1. Полоса ойкумены

– Эй там, на вышке! Не храпи, лавину стронешь.

Пожилой сторож, закутанный как торговка на масленицу, встрепенулся и стал испуганно озираться, водя для острастки охотничьим ружьишком. В вечерних сумерках у входа на пост замаячили два силуэта.

– Хто?

– Кто-кто... Альцгеймер собирает друзей, – засмеялся один из силуэтов мальчишеским голосом.

– Ась? Не слышу...

– Хрясь, мать твою. Ищи зубы, ветеран, гостинцы прикатили. Ну, как сдвиги?

– Сдвинешься тут с вами – старик узнал знакомый голос и проворно засеменил по ступенькам. – Цельный сантиметр за сутки, во!

«Сантиметр» сторож произнес со знанием дела, сделав ударение на второй слог и подняв указательный палец.

Это был дежурный обход с целью, как значилось в инструкции, «регистрации смещения верхних слоев почвы». Вообще-то, следовало прослушать грунты и замерить теодолитом сдвиг маячков, но день близился к закату, жидкость израсходована еще в обед, а на остальных участках картина особо не отличалась. Грунты последние два месяца смещались заметно быстрее и это не радовало. Для оценки гадкого явления каждый вечер приходилось замерять, как далеко съехали грунты и не сползает ли с ледяных вершин раздолбанный амбар с едой. Однако ж обходчики тоже люди и замерять ленились. Вместо этого они обычно записывали показания со слов наблюдателей – им за сутки видней. Заодно разносили пайки по постам слежения.

Сейсмолог Тима примостился на ступеньку и разложил на коленях внушительный полевой кейс с инструментом. Лязгая замками, достал оттуда журнал и сделал в нем отметку, поверив старику на слово. Леша, напарник, притулился рядом и поставил у ног бесформенный мешок с торчащей оттуда треногой теодолита и термосами под пищу. Вынув последний термос, он бережно разобрал его, доставая судки с едой. Затем покопался и извлек из глубин мешка наушники и эхолот, но проверять передумал и устало бросил все обратно. Движения его были методичны, размерены и сопровождались вздохами: Леша с любовью осматривал проделанное и убеждался, что это хорошо. Каждое последующее движение было размереннее предыдущего, а вздох глубже. Тиму такая неспешность бесила: Леша столь основательно готовился к работе, что на работу завода уже не оставалось.

Дед радостно выхватил судки и принялся радостно уплетать все содержимое подряд, не разбирая, где сливовое повидло, где килька в томате – все в один живот пойдет.

– Дед, а дед…

– У-у, – не отрываясь отозвался сторож.

– Ты когда маленьким был, о чем мечтал?

– Бу-нгу-нгу, – сердито забормотал дед набитым ртом.

– Понятно. А я о вечной молодости мечтал.

– Это зачем еще? – изумился дед, не отрываясь от жестянки.

– Мне мама такую жизнь наобещала, когда на поверхность выйдем. Всего, говорит, навалом будет. А выживут мало кто, вот радость. И вечная молодость в придачу.

– Это она шутейно. Мамки дитям чего не набрешут, чтоб не ревели. Нам вона тоже всю жисть то одно обещали, то наоборот. А вместо этого – как бабахнет…

– Вот как... А я мечтал, что меня дедом никто не назовет.

– Не боись. Не успеют.

После ядерно-астероидной катастрофы немногие выжившие долго боялись вылезать из убежищ. Когда же стало совсем невмоготу, вылезли и пожалели: на поверхности оказалось совсем туго. Пригодной для заселения территории осталось всего ничего, да и та по правде сказать никуда не годилась. Один лишь отрог корягообразной, раздолбанной чудовищными ударами планеты был опоясан полоской оксисферы – воздуха из смеси спиртов, эфиров и кислорода. Там и селились, располагая утлые свои жилища по крутым склонам гор – ниже ядовито-оранжевых облаков, где во мраке свирепствовали ледяные ураганы, но выше подножий, укутанных горячим туманом химикатных испарений. Имелось два более-менее постоянных селения – городок Счастливоспасск и хуторок Нечаянновыживск. Люди делились на Вылезших и Выползших – первые, ядро будущих цивилизаций и средоточие разума, вторые просто выползли / повезло незнамо зачем. И все бы хорошо – выжили кому суждено было выжить, выползли кому суждено было выползти, но без проблем как известно человечеству нельзя, иначе оно испортится и придет к катастрофе. Итак, главной проблемой было постоянное сползание почв: земля под ногами, если можно так назвать спрессованный пепел, беспрестанно смещалась вниз, скользя влажной своей основой подобно леднику по спекшимся до зеркального блеска нижним слоям. Вместе с нею сползали и поселения, крупные и мелкие, постоянно рискуя оказаться в опасной близости к смрадным пучинам, где гибло все / даже железо. Поэтому людям то и дело приходилось карабкаться обратно вверх, перенося хлипкие свои домики выше, по мере сползания к скопищу ядовитых жиж. Почва вскоре снова сползала, жители снова перебирались выше, и так бесконечно.

Ух ты как хорошо – воскликнет современник. – Как хорошо когда нас мало!

Хорошо-то оно хорошо, да не очень.

Не бывает так чтобы все хорошо. Не по-нашему это.

Люди жили, земля все ползла, а с нею поступали и припасы и это было уже похоже на вечность.

