в себя, проговорил Василий.
     -Не, а правда, меня вчера в метро онанист доставал, - продолжал Гринька, не сводя с него взгляда, - Наклоняется ко мне, молодой человек, говорит, у вас встал…
     Он нес что-то еще, а Василий вдруг почувствовал, что  покрывается холодным потом.
     -Не, а правда, я бы поехал с ним, если бы он позвал. Чего такого-то? – завершил рассказ Гринька.
     Василий отхлебнул из бутылки, чувствуя, как зубы стучат о горлышко.
     Гринька тоже допил пиво и стал ходить по комнате, разглядывая вещи  и слегка пританцовывая в такт музыке.
     -Чего это тут у тебя? – спросил он, нагибаясь перед книжным шкафом и оттопыривая попку.
     Василий ощутил в теле нервную дрожь.
     «Сейчас или никогда!»- пронеслось у него в сознании, и он, подойдя сзади, заключил наглого пацана в объятия…
     Они сделали свои дела прямо поверх покрывала на постели Василия, под непрекращающееся шарканье по коридору ног матери, которая, казалось, прислушивалась к происходящему в комнате, но вряд ли что могла различить за гремящей музыкой. 
     Едва все было кончено, Гринька стал натягивать одежду:
     -Пойду, а то мать хватится. Я же сказал, что только покурить иду.
     -Тебе хотелось со мной? – спросил Василий.
     -Еще как, - усмехнулся Гринька, - считай, с детства. Только не знал как подъехать к тебе…
     Самое ужасное, что пацан стал караулить возвращение Василия с работы, и тому приходилось каждый раз проявлять изобретательность, чтобы проскользнуть в подъезд незамеченным. Повторять происшедшего он не хотел, и уже на утро горько раскаивался в содеянном. 
     Однако через неделю столкновения избежать не удалось. Отчаявшись подловить Василия на подступах к дому, Гринька засел на ступеньках возле его квартиры.
     -Ты мне что, зажигалку мне подарил, что ли? – хмуро спросил он, исподлобья глядя на Василия.
     -Давай, - коротко отозвался тот.
     -Дома. Зайдешь? Матери нет.
     -Нет, я устал жутко. Завтра вечером занесешь, – поморщившись, ответил  Василий, прекрасно помня о том, что завтра еще днем ему предстоит переезд на новую квартиру…

 

 

3.

 

     На какое-то время страсть отпустила Василия, но через полгода снова потревожила в лице молоденького практиканта. 
     С Алешей они прониклись симпатией друг к другу с первого же взгляда. Рабочий день пролетел незаметно, и расставаться им не захотелось. После двух выпитых у метро бутылок пива, Василий пригласил нового друга отметить начало трудового пути домой. По пути они запаслись водкой  и до полуночи проболтали, укрепляясь во взаимных чувствах. Когда закончилась водка, попробовали от каждой из многочисленных бутылок в серванте, который Василий превратил в бар.  Наконец глаза у них начали слипаться, и Василий стал стелить Алеше на диване в кухне.
     -Ты что это, друга в кухне укладываешь? – начал возмущаться тот, хватая подушку и кладя ее на постель рядом с подушкой Василия – Я буду спать здесь!
     Тут не обошлось ласками и взаимной мастурбацией, как с Гринькой. Алеша захотел, чтобы они по очереди поимели друг друга по полной…
     «Вот ты и стал настоящим педерастом», - сказал сам себе, глядя в зеркало, Василий, после того, как проводил рано утром приятеля на работу.
     Когда они встретились на смене через два дня, Василий общался с Алешей так, как будто не было этой ночи и вообще ничего между ними не произошло. После закрытия магазина он нарочно задержался, чтобы тот ушел домой, но Алеша ждал его, куря с охранником возле двери служебного входа. 
     По пути до метро они, как ни в чем не бывало, болтали о служебных делах, и Василий, невежливо перебивая, пресекал малейшие попытки собеседника заговорить о чем-нибудь другом. На эскалаторе тот, наконец, не выдержал:
     -Слушай! Мне так твой бар понравился! - слегка паясничая, воскликнул Алеша, - Когда я опять поеду его опустошать?
     -Не сегодня, - твердо ответил Василий.
     Алеша потупился, а потом, после небольшой паузы, все в том же тоне  продолжил:
     -Слушай, ты не обижайся на меня! Я как припомню, что с тобой тогда ночью сделал…
     -Почему - ты? – перебил его Василий, - А я - что? Ничего не смог? Забудь про это, все было прекрасно.
     Внизу они попрощались и навсегда разъехались в разные стороны, хоть и продолжали видеться на работе.
     Прошло еще несколько лет. Жизнь Василия текла все так же. По-прежнему возникали различные варианты с женщинами. По своей душевности и любви к людям он очень хорошо находил с ними общий язык. Некоторые принимали его знаки внимания за знаки надежды, что потом заканчивалось слезами.

      Необходимость постоянно лгать и изворачиваться буквально терзала Василия и омрачала существование. К тому же, стало тяготить одиночество. У его друзей уже подрастали дети, а он ложился в холодную постель, и сжав от обиды губы, погружался в пикантные воспоминания, поскольку только они помогали уснуть.

     Порой он жалел, что порвал с Алешей, что не дал нового адреса Гриньке, что не поднял глаз на парня, что просунул вчера ему свою ногу между колен в последнем вагоне поезда метро между Площадью Восстания и Гостинкой – всем известным местом знакомств ему подобных. Порой ему казалось, что так  бы оно было лучше…
     Когда Василию перевалило за тридцать, грянула перестройка и все с ней связанное. Была отменена 121-я статья, поток информации хлынул в массы, а газеты запестрели объявлениями «ищу голубого друга».
     Василий  набрался смелости и послал по почте в редакцию рекламы «Все для вас» свое: «Молодой мужчина станет нежным, верным и преданным другом парню 20-25 лет». На почтамте, куда он предлагал адресовать корреспонденцию  до востребования, через пару недель ему вручили пачку из одиннадцати писем. 
     Василий начал встречаться с мальчиками. С кем расставался сразу, кого приводил домой, но все это только усугубляло его уныние, поскольку, в лучшем случае, ничего, кроме животной страсти, испытать не удавалось. Иногда возникали проблемы, поскольку за оказанное внимание кое-кто начинал требовать компенсации отнюдь не в виде преданности и верности.
     -У голубых ты подлинных чувств не найдешь, - услышал Василий от одного парня при знакомстве.

     Поняв с первого взгляда, что тот не питает к нему никаких симпатий, он решил с ним хотя бы пооткровенничать, поскольку заметил в глазах собеседника интеллект.
     Да Василий и сам это начинал понимать. Новый круг общения скорее обременял его, чем приносил  удовольствие. Все разговоры об одном, все новости и сплетни тоже об этом. Даже в характере этих мальчишек было что-то не мужское, бабье. 
     «Высшая сила меня, что ли, какая-то отводит, - недоумевал Василий, - чтобы не искал спасения в противоестественном?»
     Мысли такого рода все чаще посещали его. В том, что эта сила существует, Василий не сомневался.  Без нее не могло окружающее быть таким совершенным и взаимосвязанным. Однако познать ее, разобраться, понять - времени, да и желания, у него не было. К тому же, это было связано с церковью, а к ней Василий испытывал стойкое предубеждение. И не только от воспитания. 
     Когда-то он делал несколько попыток войти в храм, но впечатление осталось удручающим: мрак, спёртый от горящих свечей воздух, угрюмые мрачные люди вокруг, колючими неприязненными взглядами оглядывающие его, еле слышимое заунывное чтение на каком-то непонятном языке – где же здесь Бог? Да и в жизни, где они – христиане? Самая первая в доме скандалистка Матрена с пятого этажа, как он знал, каждое воскресенье ходила в церковь. Жадная и завистливая Вера Петровна, от которой Василий не слышал ни одного доброго слова о ком-либо, тоже считала себя «православной христианкой». Всем так и заявляла, поучая при этом, как надо жить.  Ну, а уж когда в перестройку пошли телепередачи из храмов с крупными планами вождей страны Советов со свечками в руке, это и вовсе отвратило Василия. 
     «Да, прав ты, Володя, - мысленно обращался Василий к любимому барду, - Ни церковь, ни кабак, ничего не свято…»
     В то время изменилось многое. Помимо того, что перестали преследовать за веру, первый демократически избранный мэр задумал превратить Ленинград в межконфессиональный город, и в него хлынул поток проповедников всевозможных традиционных и нетрадиционных конфессий. 
     Однажды Василий попал на проповедь известного американского миссионера. Чисто и красиво одетый моложавый мужчина являл собой, казалось, живой пример человеческого совершенства. Стоя на трибуне перед огромной аудиторией, собравшейся в крупнейшем спортивном комплексе, сверкая умными добрыми глазами из-под очков в изящной оправе, он говорил очень простые и в тоже время глубокие по сути слова. 
     Совершенно подавленный, перебирающий в памяти по крупицам всю свою непутевую жизнь, Василий размышлял:

     «А ведь действительно, как просто. Возлюби своего ближнего, и будет в жизни цель, будет ради чего жить…»
     Выступление свое миссионер завершил призывом к тем, кто сегодня впервые поверил Богу, выйти на арену и поднять руку. Хлынул поток людей. Вышли, наверное, две трети, и Василий был среди них. Так он впервые «проголосовал» за свою веру.
     Уходил он из СКК, унося в кармане Новый завет и открытку с приглашением на собрание общины христиан-евангелистов.
     Когда в воскресенье он пришел в ДК, где оно проходило, ему показалось, что он попал в другой мир. Вокруг были опрятно одетые улыбающиеся люди, которые называли друг друга: брат, сестра. Василия тут же заметили, окружили вниманием, познакомили с живущими неподалеку от него – приняли, как своего воистину брата. 
     Собравшиеся пропели несколько молитв на понятном русском языке, а потом пресвитер долго и в то же время увлекательно рассказывал о поездке в Индию, попутно увязывая свои впечатления с евангельскими истинами. Собрание закончилось чаепитием, и Василий вышел буквально окрыленный. Он разом обрел массу друзей, ему предложили совместно изучать Библию и сказали, что непременно ждут в следующее воскресенье.
     Да он и сам не мог его дождаться. И следующего, и тех, что были потом. Все, что тяготило его, отошло на второй план, а встречи с мальчиками он прекратил сам, поскольку они стали чем-то лишним, не вписывающимся в его теперешний образ жизни.
     Когда к нему зашел один из них - пожалуй, единственный, с кем завязались дружеские отношения, и как всегда предложил познакомить с кем-то, он сказал, что не надо.
     -Ты – всё? – внимательно посмотрев на него, спросил парень.
     -Да, - кивнул Василий, - Прости, но у меня кое-что изменилось в жизни. В гости заходи, а этого больше не надо. И всем остальным скажи.
     -А что изменилось-то? Женишься что ли?
     Василий задумался на мгновение, а потом твердо ответил:
     -К Богу я пришел, Костик.
     -Ну, ты даешь, Петрович, - удивленно протянул тот, - Уж про кого бы еще, но про тебя никогда бы такого не подумал.
     -Я и сам еще месяц назад не подумал бы, - задумчиво проговорил Василий.
     Он регулярно посещал собрания, читал Библию, обсуждая с братьями и сестрами волновавшие или не совсем ясные места, ему стали давать поручения по организации вечеров отдыха, концерта христианской рок-группы, приезжающей из Америки, но…
     Спустя какое-то время, Василий почувствовал, что охладевает к этой деятельности и к новым друзьям. Чего-то здесь не хватало. Было во всем что-то, как показалось ему, неестественное. Они как бы создавали сами вокруг себя какой-то замкнутый мирок, которым компенсировали свою духовную неустроенность.

     Эйфория прошла, а нового мироощущения не возникало. Что-то особенное существовало лишь здесь, пока длилось собрание, а за порогом бесследно исчезало. Да и читать Библию ему почему-то вдруг захотелось, наоборот, в одиночестве. Христос, Его земной путь, Его слово, Его жертва, Его безграничная любовь все больше и больше покоряли Василия, проникая в сердце и вызывая слезы покаяния за свои поступки в жизни.
     Василий не стеснялся этих слез, ему даже хотелось поплакать, выжать вместе со слезами из души всю мерзость, как из грязной половой тряпки мутную воду. Публичные разговоры о том, что становилось сокровенным, стали угнетать Василия. Он перестал посещать собрания общины и отвечать на их телефонные звонки…
     В один из вечеров ноги сами привели его в Александро-Невскую лавру. В Троицком соборе шла Всенощная Крестопоклонной недели. Василий вошел, перекрестился и скромно встал возле стены, намереваясь понаблюдать за службой. 
     По случаю Великого поста в храме царил полумрак, духовенство и церковнослужители были в необычных облачениях фиолетового цвета. Ничего не понимая, он просто стоял непрестанно повторяя про себя:

     «Господи, прости меня».

