…А на следующее утро, я проспал. Ужас! Кошмар! Почти катастрофа! В виду того, что такая оплошность со мной случается очень и очень редко, всякий раз я вскакиваю точно в меня впилась змея. Вот примерно так и было в то утро. Только что я вяло, но уверенно отвернулся от терзающего уши вопля будильника, только что, поплотней укрылся одеялом с головой, хотя ясно осознавал, что нужно пересилить себя и встать наконец. Будильник умер и я решил: медленно досчитаю до тридцати и сяду. Так и поступил. Только где-то на цифре двадцать, ниточка мыслей оборвалась и вот уже я покачиваясь, разлепляя глаза, стою у будильника и изучаю его безучастное табло, равнодушно сообщающее, что пора выходить из дома, однако. А я еще не умыт, не накормлен, в трусах, посреди комнаты… Жуть короче. Спасало одно – подъем для себя я обозначаю с некоторым запасом во времени, дабы собираться очень не спеша, без суматохи и метаний из ванной в кухню, а потом в коридор. Спасать-то спасало, но вот теперь, чтобы вовремя оказаться на работе, мне стоило включить четвертую скорость, а при необходимости задействовать и турбины.
В итоге, вывалившись из квартиры, я был недоумыт, недозастегнут, недокормлен и, как дополнительный бонус к пакету «приятностей» - не брит. В раковине покоилась недопитая кружка с кофе, недоеденный бутерброд так и остался на столе. И все в это недоутро было с приставочкой «не до…». Но чуть-чуть времени в резерве все же было. И все равно, поднажать стоило.
Уже нажимая кнопку вызова лифта, я решил, что это уж вовсе роскошество и рванулся вниз по лестнице. Там меня поджидала малоинтересная встреча. Борясь с состоянием дежа-вю, я словно при замедленной съемке увидел, как на встречу, с неумолимостью девятого вала, поднимается управдом. Жук, едва сфокусировав на мне взгляд, замедлил свое восхождение и улыбнулся, как родному. Назвав меня Илюшей, что означало явное расположение и занесение меня в список фаворитов, в который уже, золотыми буквами были вписаны нетленные имена бабы Раи, бабы Зины и еще нескольких привержениц порядка, разменявших седьмой десяток, он настойчиво ухватился за мой рукав и принялся что-то втолковывать о результатах своего чердачного расследования.
Отираясь спиной о стену, я лепетал о том, что де опаздываю, но все мои слова разбивались о чугунное и основательное «Я вот что скажу вам…»
- Я вот, что скажу вам, Илюша…
- Василий Сергеич, я не могу сейчас!
- Но вы только послушайте.
- Потом, все потом!
- Я, кажется, знаю, кто по чердаку шастает!
- Вот и превосходно, но мне пора.
- … только вчера мне рассказали… - он словно ничего вокруг не замечал и был преисполнен одной лишь целью, выложить все мнимому своему соратнику в борьбе за чистоту и порядок.
- Василий Сергеич, но мне правда некогда!
- И вы знаете кто это?
- Ну Василий Сергеич!
- Нет, вы меня спросите.
- Я опаздываю!
- Самый очевидный вариант. Один шанс из одного, даже гадать не придется. Ну?
- Я не знаю!
- А если подумать?
О, Боже! Назвав первое пришедшее на ум имя, я предпринял последнюю яростную попытку вырваться из объятий Жука и к радости моей, преуспел в этом, да так, что рукав затрещал.
- Илья, ну вы и не старались догадаться. А это же Юрка! Юрка из тридцать шестой! Ну, волосатый такой, худющий, плюнь – перешибешь напрочь! Он и дружки его. Я не видел, но мне рассказали люди вызывающие полнейшее доверие. А то вечно они у подъезда с пивом отираются. Окурков набросают, наплюют – точно, он с братией своей. Я уж к участковому сбегал с утречка, а то ведь очередина к нему, сердешному, не протолкнешься. Ну да ничего, я в его двери завсегда вхож!