Все течет, все сползает, сверху понятно вниз. Туда, на самое дно, сбегались все стоки планеты, разливаясь по ее поверхности цепью смердящих душным дыханием озер. Эти конденсатные низины у подножий гор кто-то метко назвал Пролежностью – вместо мирового океана образовался единый смердючий отстойник, из которого тут и там торчали острые шпили вулканических сопок. Поверхность планеты была залита смесью сероводорода и прочей едкой дряни, одного этиленгликоля было достаточно, чтобы трижды (по некоторым утверждениям – четырежды) сгубить выжившее человечество, если б оно туда провалилось, не говоря уж о вездесущих аммиачных парах. Иногда вся эта масса принималась бурлить под напором придонных газов и на поверхность, словно в густом бульоне, всплывали полураспавшиеся остовы конструкций, напоминавшие скелеты механических тварей – страх и трепет овладевал теми кто это видел и особенно теми кто про это слышал.

Однако ж феномен сползания нес в себе не только сизифовы докуки: время от времени сползающие грунты приносили с собой то, что называлось припасами – всевозможное барахло, заныканное прошлыми поколениями в жутких количествах на случай какой-нибудь вселенской беды. Припасы выныривали в буквальном смысле из-под земли, принесенные в толщах сползающих ледников. Те, кто припасал, видимо очень ждали этой беды, рассчитывая пожить за семерых. Но, как это часто случается, им-то отвести душу не довелось. А те, кто действительно выжил, особо не перебирали и харчевались тем, что сверху скатится. Это были вещи съедобные и, чаще, не очень, необходимые и (в основном) бесполезные, они появлялись совершенно неожиданно откуда-то с морозных вершин, куда забраться не было никакой возможности. Там, в непролазных далях, под шапкой кислотных льдов в отсутствии кислорода, запасов этих оставалось, судя по неубывающему потоку, бессчетно – и люди жили ими, хоть Выжившие хоть Вылезшие, не заботясь, по крайней мере, о пропитании. В последний раз принесло залежи какого-то военного склада – особенно порадовала гигантская партия ********

Жизнь текла себе 123456789

И было так тридцать лет и три года.

Потом конечно полегчало.

Тима всего этого не помнил. Он был еще совсем маленьким розовощеким пупсиком, как их рисуют на упаковках детского питания, когда оказался в числе успевших скрыться за дверями глубокого сверхукрепленного бункера, спасся незнамо зачем и повзрослевши вышел со всеми на поверхность. Тогда, сидя у мамы на руках, он боялся только, чтобы не раздавили любимую двуглавую погремушку на резинке с триколором (Тима так и вырос со стойкой ассоциацией триколора с погремушкой). Больше всего запомнился немыслимый шум – то в отчаянии пытались прорваться в бункер опоздавшие к закрытию. Собственно, бункер вместил бы значительно больше народу, но кто-то не то со страху, не то по незнанию, а может из непростительного любопытства – народ-то у нас не злой, знаете наверно, только загадочный очень – нажал на кнопку экстренной герметизации и кое-кому фатально не повезло. Бездушная советская система сработала без сбоев, многотонные створы титановых дверей медленно и необратимо поползли навстречу друг другу, разрубая навеки время и пространство, разрывая деловые связи и служебные наработки, хороня надежды и чаяния миллионов на мир во всем мире, и наконец разгораживая мир на две неодинаково удачливые половины. А попутно еще кроша кости и сплющивая некогда объемистые тела до толщины конского волоса.

Все тогда разделилось на «здесь у нас» – внутри бункера, и «там у них» – на поверхности. Тщетно бились немощные ручонки снаружи, напрасно разбивались в кровь лица о раскаленную металлическую обшивку, спекшиеся губы впустую шептали молитвы – засевшие внутри надежно заперлись и впускать лишних едоков ни за что не желали. Народ многострадальной некогда сверхдержавы вспомнил давно забытое чувство локтя – пробивались до последнего, кусались до смерти, так что зубы застревали в телах жертв и колени ломались о чугунные затылки. Сквернословие с обеих сторон супернадежной двери стояло немыслимое, временами перекрывая грохот термоядерных взрывов и падающих с небес огненных болидов: те, кто успел проскочить вовнутрь, не стесняясь в выражениях – а чего уже стесняться – доказывали свою правоту тем снаружи, кому крупно не повезло и по всему видать, никогда уже не повезет.

– Откройте, умоляю!

– Зае-е-е-ло – слышался мерзкий блеющий смех изнутри. Те, кто успел, капитально обосновались внутри бункера и делиться маленьким своим счастьем не желали ни в какую.

– Ты вабшэ чалавэк да? – разорялось по ту сторону лицо характерной национальности, – аткривай, сабака!

Снаружи, надо полагать, припекало.

– Оу май-гад, битте, жёвупри! Оупен плиз! – вторил лицу стонущий голос неопределенного пола с приятным европейским акцентом, – Льюди фы или кому?

- Та пишов вы, падло нэруське – слышался ответ.

Наконец снаружи поутихло, а внутри зашлись совсем уж непристойным смехом. Запершиеся понемногу освоились в непривычной обстановке, смирились с неизбежным и, преодолев некоторые хозяйственные разногласия, стали перебрасываться циничными шуточками. И долго так шутили, пока во внешнем мире не грохнуло так, что в бункере во всех помещениях и коридорах настала тьма, во тьме той посыпались куски камней и арматуры – и смолкло все вокруг. Мертвецкая тишина ледяным панцирем сковала мглу и люди в ужасе. А может, просто оглохли все.