     За что, он не уточнял. Его переполняло желание просить прощения и он почему-то был уверен, что будет услышан и это поможет ему стать лучше…
    Выйдя из храма после службы, он не захотел спускаться в метро и пошел пешком к себе на Петроградскую, продолжая пребывать в том состоянии, что возникло в храме. Он удивился, что почему-то не заметил там всего того, что оттолкнуло когда-то раньше. 
     С той поры зачастил Василий в храм. Он сам не отдавал себе отчета, зачем идет туда, но все равно шел. Постепенно стало возникать желание разобраться в богослужении. Василий долго стоял перед свечным ящиком, напоминавшим скорее магазин, вчитываясь в названия многочисленных книг и стараясь определить наиболее подходящую, пока глаза не наткнулись на Закон Божий. Книгу, от которой он не смог оторваться до глубокой ночи, которую прочитал целиком за несколько дней и тут же начал читать вновь.
     Теперь он осознанно воспринимал происходящее в храме. За Божественной Литургией видел и чувствовал земной путь Христа. Потребность этого переживания стала для него насущной. Кроме того, он ощутил необходимость соединиться со Спасителем в таинстве причащения. Но путь к Чаше преграждала необходимость исповеди…
     Василий уже понимал, что без покаяния невозможно научиться владеть своими страстями. Он готов был излить накопившуюся за четыре десятка лет грязь, всю-всю.…  Кроме одного. Усугублял страх и резко отрицательное отношение, которое, как он знал, существовало в церкви к таким вещам.
     Часто, наблюдая, как священник накрывает чью-то повинно склоненную голову епитрахилью, Василий с горечью думал:

     «Вот если бы меня…»
     Однажды он обратил внимание на то, что некоторые вместо словесной исповеди прибегают к записке, которую священник читает и иногда даже не задает потом ни одного вопроса. Это показалось Василию спасительным.
     Придя домой после Всенощной на Вербное воскресенье, он уселся за стол и с молитвой начал вспоминать все свои прегрешения с самого детства. Опомнился, когда были исписаны три листа, а на часах была половина первого ночи. Однако Василий настолько увлекся, что остановиться было трудно. После двукратного переписывания все уместилось на двух неполных страницах. В том числе, на двадцать третьей строчке было написано: «Противоестественный блуд (имел половую связь с мужчинами)». 
     Придя в храм и увидев расписание богослужений Страстной седмицы, где под Великий четверг стояла общая исповедь, Василий стал прислушиваться к разговорам за спиной. Его интересовало, что такое «общая»? Ответ прозвучал довольно быстро.
     -Ну, батюшка грехи сам все называет, а ты стоишь вместе со всеми и каешься. Потом он молитву читает, подходишь, благословляешься и идешь причащаться, - втолковывала кому-то бабка.
     «Вот то, что мне нужно, - подумал Василий, - Господь все равно услышит, а священника искушать не обязательно. Да мне лишь бы только позор этот смыть, причаститься, а потом уже, на следующей исповеди, все начну рассказывать сам, без утайки».
    Спокойный, уверенный, прочитавший все подобающие молитвы, пришел он накануне Великого четверга в храм. 
     Вышедший на амвон духовник лавры прочел начальные молитвы, а потом, глядя на прихожан из-под очков строгими черными глазами, сказал:
     -А теперь достойно приступим. Вас очень много, но и мы все здесь. Исповедь будут принимать девять батюшек, подходите к любому…
     «Вот тебе и общая, - подумал Василий, - Бога не перехитришь».
     С солеи зазвучал монотонный голос чтеца, а прихожане начали разбредаться по храму, выстраиваясь в очереди к аналоям.
     «Будь, что будет, - решил Василий, вставая к первому попавшемуся священнику - Прогонят, так прогонят, на все воля Божья, больше так не могу …»
     Как в полузабытье шагнул он к аналою и достал из кармана бумажку.
     -Батюшка, я никогда в жизни не был на исповеди, крещен во младенчестве, здесь все мои грехи, что вспомнил, простите меня, если сможете, - выдавил из себя Василий склоняя голову.
     -Бог простит… – ответил священник, беря в руки записку.
     «Господи, пусть он порвет ее сразу! - взмолился про себя Василий, наблюдая краем глаза, как батюшка внимательно читает, - Господи, не отвергни меня!»
     Василий не верил ни в какую мистику, но вдруг, он был готов поклясться, явственно почувствовал кожей, как от лежащего перед ним на аналое креста исходит успокоительная прохлада. Оторопев, он уставился на крест, потом перевел взгляд на священника. 
     -Сегодня на небесах большая радость, - тихо сказал батюшка, - Радость о кающемся грешнике. Ради этого Христос принял крестные муки…
    -Батюшка… - прошептал Василий, чувствуя, как глаза наполняются слезами, - Батюшка…
     Священник взял его за руку:
     -Не волнуйтесь так. Самый трудный шаг сделан. Не останавливайтесь только на первой ступеньке, нужно подниматься дальше…
     Он говорил что-то еще. О совершенстве, что составляет смысл человеческой жизни, о любви к ближнему, о вечных истинах, но Василий слушал и не слышал. Он был целиком охвачен только одним:

     «Я прощен».
     Священник накрыл его голову епитрахилью, прочитал разрешительную молитву, спросив перед этим имя, и благословляя, добавил:
     -Завтра причаститесь, не забудьте прочитать каноны и правило. И потом, хотя бы раз в месяц, обязательно исповедуйтесь, причащайтесь. Без этого нет спасения, запомните.
     -Спасибо, батюшка! – Василий готов был кинуться ему на шею.
     -Идите с Богом, - чуть улыбнулся тот, - И записывайте, записывайте грехи, все до единого.
     С этого дня жизнь Василия потекла иначе. Не сразу, но постепенно он стал открывать, что почти все, чем  жил до настоящего времени, перестает быть  главным, а то, что раньше раздражало, возмущало, бесило, теперь вызывает лишь досаду и сожаление. Само собой изменился круг друзей и знакомых. Причем, не потребовалось ни рвать с кем-то отношения, ни ставить себя в исключительное положение.
     Из прежней тусовки звонил иногда только Костик.
     -Слушай, а куда ты ходишь причащаться? – спросил он как-то, - Мне с тобой нельзя?
     -Если ты крещеный, то даже нужно, но тебе придется сначала исповедаться.
     -Крещеный. Но я не хочу бросать мальчиков…
     -Тогда реши сначала, что тебе больше нужно. Будешь готов – всегда рад помочь.
     -Ладно, ладно…
     Больше Костик на эту тему не заговаривал.
     Прошло несколько лет. С течением времени Василий заметил, что его стала все больше тяготить мирская жизнь. Он давно уже воспринимал окружающее как бы со стороны, сочувствуя людям, и не проникаясь в тоже время посторонним мнением. Но теперь им стало овладевать желание совсем уйти от нечистоты, укрыться за монастырской стеной от всецарящих лжи, жестокости, цинизма. Все чаще задумчиво посматривал он на монахов.
     -Ваше решение похвально, - ответил Василию священник, к которому он, набравшись смелости, обратился за советом, - но вы еще человек не воцерковленный, а воцерковляемый. Укрепляйтесь пока на приходе, исповедуйтесь чаще.
     -Батюшка, а вы могли бы стать моим духовным отцом?
     Священник еле заметно улыбнулся.
     –Зачем это вам? Духовный отец нужен молодому монаху, а вы – мирянин. Отец у нас один – на небесах. А что касается монастыря, то не думайте, что там все так благочестиво, как вам кажется. От многих искушений и соблазнов в миру бывает уйти даже легче. Съездите, поживите в монастыре. Отпуск у вас когда?
     -Осенью.
     -Я могу вас благословить в хороший монастырь, недалеко относительно, в Псковской области, - священник назвал монастырь и имя настоятеля, - Обратитесь к нему или к отцу эконому, скажите, что я благословил, они оба меня хорошо знают. Господь управит: если нужно – приведет, а не нужно вам это – отведет. Своя воля, она, как известно, хуже неволи бывает.
     Разговор происходил в небольшом храме на окраине города, куда Василий зашел случайно. Расположил его к откровению какой-то простой и в то же время внимательный взгляд батюшки, который после будничного вечернего богослужения вышел пообщаться с ожидающими его прихожанами.

     Потом, спустя много лет, Василий будет благодарить Бога за то, что Он привел его на первый доверительный разговор именно к этому священнику.
     -Как ваше имя, батюшка?
     -Отец Сергий. Надумаете - найдете меня здесь. Хотите, телефон могу оставить…
     Он порылся  под подрясником и протянул Василию визитку.
     -А на исповедь к вам можно приезжать?
     Отец Сергий опять усмехнулся.
     -Да пожалуйста. Как я могу вам запретить? Но, только – вы исповедуетесь ведь уже где-то? Являетесь прихожанином какого-то храма? Здесь я вас вижу впервые. Метания за понравившимся священником не угодны Богу. Ничто и никто не должен быть для вас важнее Его. А за советом или помощью всегда обращайтесь. С Богом.
     Батюшка встал и поднял руку, сложив пальцы для благословения.
     Перемена произошла неожиданно быстро. Спустя буквально несколько дней, зайдя в один храм, Василий  увидел объявление:

     «Храм приглашает на работу православного мужчину 30-50 лет. Обращаться к Сергею Николаевичу».

     Василий тут же подошел к свечному ящику. Сергей Николаевич, это оказался староста, был на месте. Он побеседовал с Василием и предложил ему место сторожа, посоветовав не увольняться с работы, поскольку жалование в храме «не ахти какое, но бесплатно кормят…»
     Василий, тем не менее, решил совсем порвать с прошлой жизнью, в неофитском порыве усмотрев промыслительность во всем, что с ним происходило. 

 

 

4.

 

