ANDANTE ASSAI

На следующее утро я проснулся с необыкновенно ясной головой. Не очнулся ото сна, как бывало раньше, а просто открыл глаза, разбуженный будильником, и легко поднявшись с кровати, подошел к окну и распахнул его. Улица просыпалась. Дворник дядя Миша, педантично скоблил метлой особо пыльный угол двора. Я не видел его, но отчетливо слышал ритмичное, размеренное, широкое шуршание, ознаменовывавшее «гуканье» новорожденного утра нашего дома. Многие недооценивают работу дворника, но ведь каждому приятно выйти из подъезда и ступить на чистый тротуар. Без пыли, листьев и снега, в зависимости от времени года. Да и куда в конце концов пропадает мусор из контейнеров? А про это полезно поинтересоваться у дяди Миши, что встает спозаранку и скоблит, чистит, метет, сгребает…
Уже умываясь, я заметил, что вопреки замшелой традиции, я забыл посмотреться в зеркало в коридоре и как правило – содрогнуться. Просто забыл! Утренний круг был порван в одном месте и сквозь эту незначительную брешь сквозило совершенно новое чувство, какое я не испытывал довольно давно. А именно – чувство новизны. Что-то прибавилось в моей жизни. Невидимое, но осязаемое – аморфный аромат свежести. Я вспомнил вчерашний вечер и он отозвался в моем сердце тончайшей иглой, чей кончик был пропитан неуместной ностальгией. Почему же неуместной? Ведь можно было вновь скоротать вечер на второй скамейке от Дебила. Читать, слушать, смотреть. Можно было бы, но… это грозило стать привычкой. Понимаете о чем я? Вчера был вечер, не один из многих, а такой, что воспроизвести еще раз, попросту невозможно. Копию – пожалуйста, но не само произошедшее. Ох и диковинные вещи творит порой психика. Казалось бы: ординарное нечто стрясшееся в жизни, помнишь до конца дней лишь благодаря его неизведанности. Наверное не стоит раз за разом пытаться повторять, то, что так взволновало тебя однажды, дабы не стало это замыленным ритуалом.
И вновь: сигарета в урну, мама с дочкой, старушка, пенсионер с собакой – всем доброго утра! Порыв ветра, мошка залетевшая точно в глаз, рефлекторно зажмуриться, попытаться переборов легкую резь, вытащить меткое насекомое рода камикадзе, решившее таким неординарным способом свести счеты со своей и без того маленькой жизнью. Темнота… Внезапная и отчего-то не проходящая. Все это длится ничтожное мгновение и я не успеваю почувствовать ни страха, ни удивления, а лишь превратиться в легкий, жухлый лист и отдаться потоку вихря, что увлекает куда-то вниз…вниз… Из всего человеческого, что осталось в моем новом воплощении – отчаянно тупая боль в затылке. Затем темнота окончательно сомкнулась вокруг меня.
Меня сбил автомобиль. Тщетно силясь хоть чуточку проморгаться, я на автопилоте сошел с тротуара и начал переходить дорогу. Вот так вот все обыкновенно и случилось. До непоправимого исхода было далековато – автомобиль успел притормозить, но я, отброшенный по направлению движения, достаточно сильно ударился головой о бордюрный камень.
В детстве я как-то раз потерял сознание и был это солнечный удар, настигший меня на пляже Коктебеля, где я впервые увидел бесконечную массу воды называемую морем. И вот, стою я десятилетний, в полдень, у самой кромки шипящих «барашков» и зачарованно созерцаю каждую волну, что бросается на мои сандалии. Отбегаю, подпрыгиваю, но после, смилостивившись над таким славным Морем, позволяю теплой воде легонько хлестануть себя по щиколоткам и лениво обвиться вокруг икр. А потом, кто-то принимается трясти меня, хлопать по щекам. Я пытаюсь закричать, выказать свое детское возмущение и обиду, но никак не могу совладать ни с языком, ни с какой-либо другой частью тела. Все такое вялое: руки-макароны, полное отсутствие ног, тошнота и совершенно безразличный ко мне, насмешливый шепот волн… Это воспоминание спустя годы и годы, нет-нет, да и придет ко мне в сновидениях. Я даже научился заранее предугадывать по тончайшим моментам ночных грез, приближение этого кошмара и заранее испугавшись, проснуться. Ну а ежели замешкаюсь, то ничего не поделаешь – приходится переживать эту картинку, в объемном изображении, сопровождаемую звуковыми стереоэффектами.