Сбегая вниз, я даже не удостоил Жука поздравлениями или хотя бы сочувствующим междометием. Он по-моему и не очень огорчился этим – слишком уж велика была его победа, коей столь щедро Жук поделился со мной. А безобидного неформала Юру, мне было жаль. Чей-то старческий перст указал на него по личной неприязни и теперь предстояло Юрке отбиваться руками и ногами от блюстителя Навозника идущего на него прямо-таки тевтонской свиньей. А взять-то с него и нечего было: ну растит парень волосы, ну музыку слушает, да учится на третьем курсе филфака. Всего и делов. Да, надобно поставить себе галочку в памяти, дабы заверить Жука в благонадежности Юрки. Тем более, что чердачным обитателем его назвать никак нельзя – просто фигура удобная, для проецирования на него всех смертных грехов.
Выскочив из подъезда, я было собирался взять короткий старт в забеге на длинную дистанцию, но рывок, уже почти удавшийся, был прерван новым препятствием – дворник Миша. Нет, он не пытался остановить меня, не хватал за одежду, он просто выкатывал из дворницкой громоздкую тележку, доверху набитую всяким хламом, что попал в нее из мусоропровода. И были то не полиэтиленовые мешки, а какие-то строительные обрубки, торчавшие во все стороны арматурой и бетонными, щербатыми сколами. Видно было, что ноша тяжела необыкновенно, а поскольку, лень – двигатель прогресса, Миша по всей вероятности решил вывезти все это за один натужный присест, что давалось ему очень медленно, с характерными гримасами на мокром от пота лице.
Ну не мог я пройти, а в данный момент, пробежать мимо этого честного труженика. Просто по велению сердца, я пристроился рядом с ним к широкой ручке тележки и принялся толкать в направлении контейнеров. Миша, будучи человеком немногословным, лишь буркнул какую-то благодарность и сильно навалился на тележку, что оказалась действительно тяжела. Зная этого человека, я и не ожидал россыпей словес признательности за посильную помощь, но на все сто был уверен, что дворник наш, тронут необычайно.
Потихоньку, полегоньку, мы толкали тележку, немилосердно грохотавшую по выщерблинам асфальта. Вот ведь действительно: только ленивый человек мог придумать велосипед, автомобиль, микроволновую печь и, внимание, главный приз в студию – пульт для телевизора! Как там Эйнштейн сказанул? Дескать, человек приложит все свои умственные усилия, лишь бы не затрагивать физических. Кажется так.
В этот момент искренней помощи, я отметил про себя, что спешка моя как-то отошла на второй план и приняла личину всего лишь фона, необязательного, хоть и присутствующего. Дворник Миша заговорил первым. Это было лишь слово:
- Сволочи.
Я вежливо промолчал в ожидании продолжения речи. Последовало повторное:
- Сволочи…
- Кто, дядь Миш?
- Да ты глянь, что тягаем-то.
Посмотреть действительно было на что: куски бетона вырванные из стены вместе с арматурой, колотый кирпич, трепещущие на ветру обрывки обойной бумаги, трубки водопровода, из которых сочилась вода – явно последствия капитального ремонта. Для пущей полноты картины не хватало гармошки батареи отопления.
- У кого-то ремонт, да?
- Да, будь он не ладен.
- Видимо, основательно перестраивают.
- Нет, ну я понимаю, что ремонт, но к чему, ты скажи мне, просвети неразумного, зачем все это пихать в мусоропровод? Они там что, думают, что все это само собой исчезает? Да купи ты мешков из-под сахара, за копейки, да и вынеси честно в контейнер. Так ведь нет: поломают, покрошат… С глаз долой из сердца вон. Передали эстафету, называется.
Тут Миша выругался столь витиевато и искренне, и брань его была так насыщенна праведным гневом, что я даже не то чтобы посочувствовал, я от всей души заклеймил позором тех, кто в нерадивости своей открыл жерло мусоропровода и не дрогнувшей рукой, свалил всю эту тяжесть, не задумываясь о скромнейшем труженике, дяде Мише.
- И часто так, Дядь Миш?