     Теперь вся его жизнь протекала при храме. График дежурств был сутки через трое, но Василий охотно брался за выполнение любых других послушаний, и практически, пропадал тут каждый день. Его заметили и духовенство, и прихожане, с которыми он охотно беседовал, стараясь каждого утешить и наставить, не беря на себя, однако, больше того, что мог. В тех случаях, когда он не чувствовал себя компетентным или не обладал правом давать наставления, отсылал к священнику. Мизерное жалование не осложнило жизни, поскольку гардероб у него был не скудный, а носить все это, кроме храма, стало некуда. Питался он тоже в храме, а светской жизни у него теперь не было. К тому же, перепадали довольно часто и другие пожертвования. То отец-настоятель дарил к празднику круглую сумму, то кто-то из прихожан давал, прося помолиться, то староста добавлял за исполнение поручений. Омрачало жизнь совсем другое.
     Василий и предположить не мог, что работающие при храме люди с такой неприязнью примут его. Причиной оказалась доброжелательность и безотказность Василия. Он не брезговал вынести ведро, разгрузить машину, снять догоревшие свечи, сделать что-то еще, не вдаваясь в подробности, входит или не входит это в его обязанности, как-то сразу почувствовав себя в храме, как дома. Однако благословленные исполнители этих послушаний смотрели на него, как на скрытого врага. Они стали пользоваться этим, переваливая на его плечи львиную долю своих обязанностей, при этом не упуская случая унизить, обругать, показать свое превосходство. Причем все это у них называлось «смирять».
     У Василия опускались руки. Он уже не представлял своей жизни без храма, и в то же время ему было неприятно идти туда из-за недоброжелательности окружающих. Выбитый совершенно из колеи, он позвонил отцу Сергию и попросил о встрече.
     -Ну, вот! А еще в монастырь хотели! - рассмеялся батюшка, внимательно выслушав Василия, - А в монастыре, знаете, какая грязь? Вы думали, что здесь все с крылышками? Вы еще и о духовенстве узнаете такое, что вам плохо станет. Да, да, нужно быть к этому готовым! А вы столкнулись один раз и уже впали в уныние. Где же ваша вера в таком случае? Где любовь? Не у этих людей, Бог им судья, а у вас? Ведь это не люди, а Господь вас смиряет…
     Василий слушал доброжелательный голос отца Сергия, который как бы только и делал, что ругал его, вместо утешения, и успокаивался. Все волновавшее представлялось совсем в ином свете.
     -Вспоминайте о своих грехах чаще, тогда и к другим научитесь относиться  терпимее. И не забывайте о том, что в храм идут работать иной раз далеко не благочестивые люди. Мы не можем не простить кающегося. Недостойные этим пользуются…
     Василий ушел успокоенный, а через несколько дней ему было дано еще одно послушание, которое окончательно вывело его из сомнений и уныния.
     После окончания воскресной литургии его поманил пальцем настоятель. Василий подошел, сложив руки под благословение.
     -Мне говорил староста, что вы выражали желание заняться патронажем, - обратился отец Мефодий с полувопросом – полуутверждением к Василию, и не дожидаясь ответа, продолжил:
     -У нас есть просфорница, которая работает на дому. Агничные просфоры выпекает, у Марии они не получаются… Так вот. Она слепая от рождения. По хозяйству ей помогает Мария, но иногда бывает нужна мужская помощь. Сходите к ней…
     Настоятель оторвал от поминальной записки чистый кусок, написал адрес и протянул бумажку Василию, другой рукой одновременно благословляя его.
     Адрес был за Черной речкой. Не откладывая, Василий поехал. Дверь открыла сухонькая старушонка с ясными, немного слезящимися светлыми глазами.
     -Васенька? – приветливо осведомилась она, пропуская его в прихожую, - А мне уже звонил  батюшка, жду тебя. Раба Божия Нина. Раздевайся, проходи, сейчас чай пить будем. Наливочки домашней отведаешь? Сама старалась…
     Василий смотрел на нее и не мог поверить, что попал к слепому человеку. Бабушка так ловко передвигалась по квартире, так точно брала в руки необходимые предметы, что глядя со стороны, никак нельзя было это предположить.
     -Ты не удивляйся, Василек, - как бы поняв, о чем он думает, сказала старушка, - В дому-то я все знаю, где и что. Двадцать лет уж почитай тут ползаю. Я тебя особенно ни о чем просить не буду, не думай. Мария помогает, соседи грешницу старую не обходят. Но вот погулять со мной, в Сосновку съездить, например… Люблю я воздушком подышать, снежком под ногами похрустеть, птичек послушать…
     -Да не волнуйтесь вы, баба Нина, все будет сделано, что попросите.
     -Как ты хорошо меня назвал, - улыбнулась она, - Как-то совсем по-родственному у тебя получилось.  Одна я, Василек, совсем. Вот, глянь-ка…
     Баба Нина подошла к серванту и сняла с него три фотографии в рамках.
     -Вот муж мой покойный. Андрей, раб Божий. На войне его…
     -На войне? – удивился Василий,- Сколько ж вам лет, баба Нина?
     -Ох, и не спрашивай, – засмеялась она, - Самой страшно делается, как подумаю. Доживу до ста или нет? Господь один знает. Ждет, Милостивый,  когда Нина грешница готова будет, а она все никак. Не достойна, выходит, пока... А вот это сынки мои, - продолжила она, ощупывая пальцами одинаковые рамки, и по одной ей ведомым приметам отделяя одну от другой, - Алешенька старший и Витюшка. Погибли оба… Витюшке еще шестнадцати не исполнилось, убили. Ни за что. Шпана местная. После войны-то много ее было. А он добрый был, мухи не обидит. Еще пяти лет не было, а уж меня через улицу переводил, любому помочь был готов. Алешенька очень тогда переживал, любил он брата. Через это и погиб. Институт бросил, в милицию служить пошел. Как ни отговаривала, не послушал. Нельзя, говорил, мама, чтобы такая мразь безнаказанно жила. Да, верно, я ему говорю, только ты-то один всю мразь не изведешь. Не задастся дело, если не с добром его начинаешь. Ведь ты же за Витюшку мстить идешь. Не уберегла, Василек, не отмолила. Через год его и убили. На операции. В засаде. Бандита какого-то брали. Говорили, нарвался на пулю, сам наперед всех полез. Наградили его даже посмертно. Вот, с тех пор и живу совсем одна, к сынкам  отправиться готовлюсь, да все никак. Видишь, еще и польза от меня какая-никакая есть - просфоры пеку. Ты отвезешь просфоры-то?
     -Да, конечно, - ответил Василий, пораженный, как спокойно и просто говорит все это баба Нина.
     -Ну, пошли, наливочкой тебя угощу, да чайку попьем…
     Он ушел от нее поздно вечером, поправив петли кухонного шкафа, разобрав антресоли и починив разболтавшиеся розетки.
     «А ведь она счастлива! – поразился Василий, - Слепая, одинокая, престарелая, похоронившая всех близких, она счастлива! Вот, что значит жить с Богом…»
     С той поры зачастил он к бабе Нине. Не избалованный материнской лаской, выросший в душевном отчуждении от родителей, он ощутил вдруг такую потребность в живом общении и заботе о ней, что начинал скучать на второй же день.

     Баба Нина тоже полюбила Василия и всегда радовалась его приходу. Ездили они и в Сосновку, и в Сестрорецкий курорт, где так хорошо дышалось хвойным воздухом и шумело море.
     Незаметно пролетели два года. Храм, баба Нина, паломнические поездки – вот, пожалуй, все, чем  жил Василий все это время. Даже с мизерного жалования накопилась у него в ящике гардероба пачка денег, поскольку тратить было почти некуда, и Василий при случае намеревался пожертвовать их на благое дело. 

     А еще через год его предали родному ремеслу.  Освободилось место продавца в магазине при храме, и Василий опять оказался за прилавком. Только окружали его теперь не телевизоры с магнитофонами, а книги, иконы, церковная утварь да знакомые лица прихожан. Преследования со стороны служащих тоже прекратились. Своим упорством и бесконфликтностью Василий заставил их с собой смириться.

     -Эх, Василек, переезжай ко мне совсем, - как-то сказала ему баба Нина.
     -Надо подумать, -  ответил Василий.

     Жить одному стало для него противоестественным, и он был готов и впрямь решиться на это, поскольку ничто другое, казалось, не предвещало никаких изменений…

 

 

5.

 

     В морозный и вьюжный февральский вечер первой седмицы так рано насупившего в тот год Великого поста, когда до закрытия магазина оставались считанные минуты и напарница Василия удалилась сдавать на хранение драгметаллы, вошел последний посетитель. Он как-то неловко и боязливо протиснулся в дверь и застыл на пороге, скользя взглядом по полкам. Василий мельком оглядел его.
     Это был парень лет семнадцати в поношенной матерчатой утепленной куртке, мешковато сидевшей на его худом длинном теле. Потрепанные грязноватые джинсы спадали на изрядно разбитые старые ботинки. Покрытая снегом вязаная шапочка на голове и потертая сумка в руках, одетых в рваные перчатки. Серые чуть раскосые глаза настороженно смотрели из-под сдвинутых бровей, слегка румяное с мороза лицо сохраняло отчужденность, и во всех манерах было что-то угнетенное, безрадостное. Он покосился на Василия, прошел к стеллажам и начал наугад смотреть книги.
     Безошибочно определив впервые пришедшего в церковный магазин посетителя, Василий отвернулся, чтобы не смущать парня, ожидая, когда тот сам обратится с вопросом. Ждать пришлось недолго. Перебрав пять или шесть книг, он стал бросать на Василия короткие взгляды.
     -Помочь? 
     -Да.. – отрывисто ответил парень, - Если можете. Я… Мне… Ну, короче, что я могу почитать о вере?
     -О вере? – переспросил Василий, подавив улыбку, - Тут все, в принципе, о вере. Что интересует конкретно? Священное писание, святоотеческая литература, художественная, учебная?
     Парень уставился в пол.
     -Может быть что-то для новоначальных? 
     -Да. Я… Простите, я хочу открыться. У меня недавно умер отец, и я… Ну, мне очень трудно жить… Я ходил к психологу, он посоветовал мне увлечься какой-нибудь религией. Я шел мимо, увидел ваш магазин…
     -Увлечение вас не спасет, оно быстро проходит, - мягко, но убежденно ответил Василий, - Поможет, если вы постараетесь обрести  Бога. Тогда и жизнь возымеет смысл, и никогда уже не будете чувствовать себя одиноким.
     Парень поднял на Василия внимательный взгляд:
     -А как  это - обрести? Что вы имеете в виду?
     -Неужели вы, глядя вокруг, не задумывались о том, насколько все в природе взаимосвязано и совершенно? Неужели вызывает сомнение, что все это образовалось не само собой, а создано высшим разумом? Да его чувствуют все, даже самые оголтелые безбожники, признавать только не хотят. Пустите Бога в свое сердце и станете другим.
     -А что для этого нужно?
     -Простите, вы крещеный?
     -Да, в детстве крестили. 
     -Тогда осталась самая малость – поверить Господу, что Он вас любит. Пойдемте…
     Василий подвел его к полке у кассы и протянул ту самую книгу, которая в свое время помогла ему самому.
     -Вот вам Закон Божий. Эта книга писалась более ста лет назад и не написано еще ничего лучшего, где бы так просто и ясно излагалось все основное о христианской вере. Читайте хотя бы по одной главе в день и во всем разберетесь. Постарайтесь читать больше не умом, а сердцем. Прочтете – приходите, подберем что-нибудь еще. И надо придти в храм. Без причастия, без регулярной исповеди – спасения нет. Да вы и сами это почувствуете, если полюбите Господа…
     Василий говорил это все спокойно, без нажима и патетики, смотря в сторону, чтобы не смущать парня, но чувствовал  на себе его  пристальный взгляд.
     -Сколько она стоит? – спросил парень.
     Василий назвал цену, скинув на калькуляторе десять процентов, на что имел право в исключительных случаях.
     Парень замялся, и Василий понял, что у него не хватает денег.
     -Знаешь что, возьми так, - сказал он, упаковывая книгу в пакет, присовокупив еще молитвослов и бумажную икону Владимирской Божией Матери, - Возьми, а будет желание, деньги занесешь потом, я через день работаю.
     -Спасибо, - искренне и немного удивленно сказал парень, - Нет, честно, спасибо!
     -Во Славу Божию, – улыбнувшись, ответил Василий, - Ну, извини, дорогой, мне закрывать пора.
     -Да, конечно…
     Парень взял пакет и пошел к выходу, но уже на самом пороге обернулся и опять внимательно посмотрел на него:
     -А как вас зовут?
     -Василий. Говори мне ты, - тихо сказал Василий, протягивая руку.
     -Сергей, - услышал он в ответ, сжав в ладони холодные тонкие пальцы и глядя в открытые глаза, в глубине которых читалась неразделенная грусть.
     «Сережа… Сережа…»- мягко и ласково повторял про себя Василий, шагая по направлению к Невскому сквозь колючую метель с пронизывающим холодным ветром.
     «Сережа…» - повторял он, и становилось теплее. 
     «Сережа… Сережа… Сережа…»