И вот – воспроизведение наяву. Эпизодически выныривая на поверхность реальности, я наблюдаю достаточно нервные эпизоды, что различаются один от другого всем, кроме атмосферы беспокойства в голосах, проникающих сквозь пелену слуха.
Вот я лежу на асфальте. Вот меня куда-то везут в облаке беглых лекарственных запахов. Склоненное надо мной лицо женщины. Миловидная. Укол в вену. Гаснущий свет и легкий щелчок закрываемой двери. Вновь темнота и надвигающееся забытье, но в этот раз мягкое, как бабушкина перина в детстве. Все. На это раз не теряю сознание, а засыпаю. Душа облегченно вздыхает.
А на утро, с тоской оглядываю белые стены больничной палаты. Четыре койки пусты и по-армейски строго заправлены. На пятой, повернувшись ко мне спиной, лежит мужчина. Из-под одеяла видна голова, лысая не по прихоти хозяина, но по велению природы. Тихо. Отдаленные голоса за приоткрытой форточкой. Мне стало в тот момент столь неизъяснимо тоскливо, что даже боль в затылке, свинцовой пластиной придавившая меня к кровати отошла на второй план. Все, что представало пред моим взором, казалось серым, затхлым… Я закрыл глаза, но в памяти стали всплывать моменты аварии. Все это – и воспоминания и мое лежаче-больничное функционирование, свидетельствовали о необратимости случившегося. Теперь можно делать с этим что угодно. Можно посмотреть под одним углом, под иным, вывернуть наизнанку, поскрести любопытным пальцем, профански проанализировать, воображая себя маститым психологом, сделать ситуацию предметом медитации. Все что угодно можно – теперь это твое и только твое, каким бы отталкивающим сие не было бы.
От тех размышлений меня отвлек мужчина, что по-хозяйски широко распахнул дверь палаты, и даже не вошел, а стремительно вдвинулся в помещение. Это был крупный человек. Даже лежа, я оценил его рост, как почти двухметровый, что в моем горизонтальном положении казался вовсе колоссальным. Белый, накрахмаленный халат, сидел на нем, как влитой, но движений не стеснял – точно впору. Тщательно зачесанные к затылку волосы пронизанные частой проседью, аккуратные усики, «шкиперская» бородка и в довершение ко всему, стеклышки очков в несколько старомодной, круглой, оправе. Нет, на Айболита он совсем не походил. Этому мешала совсем не субтильная фигура, покатые плечи и чувство уверенности в каждом своем движении. Поставил стул к моей койке и сев, молча положил на колени обходной лист, покоящийся внутри голубоватого, прозрачного файла.
Пока я думал, кому в этой ситуации уместно здороваться первым ( вот случаются у меня временами подобные заклины!), доктор заговорил первым и вопреки моим ожиданиям, голос его оказался слишком уж мягким, порой балансировавшим в звуковых модуляциях на грани шепота.
- Утро доброе, счастливчик вы наш. Я – доктор Скворцовский. Как голова, болит наверное?
- Илья. Да есть немного.
- Не пытайтесь меня провести, - он легко улыбнулся, - Голова ваша гудит наверное почище набата.
- Почему я счастливчик?