- Да как новые жильцы въезжают, так и понеслась. Засор тут на днях был, не поверишь – унитаз раскололи и по частям скинули. Так широкий кусок, как клапан вперился на уровне третьего этажа, а сверху все сыпят и сыпят… До седьмого этажа все колом встало. Взял я прут свой железный и долбал, аж взмок весь. Прочистил. Спустился в подвал, а в мусорокамере, ну примерно все то же самое, что сейчас в тележке, только разов пять более. Такие дела. Управы нет на них.
- А вы Жуку скажите, может, припугнет их.
- Не… - дядя Миша остановился и сняв с руки грязную рукавицу, вытер потный лоб. – Этому Навознику, все преступления против человечества подавай. Кто стекло разбил, кто в лифте нассал. Вот это ему интересно, а я для него со своими проблемами, ни к черту. Сам разберусь как ни будь.
- Так ведь будут продолжать!
- Ну что ж, работа у меня такая.
Смирение дворника было таким удивительным и легким, что я просто умолк. Я не знал, что тут еще можно добавить. Сколько людей ходит на работу, как на каторгу, выполняет ее от того кое-как, нехотя, словно камни ворочая. И жалуются, и стонут, и отлынивают. Просто потому, что не нравится им труд их. Тащится, волочется ноша грузная и бесполезная, продавливая спину, причиняя боль. И влечет вперед пустой звон монет.
А дядя Миша, работал за сравнительно небольшие деньги и хватало их только на обеспечение его одинокой жизни. И не жаловался (тот случай огромное исключение) всем и каждому. Просто работу он свою выполнял с чувством и любовью. Ну а поворчать… Как не поворчать? Да и поговорить-то ему было особо не с кем. Что-то я такое слышал, что была у него жена, давно правда. Теперь, в свои пятьдесят с небольшим, Миша жил в одиночестве. Он не развелся, не схоронил жену – она просто пропала. Не сбежала, а именно пропала без вести, в огромном городе, средь бела дня. Шли они по вестибюлю метро, в час пик. Толпа разметала их в стороны и закончилась на этом их супружеская жизнь. Он сначала ждал ее у эскалатора, потом бросился искать, но тщетно. Бред, дичь, чушь конечно. Но факт остается фактом – и домой не вернулась и милиция только руками развела. Потрепыхались на столбах с месяц объявления о пропаже человека и на этом все и закончилось. Теперь, за давностью времени, дело закрыли. Точка. Пропала без вести.
Миша стал втихую запивать, потом его выгнали с прежней работы, где нес он должность главного электрика подстанции. Опомнился он, буквально в метре от черты, за которой начинается черное, тупиковое душевное прозябание. Пить стал реже, но совсем не прекратил, а заливал спиртным темень ночи, не марая дневные труды свои, когда взяв в руки лопату, метлу, искал утешения в уборке и чистке двора. Бывает такое: хороший человек, добрый, славный, но вот общаться с ним окружающие не стремятся, поскольку чувствуют, что носит он в себе темное что-то, печаль какую-то, безвредную для людей, но отравляющую потихоньку любые контакты. Собеседник чувствует это и сторонится, в стремлении оградить свое солнце от чужого ненастья. И лишь единицы, способные к переживанию и разделению тягот, останавливаются и протягивают руку. Таких друзей у Миши не было.
Подкатив тележку к контейнеру, я распрощался с ним и с безнадежностью посмотрев на часы, поспешил вновь. Успевает тот, кто не торопится – нет, тогда это было явно не про меня сказано. Опоздал. На десять с небольшим минут, но опоздал. Почти вовремя, но встрепанный, не выспавшийся, с покрасневшими глазами.
У палатки меня уже дожидался нервничающий курьер, выгрузивший из автомобиля всю полагающуюся мне прессу. С богатой россыпью извинений, я пожал торопящуюся руку и выслушал справедливую тираду в свой адрес. Принял товар, отпер палатку, впихнул тяжелые стопки внутрь. Все, день начался.
За всей этой суматохой, я не заметил, что курьер ожидал меня не в одиночестве. Она. Светлана. Снова. Пришла.