В момент катастрофы, закипев от сотен термоядерных взрывов и содрогаясь под градом астероидов, что посыпались вдруг огненным потоком с небес, планету многократно смяло, вспучило, раздуло и сплющило, как пластилиновую фигурку в мультфильме про ворону. В результате серии тектонических пертурбаций Земля утратила свою и без того не идеальную форму, и на фоне окружающих небесных тел стала выглядеть несколько своеобразно, можно даже сказать, вызывающе. Некоторое время она напоминала гигантскую молекулу воды, в виде трех слипшихся сфер, но со временем одна из них под влиянием тяготения к Солнцу здорово вытянулась, в результате чего вся конструкция, если смотреть в профиль, приняла довольно неприличную форму. Ось Земли многократно перекувыркнулась и улеглась наконец в относительно устойчивом положении, центр тяжести нашел себе место на самом краешке, и в таком непотребном виде конструкция сия покатилась подобно Венере на боку, будучи всегда обращенной к Солнцу одним своим (нетрудно догадаться, каким) концом. Солнце же будто огородилось непроницаемой завесой от срамного зрелища и даже соседние планеты отдалились от нее на максимально дозволенное законами гравитации расстояние.

Вода выпарилась и всю атмосферу сдуло к чертовой маме, потом правда из недр планеты вырвалось столько смрадного чада, что новый покров не только компенсировал утрату прежнего, но и про запас укутал землю многослойной паранджой, а миллиарды тонн пыли висели, как хлопья в бутылке старого пива. Они на долгие годы перекрыли доступ полезным для жизни лучам, никак однако не препятствуя вредным. Угарная шапка из вулканических газов оказалась столь плотной, что сквозь нее ничего хорошего пробиться уже не могло и даже крупные небесные тела, странным образом зачастившие на Землю после катастрофы, сгорали на полпути. Небо заволокло шубой перенасыщенных дейтерием облаков, которые в моменты интенсификации космических излучений приобретали мертвецки синюшный оттенок, и тогда жуткие сполохи самых нервирующих расцветок мерцали то и дело в удушливой ржаво-фиолетовой мгле. В пики солнечной активности, о которых догадаться можно было по интенсивному свечению облаков, испарения становились особенно невыносимыми и края горизонта приобретали совсем уж нездоровый масляно-радужный оттенок. Поначалу корка Земли размягчилась, рельеф изгладился; исчезли океанские впадины и горы, низменности и возвышенности, холмы и овраги. Некоторое время остывающая асфальтовая пустыня оставалась идеально ровной, но со временем в местах прорыва магмы повыскакивали как прыщи на девичьей морде многочисленные вулканические жерла, образуя повсюду невысокие сопки с острыми верхушками, внизу которых осаждался конденсат. В результате поверхность Земли, если смотреть из космоса, как мы привыкли, напоминала фрикадельку, побывавшую в кипящем масле.

Затем последовала ядерная зима, перехлестнувшая самые мрачные прогнозы самых пессимистически настроенных фантастов. Было и предсказанное закипание ядра Земли и встряска геологического фона и конечно полное испарение биомассы. После чего, как и полагается, наступила ядерная весна. Ученые (а таковым отныне можно считать любого грамотного человека) с ужасом ожидали ядерного лета. Выжить в катастрофе повезло тем, кто по воле случая оказался в бункерах. Народу на земле осталось от силы тыщонка-другая, страшнее всего пришлось конечно тем, кому всегда легче всех приходилось, здесь вы угадали, а так им все и надо, а те что остались, совершенно правильно, позавидовали мертвым, и здесь в корень верно вы мыслите. Что стало с живностью – сказать страшно: вся как есть передохла.

И не было больше жизни и не было больше смерти, лишь злобные духи носились над всем этим безобразием.

Хм – резонно заметите вы – хмммм. Как же кто-то вообще выжил, когда с Планетой такая петрушка? Когда переколбасило ее всю к чертовой матери, когда раздолбало все к едрени-фене и вообще, такие дела кругом, а они значит что – выжили, значит?

Ну да, – ответит вам любой умный интеллигент. – Просто на совесть смастырили, вот.

И еще очень глубоко забурились, очень.

– А как же эти? – забеспокоитесь вы. Неужели тоже того...?

Не беспокойтесь. И эти тоже.

– И главное, главное! Цвет нации – сохранился ли? Уберегся ли кто?

Вздохните спокойно: На этот раз никто.

Время шло и Земля потихоньку залечивала свои раны. На поверхности проклюнулись первые робкие ростки папоротниковых и тут же подавили все прочие формы растительной жизни. В редких водоемах прочно обосновались невидимые студенистые водоросли, появившиеся в результате скрещивания хищных растений, ядовитых пней-капканов и медуз-живоглотов. Стала выползать первая живность – глисты, тараканы, тифозные вши и влагалищные блохи, а еще семиметровые трупные солитеры, при заботливом отношении достигавшие двадцати метров. Все новые пространства отвоевывали себе летающие невидимые / кровососущие пауки и всеядные муравьи-скороходы, между ними были отмечены случаи скрещивания и это беспокоило. Кстати в животном мире наибольшую тревогу вызывали признаки взаимной симпатии гигантских крыс и саблезубых ворон.

В бункере выросло уже второе поколение детей с лицами бледно-зеленого цвета, никогда не видевших солнца, растения-мутанты и животные-микроцефалы, способные обходиться без целых участков мозга и ЦНС. Появилась новая субкультура межличностных отношений и невиданные доселе сорта растений. Внутри бункера были созданы все условия длительного существования. В специальных отсеках меж бункеров пыхтели очистители воздуха, выделяя необходимый для проживания кислород. Мощные регенераторы в третьем отсеке денно и нощно коптили, перерабатывая отходы жизнедеятельности в съедобную при определенных условиях еду. Не обходилось конечно без некоторой штурмовщины, определенной фальсификации и известного очковтирательства. Случалось, в погоне за отчетностью выдавалось не до конца восстановленная еда, подавался не вполне очищенный воздух, а в ряде случаев и плохо замаскированный брак.