- Вы могли бы без единого перелома и синяка совершенно преспокойно отойти в мир иной, но тем не менее сейчас разговариваете со мной все еще на этом свете. Голова у вас крепкая, друг мой, ох какая прочная. Отделаться при таком падении исключительно шишкой, приличной правда, да сотрясением мозга средней тяжести, это знаете ли не часто случается.
- Просто сотрясение? – мне нечего было сказать доктору, но уж таковы правила диалога.
- Да, просто сотрясение, но как я уже упомянул – средней, но все же тяжести. Перелома черепа нет, трещин никаких тоже. Имеется незначительный отек тканей мозга, но неделька строгого постельного режима и все это пройдет. Вам повезло. Тошноту не ощущаете?
- Нет… Ну разве что, самую малость.
- Это нормально. Не относитесь ко всему этому как к трагедии и поправка ваша ускорится, уж можете мне поверить. Помню, привезли ко мне паренька с переломами обеих рук. Тоже авария – разогнался на мотоцикле, ну и… Левая кисть со смещением, вторая вдобавок ко всему с вывихом, но все лечимо и не ужасно. Так вообразите, за всю свою практику, а мне уж пятьдесят два скоро, я не наблюдал более длительного восстановления костей. И знаете почему?
- Почему же?
- Да молодой человек грезил карьерой музыканта, сызмальства играл на виолончели, готовился к конкурсу какому-то очень важному. И вот лежал он и хоронил себя заживо. Цель жизни – коту под хвост. Горькая правда в его мыслях конечно же имелась, играть как раньше он уже точно не сможет, но ведь на этом человек не кончается. А прямая связь между нашим настроением и самочувствием ох как сильна, да! Одно, знаете ли в другое перетекает. Так что мои вам пожелания – не вспоминайте и не пережевывайте вчерашний день.
- Спасибо доктор, я обязательно постараюсь. Но все же это не опасно? - мне необходимо было услышать от этого человека, что внушал мне чувство простой, искренней симпатии, еще что-либо ободряющее. Именно от него и в тот момент. – Я где-то читал об опасности эпилепсии…
- Не в вашем случае, дорогой мой. И еще – не читайте все подряд и особенно в медицине, ежели вы не врач. Вы же не являетесь врачом?
- Нет.
- Во-о-от! – протянул он и выставил перед собой указательный палец, - Что вы думаете по поводу гипертензионного синдрома?
- Что это за зверь?
- Хорошо… А ваши мысли о проблемах сосудистой асимметрии?
- …
- Во-о-от! – повторил он с еще большим чувством. - Оставьте медицину медикам, и читайте более приятную литературу. Зачем вам знать то, что не понимаете, да еще и с глубины науки? Не-за-чем.
- Я понял, доктор. Более, чем доходчивое объяснение.
- Ну вот и ладно, вот и хорошо. Вы живы и задача ваша на данный момент, выздоравливать и не засорять бедный, сотрясенный мозг. Все, отдыхайте, а мне пора. Рад был видеть вас в относительном здравии.
- Спасибо, до свидания.
И он вышел. Также стремительно, как и зашел. Хороший человек, он мне понравился. Импонировало мне в его общении еще и то, что говорил он со мной не как с «телом», чем подчас грешат ремесленники от врачей, но как с личностью. Пускай маленькой, одной из множества, но – личностью.
И потекло, потянулось мое больничное время. Тут как в песне «…я думал о многом, я думал о разном…». Таблеточно-укольные процедуры, еда подкатываемая медсестрой бальзаковского возраста к койке, на дребезжащем, хромированном столике. Что-то читал, что-то смотрел по телевизору находящемуся в коридоре, рядом с палатой. Сосед мой оказался человеком малообщительным, но вежливым: доброе утро, приятного аппетита, спокойной ночи – вот и все, что я слышал от него. Ну и я не пытался влезть в его покой.