Даже не рассортировав товар, я просто предстал пред ней, во всей своей расхристаной красе. Еще одна попытка? Не думаю, что крепости сдавались под бременем осады с особой радостью – им просто деваться некуда было. Сомнительная победа, взять измором, но вопреки разуму, я пытался соорудить во все еще суетливом своем разуме, некую фразу, с которой можно было бы начать разговор. Вот чего мне всегда не хватало, так это непринужденности. Погода? Спорт? Политика? Или быть может просто поинтересоваться делами? Эх, как хорошо, что она заговорила первой и уберегла меня от позора.
- Привет, Илюш.
- Рад, рад видеть! Чем обязан?
- Да собственно… Что, ночь была бессонная?
- А бог его знает, проснулся, а уже бежать пора.
- Понятно. Хуже нет, чем ждать и догонять. Ну еще проспать.
- Да ладно, все равно относительно успел.
Да, разговор ни о чем.
- Я собственно ненадолго. Спросить хочу.
- Весь внимание.
- Мне снова нужно что-то с объявлениями. Понимаешь, необходимо позарез уехать на несколько дней, а Дуську оставить не с кем.
- Дуську?
- Ну… Собака моя. Ма-а-аленький такой йоркшир, – она сблизила ладони до узкого просвета. – Вот такусенький.
- А родня что же? Соседи, друзья?
- Э, да я все варианты перебрала уже.
Утреннее солнце аккуратно освещало ее лицо. Я залюбовался им, как зачарованный. Моргать забыл, боялся упустить хоть один миг, когда она была так близко от меня, что я мог без труда разглядеть легкий, светлый пушок на верхней губе. Это была самая совершенная в своей красоте губа, прекрасная щека, бесподобная переносица, изумительный нос. Лицо, в которое влюбляешься, позабыв о том, что из себя человек представляет. Хорошо, что она не замечала, того, как я откровенно пялился на нее. Со стороны конечно виделось именно так – пялился, но на самом деле, душа моя пела реквием, а сердце обливалось тоскливыми слезами чувства недосягаемости. Кто-то имеет возможность что-то шептать ей, гладить волосы, прикасаться губами к ее губам… Так, стоп! Не позволив мыслям развиваться далее, я с превеликим трудом оторвал от нее взгляд и опустил глаза. Казалось, еще немного и асфальт расплавится под моим горящим взором. Понимает ли она, как прекрасна ее внешность?
- … умная, воспитанная. А у матери аллергия на шерсть. Была у нас кошка, но отдать пришлось. Соседи? Я с ними не в контакте, и к тому же, они мне не нравятся. Дуська очень тонкая, местами нервная. Друзья тоже не могут подержать ее у себя. Причины всякие находят. У кого дети… Но она же совсем крохотулька, это ее от детей защищать нужно. Ну и выгуливать – не всякий время найдет, – она помолчала. – Такие вот проблемы. Но есть ведь приюты для животных? В хороших, и уход достойный и надежно. Вот только адресов не знаю. Думаю, может у тебя что-то дельное найдется.
Когда тебе нравится человек, когда он не просит о помощи, но ты видишь, что в ней он нуждается, тогда исподволь возникает в тебе не желание даже, а просто-таки рефлекс на выручку. Действовать, вершить во имя, за человека. Для него. Ради него. Просто и искренне, не задумываясь на шаг вперед. Это у меня сработало оглушительным выстрелом, отнюдь не холостым.
- Так давай свою Дуську мне.
- Что? – она вскинула на меня удивленные и полные замешательства глаза ( невероятные глаза! ).
- Мне это будет не сложно. К тому же недолго, как ты говоришь.
Выпалил и осекся. Но поздно уже. Сказал. Напросился. Придется раскручивать ниточку и далее, без вариантов уйти на попятную. И это притом, что я в жизни собак не держал. Ровным счетом ничего о них не знаю, кроме как, что они едят мясо и выводить на улицу их нужно минимум два раза в день.