     Василий чувствовал себя счастливым в этот неуютный вечер. Как мало для этого нужно…
     Воспоминание о встрече не оставляло его и весь следующий день. Василий ощущал томительное волнение в душе, согревающее и тревожащее одновременно. Тревожащее тем, что он почувствовал в нем что-то от того, что было раньше, и не напоминало о себе так явно последние годы…
     Было. Возвращалось иногда. В  воспоминаниях, которыми возникало непреодолимое желание себя утешать, в сладострастии, которое накатывало неожиданно при созерцании красивого юноши, особенно нескольких сразу. Правда, все это проходило и вызывало раскаяние уже на следующее утро.
     Но в данном случае было не все так просто. С момента, как встретились их взгляды после того, как Сергей сказал, что потерял отца, у Василия что-то дрогнуло внутри, подступив к самому горлу. Он понял, что не испытывал такого участия и сочувствия ни к одному человеку ни разу в жизни. А впрочем, никто ни разу в жизни не говорил ему это ТАК. 
     И чего здесь было больше, Василий не знал. Уходя на работу, он горячо помолился Господу о ниспослании мудрости.
     Сергей пришел вечером. Василий даже не сразу заметил его появление. Только что закончилась вечерняя служба, и в магазине стало оживленно. Он, скорее, каким-то образом почувствовал его присутствие. 
     Сергей стоял у двери и наблюдал за Василием внимательным, и как ему показалось, нежным взглядом. Василий улыбнулся и кивнул ему. Сергей подошел. Они пожали друг другу руки.
     Василий пододвинул стул к кассе:
     -Садись. Посиди немного, у меня сейчас народ. Как дела? Начал читать? 
     Сергей отвечал односложно, смущаясь окружающих, да и Василию приходилось все время отвлекаться на разговоры с покупателями и подсчет денег.
     -Ты не торопишься? – спросил Василий.
     -Нет.
     -Погуляй маленько, через полчаса закрытие. Проводишь меня немного, а по дороге поговорим. Согласен?
     -Да, конечно, - кивнул Сергей.
     Напарница из отдела драгметаллов, когда они остались одни, заметила:
     -А вам идет, Василий Петрович, наставлять молодежь. Отец бы из вас хороший получился.
     -Всему свое время, Ирина.
     -Да вам и сейчас не поздно. Какие ваши годы? Разве у нас на приходе мало одиноких женщин, которые могли бы составить вам пару?
     -Я знаю об этом, - улыбнулся Василий, - Если надо будет, Господь управит.
     Сергей ждал на углу, поеживаясь от холодного ветра.
     -Замерз? – слегка приобнял его, улыбнувшись, Василий.
     -Все нормально, - бодро отозвался тот.
     -Ну пошли. Рассказывай, что успел понять?
     -Трудно так, сразу не скажешь. Понял одно, что верить в Бога не так-то просто.
     -Что ты имеешь в виду?
     -Ну, там, служба, все порядки, правила. Я даже не знал, что столько праздников существует и каждый что-то означает.
     -Это все так, но это не главное. А зачем вообще, скажем так, человеку нужен Бог - ты понял?
     -Ну, как это – зачем? Затем, чтобы стать лучше, наверное…
     Василий внимательно посмотрел в глаза Сергею.
     -Сам додумался?
     -Нет разве? Ну, я не знаю, как положено отвечать. Я сказал, что подумал.
     -Да нет, Сереж, дело в том, что ты попал в самую точку. Именно, чтобы стать лучше. Это самое главное. Реализовать себя и подготовить душу для жизни вечной…
     Они повернули на Невский. Непринужденно начавшаяся беседа текла не переставая и была интересна обоим. Василий старался не давить сентенциями, не суесловить, а простыми словами объяснить Сергею сущность христианской веры, прибегая лишь к общедоступным понятиям и больше опираясь на логику вещей. 
     Позади остались Аничков мост, Гостиный двор, Казанский собор.
     -Есть хочешь? – спросил Василий, останавливаясь у пирожковой.
     Сергей смущенно пожал плечами.
     -А вот я хочу. Как-то не получилось вечером чаю попить. Зайдем?
     Они вошли. Заметив освободившийся столик в углу, Василий сказал:
     -Иди, займи местечко, а я все принесу.
     Он подошел к раздаче, и щедро навалил на четыре тарелки всевозможных пирожков и ватрушек, налив каждому по два стакана горячего кофе.
     -Жуй, сколько влезет, - приказал он Сергею.
     Тот одарил Василия благодарным взглядом:
     -Спасибо. Я ведь вам деньги принес за книгу. Вот…
     -Сереж, оставь их себе. Храм тебе ее дарит. Ты же видел, у меня многие не берут сдачу, жертвуют. Я вижу, что тебе это пошло на пользу. Мы для этого и работаем, если уж на то пошло. И я просил тебя говорить мне ты. Еще прошлый раз.
     -Хорошо. Спасибо тебе.
     -Так-то лучше. Жуй.
     Глядя как Сергей активно поглощает пирожки Василий усмехнулся:
     -Тебя дома-то кормят, проглот?
     -Так я в общаге живу. Я ж не питерский, только учусь здесь.
     -Где?
     -В техникуме радиотехническом.
     -А сам откуда?
     -Из Пикалево.
     Василий понимающе кивнул.
     -А откуда знаешь? Потому, что поезд есть Ленинград - Пикалево? - улыбнувшись, спросил Сергей.
     -Именно, - Василий улыбнулся в ответ, - Сам не бывал.
     -Да и нечего там делать, - поморщился Сергей, - Дыра дырой…
     -Что это ты так о своей малой родине?
     -А что, не правда что ли? Хотя и тут люди по-разному живут. Здесь хоть уйти есть куда. А там – большая грязная деревня и все всё знают…- на лицо Сергея набежала грусть.
     Василий молчал внимательно глядя на него.
     -Знаешь, как живется, когда все говорят про мать, что она шлюха?
     -А есть причины?
     -А то нет… Они с батей познакомились, когда оба проводниками работали на железной дороге. Он потом выучился, инженером стал. Я и в технарь пошел потому, что хотел с ним вместе работать. Мне эта радиотехника, знаешь… 
     -А отчего умер батя? - спросил Василий.
     -Сердце,– вздохнул Сергей, - Ну, а мать так до сих пор и мотается на дороге. Только рейсы да мужиков меняет. 
     -Не надо так, Сережа. Мы не выбираем себе родителей. А раз стыдно тебе за нее, значит любишь. Даже такую, как она есть. Так чего ж тогда злиться?
     Сергей поднял на Василия задумчивый взгляд.
     -Хотя чувствуется, что пережил ты много, - добавил Василий, - Видать, отец у тебя правильный был, раз такого сына воспитал.
     От доброго слова об отце глаза Сергея засветились благодарностью.
     -Мать тебе хоть деньгами-то помогает?
     -Когда как, - пожал плечами Сергей, - Все от очередного сожителя зависит. И от пропойной способности обоих. Сам я себе помогаю. Газеты рекламные разносил, листовки.
     -Но за это же платят копейки.
     -Да, не густо. Но я в нескольких фирмах одновременно брал, а разносил вместе, - улыбнулся Сергей, - Тоже можно кое-что скомбинировать.
     Василий сходил за новой порцией пирожков.
     -А дома тебе ничего не скажут? Жена не спросит, где так долго был? – заботливо поинтересовался Сергей.
     -Нет у меня жены. Вообще семьи нет, - печально вздохнул Василий и завершил, - Кроме церковной.
     -Почему? – недоуменно спросил Сергей, - Разошлись? А дети есть?
     Василий покачал головой, глядя в стол.
     -Нет, не было и теперь уже, наверное, не будет. Всему свое время, Сереж. Так сложилось. У меня дети-то уж старше тебя должны были бы быть.
     -А сколько тебе лет?
     -Пятьдесят три. Хорошо сохранился?
     Сергей пожал плечами:
     -Не знаю. Я себя рядом с тобой, как со своим чувствую. Сам удивляюсь. Я со взрослыми, кроме бати или родственников, никогда вот так не общался, всегда какая-то стенка была. А с тобой почему-то… 
     -Ладно, Серега, дожевывай, да пошли, и правда, по домам. Когда ты еще до своей общаги доберешься? Далеко?
     -За Автово.
     Они вместе вышли и расстались у метро на углу Канала Грибоедова. 
     -Ну, прощай, друган, - протянул руку Василий, - Заходи еще.
     -Я приду обязательно, - серьезно ответил Сергей, - Ты послезавтра будешь?
     -Через день постоянно. Приходи, - он кивнул головой, а потом, не удержавшись, обнял парня за плечи, прижавшись щекой к его щеке. Тот ответил ему тем же, неловко боднув при этом лбом в висок.
     Отойдя на несколько шагов, Василий обернулся и проследил взглядом за удаляющейся фигурой Сергея. Вот он ступил на эскалатор, вот его закрыла чья-то спина, вот мелькнул последний раз вязаный петушок на его голове…
     Василий шел домой с ощущением важного и желанного обретения. Придя, он принял душ и стал готовиться спать. Есть после обильного потребления пирожков не хотелось.
     «Как он сейчас? – озабоченно подумал Василий, - Доехал? Что делает?»
     Он пожалел, что не оставил Сергею телефона, так захотелось, чтобы тот позвонил.
     «Хотя, откуда ему звонить? Из общаги?»
     Василий встал на вечернюю молитву, но ловил себя на том, что  просто начитывает. Мысли продолжали блуждать вокруг Сергея. Он вспоминал его улыбку, голос, угловатость мальчишеских жестов, и ощущал, как его целиком захлестывает чувство горячей нежности. И не только…
     Ложась в постель, Василий ощутил огромное желание прижать сейчас Сережу к своему телу…
     «Что со мной? Этого же не было. Этого не было уже пять лет. Ну, здесь-то это зачем? Он же мне, как сын. Неужели мне с ЭТИМ оставаться всю жизнь? Господи, помоги мне!»
     Он пытался уйти от навязчивых мыслей, сосредоточившись на душевных моментах. Василий вспоминал их беседу, стараясь реанимировать в памяти человеческие чувства к Сергею, но приходил к выводу, что и там уже временами незаметно разглядывал его пальцы, выступающую из-под свитерка тонкую шею, волосы… 
     Василий ворочался, пытаясь отогнать ненавистные желания, но они только усиливались. Отрезвила его лишь мысль о том, что если так будет дальше, придется расстаться с Сергеем. То, что возможны какие-то другие отношения, в его положении Василий представить себе не мог. 
     Он встал с кровати, включил свет, прочитал акафист Михаилу Архангелу, выпил несколько глотков святой воды и лег обратно.
     «Сережа… Милый Сережа…» - мысленно повторял Василий,  наконец-то засыпая.

 

 

6.

 

     Сергей зачастил в церковную лавку, и стул рядом с кассой стал его привычным местом. Прихожане посматривали на него с теплой улыбкой, принимая за сына Василия, наблюдала умиленным взглядом их общение Ирина. Заведующая торговлей, Вера Андреевна, отнеслась сдержаннее, но явного неудовольствия не высказала, спросив, однако, не мешает ли это работе? И еще Василий поймал на себе несколько пристальных взглядов отца Павла.
     Священников в храме, помимо редко появлявшегося настоятеля, было трое. Любимцем прихожан был обаятельный и добродушный отец Александр. Средних лет, полноватый, с круглым животиком, как шагнувший с карикатуры советского журнала, он очаровывал добротой и вниманием. Он долго беседовал с желающими после службы, и обратиться к нему было просто и доступно практически для каждого, несмотря на протоиерейский сан. 
     Другой священник, молодой отец Даниил, внешне на священника походил мало. Особенно, когда переодевался в джинсы и футболку. Аккуратно подстриженная на манер шведки бородка придавала ему интеллигентный облик, и уж совсем нельзя было в нем угадать с первого взгляда отца четверых детей. Он держался еще проще, однако популярностью отца Александра не обладал, да и не стремился. Исповеди принимал в основном молча, сам ни с кем не заговаривал, только отвечал на вопросы. Его основным занятием было исполнение треб, чему он служил ревностно, что было объяснимо: при мизерном жаловании это было насущным хлебом многодетного батюшки. 
      С ним, единственным из духовенства, у Василия сложились более-менее близкие отношения. Отца Александра плотным кольцом окружала ревностная паства, не приветствовавшая, мягко выражаясь, каждого нового человека, претендующего на частичку внимания любимого батюшки, а отца Даниила разве что пытались обласкать сердобольные старушки. 
     Однажды, когда Василий был еще сторожем, отец Даниил заглянул к нему в сторожку.
     -Брат мой во Христе, - обратился он доверительно, - ты не куришь случайно?
     -Иногда, - признался Василий.
     Курить постоянно он, с Божией помощью, бросил сразу же после воцерковления, а вот в удовольствии побаловаться с кем-нибудь за компанию, отказать себе не мог.
     -Угостишь? – спросил отец Даниил.
     -Да, батюшка, конечно.
     -Тогда закрой дверь на ключ, чтобы никто не видел.
     Отец Даниил вошел в тесную сторожку. Василий закрыл дверь и задернул занавеску.
     -Не одобряешь? – усмехнулся священник, поймав на себе взгляд Василия, - А между прочим, в той же Сербии православные монахи курят совершенно открыто и ничем из ряда вон это не считается. Про католиков я уже не говорю.  И в России так было до революции, это Сергианство множество  внешних традиций привнесло, поскольку внутреннее было утеряно. Поститься, например, три дня перед причастием. Ты об этом в Библии читал?
     Василий пожал плечами:
     -Вам виднее, отче. Я, можно сказать, еще вообще только воцерковляемый. Второй год, как к вере пришел.
     Отец Даниил пытливо посмотрел на него.
     -А скажи мне, вот, что тебя, взрослого здорового мужика, заставило стать церковным сторожем?
     Василий замялся.
     -Я не знаю, - выговорил он наконец, - Я в монастырь вообще-то хочу поступить…
     -Что же у тебя стряслось-то такое, что от мира решил уйти?
     -А что в нем хорошего, в миру-то? – осмелившись, твердо ответил вопросом на вопрос Василий.
     Отец Даниил опять внимательно взглянул на него и чуть улыбнулся:

     -Да, это ты верно заметил. Мир лежит во зле, но мир не есть зло. Семья есть?
     -Нет.
     -А лет тебе сколько?
     -Пятьдесят второй идет.
     -Ну, что ж, раз как мужчина не состоялся, решение похвальное. Только мой тебе совет, не бросайся куда попало. И вообще, иди не в российский монастырь. А то спасут тебя там так, что сам не обрадуешься…
     Отец Даниил затушил окурок и встал.
     -Ладно, отче Василие, - улыбнулся он, - все это между нами. Договорились?
     Василий молча улыбнулся в знак согласия.
     Третий священник, отец Павел, держался особняком. Немногословный, неопределенного возраста, почти не улыбающийся, он внушал к себе почтение даже манерами и походкой. Службы его отличались неторопливостью, причем он требовал этого и от чтецов, и от певчих. Он не общался так вольно с прихожанами, как отец Александр, скорее вообще избегал общения, кроме как на исповеди. По храму всегда проходил сосредоточенной походкой, глядя перед собой, и мало кто осмеливался его потревожить, даже, чтобы просто взять благословение.