Позвонил матери, долго уверял, что дела мои хороши и здоровье вне опасности. С ее характером мне очень повезло. Она не из тех, кто охает, стенает при виде проблемы, а просто вникает в суть и уже исходя из фактов предпринимает шаги. Ни криков, ни слез, ни истерики. Но для этого ей нужно рассмотреть эти самые факты каждый в отдельности, по возможности разобрав картину до молекул. Наверное это правильно, ибо придерживаясь такой методики, вероятность ошибки или неправильной реакции, достаточно сильно снижается. Иной раз это легко принять за излишнюю въедливость.
Мне пришлось расписать все, что я помнил, буквально поминутно, включая цитирование разговора с доктором. В конце концов она сказала, что завезет мне необходимые вещи и присмотрит за квартирой. Все. Точка. Я самостоятельный сын сильной женщины. Такой она себя считает и я не в праве развенчивать в ее глазах все это.
О плохом я старался не думать, отдыхал душой и телом, крепко спал, но одно не шло у меня из головы – почтовый ящик. Резко и непреодолимо я оказался оторван от того, чему позволил занять законное место в своей жизни. Есть ли письма? Сколько? Да и что в них, собственно? Такие вот досужие размышления и фантазии, когда стремление есть, но возможности отсутствуют. Оставалось лишь моделировать ситуации, конструировать мнимые события…
Когда на авансцене твоей жизни появляется новый человек, совершенно из ниоткуда, просто волей прихотливого стечения обстоятельств возникший у твоего лица, начинаешь задумываться о некоем грандиозном плане, что довлеет надо всей твоей судьбой. Скольких людей в течение дня ты затрагиваешь своими, казалось бы пустяшными, действиями? Поздоровался обознавшись, нечаянно толкнул, улыбнулся, уступил место в транспорте. И сам того не ведая, несешь ответственность за каждое оброненное слово. Сколько наших поступков, заканчивающихся для нас спустя миг пережитый, имеют развитие столь далекое, что миновав время возвращаются к нам многократно раскрученным бумерангом?
Утомленный своей каждодневной, многочасовой сиестой, я тщетно пытался уснуть, дабы хоть на пару-тройку часов приблизиться к выписке, вырезав несколько кадров из наполненного бездействием дня. Было немного за полдень, но что еще оставалось предпринимать?
Она остановилась в дверях палаты и несколько рассеянно посмотрела на меня, затем перевела взгляд на моего лысого соседа, невозмутимо погрузившегося в книгу. Вновь на меня. Джинсы, легкая клетчатая рубашка с закатанными рукавами, бейсболка, торчащий хвостик черных волос. Не часто подобная одежда еще более подчеркивает женственность и тонкость фигуры, нежели платья и юбки. Лицо ее было свежим и немного детским – спокойная такая красота, без кукольности, или агрессивности амазонки с килограммами боевой раскраски. Обладательниц подобной внешности хочется не завоевывать, дав выход первобытному чувству и не бить себя кулаками в грудь в припадке псевдомужественности, а ограждать, защищать и опекать.
Поскольку я никого не ожидал, то поступив наверное несколько не вежливо, закрыл глаза и вновь настроился на сон.
- А я к вам, - услышал я над собой ее голос.
Открыв глаза, я не скрывая удивления откинул одеяло и сел.
- Ко мне?
- Да. Как ваша голова?
- Кто вы? – я решительно ничего не понимал, хотя и был в какой-то мере польщен вниманием. Глупая ситуация.
- Ой, простите, я не представилась. Светлана… - она сняла кепку и откашлялась. - … Это я вас сбила.
Вот такого поворота я не ожидал. Отчего-то засуетился, засмущался, встал с койки, вновь сел. А что мне было делать, как поступить? Гордо вскинув голову, дрожащим от праведного возмущения перстом, указать на дверь? Вместо этого, я подал ей стул и предложив ей сесть, сел на койку и сам.
- Вы ложитесь, ложитесь! – встрепенулась она. – Вам ведь покой нужен!