Так, из записей столового журнала мы узнаем, что некто по фамилии Елда выдавал гражданам не еду а черти что а еду же подъедал сам запершись в сортире. Все чаще набивши друг другу брюхо недорегенератом люди оказывались в лазарете где их лечили некачественной зеленкой, а марганцовку с перекисью давно уже злоупотребили самым что ни на есть нецелевым образом. Закрывшись в сортире врачи с медсестрами во восполнение учащенного дыхания потребляли необходимые медикаменты на производство кислорода.

Но всему хорошему когда-то приходит конец. Это только плохому конец не приходит а уж хорошему будьте уверены – придет обязательно, зачастую еще не начавшись, здесь возражений полагаю ни у кого не возникнет. Системы жизнеобеспечения отчаянно барахлили. Системы очистки воздуха вместо кислорода пованивали неприличным газом, а люди все чаще грызлись по пустякам. То обед спалят, то с водой перебои, а то бывало и воздух на всю ночь отключат. А то пошла мода в чужие биотуалеты подкладывать – и нет бы что-то хорошее подкладывали, так понятно что наложат. Пища все чаще попахивала тем из чего ее готовили, а по два восемьдесят так вообще отпускалась наполовину регенерированной, с этими, ну знаете наверно, с точечками такими по всей массе. В то же время сильно разжирели крысы, тараканы и повара Тридцать лет не было в бункере толстых а тут как сдурели.

В остальном же законы социального развития остались неизменными – в нижних холодных сырых трюмах прозябали трудяги, сверху по ним ползали тешась немногими прелестями подземной жизни столоначальники – в общем все как до так и после и пребудет вовеки, чтоб вы не надеялись. Тонким слоем баклажанной икры между ними была размазана неистребимая интеллигенция, брюзжащая техническая и стонущая творческая; те умудрялись выгребать и от первых и от вторых.

Сложившаяся система взаимоотношений все чаще давала сбои, Кругозор граждан отчаянно сужался

А их моральные ориентиры все чаще оказывались там, куда и смотреть тошно. Молодые поколения совершенно не хотели учиться у старших, читали что попало, и из этого не лучшего, сочиненного кстати тоже старшими, отбирали ну самое непотребное. Естественный износ, людская безалаберность и преступное благодушие берут свое – и выползать однажды пришлось.

**************

Не стану излагать в скучных подробностях все произошедшие с нашей несчастной Землей процессы, это сложное описание займет не один том и вызовет немало дискуссий в научном мире, а это нам совсем ни к чему. Главное, не пытайтесь воспроизвести их в домашних условиях, это будет выглядеть глуповато, сам не раз пробовал. Попытки смоделировать прошлое (а мы заглядываем в будущее как будто оно прошлое) тем и отличаются от моделирования будущего, что экспериментатора проще поймать на вранье, а такое не всякому по нраву. Оставим это дело на совести научных фантастов и / ученых-любителей и профессиональных уфологов.

Скажу только – касательно последствий наши ученые не ошиблись в прогнозах, увы – и не надо иронии. Некоторые ученые, чтоб вы знали, на весь мир знамениты не только своими точными предсказаниями но и тем что они зачастую сбываются – а ведь мало еще чтобы прогноз был правильным, мало чтобы он сбылся, надо чтоб он сбылся как предсказано а не иным каким образом, чтобы события не приняли как обычно какого-нибудь прямо противоположного направления – проще говоря, прогноз должен попасть в точку, а это трудно, чтобы в самую точку, тут вообще куда-нибудь попади попробуй своим правильным прогнозом, а наши ученые попадали, и не раз.

Теперь что получается – если все прогнозы процедить сквозь сито времени и из горы правильных прогнозов выцедить сбывшиеся, а из сбывшихся – сбывшиеся как предсказано, то полученный остаток и будет той незримой горсткой золотого песка, ради которой крутится-вертится земля и все еще дышит разумное человечества, ради которой запущены и функционируют миллионы голов и тел во всем мире. Точно так человек перемалывает тонны добра, чтобы жила его золотая голова, пусть даже ничего путного из нее никогда не выйдет – однако ж тонны еды и горы отходов не пропали зря, а все это время кормили голову, которая есть венец человеческого тела, которое трудится неустанно для прокорма своего венца.

Если же поступить по-умному да помножить эту золотую горстку трехкратно а лучше сразу десятикратно на то что не сбылось по независящим от нас причинам да добавить туда в смелых пропорциях все что еще сбудется, а сбудется оно непременно, стоит лишь постараться – то на выходе получится такая куча истинной правды, подтвержденной временем, что нам позавидует любой центр прогнозов, у которого такой кучи нет, и как результат станем мы монопольными обладателями истинной правды, наперед предсказанной и неоднократно потом сбывшейся благодаря нашим же усилиям, что подтвердит нашу неколебимую вовеки правоту во всем чего бы ни коснулись наши ранее сделанные прогнозы.

А неколебимая правота, друзья – такое оружие которое даст возможность что угодно как угодно аргументировать, тыкая врага в эту кучу поганой харей до полного отпадения у него сомнений касаемо истинности предсказанной нами правды. Чем собственно наши партнеры и занимаются непрестанно / пока мяч на их стороне.