     Однако «своих» прихожан у него было не меньше, чем у отца Александра. В большинстве это были мрачные, ушедшие в себя люди со строгим взглядом и сдержанными манерами. Среди них было немало мужчин и молодежи. Отличительно было и то, что пришедшие к отцу Павлу, как заметил Василий, ему уже не изменяли.
     Поймав на себе пристальные взгляды отца Павла, Василий ощутил беспокойство.
     -Ты знаешь что, Сереж, - сказал он в конце их очередной прогулки по вечернему городу, - в магазин ко мне не заходи без особой надобности. Разговоры всякие пошли. Сам понимаешь, не положено на рабочем месте отвлекаться. Давай встречаться, ну хотя бы вот здесь…
     Они находились в скверике справа от Казанского собора, где стоял сохранившийся  фонтан-поилка с царскосельской дороги. Это место почему-то всегда оказывалось завершающим в их маршруте.
     -Кстати, можем не только после работы. Звони заранее, - Василий записал и протянул Сергею свой телефон.
     Тот понимающе кивнул:
     -Да, конечно. Зачем мне тебя подставлять?
     За эти неполные пару недель они сумели сблизиться настолько, что Василию казалось, если Сережа и вправду не родной, то во всяком случае, близкий человек, которого он знал всю жизнь. Похоже, Сергей испытывал к Василию те же чувства. По крайней мере, рассказать о себе успел, наверное, все с самого детства. И встречаться был готов хоть каждый день. Впечатление складывалось такое, что кроме Василия, друзей у него больше нет.
     -Слушай, я тебя замучил уже, наверное, своими сентенциями? - спросил как-то Василий, - Тебе не скучно со мной быть все время?
     -С тобой? Да ты что! – воскликнул Сергей, - Мне никогда и ни с кем так не было!
     Они просто бродили по городу. То обсуждали вопросы, касающиеся веры, то делились воспоминаниями, то перекидывались на обыкновенную болтовню о жизни, а то и начинали дурачиться, подкалывая друг друга. Иногда это переходило в возню, особенно часто вот здесь на лавочке, в этом маленьком и относительно безлюдном сквере. 
     Сергей смеялся, как пацан, нарочно провоцировал продолжение, а у Василия все пылало внутри. Он чувствовал, что сгорает от страсти, что еле сдерживается, чтобы не прижать парня к себе, не впиться в него губами, не сжать в объятиях его стройное совсем еще мальчишеское тело, повалив его прямо здесь на лавочку в порыве неуемной страсти…
     Однажды, расставшись с Сергеем и придя домой, Василий с порога кинулся в ванную, сорвал с себя одежду, и встав под  горячий душ, начал ожесточенно делать то, что не позволял себе уже много лет.
     -Сережа… Милый мой… Сереженька… Любимый… - приговаривал Василий, рисуя в памяти улыбку, голос, смех, глаза друга.
     Завершение процесса произошло быстро и так обильно, что Василий был немало удивлен сам себе. Обессиленный опустился он в ванную и долго сидел так, предаваясь невеселым мыслям.
     «Надо что-то делать, - решил он, вставая, - так дальше продолжаться не может…»
     На следующий день Василий отправился на работу пораньше.  Войдя в храм, он занял очередь на исповедь. Из алтаря вышел отец Павел, оглядел бесстрастным и в то же время цепким взглядом прихожан, прочитал начальные молитвы и подозвал Василия первым.
     -Работаете? Я слушаю вас, - обронил он еле слышно и принял свою характерную позу – лицом к алтарю, а правым ухом к исповеднику.
     -…Блудными помыслами согрешал, несмотря на пост, - произнес Василий, перечислив в начале другие грехи, - разжигал в себе страсть, непристойные желания и даже занимался рукоблудием…
     -На кого направлены были ваши желания? - неожиданно повернувшись лицом и пристально глядя в ему глаза задал вопрос отец Павел.
     Василий почувствовал, что покрывается потом, как на первой исповеди. Колени предательски задрожали.
     -На кого угодно, - овладев собой, как можно спокойнее ответил он, - На случайных встречных на улице, в метро…
     Это было спасительной правдой, поскольку в метро на мальчиков он тоже иногда заглядывался. 
     -Что за юношу я вижу возле вас последнее время? - не отрывая от него взгляда, перебил священник.
     Прозвучал тот самый вопрос, которого он боялся. Однако тон, которым вопрос был задан, покоробил Василия, и это вернуло ему самообладание.
     -Батюшка, - произнес он спокойно, тоже посмотрев в глаза отцу Павлу, - этот парень открылся мне. У него умер отец и он по совету психолога пришел в храм. Я помог ему, подобрал литературу, беседую с ним…
     -Почему вы берете это на себя? - опять перебил тот, - Вы не священник, не дьякон, не катехизатор, наконец. Отошлите его к батюшке - это все, что от вас требуется.
     -Я так и сделаю, он придет на исповедь, но раз он выбрал меня для первого разговора, я не мог оттолкнуть его. Простите меня. Может это потому, что у меня нет своих детей…
     -Вы женаты?
     -Нет.
     -Разведены?
     -Нет, я не был женат вообще, так сложилось, - поморщился Василий, - Если Господь благословит, намереваюсь принять постриг…
     -А почему так сложилось? 
     Пристальный колючий взгляд священника стал неприятен Василию.
     -Батюшка, простите меня, я читал, что грехи не исповедают дважды. Я покаялся в том, что было со времени последней исповеди.
     -Воздержитесь от причастия, - строго сказал отец Павел, приподнимая епитрахиль над головой Василия, - И сорок поклонов до конца поста. Двадцать утром и столько же вечером. С Иисусовой молитвой и с Богородичной. На Великий четверг придете на исповедь.
     Он прочитал разрешительную молитву и наскоро, как даже показалось Василию, чуть брезгливо, благословил его, подзывая взглядом следующего исповедника.
     Василий вышел из храма совершенно подавленный. Того состояния, что бывало всегда после исповеди, он не испытывал. Скорее наоборот. Весь день воспоминания о разговоре с отцом Павлом жгли его душу и вселяли  чувство тревоги.
     После работы он отправился на Черную речку. В этом доме Василий всегда находил спокойствие и утешение. Так было и на этот раз. В конце вечера он рассказал  своей «духовной матери» про Сергея, про его жизнь, про свою привязанность. Утаил только одно – то самое, что так нещадно мучило его.
     -Ну, вот видишь, Василек, сынка тебе Господь послал в утешение, - обрадовалась старушка, - Ты береги его. И впрямь, вместо сына тебе может стать. 
     Успокоенный и уверенный в себе шагал Василий домой. Завтра днем у него была намечена встреча с Сергеем. Неожиданно ему в голову пришла мысль.
     -Баба Нина, не спите еще? – едва войдя, позвонил он ей по телефону, - А что, если мы завтра к вам с Сережей придем? Я познакомить его хочу с вами…
     -Давай, давай, Василек! - обрадовалась та, - Мне и самой хочется. Уж больно добро ты о нем говоришь…
     На следующий день они пришли с Сергеем к бабе Нине.
     Та радушно встретила их, усадила за стол, стала рассказывать Сергею про жизнь, про сыновей. Тот тоже сразу освоился и завел разговор про отца. Баба Нина слушала и все поглаживала его по волосам.
     Воодушевленные теплым приемом, они устроили по собственной инициативе генеральную уборку в квартире, перемыв и перечистив все, что попало под руку. Пощадили только окна, из боязни простудить бабу Нину, поскольку весна не торопилась разделить радость по поводу ранней Пасхи.
     Уходя, они условились, что непременно придут в гости на Светлой седмице.
     -Василек, - отозвав его в кухню, тихонько сказала баба Нина, - Смотри, будь осторожен. Верит он тебе. Не обидь ненароком. Горе у него. Отвечаешь перед Господом, помни.
     У метро Василий угостил Сергея пивом. 
     -Нет, правда, Вась, - говорил восторженно Сергей, потягивая из бутылки, когда они шли по Приморскому проспекту, - я всегда почему-то думал, что церковь там и все такое, это удел слабых, ущербных что ли. А сейчас – ты, баба Нина... Я таких людей в жизни не встречал!
     -А поверил бы, что она слепая, если бы не знал?
     -Ни за что бы не поверил, честно!
     -Я тоже не поверил первый раз…
     Они дошли до буддийского храма, свернули на острова и еще долго бродили там в сгущающихся сумерках. Сергей все что-то говорил и говорил. Про свою бабушку, про отца, про детские радости и огорчения. Василий слушал его и был переполнен счастьем от того, что он рядом. Однако сладострастные желания снова дали знать о себе. Усугубляло и выпитое пиво.

     Они вышли на дорожку возле трамвайной линии, тянувшейся к Приморскому парку победы. Вокруг уже стало почти темно. Василий шел рядом с Сергеем, чувствуя непреодолимое желание хотя бы положить ему руку на плечо, но боялся это сделать.
     «Отвечаешь перед Господом, помни…» - вспомнились ему слова бабы Нины.
     Наконец, когда Сергей стал рассказывать, как в детстве, прыгая с поезда, сломал ногу, которая потом долго не срасталась, и он вынужден был почти полгода ходить с палочкой, порыв нежности и сочувствия настолько захлестнул Василия, что он почти непроизвольно крепко обнял его за шею, прижав к себе.
     «Боже, прости…»- пронеслось в его сознании, но тут случилось совершенно неожиданное.
     Сергей сам повис на шее у Василия и заплакал навзрыд, уткнувшись ему в грудь.
     -Сережа, - в замешательстве проговорил Василий, - Ты что? Сережа…
     Все, что только что мучило и одолевало его, куда-то исчезло. Исчезло само, без следа, уступив место совсем другим чувствам.
     -Сережа, ну что ты? Сережа, - нежно говорил он, гладя его по голове.
     Мимо проезжал трамвай, и Василий заметил, как вагоновожатая во все глаза смотрит на них, но ему было наплевать. Он обнимал Сергея и чувствовал, что глаза его тоже наполняются слезами:
     -Не надо, Сережа…
     -Прости… - всхлипывал тот, - Я не должен… Это недостойно, прости… Но ты… Так родная мать не пожалеет…
     -Все хорошо, Сережа, не плачь.
     -Васька, - Сергей поднял на него полные слез глаза, - Васька, не бросай меня, ладно? Ты…  Ты мне после отца самый близкий человек …
     Он опять уткнулся в грудь Василию, а тот стоял и водил лицом по его вязаной шапочке утирая собственные слезы.
     Они простились у метро на Петроградской.

     После того, что произошло в темном парке, Василием овладело совершенно новое чувство по отношению к Сергею. Он ощутил ответственность, какую испытывают за самого дорогого и близкого человека. Занимаясь чем-то, он вспоминал, что сейчас делает Сергей. Строя планы, не забывал подумать о том, как тот к этому отнесется. Василию давно не давала покоя изрядно потрепанная одежда парня, ему хотелось помочь, но он не знал, как предложить это, чтобы не обидеть ненароком. Для начала Василий купил ему CD плеер, который решил подарить к Пасхе.
     Накануне Великого четверга они  вместе пришли на исповедь. У Сергея она была первая, и накануне Василий долго растолковывал ему смысл каждой заповеди, посоветовав написать все грехи на бумажке, как он сделал когда-то сам.
     Окидывая перед исповедью взглядом прихожан, отец Павел несколько дольше задержал его на Василии. Наткнувшись на стоящего за его спиной Сергея, взгляд, как показалось Василию, выразил мимолетное удивление.
     Дождавшись очереди, Василий покаялся, добавив в конце:
     -Спаси Господи, батюшка, за наставления и епитимию. Поклоны все выполнил. Блудные помыслы все это время не тревожили.
      Самое приятное для Василия было то, что это было истинной правдой. Ни разу после того вечера в парке.
     -Причащайтесь, - обронил священник, прочитав разрешительную молитву.
     Отойдя в сторону, Василий наблюдал, как к аналою подошел Сережа, как протянул отцу Павлу бумажку, как тот внимательно читает ее, придирчиво что-то без конца выспрашивая...
     «Господи, помоги ему, - молился про себя Василий, чувствуя как по спине скатываются капли пота, - Помоги рабу Твоему Сергию, Господи…»
     Наконец, склоненную голову Сергея накрыла епитрахиль, и вот он, улыбаясь, идет к нему.
     -Ну, как? – тихонько спросил Василий.
     -Порядок... – прошептал Сергей.
     -С первой исповедью тебя, - проникновенно глядя в счастливые глаза Сергея, поздравил Василий.
     Сережа нащупал и благодарно пожал ему ладонь:
     -Спасибо тебе.
     На следующий день они вместе причастились, а спустя еще два дня, стояли на ночной Пасхальной службе. После пошли домой к Василию, где заранее был накрыт праздничный стол. 
     Так Сергей впервые переступил порог его дома. Спать они не ложились, просидев за столом до самого утра. 
     -Сережа, приходи ко мне когда захочешь, - сказал Василий, - Можешь хоть каждый день.
     -Не, а правда... Можно иногда придти позаниматься? Видик посмотреть? Мне все у тебя нравится! – говорил Сергей.
    Они расстались, когда за окном уже рассвело, условившись встретиться во вторник после занятий, чтобы навестить бабу Нину. Сергей уехал, воткнув наушники подаренного плеера, а Василий прилег, чтобы подремать оставшиеся до работы пару часов. Он не помнил, когда он был счастлив так, как в этот день и был ли вообще.
     «Во вторник увидимся…» - сладко подумал Василий, засыпая.
      Если бы он знал тогда, что готовит ему с таким нетерпением ожидаемый вторник. Если бы знал…

 

 

7.