- Да со мной уж все в порядке. Еще пара дней и выпишут. Все оказалось на редкость удачным, вероятно там на верху передумали в последний момент.
Нужно было сразу определить тон разговора. И он напрашивался сам собой: гнева и негодования я не чувствовал, раздражения и возмущения также. Оставалось придерживаться спокойной линии и не заставлять бедную девушку нервничать.
- Я… извините, я и не знаю, что и говорить, кроме бесконечных извинений. Что люди произносят в подобные моменты? Ох, что-то я совсем не то…
- Перестаньте Света. Заверяю вас – все хорошо. Все обошлось, я здоров, скоро вернусь домой и забуду тот день.
- Как-то странно все это слышать. Я совсем к иному готовилась. К укорам, обвинениям. Справедливым обвинениям, а вы…
- Илья.
- Простите?
- Меня Илья зовут.
- А… да… а вы совсем иначе. Я вас заметила, понимаете? В последний момент заметила, остановить машину уже было нельзя.
- Какой свет для вас горел?
- Зеленый…
- Ну вот видите – это я растяпа невнимательный. Так что не корите себя.
- Нет, все равно. Простите меня.
- Вы не виноваты.
- Простите…
Ее руки сомкнутые на коленях, методично сжимали-разжимали кепку. Мне действительно было жаль девушку. Каких нервов ей стоило явиться, предстать пред ликом совершеннейшей неизвестности, не зная что за человек окажется, что скажет. Бедняга.
- Я в милиции была, там…
- Никаких протоколов, никаких бумаг я подписывать не буду. Строчить, тем более. И забудем об этом. Я так решил.
- Все это так страшно, будто точка в жизни образовалась, и отсчет теперь новый, до и после.
- О, смею заверить, я чувствую нечто похожее. Хотите апельсин?
- Нет, спасибо…
- А напрасно, вкусный апельсин!
Ну вот, она и улыбнулась. Самую чуточку, робко, уголками губ, еще до конца не веря происходящему.
- Я совсем забыла, - спохватилась она. - Вот, я тут принесла вам.
Не сразу замеченный мною целлофановый пакет, она положила на кровать и встала.
- Пойду.
Теперь настала моя очередь запнуться в легком замешательстве. Все так быстро началось и скручивалось столь же стремительно. Страница книги переворачивалась, а я так и не понял, что написано на ней, какова иллюстрация. Остановить, вернуть, ну хотя бы помедленней!
- Еще раз извините. Мне пора.
- Можно с вами встретиться, Света? – выпалил, сам не ожидая того и устыдился поспешности и нелепости сказанного.
Она уже была у двери и фраза моя эта, заставила ее остановиться. Я видел, как вздрогнули ее плечи, я видел ее лицо вполоборота. Да, она мне очень понравилась. Одновременно, я испугался, что она подумает, будто я тут ломал комедию, изображая этакого благородного дона, готового по широте своей натуры простить прекрасной даме все, что угодно, а сам, не преминул воспользоваться удачным положением больного. Дескать, согласишься пребывая в повинности, куда денешься!
- Я бы хотел встретиться с вами. Можно?
- Я… Нет.
- Почему? (Замолчи, заткнись, перестань!!!)
- Нет. До свидания.
- Тогда приходите к газетному киоску, это как раз напротив того места, ну вы понимаете. Я там работаю, просто поболтаем, Света.
- Спасибо за приглашение. Мне правда пора идти.
- Я буду вас ждать. – Это уже в закрывающуюся дверь.
Господи, ну что за идиот! Но с другой стороны, какими еще словами можно было сказать, то что я сказал? Все это было таким спонтанным, выплеснутым, непосредственным в неподдельной искренности. Все мои заверения в том, что обиды не держу и что хочу встречи – все шло от чистого сердца. От того оно наверное и щемило столь надсадно.
В пакете находились фрукты, но в тот момент я не стал его открывать. Посидел, подумал, лег. Сон не шел. Да какой уж тут сон!