Хотя собаку мне хотелось все детство. Это было посерьезней, нежели бессмысленные хомяки, шумливые попугаи, скучные рыбки. Их у меня было предостаточно, с разной периодичностью наполнявших мою комнату шуршанием, писком, возней и щебетанием. Но это все было не то. Вот собака… Большая, мощная, с широкими, сильными лапами и мокрым носом. Таково было мое тогдашнее представление об идеальном псе. Я иду не гулять, я иду выгуливать мою собаку – маленький повелитель преданного существа.
Сколько раз я упрашивал маму, сколько обещаний и клятв давал: буду ухаживать, буду выводить на улицу, стану мыть ее, расчесывать, дрессировать, что угодно! Но мама оставалась непреклонной – она так же не любит собак, как я кошек. Потому и приходилось мне вымещать накопившуюся потребность в заботе, на всяческой подвижной мелочи.
Как-то созрела у меня идея завести себе ужа. Ох, как загорелся я этой идеей. Ходил по друзьям, спрашивал, кто, что о них знает, чем кормить, как содержать. И вот, когда материал был собран в количестве, достойном написания научного труда, я предстал пред материнскими очами и выдвинул на рассмотрение свою просьбу. Мама в тот момент шинковала капусту. Сказал. Она к моему изумлению, даже не перестала заниматься этим увлекательным делом, а лишь с хрустом откусив кусочек кочерыжки, даже не глядя на меня, молвила:
- Долго думал?
И я понял – все. Не будет у меня никакого ужа. Никогда. «Долго думал?» Да, достаточно долго, чтобы самого себя убедить, что дело в шляпе - настолько основательно эта тема овладела мной. Но головной убор оказался изрядно дырявым и ужик, которому я даже принялся подбирать имя, проскользнул в прореху и более не показывался.
- Ты хочешь взять мою Дуську к себе?
- Ну да, это легко. Ты в чем- то сомневаешься, Свет?
- Да нет… Неожиданно как-то… - замялась она.
- Просто приведи ее ко мне и забери, когда нужно будет. Вот и все. Что, мне, собаку приютить сложно? Да я по жизни собачник. Кто из друзей уезжает, так все мне своих оставляют, знают ведь – люблю я животин этих. Ты не сомневайся, все хорошо будет.
Ох и понесло меня! Говорил, а слова четко шли вразрез с криком разума. Ну куда мне собаку, спрашивается, а? И не смыслю в них ровным счетом ничего и языка общего наверняка не имею.
Механизму доброй услуги был дан ход. Света ушла, а вечером появилась уже неся с собой плетеную корзинку, прикрытую розовым покрывальцем. Да, истинно по-женски. Также, при себе она имела небольшую спортивную сумку. Мы зашли внутрь киоска, она поставила корзинку на стул и откинула покрывало. Наружу высунулась озорная мордочка черно-рыжего окраса. Нечто миниатюрное, с любопытными бусинками глаз, изучало обстановку и меня заодно. С боков собачки ( собачки! ) спускалась длинная, ухоженная шерсть. Все в ней было маленькое, хрупкое… Нет, в моем представлении собака должна быть все же собакой, а не игрушечным пупсом, которого и с поводка спустить страшно – а ну как задавят. Ни за себя не постоять, ни за хозяина: мой дом – диван.
Света тем временем расстегнула молнию сумки и демонстрировала мне содержимое.
- Смотри вот – миска, поводок, одеяло, сухой корм. Только постоянно его давать не нужно, это – ну скажем, полдник. Так… Я тут набросала список, что можно из еды, сколько гулять… Игрушек вот немного, глазные капли, если понадобятся.
- И все это нужно?
- Это должно быть, даже если и не потребуется. Она у меня, ну просто ребенок. Не тявкнет лишний раз, не вскочит. И совершенно не избалованна. Только изнежила я ее не в меру, это – факт. Видишь, я и сейчас ее в корзинке принесла. Да, спать она тоже в ней будет. Хотя, это по настроению.
Света продолжала подробнейший рассказ об особенностях бытия Дуськи, а я слушая в половину уха, не уставал поражаться тому, сколько всего требуется такому мелкому, незначительному существу. Хлопоты, заботы, волнения: шерсть, когти, питание, разве что, пардон, какашки на просвет смотреть не нужно, хотя…
- Ну, за четыре дня ничего ведь не случится, правда, Дусик? – она взяла мордашку в свои ладони и чмокнула мелкий, черный нос.