 

     Сначала все было прекрасно. Они встретились у выхода из метро, купили подарок бабе Нине – теплый и мягкий пуховый платок. Василий хотел заплатить один, но Сергей неожиданно проявил настойчивость, сказав, что хочет внести свою лепту. Василий уступил, почувствовав искреннее желание, а не стремление соблюсти форму. 
     Они шагали по улице, как родные, спешащие на семейный праздник. Даже погода порадовала. Небо было по прежнему хмурым, но ударила оттепель, подул теплый ветер, и пожалуй, впервые в этом году почувствовалось приближение весны.
     Баба Нина радостно встретила их. Уже был накрыт стол, на котором среди домашних закусок стоял графинчик с неизменной наливочкой. 
     И тут все тоже сначала было прекрасно: радость встречи, обмен подарками. Баба Нина подарила им каждому ею самой связанные шерстяные носки, и по маленькой иконке Василия Исповедника и Сергия Радонежского. Потом сели за стол и опять не могли наговориться. Между делом пропускали по стопочке. 
     Василий расслабился, как никогда. Ему давно не было так хорошо. Казалось, Господь наградил его, наконец, тем, чего он был лишен в жизни – материнского внимания, тепла домашнего очага и отцовского чувства. Теперь у него все это было. И у бабы Нины было. И у Сергея было. У каждого было то, чего не хватало. И это объединяло их, таких разных по возрасту людей.
     А Василий все подливал себе и Сергею. Их веселье стало таким необузданным, что даже незрячая баба Нина почувствовала это и тихонько сказала:
     -Василек, а не много вам? Мне не жалко, но все хорошо, когда в меру. Я тебя не знала таким раньше. И Сережу напоил.
     -Баба Нина, милая! – воскликнул Василий, обнимая и целуя ее в морщинистую щеку, - Не беспокойся за нас. Нам просто сегодня хорошо. Верно, Сережа?
     -Ну! – поспешил подтвердить Сергей, - Честно, баб Нин, я уже Ваське говорил…
     -Да какой же он Васька? –  перебила его баба Нина, - Он же тебе в отцы годится.
     -Вот именно! После отца, после того, как его не стало, он мне самый близкий человек, баб Нин!
     -Путь зовет! – вмешался Василий, - Я ему разрешаю. Мы так договорились. Отец бывает один. А мы… Мы просто друзья. Самые близкие, между которыми не должно быть никаких дистанций. У него нет отца, у меня сына. Зато у каждого из нас есть настоящий верный друг. И никаких условностей! Давайте за это выпьем! 
     -Хватит, хватит, Василек, - мягко сказала баба Нина, - Хорошо, если все так. Гора с горой не сходится… Только выпивать хватит.
     -Баб Нин! За такое грех не выпить! – поддержал Василия Сергей, - Мы же вас любим! Вы для нас своя, родная!
     В глазах бабы Нины заблестели скупые слезы.
     -И впрямь, грех не выпить. Но давайте, мальчишки, по последней. Обещаете?
     -Слово, баба Нина! – твердо проговорил Василий, беря в руки графинчик - Вот. Уберите ее сами со стола. Давайте за нас, чтобы всегда у нас было так, как сейчас, еще долгие, долгие годы!
     Они чокнулись и с удовольствием выпили.

     Когда они вышли из гостеприимного дома, на улице уже смеркалось. Небо расчистилось и стало прохладнее. Весна как бы подразнила немного, и опять подул холодный ветер.
     -Эх, Сережа, доживем мы с тобой до весны или нет? Вот и Пасха прошла, а конца этой мерзлятине не видно.
     -Доживем!
     У метро Василий нарушил данное бабе Нине обещание и купил еще по две бутылки пива. Он терял самоконтроль. Ему было хорошо и хотелось только одного, чтобы это не прекращалось, чтобы стало еще лучше.
     -Сережа, пошли на острова, в парк, - предложил Василий.
     Они направились к Приморскому проспекту. 
     «А может, не надо?»-  промелькнула в сознании у Василия трезвая мысль, но тут же уступила место хмельному порыву нежности.
     «Любимый мой… Мой Сережа… Мы рядом… Мы вместе…»
     Приморский парк победы встретил их завыванием ветра в стволах высоких деревьев. На дорожках было пустынно и темно, лишь немного светлело от не растаявшего снега. 
     Они уселись на скамейку, стали пить пиво, смеялись. Потом играли в снежки и боролись, как дети, валяясь в мокром снегу. Вокруг не было ни души, только гудел ветер, да слышался скрип могучих стволов.
     -Мы с тобой одни… - проговорил Василий, прижимая Сергея к дереву. Лицо его было так близко, что Василий почувствовал дыхание.
     -Во всем парке? – отозвался Сергей.
     -Во всем мире.
     -Во всей вселенной…
     -А ты бы хотел, чтобы мы оказались одни во всей вселенной?
     -С тобой – да, - тихо и нежно ответил Сергей, и Василий почувствовал, как его руки сами обнимают Сережу все крепче, а губы уже как бы ощутили на расстоянии пьянящий аромат других губ…
     Но Сергей, неожиданно присев, выскользнул из объятий и побежал по      тропинке, смеясь и издавая воинственные возгласы. Василий кинулся следом.      Они выскочили на ту самую дорожку, идущую вдоль трамвайной линии. Сергей неожиданно остановился, Василий с разбегу налетел на него, не удержал равновесия, и они со смехом и воплями повалились в снег. Василий уже ничего не мог поделать с собой. Ощутив тело Сергея, он начал обнимать и прижимать его к себе. Однако тот изловчился и положил Василия на лопатки.
     -Сдаешься?!
     -Серега… Ну, ладно, все…
     -Нет, скажи, сдаешься?
     -Сдаюсь, сдаюсь…
     -То-то!
     Сергей встал и помог подняться Василию, отряхнув с себя и с него снег.
     -Силен… - протянул Василий, приходя в себя.
     -А ты думал! 
     Мимо прогремел трамвай, на мгновение выхватив из мрака фигуру Сергея с взлохмаченными волосами и съехавшей на затылок шапочкой. Его глаза смеялись и сверкали радостью.
     -Ну, что? Пойдем домой? – спросил Василий.
     Ему хотелось только одного – оказаться с Сергеем наедине. Что будет и как, уже не думалось. Ему уже вообще ни о чем не думалось… Он был весь - желание.
     -Только поссу, - ответил Сергей, и отвернувшись, расстегнул джинсы. 
     Василий услышал, как в снег ударила струя, а сделав несколько шагов и заглянув через плечо, увидел то, что жаждал увидеть.
     -Сережа…- прошептал он.
     Сергей потряс членом и спрятал его, поворачиваясь к Василию лицом.
     -Сережа… Я люблю тебя, - обнимая его, прошептал Василий.
     -Я тебя тоже, Васька, - просто ответил Сергей, обнимая в ответ.
     Их губы сомкнулись в нежном поцелуе, и руки Василия сами собой заскользили ниже. Его правая ладонь почувствовала упругую попку, а левая рука устремилась в не застегнутые еще джинсы, нащупав ТО САМОЕ. Нащупав так явственно, что ощутила даже крохотное влажное пятнышко на сатиновых трусах…
     Сергей вздрогнул, разом напрягся и сделал несколько шагов назад. 
     -Сережа…- прошептал Василий, моментально трезвея.
     -Так вот ты кто, оказывается, Божий человек, - проговорил Сергей тихо, но так, что у Василия похолодело внутри.
     -Сергей, Сережа! – он бросился к нему, хватая за плечо. 
     Но тот отдернул руку, повернулся спиной и побежал по дорожке.
     -Сережа, подожди! - воскликнул Василий, бросаясь следом.
     -Не прикасайся ко мне! – крикнул Сергей и побежал быстрее.
     Василий остановился, прислонился к дереву и начал медленно оседать на землю. Последнее, что он заметил, было лицо вагоновожатой проезжающего трамвая с вытаращенными на него глазами. Может быть, той самой…
     Он не знает, сколько просидел так. Прохожих не было, лишь гремели трамваи, да выл ветер. И ему вдруг тоже захотелось завыть. Завыть от горя, сотворенного им самим. Еще несколько часов назад у него было все, что делало жизнь осмысленной и счастливой. И вот он опять одинок. Одинок, как никогда прежде.
     Василий поднялся, когда почувствовал, что стала намокать одежда от подтаявшего под ним снега.

     Он не помнил, как дошел до дома. Дорога, застывшие лужи, грязь под ногами, обшарпанные стены домов, лица прохожих – все слилось в его глазах в однотонную серую массу. 
     Войдя, Василий снял ботинки, куртку, шапку, не раздеваясь лег на кровать поверх покрывала и провалился в бездонную пропасть.
     Проснулся он ночью. На часах было половина четвертого. Не хотелось ни есть, ни пить, ни спать. Он не мог найти в себе силы даже помолиться.  
     «Прости меня, Господи, грешного», - лишь произнес он мысленно, перекрестившись и не смея поднять глаз на иконы. 
     Василий  разделся, принял душ, разобрал постель и лег. Но сон не приходил. В голове мешались беспорядочные горькие мысли.
     «Васька, не бросай меня! Ты после смерти бати для меня самый близкий человек… Близкий… Вот он, этот близкий… Дрянь! Да что ты для него сделал? Ты помог ему реально хоть в чем-нибудь за все это время? Только себя ублажал… К Богу привел? Вот ему теперь Бог… Вася, он верит тебе. Отвечаешь теперь перед Господом, помни… Эх, баба Нина, баба Нина… Сережа… Бедный мой мальчик…»
     Василий ворочался с боку на бок, пребывая в полузабытьи, пока за окнами не забрезжил хмурый рассвет. Решив, что все равно не уснет, встал и начал собираться на работу.
     Он пришел слишком рано, но храм уже был открыт. Василий зашел внутрь и прошел в самый дальний угол к иконе Николая Чудотворца. Он долго стоял с поникшей головой, держа свечу в руке и повторяя про себя слова, которые повторял, когда пришел в храм самый первый  раз: «Боже, прости меня, грешного…»
     Догоревшая свеча обожгла пальцы. Василий взглянул на часы. Пора было идти. Он перекрестился и направился к выходу. В южном приделе началась служба, слышался голос чтеца. У двери Василий оглянулся, окинув взглядом немногочисленных прихожан, и … замер на месте.

     Исповедников в Светлую седмицу было мало, и ему сразу же бросилась в глаза фигура в мешковатой куртке. Сергей! 
     Исповедь принимал отец Павел.
     Не чувствуя под собой ног, с ощущением, что случилось непоправимое, Василий вышел из храма. Он машинально взял ключи, машинально открыл магазин, машинально снял сигнализацию, переоделся и сел за кассу.
     -Василий Петрович, вы здоровы? – заботливо поинтересовалась Ирина.
     -Спаси Господи, все в порядке. Не выспался малость, - ответил Василий.
     Он принимал деньги, отвечал на вопросы, показывал товар, сам внутренне вздрагивая от каждого звяканья колокольчика над дверью. Ему казалось, что вот сейчас, сию минуту войдет Сергей и… И что? 
     Но Сергей не вошел. 