*******************

ЯДЕРНАЯ ВЕСНА

Случилась вся эта история на нашей с вами планете в недалеком будущем. То бишь, случится еще, если не случится ничего другого, а поскольку другого случиться может черт знает сколько всего, то и расстраиваться тут особо нечего. Вопросы связи времен и предопределения, фатализма и сбываемости предсказаний именно в силу их предсказанности до сих пор вызывают острейшие дискуссии в научных и не только кругах ученых, доходя порой до потасовок и мордобоя с применением профессионального сленга, травмирующих предметов и несмываемых жидкостей.

Перед самым Концом Истории и незадолго до описываемых далее событий, на берегу не то Оби не то Енисея, где-то между Салехардом и Норильском, где до этого уже пропали две экспедиции, геологи наткнулись на целое скопище подземных бункеров, связанных между собою разветвленной сетью подземных коридоров, многоярусных хранилищ, штреков и шахт, которые, по рассказам аборигенов, были построены лет сто назад во исполнение секретной программы № 159-прил. еще во времена позднего Сталина – раннего Хрущева, опасаясь войны с братским Китаем. Наши же геологи году эдак в 2049 искали самоцветы, металлолом и прочую полезную всячину, необходимую нашей развивающейся стране для отоваривания пособий трудящимся иждивенцам, а наткнулись на вот это вот. Спустились вглубь, подивились масштабам, замыслов громадью, посмеялись над убогим бытом пропащих советских поколений, выпили не чокаясь за светлое будущее человечества и прикинули промежду делом заснять фильмец об идеологической психопатии кровавых режимов, может купит кто на Западе. По ходу расколупали еще дюжину курганов и скотомогильников, в силу научного зуда (ведь если зуд оправдается, то можно будет рассчитывать на приличную международную премию, которой хватит на билет в приличную страну, и такое бывало). Ошивавшиеся по месту раскопочных работ селькупы, юкагиры и прочие нанайцы тщетно предупреждали ничего не трогать, да разве науку остановишь. Геолог, как и любой ученый с образованием – судебный пристав, например – и сам себе ответить не может, что ему нужно, зачем ищет, где не терял и роет, где не закапывал. А ни зачем, работа такая. Да и начальство требует. Закончив ковыряться, геологи набили вещмешки трофеями помельче, побросали затупившийся инструмент, закурили. И со смехом вспомнили, как в детстве искали клады, а находили кучки добра собачьего – может оттуда он корнями, этот зуд (не из кучек, понятное дело, а из детства). Эх, не к добру они тогда смеялись. Ух и ах, не зря наш прозорливый народ, многое предвидевший и по сей день весьма сообразительный, не советовал себе с утра смеяться. Утро добрым не бывает, говорят старожилы, а некоторые считают, что смеяться вообще нельзя – но это уж, заметим, фанатизм и перестраховщина, тоже свойственные нашему народу в минуты тягостных раздумий. Потому что далее события развивались самым что ни на есть препаскуднейшим образом. Может, так бы им и надо, черным этим геологам-археологам, неча лазить куда попало, когда другие задачи мудрым народом поставлены, а все ж и геологов жалко.

Подвело их незнание истории. А еще пожалуй вечная наша тяжелая жизнь полная лишений  и чего там еще, необустроенность в форме в данном случае слабого контакта между верхними эшелонами власти и нижними эшелонами народонаселения. В те времена стародавние незапамятные, при безвредном еще Горбачеве, в тех же местах пропало две экспедиции. Первая, состоящая из матерых полярников, один их которых, самый грамотный, был воспитан на антарктической станции в коллективе специально обученных пингвинов (известный нам по одноименной книге с картинками «У нас в Антарктике» написанной в Переделкино), ушла на поиски полезных ископаемых, очень нашей стране необходимых для победного шествия по странам и континентам.

На третий день после высадки с вертолета польза от полярников кончилась. Вместо ископаемых попер всякий информационный мусор типа «спасите-помогите», вычищавшийся цензурой, потом малодушные вопли о помощи приобрели идеологически провокационный оттенок, сквозили антисоветские проклятия и угрозы пожаловаться куда-то там по правам человека, ну а уж когда пришло сообщение о планируемой измене Родине при помощи надувных матрасов (цензура прозевала), то в Геологоуправлении приказали никаких больше сообщений не принимать – тоже мне челюскинцы, пускай сперва прочухаются. Благо, спирту им во исполнение печально известного Указа выдали всего ничего, втихаря заменив его формалином.

А сообщений и так не было больше. Будто померли все, а может так оно и было. Никто, включая компетентные органы, ровным счетом ничего не понял, нервов добавляла и гадостная возня на международной арене. Мировое сообщество недоумевало и негодовало, вражеская разведка разводила руками, кивая на невозможность работать, партия с правительством переругивались и делали оргвыводы. Где это интересно секретная информация, столь необходимая человечеству? – недоумевала вражеская разведка. И куда это делись полярники, отправившиеся за столь необходимой человечеству секретной информацией? – негодовало прогрессивное мировое сообщество. «Да шо ж эта ёптыть чесслово мать-перемать» – возмущалась партия с правительством в лице достойнейших ее деятелей, четырежды героев труда и полных кавалеров ордена Служебного мужества. По миру поползли нехорошие слухи, а в прессу просочились разноречивые точные данные об открытии в гребаной России чего-то секретного, что сразу конечно то ли просрали, то ли продали неясно кому. Страна вмиг наводнилась агентами и резидентами, шпионами и масонами. Купцы и гонцы ринулись к нашим незыблемым рубежам, парализовав работу Интуриста, ЖЭКов, ДЭЗов и Дирекций по обслуживанию иностранных представительств. Молоденькие сотрудницы паспортных столов и таможенных пунктов под напором финансово мотивированных иноземцев, утратили идентификацию и стали массово покидать родные леса и озера. И только население временно оставались в неведении, что объясняется известной секретностью и определенным разгильдяйством в отдельных средствах массовой информации.

