«Я прежде всем себя тревожил:
хотел того, мечтал о том...»(с)

не забывал и стол картёжный,

сорвавшись, мог творить дебоши,

и был на светский раут вхожим…

но ныне – в ауте дурном…

А ночь бесчинствует в Париже:

недвижны, странны облака

присели на соседней крыше,

и черный сумрак веки лижет,

и липнет хмарь ко мне бесстыже

с докучной ласкою зверька…

В душе безрадостно и больно:

любви тревожной страшен долг.

морской волной, бегущей вольно

по моря синего раздолью,

хотел бы стать я. Но юдолью

раздавлен ныне… Изнемог…

Я - раб любви в ночи бессонной.

Чтоб вольно жить, я слишком слаб*:

в разгар унылого сезона

с душою, страстью обожжённой,

несчастный узник, полонённый

в гостинице, видений полной,

где пахнет псиной жалкий скарб…

С Парижем стали мы едины:

уж я не с ним - я в нём, я в нём!

И город мнится мне трясиной,

любовь –не выстраданной,- мнимой.

А я – погасший, нелюбимый,

и не тревожусь ни о чём…