Мы еще немного поговорили о деталях ухода за Дуськой, вовсю уже исследующей мои небольшие владения и выйдя на улицу, коротко попрощались. Я ожидал, что собака станет рваться за хозяйкой, но она лишь обнюхала то место, где недавно еще стояла Света и скрылась за дверью киоска. Что ж, похоже животина достаточно адекватна.
Мы попрощались как-то быстро, скомкано даже, но был один момент… Вообщем – Света меня поцеловала. Не подумайте ничего такого, но к сожалению, поцелуй был вполне дежурным. Так, простой чмок в щеку, но и этого было достаточно для меня, чтобы едва не лишиться чувств. Краска сильно залила мое лицо: и радость и печаль и зыбкое чувство надежды… Может это первый шаг к чему-то большему? Домой я не шел, а плыл в сладком тумане очень даже смелых фантазий, детальных, продуманных и на тот момент, твердо обоснованных. И причиной тому была, всего лишь, почти невесомая корзинка со спящей Дуськой. Да еще сумка с кучей милых причиндалов.
Дома, оставив корзину в прихожей, я стал наблюдать за действиями Дуськи. Во мне все еще сидело опасение, что она хрестоматийно уляжется на половик и примется разрывать мою душу тоскливым скулением. По счастью обошлось – спрыгнув на пол, собака засеменила на кухню, затем, обнюхав там каждый уголок, переместилась в комнату, скрылась под диваном, чихнула оттуда, проследовала к батарее, исследовала провода компьютера и наконец, завершив сей круг почета, уселась у моих ног и склонив голову на бок, в неподвижности уставилась снизу вверх. Никакого скулежа, истерики и беспокойства в ней и в помине не было.
Перед тем, как лечь спать, я заботливо поправил постельку в ее корзине, чуть даже смутившись своих действий. Как-то это было необычно и странно, ощущать себя «папочкой». Умылся, почистил зубы, выключил свет, подошел в темноте к кровати и с удивлением обнаружил в ней Дуську. Не дожидаясь меня, она расположилась на одеяле, точно по середине кровати и приподняв голову, следила за моими действиями. Да, именно про это Света говорила «по настроению». Что ж, я просто сдвинул ее к стене, лег, накрылся одеялом и закрыл глаза. Уже засыпал, как почувствовал у лица движение. Дуська забралась на край подушки, обнюхала меня, самозабвенно зевнула с тонким писком и совсем не по-собачьи свернулась в клубок. От ее шерсти легко пахло парфюмом. Это духи Светы? Так, окутанный невесомым облачком аромата моей мечты я и уснул, заведя будильник на сорок минут ранее привычного времени, дабы успеть погулять с этим ребенком.
Утро выдалось просто великолепным. Безветренно, солнечно, тепло. Оно словно было создано для неспешного шествования по двору, задумчивого разглядывания неба, слушания своих шагов, сочинения хойку… Но это в идеале, а в реальности, я, придерживая поводок, не вел Дуську по улице, а шел за ней, позволяя обнюхивать и метить каждый приглянувшийся ей уголок.
Тут меня поджидали самые всевозможные трудности и неожиданности. Подбежал дитенок – мальчишка лет четырех, и в восхищении присев на корточки перед Дуськой, порывисто протянул к ней руку. От неожиданности, собака рванулась в сторону, едва не повиснув на поводке. Всецело чувствуя заботу и попечение над ней, я и сам вздрогнул, хотя причин для беспокойства не было. Затем, подбежал лохматый, грязный, беспородный кобель, превышающий мое животное раза в четыре и с назойливостью, принялся усиленно обнюхивать, жавшуюся к моим ногам, Дуську. Потом была некая гадость в траве, которую Дуська вознамерилась по меньшей мере сожрать, потом, явно соблазнительная для нее лужа. Словом – не прогулка, а сплошной контроль. Возможно я проявлял излишнее рвение в опеке и внимании, но ведь это была не моя собака, и сдать ее на руки хозяйке, без грязи в шерсти, без чужих блох и в хорошем здравии, я был просто обязан.