Но тщетными были усилия друзей и потуги врагов нашей страны, засевших в кремлевских палатах – экспедиция как растворилась. И где она, знал один лишь человек в стране, тов. Богоявленский Наум Израилевич, завсектором служебного досуга Геологоуправления, ветеран масскульта и профессиональный затейник. Приблизительно знал, в общем и кое-что – но на фоне незнающих вообще знать кое-что уже что-то, а если некая доля этого кое-чего более-менее достоверна, то это, согласитесь, уже нечто. Наум Израилевич как учитель математики по образованию лучше нас с вами представлял, что такое нечто и сколько из него можно извлечь путем нехитрых калькуляций. В секретных кругах он был широко известен своим умением превращать большие проблемы во множество мелких и наоборот. Еще он умел на трех пальцах объяснять необъяснимые вещи, так что слушателям становилось неудобно за свою сообразительность. «Ну кто бы мог подумать!» – восклицали немногие, кто поумней. «Так я и знал!» – восклицали остальные. И те и другие Наума Израилевича тихо ненавидели, но куда деваться, если на свете так много еще необъяснимого, а Наум Израилевич один, и кстати очень хорошо что один, двух таких никакой стране не выдержать, что мы собственно и наблюдаем на примере нашей. Звонят, например, из самого-самого Центра. Скажем, на предмет научного обоснования проекта. Проект, допустим, уже давно профинансирован и забыт, но вопросы остались.

– Давайте ваш проект, – живо откликался Наум Израилевич – я вам щас все обосную.

– Обосновать мы и сами что хошь могём, – сердился Центр. – Нам бы разобраться...

И разбирались, конечно, чего там сложного.

Сектор досуга при Геологоуправлении конечно же именовался так иносказательно, сугубо в целях секретности. Все прекрасно знали, что это за отдел и досуг предпочитали проводить в других местах, в кабинет масскульта заглядывая исключительно по нужде. Туда поступала зашифрованная информация обо всем важном в советской геологии; поступающие сведения еще раз перешифровывали, чтобы никто ничего не понял, опечатывали и пломбировали. Потом долго не могли расшифровать, пока искали виноватых, информация куда-то пропадала и обнаруживалась спустя много лет, изрядно попользованная. «Шерше марше» – ищи покупателя, как говорят знатоки про потайные закрома и загадочные кладези нашей Родины. Известно, что если у нас что убыло, так уж никому не прибудет; если пропало, так искать это бесполезно. Иностранцам конечно проще – рано или поздно, в той или иной форме, на тех или иных правовых основаниях, все пропавшее в России обязательно отыщется у них. Во всяком случае, не раз так бывало и, надо полагать, неоднократно еще так будет. Остается только запастись терпением и однажды мы все узнаем и вынесем этому явлению свой суровый приговор. И пусть язвят недоброжелатели, мол нет такой крепости, которой не продали бы наши силовики. Мы-то с вами знаем, что за международное благоденствие и прочный мир на земле чего только не учудишь, мы на любые жертвы готовы, лишь бы кому надо было хорошо.

Вот и сегодня Наум Израилевич принял из шифровального отдела информацию, позвонил знакомой шифровальщице Нинке, чтобы не портить зрение ее каракулями, та ему все объяснила, еще сказала чтобы слово в третьей строке не читали а в четвертой наоборот, еще в пятой она перепутала верх с низом, а низ соответственно с передом, в остальном же все правильно, если не считать опущенное через нервные бытовые условия. В этот раз важная информация под грифом «СВЕРХСЕКРЕТНО» попала с пометкой старику Науму «ХРАНИТЬ ВЕЧНО» а его юной помощнице – «НИКОМУ НЕ ДАВАТЬ».

Информация эта касалась экспериментов со временем. С помощью кривых зеркал, магических заклинаний и сверхсовременной аппаратуры, обменянной у японцев на ненужный остров, удалось сместить астрофизические координаты, изменить течение времени и деформировать пространство в нужную для народа сторону, правда что-то, как оно всегда бывает, напутали и в процессе произошла какая-то фигня: пространство временно осталось на месте, время же пространственно перекособочило. Ну а под занавес в самый ответственный момент сложная техника почему-то вышла из строя (по словам специалистов, там одна байда накрылась, в результате чего система глюкнула, чем-то крякнула и вся эта хрень вчистую посыпалась). Пока заказывали в Японии (а та упиралась давать нам секретную запчасть, а острова лишние как назло кончились), потом таможенники с оформлением тянули – инициатива была упущена.

Результаты оказались несколько противоположным ожидаемым. Попытки придать эксперименту обратный ход также провалились, поэтому его признали не полностью законченным и ожидающим своей триумфальной развязки. Граждане, будьте внимательны: эксперимент со временем и пространством на наших необъятных пока еще просторах не завершен, он до сих пор продолжается в автономном режиме и готовит нам массу неизведанных ощущений.

Как бы то ни было, время потекло по-другому. Не везде и не одинаково, и не контролируемо к тому же, но потекло. Сперва медленнее, чем планировалось, затем ошибку исправили, время опять побежало как надо, правда с разной скоростью и в разные стороны, где-то может и не заметили ничего – но для сброшенных в мерзлоту геологов оно вчистую остановилось. Остановились вместе ним все приборы, некоторые люди впали в анабиоз и вообще пошло кувырком. Обо всех этих недоработках известно было только двум людям – Науму Израилевичу и агенту под псевдонимом Шаман, которые поступили с информацией по всем правилам: засекретили и никому не сказали.