     После обеда в магазине появился отец Павел. Легким кивком ответив на поклоны поднявшихся при его появлении Василия и Ирины, он скрылся за дверью подсобного помещения, спросив, полуобернувшись:
     -Вера Андреевна у себя?
     -Да, батюшка, - ответила Ирина.
     Пробыл он там недолго, и так же молча вышел, на ходу благословив подскочившую к нему покупательницу. 
     В том, что священник зашел к заведующей торговлей, не было ничего из ряда вон выходящего, но почему-то этот визит очень встревожил Василия. Он работал, ожидая каждую минуту сам не зная чего, но чего-то ужасного.
     Однако до конца дня ничего не случилось. Уходя домой в обычное для себя время, Вера Андреевна вежливо попрощалась, поинтересовавшись выручкой. Все было, как всегда. 
     «Нет. Не может быть, - успокаивал себя Василий, - Даже, если… Существует же все-таки тайна исповеди».
     Но тревога не проходила. Она не отпустила даже ночью, и забылся Василий только лишь с забрезжившим за окном рассветом.
     Все выяснилось на следующий день, когда придя утром на работу, он увидел у дверей магазина, помимо Ирины, Ольгу, молоденькую продавщицу из другой смены. Так получилось, что они все трое сошлись почти одновременно, и поздоровавшись, в недоумении уставились друг на друга.
     -Я ничего не понимаю, - округлила свои и без того круглые глаза Ольга, - С вами все в порядке?
     -А что с нами должно было произойти? – поинтересовалась Ирина.
     -Нет, но тогда я вообще ничего не понимаю. Вчера вечером мне позвонила Вера Андреевна и попросила поработать сегодня не в свою смену. А я с мамой уже договорилась на завтра, чтобы посидела с Олесей, так мне пришлось…
     -Наверное, Вера Андреевна сейчас сама внесет ясность, - перебил Василий, заметив приближающуюся заведующую.
     -Доброе утро, у кого ключи? – спросила та, подходя.
     Василий ответил на приветствие и завозился с замком.
     -Переполошились? Никакой ошибки, - услышал он за спиной, - Оленька, поработайте сегодня за кассой, Василий Петрович мне нужен.
     Все вошли в магазин. Василий снял сигнализацию и положил на кассу ключи. Женщины остались в зале, а они с Верой Андреевной прошли через подсобку и оказались в выгороженной тесной комнатке, служившей заведующей кабинетом.
     -Василий Петрович, - заговорила она, снимая пальто, - вы, вероятно, слышали, что у нас закрывается точка в подземном переходе у метро…
     Разговоры об этом ходили давно. Место было бойкое, и в желающих там торговать недостатка не было. Но всякий раз точку удавалось отстоять, и что вопрос решился таким образом, Василий слышал впервые.
     -Так вот, - продолжала Вера Андреевна, подходя к столу и не предлагая Василию ни присесть, ни раздеться, - как вы сами понимаете, неминуемо сокращение. Два продавца оказываются не у дел. Как это не прискорбно, но выбор пал в том числе на вас. Вы работаете у нас меньше, чем все остальные, и потом, согласитесь, не по-христиански было бы увольнять, скажем, Валентину Сергеевну, которая помогает дочери растить внуков и для которой это единственный доход при мизерной пенсии. Или ту же Олю, у которой маленький ребенок, и сомнительно, что ей будут где-то идти на такие уступки, как у нас. А вы работоспособный, относительно молодой еще человек, и вряд ли у вас возникнут проблемы с трудоустройством. К тому же, вы здесь единственный, кроме меня, кто обладает специальным образованием, а продавец – профессия востребованная.
     -Но, - попытался  возразить Василий, - скоро лето. Через месяц начнутся отпуска. Вы же помните, в прошлом году нам приходилось привлекать даже посторонних людей…
     -Василий Петрович, - мягко, но настойчиво перебила его заведующая, - у меня к вам, как к продавцу, нет ни малейших претензий, но вопрос решался не мной…
     -Тогда все ясно, - упавшим голосом обронил Василий.
     -Что же касается лично меня, - как бы не расслышав, продолжала Вера Андреевна, - то я постаралась сделать все от меня зависящее, чтобы это неожиданное для вас известие оказалось не таким чувствительным…
     Она достала из сейфа и протянула Василию заранее приготовленный конверт.
     -Здесь ваше полное жалование за последний месяц, хотя он еще не истек, и еще две такие же суммы: одна за неиспользованный отпуск, другая - в качестве материальной поддержки, выходного пособия, если хотите. Это все. Сейчас можете идти домой. Помощи Божией и ангела хранителя вам.
     Василий поклонился, взял конверт, и чтобы не встречаться с Ольгой и Ириной, направился к выходу через дверь, ведущую из подсобки на территорию.
     -Да, от храма вас никто не отлучает, - добавила ему вслед заведующая, как бы вспомнив что-то.
     Он прошел мимо храма и вышел на улицу. К воротам только что подъехал на машине отец Павел. Заметив краем глаза приближающегося Василия, он уткнулся в багажник. Василий прошел мимо, пересек улицу, и обернувшись, чтобы перекреститься на храм, поймал на себе косой брезгливый взгляд священника.
     «Ну, вот и все, - подумал Василий, - Все стало ясно…»
     Совершенно подавленный пришел он домой. Не хотелось ничего. В душе была полная пустота. Еще позавчера у него были близкие люди, работа, интерес к жизни, и – все. У него нет ничего, кроме этих холодных стен. У него нет теперь даже веры в тех, в кого он верил… А у Сережи, благодаря ему?
     Воспоминание о Сергее сдавило грудь. Ему вспомнилось, как лишь позавчера они сидели за столом у бабы Нины….
     «У него нет отца. У меня сына. Зато у каждого из нас есть настоящий верный друг… Лицемер! Неужели бы ты сделал такое с сыном, если бы он у тебя был? А баба Нина? Теперь ведь и она узнает, значит и с ней – все? Кто же у меня остался? Отец Сергий? Неужели и он такой же? Господи, только в тебе спасение! Ты, а не эти люди, ведешь церковь! Если бы было не так, Ты не потерпел бы! Ты бы сам не оставил от нее камня на камне…»


                             
8.

     Вечером в квартире Василия раздался телефонный звонок.
     -Петрович? Привет, это Костик.
     Изо всех приятелей по прежней жизни, этот парень был единственным, кто продолжал иногда звонить.  Василий не рубил концы, но его это тяготило, как напоминание о том, что хотелось забыть. Однако сейчас, убитый всем происшедшим, Василий обрадовался.
     -Привет, рад тебя слышать, котик.
     -Да ну?! – по голосу было слышно, что тот заулыбался, - Я думал, ты уже в монахи подался, а ты? Опять на мальчиков потянуло?
     -Да ладно тебе, просто обрадовался. Нельзя?
     -Почему? Петрович, со мной вообще все можно, ты же знаешь.
     -Хватит трепаться, котенок. Заехал бы лучше. Сто лет тебя не видел.
     -Нет, ты правда приглашаешь? 
     В голосе Костика звучало неподдельное удивление.
     -Да хоть сейчас. На стол накрывать?
     -Ну, тогда я еду. Мы к тебе с Паулиной приедем, можно?
     -Давайте. Жду.
     Василий положил трубку и пошел на кухню. В холодильнике было пустовато, но ради такого случая кое-что нашлось. К тому же, Костик никогда не являлся с пустыми руками по части спиртного. 
     Не тех он пригласил гостей. Василий прекрасно это понимал, но одному было невмоготу, а звонок оказался единственным. Никто другой не позвонил за целый день. Даже отец Даниил, которого Василий считал, если не другом, то, по крайней мере, неравнодушным к себе человеком.
     «Будь, что будет. Значит, другого ты не достоин», - сказал он сам себе, расставляя на столе тарелки.
     Гости не заставили себя долго ждать. Не прошло и часа, как зазвенел звонок, и на пороге предстал улыбающийся Костик.  Из-за  его плеча торчала голова худой и длинной Паулины, совсем молоденького пацана со смазливой мордашкой и абсолютно индифферентным взглядом.
     -Давненько не виделись, Петрович,- сказал Костик, - Ты все такой же вроде. Хотя нет, глаза какие-то другие стали. Да, Паулин?
     Пацан жеманно повел головой и закатил глазки, давая понять, что ему это безразлично.
     -Такой же, такой же, - кивнул Василий, чмокнув каждого в сложенные для поцелуя губки.
     «Горючего» ребята привезли с запасом. 
     -Чтобы потом не бегать и до утра хватило, - пояснил Костик, выставляя на стол три бутылки водки.
     -Сильны, герои, - усмехнулся Василий.
     Они уселись за стол, и Василий окунулся в привычную, когда-то почти постоянно царившую у него дома атмосферу хмельного застолья, переходящего в оргию. Опять все было знакомым и привычным. Те же мальчики, та же музыка, та же водка. Да и были ли вообще эти пять лет? И что было? Гуляй, душа! Забудь все обиды!
     Василий сидел, слушал восторженную болтовню ребят о похождениях на гей тусовках, как кто-то совокуплялся на пляже в Дюнах под аплодисменты собравшейся вокруг толпы, как кто-то, танцуя в клубе, разделся до трусов, а с него и трусы стянули под восторженный рев окружающих, тупо улыбался, а на душе становилось все омерзительнее. Он пил раз за разом, наливая себе по полной, он стремился, хотел захмелеть, но водка почему-то не брала его. Мутным взглядом он смотрел на ребят и горечь обиды душила его.
     «Как? Зачем? Почему мы такие?! Есть безрукие, безногие, глухие, слепые… У нас все на месте. Мы нормальные и даже красивые. А ведь мы тоже уроды. Самые настоящие уроды, только это не бросается в глаза. Хотя, глядя на Паулину, этого не скажешь. А ведь он тоже был когда-то младенцем. Он тоже улыбался солнцу и тянул ручонки к небу. И не Паулина он никакая, почти без признаков пола, а Павлик, Паша, Павел, о чем, наверное, уже забыли. Чему они радуются?  Чем восторгаются? Чем глушат свои чувства? Во что превращают то, что дано им для счастья? Сейчас им весело, но пройдет еще пять, десять лет и что их ждет? Давно ли я был таким же? Чем я жил все это время? С чем я остался?!»
     -Что-то ты какой-то не такой сегодня, Петрович, - глядя на него хмельными глазками, проговорил Костик.
     -Тебе кажется, - улыбнулся Василий, - Ты просто отвык от меня.
     -Возможно. А кто у нас сегодня с кем спит?
     -Я на своей постели, - твердо ответил Василий, и встав из-за стола, начал раскладывать им на кухне диван.
     Ребята многозначительно переглянулись, и Паулина опять закатил глазки.
     -Да, Петрович, - протянул Костик, - Все-таки потеряли мы тебя…
     Василий лежал один, плотно прикрыв двери в кухню и комнату. Временами его слуха достигал шум возни за стеной. Чтобы не слышать этого, он положил сверху на голову вторую подушку. Ему неприятно было происходящее там. Эти гости, эта попойка не успокоили, а наоборот, привели в еще большее уныние.
     Утром он проснулся с больной головой и сухостью во рту. Стремясь поскорее избавиться от ребят, соврал что-то про неотложные дела, и напоив кофе, выпроводил.