И в довершении всего, мне приходилось отслеживать все ее нехитрые… как бы помягче изъясниться… испражнения. Терпеть не могу, когда животные оставляют «мины» где попало. Захочешь так, на травке поваляться, да сто раз подумаешь прежде. Несознательно это как-то, товарищи собаководы!
Подобрав палочку, я стоически загребал всю эту гадость в места, где она не сможет навредить подошвам прохожих. Дело было малоприятное, но полезное и совесть моя оставалась, в прямом смысле, незапятнанной. Так мы и гуляли с Дуськой – она радовалась жизни, а я выполнял свою немудреную работу. Все ей было интересно и восхитительно: увядший лист, обломок коряжки, пролетевший мимо воробей, кошка, что разлеглась в траве неподалеку, не забывавшая впрочем бдительно коситься на мелкое чудо природы. Не миновал я и контраста сравнения масштабов: мимо нас чинно продефилировал парень с горой мускулов на поводке, именуемых доберманом и едва ли не презрительно окинул меня с Дуськой горделивым взглядом свысока.
Пока мы гуляли, мысли мои были заняты кормежкой, помывкой, расчесыванием… Поселяется возле тебя такая вот крохотулька и становишься ты совсем не богом для существа, но ревностным блюстителем его интересов и потребностей. И вся твоя вселенная принимается вращаться вокруг желаний, ненавязчивых требований того, «кого приручили». И кто главный в вашей паре? Забота, тире – зависимость? По сути, полная беспомощность домашнего животного, сковывает тебя по рукам и ногам. Я не утверждаю, что это плохо, но заводя у себя под боком, местечкового идола, ты принимаешь все правила новой игры. Будь то, хоть слон, хоть крыса. И кто только не делит с нами наши квадратные метры! Загибаем пальцы: хомяки, пауки, змеи, кролики, мадагаскарские тараканы, попугаи, обезьяны, шиншиллы, ну и собаки с кошками конечно же. Выводы делайте сами.
Закрывая дверь квартиры, я видел, что Дуська сидит посреди комнаты и не сводит с меня пристального взгляда. В ее распоряжении оставалась миска с едой, плошка воды и уйма времени до моего возвращения. Приложив ухо к двери, я прислушался. Ничего. Никто не скулит, не скребет, не хнычет. Осторожно приоткрыл и заглянул в узкую щель. Сидит точно статуя мохнатая, не шелохнется. Ну и ладно, ну и хорошо. То-то я удивлюсь, если вечером обнаружу, что все в квартире вверх дном, а в центре кучи чего-то погрызенного, разодранного, обслюнявленного, восседает этот сфинкс и поблескивает невинными глазками. И хорошо еще, что у Светы не мастино какой-нибудь, а этот вот комок шерсти.
Попутно заглянул в почтовый ящик, скорее по доброй привычке уже, и не обнаружил в нем ровным счетом ничего. Ни газеты, ни клочка бумажки. Даже тревожно стало от мысли, что у меня могут воровать прессу. Понимаете, я обеспокоился сохранностью бумаг, но не человека! Что с ней? Почему нет письма? Случилось что-то? А все потому, что она, ее фантомный образ, постепенно, очень медленно, но необратимо переходил рубеж, за которым заканчивалась моя моральная зависимость от нее и начиналась стойкая привычка. У подъезда я всегда вижу один и тот же автомобиль и если когда-нибудь его не окажется на месте, я просто отмечу сей факт, но никак не забью тревогу. Будет необычно, непривычно, странно даже, но… нет его и все тут.
Словно ответом на мои мысли, письмо появилось тем же вечером. Торчащий из щели ящика уголок самодельного конверта, своим видом сжал мое сердце в предвкушении, ожидании капельки новизны. Никакого трепета я не испытывал, и потому распечатал его тут же, обыкновенным бытовым движением руки. В конверте оказалось аж два фото. Обнаженная женская ступня отрывалась от низкой травы, и веяло от этой нехитрой картинки, легким чувством полета. А может она просто начинала шаг? Не знаю, мне чудился именно полный отрыв от тверди. И соответствующая надпись «Земля под тобой?». Именно так, с вопросительным знаком.
