- Какое красивое платье… Как я в нем хороша – она сделала шаг назад и поправила фату.

- Длинная фата, оборки, кружева – боже мой, - я великолепна!
Все такое белое, удивительно белое, даже чулочки, бюстгальтер и трусики – белые.

Она любовалась собой, то приближаясь, то отходя от зеркала, мерно покачивая кринолином.

Еще немного и… ее избранник придет за ней.

Тогда все будет хорошо. Нужно только переждать эти несколько минут.

Кто-то стучится в дверь.

- Привет, хорошо, что заглянул. Да нет, не скучаю. Ну конечно, ты не ошибся: жду его и любуюсь собой. А что, по-твоему, еще может делать невеста!
Ах, розы… Да, спасибо… Да-да, красное на белом – очень красиво.

***

Красное на белом… Красное на белом…

***

Она ломала розы и топтала их ногами. Застывшая, бледная, почти что мертвая, негнущимися пальцами обрывала лепестки, бросала их в окно на радость детворе.

Последний красный лепесток прилип к пальцу и никак не хотел отрываться. Тогда она закрыла глаза и слизнула его.

***

Она еще боролась с рвотными позывами, когда праздничный гомон проник в комнату и напомнил ей, что сейчас - ее свадьба, что за ней пришел влюбленный жених, и что сегодня, черт возьми, все будет хорошо.

Он вынес ее на руках и осторожно посадил в белый лимузин. Потом была регистрация в загсе с толпой веселых друзей. И много-много шампанского. И цветов.

Они возлагали букеты неизвестному герою, пили из пластиковых стаканчиков игристое вино в лесу и смеялись.

Наконец-то все случилось. Она была невестой и стала женой.

Она преодолела непреодолимое.

***

Она немного расслабилась.

Ее руки не дрожали, когда они подъезжали к ресторану.

Молодоженов ждали свекровь и мать с куском сдобы, который они должны были откусывать. Традиция…

Матери плакали от умиления.

Наклоняясь к караваю, она скользнула взглядом по серой фигуре отца, стоящего в отдалении, и вздрогнула.

Она знала, что он там будет, но все-таки оказалась не готова его видеть.

В разноцветном фейерверке ее счастья - отец, худой, бледный, нездоровый - выглядел нелепо. Как серое пятно.
Как пустое место.

- Папа, я уже замужем, все закончилось, - думала она, глядя на попытки своих неугомонных подруг вовлечь его в танец.

Он двигался смешно и неуклюже. Как кукла. Марионетка.

- Странно, что никто этого не замечает...

Она не была черствой или бессердечной и могла бы многое сказать своему отцу. И многое спросить.

Но не успела.

Поэтому сейчас она просто ждала.

- Мне нужно поговорить с тобой, - отец казался смешным в этом старом, мешковато висящем на нем синем костюме.

- Да, - она позволила вывести себя из шумного веселого ресторана в холодную февральскую муть.

- Ты даже не выпил за мое здоровье, - каркнула она, изображая смех.

Он молчал и зябко переступал с ноги на ногу.
Она смотрела на следы от его ботинок и радовалась, что они есть. Пока еще есть.

Она знала, что он заговорит об этом, и заранее съежилась.

Отец протянул тощую куриную руку, коснулся ее фаты:

- Ты красивая. Очень, – и отвернулся.

Она перестала сдерживаться.

Заплакала.
Присела на порог. Вспомнила…

***

Она стоит у зеркала, любуясь собой в белоснежной фате. Еще немного - и любимый заберет ее из этого ада.

Но отец, алкоголик и тиран, вошел раньше…

И вдруг – красное на белом. И еще - красное на белом. И еще. И еще…

Она не выдержала.

Любимый опоздал….

***

Потом… Этот гомон… И эти веселые люди…

Почему же никто не видит ее мертвого отца посреди комнаты?

Никто, кроме нее.

***

Она поняла тогда: дан еще один шанс. Но с условием. Что она поступит с отцом правильно.

И сейчас она, глядя на него, не знает, как правильно.

Она боится.

Она отчаянно боится ошибки.

За ее спиной гудит свадьба. Она сама - в белом платье и прозрачной фате. В руках белый скомканный платок.

Не успев подумать, она шепчет:

- Пап, прости, я, наверное… Папа!

А он уже уходит… Оборачивается, улыбаясь, машет ей рукой и исчезает в февральской метели…