На вопросы Ответственного секретаря агент Шаман докладывал (приводим секретную запись перехваченную радистами):

– Докладывает агент Шаман. Обработка мозгов геологов прошла успешно. Ни черта не помнят и безвредны. Ожидаю дальнейших распоряжений.

– Не понял. А где они?

– Пребывают на излечении в травмопункте Нижнеколымска в состоянии вареных овощей.

– А информацию ты из них вытащил?

– Дык эта… приказа такого не поступало.

– Баран! А как восстановить им память, хоть ненадолго?

– Никак! – радостно отрапортовал офицер.

– Вот и я о том же. Думать же ж надо ж сперва головой же ж а не мозгами гнилыми, которые что у тебя в голове что у меня в жопе.

– Есть! – бодро отрапортовал офицер.

– Под юбкой честь, – передразнил его Старший Адъютант и повернулся к Младшему: – Что делать-то теперь?».

– Хрен его знает, – ответил Наум Израилевич с подкупающей искренностью. А про себя подумал: «Молодец Шаман. Лихо мы вас всех».

Он один только из идеологов даже в был курсе. А в распоряжении компетентных органов осталась только последняя запись, расшифровка которой сильно всех удивила. Связаться пытался некто с неопознанным голосом. Дело в том что Управление уже распустили и многие укатили за границу, кто в Турцию кто в Китай и отыскать их выявилось делом безнадежным. Ну как тут отыщешь человека, если его дома нет. На поиски были брошены лучшие силы охранных контор, но никого они конечно не нашли и только зря навели шухеру по ночным клубам.

Аварийная шифрограмма завалялась среди документации когда Управление оформляли в аренду под кодовым обозначением «Пианист отморозил пальцы».

Приводим полную запись. Она в результате ряда перешифровок она несколько утратила точность, да местами так, что временами не разберешься, тем не менее что-то в архивах осталось, то и даем

Связист Петрович: Пингвин-1, пингвин-1, прием! Что с вами, пингвин?

Начальник партии: Плохо. Все очень плохо. Помогите!

Связист Петрович: Держитесь, пингвин. Вы нужны стране. Прием!

Начальник партии: Тут холодно и страшно. Заберите нас отсюда!

Дешифратор Иваныч: Вы эта... как его звать... Крепитесь, вашу дивизию. Мы с вами! Эта... как его... Прием!

Начальник партии: А еще нам голодно. Мы больше не можем.

Связист Петрович (вырывая трубку): Дай-ка я: Двигайтесь мля! Заставьте себя!

Кто-то из партии, вырывая рацию: Мы съели всех собак. У нас отказали приборы. Массовое обморожение. В отряде гангрена и психоз. Чтоб вы там все усрались, мы пропадаем! SOS!

Насос (начальник секретного отдела обработки секретных данных на секретной машине ЭВМ майор Н. Н. Нечисторук). шепотом к подчиненным: Хто-то шо-то понял?

Дешифратор Иваныч: (полушепотом, охрип): Коля, я сам охреневаю. (Громче): Ваш СОС принят. Еще просьбы есть? Ась? Вы эта... вы того… Вы не того, как его, не материтесь. Вы лучше там держитесь. Да, еще... Подкрепитесь. И эта, собирайте, собирайте же скорее информацию!

Кто-то из партии: У нас информации полные нарты. Отапливаемся пленкой. Отмечены случаи поедания журналов. Шлите вертолет...

Насос: А вот за это... Да я вас... Полярник вы в конце концов или не полярник? Член вы ептыть партии или не член?

Начальник партии: Не член! Я ее мозг! Начальник партии… отморозил… SO-О-О-О-S!

Насос (одуревшим шепотом): Хлопцы, говорите им что-нибудь ободряющее...

Дешифратор Иваныч (возмущенным полушепотом, охрип): Не, Вася, ну это ж надо ж, ептыть, а? Каково?

Насос (громким шепотом): Пол-лярники, блиннн! Ободряй, ептыть!

Дешифратор Иваныч (громко хрипя): Сам ободряй.

Насос (очень громко хрипя): Товарищи! Обожритесь, тьфу… Ваше заявление о вступлении в ряды принято к ободрению и вы как верные члены просто обязаны в этот тяжелый час еще плотнее стесниться вокруг рядов…

Кто-то из партии: Па-ма-хи-те!

Насос (смягчившись): Ладно. Понято. Куда вертолет слать?

Начальник партии: Не знаем. Все приборы поломатые!

Связист Петрович: Вас понял! Держитесь! Вертолет уже летит. Крепитесь! Он с вами!

Черт, где ж я вам вертолет возьму – спросил сам себя Насос чисто механически и сугубо риторически.

Имелся правда один, заграничный, красивый такой, но очень маленький и нужен был для полетов в заповедник с природоохранными целями, для чего кисла в масле сотня бельгийских винтовок со снайперскими прицелами, приборами ночного видения и запасом памперсов. На нем недавно прилетел главный идеолог страны из заграничного вояжа, он ее на какие-то чертежи выменивает, жучара. О вывозе полярников речи идти разумеется не могло, предназначение не то. Но информация могла поместиться. Особенно если без пилота…

Выслать на спасение вертолет не зная координат, без посадочных мест и даже без пилота – на такое способны только отчаянные романтики.

Надо сказать что запись эта сильно подивила спецотдел КГБ. «Как такое могло случиться, что экспедиция опытных полярников так недостойно себя повела?». И тут же сам себе исчерпывающе ответил в известных нам выражениях.