А на втором фото, к своему сильнейшему изумлению, я увидел самого себя. Я с Дуськой у старой березы, той самой, с которой снимал кошку. Натянутый поводок, опекаемый мною зверь что-то увлеченно ковыряющий лапкой, ну и собственно я. Момент был пойман хороший, очень живой – динамика в собаке, напряженном поводке и моей руке, что была заложена за спину. Обыкновенно фото, но мне оно нравилось. Стоял, смотрел на него… и вдруг, точно прямой удар в переносицу – фотографировали из моего подъезда! В следующий момент, я скорым шагом обходил этаж за этажом и смотрел из окна во двор, сравнивая масштаб изображения с тем, что вижу. Чем выше я забирался, тем сходство было более явным. Главным ориентиром служила береза и не задумывался я в тот момент, что возможно тот, кто снимал, мог попросту приблизить зум. Да, поступки совершаемые по наитию, подчас оказываются самыми верными.
И вот, на шестом этаже, я был полностью удовлетворен сходством. И новая догадка вновь толкнула меня, в этот раз прямиком в солнечное сплетение, да так, что дыхание перехватило – а что если она снимала это не из окна лестничной площадки, а… да-да – именно из окна квартиры. Вот тут, прямо за стеной она и находится быть может! Подойдя к входной двери, я уставился на кнопки звонков. По две, слева и справа. Какая ведет к ней? Какая из них быть может до сих пор хранит тепло ее прикосновения? По сути оставался один шаг до разгадки. Да элементарно – взять и обзвонить все четыре квартиры. Всего делов-то! Так, с какой начать?
Но… А что если все же из окна площадки? А что я скажу? А что дальше?
Что скажу, если все это не так и что скажу, если мне на встречу выйдет именно она?
Сомнения налезали друг на друга, толкались и противно верещали в экстатическом возбуждении. Голова моя готова была рассыпаться на части от неимоверного количества «за» и «против». Выбор возведенный в абсолют. Выбор, чистейший, как кристалл. Он сверкал, переливался, демонстрировал все свои грани, коих не счесть было и каждая так заманчива в своем совершенстве. И стоило лишь взять его в руки и растаял бы он, обнажив сокрытый в себе единственно правильный, верный ответ, но… Я медленно отступал от звонков. Без преувеличения – пятился, на ватных ногах. Кнопки все удалялись от меня и казалось, могли бы делать это бесконечно, но спина моя уперлась в подоконник и движение остановилось. И я понял, что просто не знаю, когда я смогу это сделать – просто позвонить. Я смотрел на дверь с рифленым, узорчатым стеклом, сквозь которое ничего нельзя было разглядеть. Дверь, стекло, четыре кнопки.
Я все плотней укутывался одеялом из сомнений, образов и еще какой-то призрачной чепухи. Я не готов? Я не хочу? Я не уверен? И тут, придушенный, хриплый голос успел сказать мне прямо в ухо четкую правду – я боюсь. Но обладателя голоса стремглав уволокли с глаз долой.
Как сомнамбула я спускался на свой этаж. Так не хочется порой обнажать простую человеческую сущность того, что нафантазировало сознание. Так страшно.
Дуська бросилась мне на встречу с неожиданно оглушительным лаем. Нет, положительно странная собака. Я ведь ей совсем чужой, видит она меня не полных два дня, а уже встречает и радуется точно дражайшему своему хозяину. В квартире она сохранила полный порядок, ну не считая разве что сдернутого с кресла, покрывала.
Нацепив на нее поводок, я, под нетерпеливую возню у себя под ногами, еще разок посмотрел на фото со ступней. М-да, просто анатомический музей на дому. Послание на обороте возвещало: «… пода-а-айте на пропитание, господин хороший…». Намек был удобопонятен, тем вечером мне предстояло прогуляться к воротам кладбища.