     Не хотелось ничего. Василий принял душ, включил кассету с духовными песнопениями и опять лег. Спать ему тоже не хотелось. Он просто лежал с закрытыми глазами, слушал музыку и испытывал желание забыться, уйти от этого жестокого и грязного мира, где царят лишь соблазны и сиюминутные удовольствия.  Музыка играла, проникая в душу, Василий постепенно успокаивался, и в конце концов, уснул.
     Проснулся он, когда за окном уже темнело. Ощутив сильный голод, доел последнее, что было в холодильнике, запив крепким чаем, и помолясь, вытащил из дальнего ящика свои рабочие документы. Трудовая и медицинские книжки, паспорт, военный билет, квалификационное свидетельство, диплом, еще ворох каких-то книжечек, справок. Зачем все это? За пять лет жизни при храме он успел отвыкнуть от формальностей.
     Василий сходил к Сенному рынку, где торговал газетный киоск, и купив несколько рекламных газет, приступил к поиску работы.
     Вера Андреевна оказалась права. Продавец - действительно была профессия востребованная. Однако там, где предлагались хорошие условия, требования предъявлялись тоже высокие. Василий вынужден был констатировать факт, что его время постепенно уходит, если уже не ушло. Опыт работы не ставился во главу угла. Стало требоваться другое, а у него не было ни знания иностранных языков, ни владения ПК, ни организаторских способностей, ни «желательного в.о.».  Но, самое неприятное, что он отметил, был возрастной ценз. Подавляющее число вакансии предлагалось соискателям строго до тридцати. 
     «Молодым везде у нас дорога, - горько усмехнулся Василий, - Стариков берем мы на учет…»
     Тем не менее, удалось выбрать кое-что, показавшееся привлекательным, и успокоенный, он лег спать с твердым намерением завтра же идти на собеседование. Василий чувствовал острую необходимость как можно скорее войти хотя бы в деловой ритм, чтобы окончательно не впасть в уныние, и был уверен, что Господь не оставит его.
     Женщина, встретившая Василия в отделе кадров универмага, как бы шагнула сквозь все последние годы из полузабытого советского прошлого. Седая, с собранными в пучок на затылке жидкими волосами и громоздкими очками на кончике носа, в строгом старомодном, изрядно уже обветшавшем, но чистом и отутюженном платье-костюме. Судя по возрасту, ей давно уже нужно было быть на пенсии, но она всем своим неприступным видом утверждала недопустимость даже такой мысли. 
     Женщина долго и придирчиво изучала документы. Листая трудовую книжку, задавала вопросы, уточняя фамилии директоров торгов и магазинов, буравя при этом Василия пристальным взглядом поверх очков. Причем, дважды нечаянно или умышленно, переврала их имена, и Василий вежливо поправил. Даже не забыла  заглянуть на последние страницы, куда в былое время заносились благодарности и поощрения.
     -Последняя запись об увольнении была сделана больше пяти лет назад. Чем вы занимались все это время? – спросила она, уставив на Василия проницательный взгляд.
     -Работал, - спокойно ответил он.
     -Где это вы работали?
     -Работал по специальности на договорных началах, - не меняя тона, вежливо сказал Василий.
     -Документально это не подтверждено. Почему я должна вам верить?
     -Ну, вы  же знаете, сейчас где угодно можно работать… - мягко и доверительно проговорил он, но реакция от такой перемены интонаций получилась с точностью до наоборот:
     -Вот и работали бы где угодно!
     В голосе женщины зазвучали металлические нотки, а взгляд наполнился гневом:
     -Я должна знать, кого принимаю на работу. Вы приходите в государственное учреждение. У нас тут не рынок!
     Выдохнув, точнее, почти выкрикнув последние слова, она остановилась, чтобы перевести дух.
     -Так где вы  работали все это время? – вновь спросила женщина.
     -На рынке, - твердо ответил Василий, тоже глядя ей  в глаза.
     Некоторое время они сидели молча, потом кадровичка аккуратно собрала в стопку все документы, и отдавая их Василию, проговорила, глядя в пол:
     -Мы известим вас о принятом решении.
     -Я должен что-то заполнить?
     -Я вам ответила – мы известим вас о своем решении, - ледяным тоном повторила она, погружаясь в чтение какой-то бумаги и показывая тем самым, что разговор окончен.
     «Интересно, каким образом она собирается меня известить, если не записала даже телефона? – подумал Василий, выходя из кабинета, - Или она обладает феноменальной памятью в ее почтенном возрасте?»
     Следующая организация, судя по объявлению, была коммерческой. Не имея прежде дела с таковыми, Василий направился туда, лелея надежду, что с новыми хозяевами жизни договориться будет легче. 
     Однако здесь разговор получился еще короче. Намакияженная не в меру, совсем молоденькая девица в резиновых джинсах и сапогах до колена на тончайших шпильках, собиралась куда-то выйти из кабинета, и наткнувшись в дверях на Василия, раздраженно спросила, окинув его оценивающим взглядом:
     -Что вам?
     -Я по объявлению. Вот тут написано…
     -Я сама как-нибудь знаю, что тут написано. Документы давайте!
     Она сделала шаг назад, давая возможность Василию войти в кабинет, и выхватила из рук протянутую им пачку документов.
     -Господи, - приговаривала она, раздраженно перелистывая их, - и идут, и идут целый день, кому не лень только… Что это?!
     Девица потрясла в воздухе медицинской книжкой.
     -Что видите, - пожал плечами Василий.
     -Отвечать надо, когда вас спрашивают! - визгливо взорвалась она, - Что я вижу?! Мне нужна - нового образца, со всеми анализами и печатями!
     -Ну, так я сделаю…
     -Вот сделаете, тогда и приходите!
     Она сунула документы ему в руки и пошла к двери, гремя на ходу ключами.
     -Пишешь, пишешь все,  растолковываешь, и ничего не читают или не соображают уже, - продолжала она ворчать во весь голос, не обращая внимания на проходящих по коридору людей, - Оформление по всей форме, гражданство, прописка, военный билет, трудовая и медицинские книжки…
     -Спасибо, что не ударили, - перебил Василий, и не прощаясь, пошел по коридору.
     -А у вас вообще нет шансов к нам устроиться! – крикнула ему вслед девица, - Продавцами  у нас работают молодые энергичные люди, а не в предпенсионном возрасте!
     Совершенно подавленный, Василий вышел на улицу, не зная, что делать дальше. Две неудачи подряд, после всего происшедшего, сломали его.      

     Машинально он дошел до метро. Проходя мимо ларька с шаурмой и ощутив голод, машинально купил и так же машинально начал жевать непрожаренное несвежее мясо.
     - Васька?! Ты, или не ты? – послышался хрипловатый и чем-то знакомый голос.
     Рядом с метро шумел импровизированный рынок – несколько рядов прилавков под навесом и ряд обшарпанных ларьков, который завершала такая же «Шашлычная». В одной из клеток стояла женщина с испитым лицом, отдаленно напоминавшая Людмилу, с которой он лет десять назад работал вместе, и которую очень быстро уволили за чрезмерную слабость к горячительным напиткам. Судя по всему, слабость за это время изрядно окрепла. Тем не менее, Людмила не унывала, а потертый полушубок и валенки шли ей даже больше, чем изящный халат. 
     -Привет, Людмила, - ответил Василий.
     Та окинула его взглядом:
     -Да. Изменился ты, однако.
     -Ты, зато, все такая же.
     -А что мне? - хохотнула она, - Меня что дави, что топи - без разницы. Только убить можно. Насмерть. Недобитая все равно вылезу. Ты чего здесь торчишь, как обкуренный?
     -Да так. Работу ищу, - уклончиво ответил Василий.
     -Работу? Ну, это к нам , - опять хохотнула Людка, - Вон в том ларьке место освободилось. Взяли одного козла, не торговал никогда в жизни, думал, наверное, что это, как два пальца об асфальт... Ну, недостача у него почти сорок тысяч. Хозяин ему – плати, а у него шаром кати по карманам. Пи..дят его прям вот тут, а он и не сопротивляется. Видать, и  впрямь ничего нет…
     -Место-то, правда, свободно? - перебил ее Василий.
     -Да ты что? На рынок пойдешь? – недоверчиво спросила Людка.
     -Пошел бы, если б взяли.
     Она опять внимательно оглядела его.
     -Да, сильно видать тебя приперло. А я ведь что про тебя слышала? - засмеялась она, - Что ты в попы подался…
     -Спросить насчет работы можешь? – опять мрачно перебил ее Василий.
     -Да сейчас… Нинка, где Мамед, не знаешь? – крикнула она продавщице, стоявшей напротив.
     -В шашлычной тусуется, где ж еще?
     -Глянь за товаром, я быстро…
     Людка исчезла за дверьми шашлычной. Василий стоял и ощущал на себе оценивающие взгляды торговок. 
     Рынок жил своей обычной жизнью. У входа разводили лохов наперсточники, рядом торговали, разложив на земле всякий хлам, некоторый явно вытащенный из помоек, потертые личности неопределенного возраста, шныряли по рядам курящие подростки, у крайнего ларька, где торговали в разлив, толпились алкаши.
     «Да, докатился ты, Василий, - мысленно сказал он сам себе, - Другого места тебе уже нет…»
     Из дверей шашлычной показалась Людка. Вслед за ней вышел плотный азербайджанец в короткой дубленке и норковой шапке. Он о чем-то спорил с ней, размахивая руками, а та бойко оправдывалась. Несколько раз во время этой перепалки азербайджанец бросил цепкий взгляд в сторону Василия, а потом исчез за дверью. Раздосадованная Людка направилась к своему прилавку. По дороге она подошла к Нинке, они о чем-то пошептались, после чего обе грязно выматерились вслух.
     -Уперся, баран е...чий, - сказала Людка, подходя и поднимая глаза на Василия, - Не берет он тебя! Говорит, работники ему нужны, а не интеллигенты. Да плюнь ты! На х… тебе усралась вся это е…атория?! Я сама - месяц доработаю, а деньги отдаст,  х… сюда больше выйду! Ты, вот что, Васька, телефончик мне свой черкани. На, вот, - она протянула обрывок газеты,- Людка поможет… Людка всем помогает. Ты помолись там за меня, старую грешницу, если и впрямь с попами дело имеешь…
     Василий записал телефон, попрощался и уныло поплелся к метро. Ехать еще куда-нибудь настроения не было.
     «Даже на рынке я не нужен»,- горько усмехнулся он.
     Василий спустился по эскалатору и втиснулся в вагон. Незаметно пролетело полдня, и в метро ощущалось приближение вечернего пика. 
     «А ведь я даже не исповедовался после всего происшедшего», - подумал вдруг Василий.
     Он вышел на Невский и направился к Казанскому собору. Погода неожиданно резко переменилась. Затянувшаяся зима последние дни все-таки начала сдавать свои позиции, а тут небо опять нахмурилось, и вновь повалил крупными хлопьями мокрый снег.
     Василий шел по чавкающей жиже, и не верилось даже,  что уже конец апреля. Ему не верилось и в то, что совсем недавно он был счастлив, ждал весны, солнца, радости, строил планы на лето. И вот - один миг, изменивший все…
     В Казанском соборе, где еще совсем недавно размещался музей, прихожан было мало. Даже не смотря на то, что правящий митрополит объявил его кафедральным, особого оживления церковной жизни здесь не еще наблюдалось, да и убранство пока еще было скудным. 
     -Исповедь будет сегодня? – поинтересовался Василий у женщины за свечным ящиком.
     -Обязательно, - ответила та, - У нас на каждой службе бывает.
     Василий кивнул, купил и расставил свечи. Ему вспомнилось, как не пускал его на первую исповедь этот его самый мерзкий грех, как он волновался, не мог рассказать своими словами, прибегал к записке, а сейчас не испытывал ни страха, ни неловкости. Кроме Божьего суда, он уже ничего и никого не боялся.
     Началась вечерняя служба.

     Вскоре из алтаря вышел еще один молодой священник и занял место у аналоя. Василий выслушал начальные молитвы и шагнул самым первым.     

     Батюшка беспристрастно выслушал его, не настаивая ни на каких подробностях, даже прервав Василия, когда он что-то упомянул ненароком. Наставления коснулись того, что Василий без благословения и необходимости взял на себя миссию духовного наставника, и был наказан Богом за гордыню.
     -Что же теперь делать, батюшка? 
     -Покаянный канон читайте и Михаилу архангелу - коротко ответил тот, - Причаститесь на Троицу, если все будет благополучно. И не тщеславьтесь в дальнейшем.
     Василий получил разрешительную молитву, достоял до конца службу и вышел в сгущающиеся сумерки. Снежный шквал прекратился, теперь с неба лил дождь вперемешку с редкими снежинками. 
     Неожиданно для себя, Василий вдруг пошел не к метро, а в противоположную сторону. 
     Вот скверик, где так часто они сидели с Сережей. В этот непогожий вечер он был абсолютно пуст. Василий разгреб снег и сел на лавочку. Ту самую. Именно в этом месте и в этот час они, как правило, встречались…
     Он сидел, понуро склонив голову, разглядывал снежное месиво на асфальте и ноги редких прохожих. Неожиданно его взгляд уперся в раздолбанные старые ботинки… Василий вздрогнул и поднял глаза. Перед ним стоял Сергей. Откуда он возник так неожиданно, Василий не знал, но это был он. Сергей стоял и молча смотрел на него. Такой же, как всегда, но взгляд… Этого взгляда Василий предпочел бы не видеть.
     -Сережа! 
     -Я тебя ненавижу, – тихо и членораздельно проговорил Сергей, повернулся и пошел прочь.
     -Подожди, Сережа! – Василий кинулся вслед, но Сергей опять побежал, как тогда, в парке. 
     На бегу он задел какую-то старуху, семенившую с сумкой. Та остановилась, и в буквальном разинув смысле рот, стала смотреть, что будет дальше. Они бежали друг за другом  по площади за Казанским собором. От кольца отправлялся троллейбус. Сергей, разбежавшись, подпрыгнул, и уцепившись за лестницу, ведущую на крышу, повис сзади. Троллейбус набирал скорость и Василий понял, что теперь ему его не догнать. 
     Он обернулся. Вокруг старухи уже собралось несколько прохожих, глядевших на него, и та им охотно что-то рассказывала. Василий отвернулся и пошел по направлению к набережной. Когда он свернул за угол, троллейбус уже заворачивал в переулок. Фигурка Сергея продолжала болтаться сзади. Он даже не повернул головы.
     «Я тебя ненавижу!» - продолжала звучать в сознании Василия, как плетью по щеке ударившая фраза.
     «Я тебя ненавижу….»



   
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

Теги: Геи , Религия
09 October 2014

Немного об авторе:

Литературное творчество - мое хобби. Побуждает желание поделиться пережитым и наболевшим в форме художественного произведения, чтобы не проявлять навязчивости и сентенциозности. Если хоть одному человеку это поможет разобраться в своих чувствах, что-то осмыслить или переосмыслить, на пути к тому, чтобы стать хоть чуточку счастливее, буду считать, ч... Подробнее

 Комментарии

Комментариев нет