«Третий день? – изумился сотрудник радиоперехвата ВВС США, в то же время прослушивавший запись.– Как можно было за три дня вдесятером сожрать полсотни собак и проголодаться?

– Учтите что за тот же срок они успели собрать целую подводу информации, – заметил эксперт-кремлинолог. – А это сажени пленки и пуды журналов.

– Это меняет дело, сэр. Интересно а чем они измеряют свое жалование?

– Надо полагать, охапками. На геологов Советы денег не щадят.

– Вот как. Охапка это сколько?

– Ширина плеча, помноженная на длину руки, – пояснил всезнающий эксперт. – Есть еще пригоршни: ширина ладони помноженная на длину пальцев.

– Май гад! Податься что ли в Россию в геологи? Шучу, шучу конечно. Джеймс, нам надо торопиться, пока сажени не превратились в пяди.

– А пригоршни в щепотки.

Напрасно главы соответствующих министерств и ведомств портили себе лацканы шилом, буравя дырки по ордена. Экспедиция пропала бесследно. Послали на поиски другую, но и она пропала в том же квадрате. Легко сказать «ищи», когда квадрат на пол-Европы.

Пока спецотделы удивлялись, Наум Израилевич уже выслал агента Шамана на маленьком импортном вертолете с четким указанием: брать только самые ценные фото- и аудиопленки, журналы с записями и прочие носители информации. Только ценнейшее и столько ценнейшего, сколько поместится в маленький вертолет, да вертолет не поцарапайте, вахлаки – таков был жесткий приказ Идеологического отдела Главного Геологоуправления СССР.

Один Наум Израилевич был в курсе

Через месяц когда наконец Шаман вернулся как всегда вовремя и успешно.

Последний сеанс связи не сохранился. Много в нем было трагического, иронического, злого и ненормативного. Голос утонул в безвестных далях. Напоследок трубка ухнула, грюкнула, засопела, потом внутри что-то треснуло и кто-то – надо полагать, человек – возопил нечеловеческим воплем. Связь прервалась, но Наум Израилевич уже и не слушал – потому что за минуту до этого бесцеремонно взорвался аварийным треском аппарат правительственной связи, бардовое пугало с колосистым гербом вместо наборного диска.

– Слушаю, товарищ Ответственный Секретарь.

– Муу-му-мы, – раздалось оттуда.

– Не понял, товарищ Секретарь.

– М-м-ням... Шо у вас там? – спросил шеф, что-то раздраженно прожевывая.

– Они погибли, – упавшим голосов сообщил Наум Израилевич.

– Как погибли? – чуть не подавился Ответственный Секретарь. Кто позволил? Вы что там...?

– Как погибают... Насмерть погибли, насовсем, – бормотал Наум Израилевич, не соображая в спешке с Кем он так разговаривает.

– И что теперь делать?

От неожиданности товарищ Ответственный Секретарь и сам впал в некий ступор, задав глупый, не подобающий статусу вопрос.

Но Наум Израилевич не ответил. Он уже принял решение. Окончательное и бесповоротное. К которому шел все эти нелегкие годы. Решение, которым болел при вступлении в партию, при назначении на ответственную должность и даже при подаче заявления о рассмотрении его кандидатуры на прием в члены ЦК. Решение непростое и даже трагическое – эмигрировать отсюдова к чертовой матери.

План действий нарисовался в голове мгновенно. Вернее, план этот вынашивался годами, с самого может быть младенчества. Дело в том, что привезенной Шаманом секретнейшей информации по самым смелым расчетам на правительственную награду в виде квартиры на Кутузовском никак не хватало. Но по другим расчетам вполне было достаточно для апартаментов в центре Лондона и виллы на Лазурном берегу. В общем, все предпосылки для эмиграции окончательно созрели и сложились.

Боже, как долго ждал он этого часа, как боязно было и в то же время не терпелось начать действовать. И теперь этот миг настал.

– О-о-о ... то... то-то – бессильно сипело в трубке.

– Что-что... Почтите их память вставанием.

– Чего-о-о? – куратор поперхнулся бутербродом и судя по звукам из трубки по инерции встал, потом сел, потом опять вскочил и принялся нервно охаживать углы. – Вы мне за это ответите! Вы за все мне ответите!

Судя по звукам аппарат волочился за хозяином по ковру, потом по кафелю а в довершение стукнулся о что-то фарфоровое и заглох.

– Да-да, конечно... отвечу, – запихивая в портфель бобины, бормотал Наум Израилевич. – Прямо сейчас и отвечу, мать твою...

– Что-о-о??? У-йё… Ну-я-вам… ням-ням…

Из трубки запахло гневом. Но Науму Израилевичу было уже некогда. У ворот его ждал курьер в шикарном иностранном автомобиле, внутри которого сидел конечно же настоящий шпион в темных очках. Помахав ручкой наружке – дворнику в штатском, обреченно тоскующему за пустым бокалом напитка «Буратино», многократно разбавленного, шпион неспешно проверил документы, принял каждый под расписку и затем, как договаривались, доставил Наума Израилевича к дому.

Дома Наум Израилевич наспех перекусил, вытянул заготовленный чемодан из-под ложной стенки на антресолях, куда и любопытная жена не додумалась бы заглянуть, и уже через час, запихавши туда незатейливые пожитки и снявши все как есть деньги со сберкнижки, махнул за кордон. Всего-то перескочил через ограду шведского посольства, откуда вскоре был вывезен в контейнере с дипломатическим мусором. Жене и детям оставил записку: «Прощайте, я выбрал свободу».