I. Цирк
II. Стеклянный арлекин
III. Дом Мод
IV. Витрины, или вторая половина суток
V. Осень
- Выступает знаменитый, непревзойденный,
неподражаемый, величайший мастер своего
дела и профессии! Ура!!! Встречайте!
1.
- Все, все, выпускайте его! – нервно торопил за кулисами ведущий шоу.
Одни говорили: испортили талант, зритель не должен быть так жесток.
Другие: у каждого своя судьба, никто не в силах изменить ее.
2.
В жизни бывает очень много странностей, смотря кто чего ищет. Найдет, не найдет – не знает, но ищет. Это хорошо, с одной стороны, согласитесь. Но с другой… Что, если кто-то совсем ничего не ищет? Значит, ничего не найдет? К чему тогда стремиться?
Цирк. Волшебное место для мечтателей – цирк. Арена, рампы, клоуны, фокусники, акробаты… Акробаты. Чего ждут акробаты от своего дела? Высшего мастерства или это – любовь к риску? Вызов случайной смерти, смелое заявление, что смерть не может быть случайна?
В одном малоизвестном цирке работал мало кому известный человек – акробат. Он ходил по канату в белом смокинге, с черной бабочкой вместо галстука, с серебряной тросточкой и красным цветком на груди. Чарли, Чарльзтон Граунд, «Чапа», «Цирк» - как вам угодно. Герой – на сцене, никто – в уличной толпе прохожих. Великий человек на сцене. Но ничто великое не может существовать без большой любви в сердце.
Клоун Чарли любил балерину. В голубом платье с красными лентами она исполняла свой лучший номер «Танец бабочки». Удивительный номер и красивая музыка. Ей было семь, когда она в первый раз увидела Чарли.
3.
С Чарли я в первый раз встретилась двадцать лет назад. Это был по-настоящему волшебный вечер в гостях у исполнителя желаний.
Чарли говорил тогда: «Дамы и господа! Сегодня поистине необыкновенный вечер. Сегодня, наверное, я самый счастливый человек на свете», впрочем, как и всегда. Но говорил он то, что хотел услышать зритель. Сам же Чарли не верил в свои слова. Заметив меня среди зрителей, он почему-то остановился и смотрел на меня до тех пор, пока я не засмеялась. Потом направился на другой край сцены и долго смотрел на кого-то еще. Но вдруг он повернулся в мою сторону снова, но теперь я не смогла смеяться.
Взгляд любимого человека. Он смотрел на меня такими глазами, в которых я не видела души, они не светились жизненным светом.
В родном цирке любимая балерина Чарли танцевала с шелковыми лентами. Часто после представления они забирались на крышу и смотрели на звезды. А если вдруг начинался дождь, то Чарли раскрывал огромный самодельный зонт, и тогда дождь не мог помешать им любоваться сверканием бриллиантов на черном бархате неба.
- Смотри, видишь этот самый большой бриллиант? Это – полярная звезда, я хочу подарить ее тебе. Теперь у тебя есть самая большая звезда на свете. Такой ни у кого больше нет, а у тебя будет.
- Неужели все звезды на небе – твои? – удивилась балерина. – Разве ты волшебник?
- Я не волшебник, но самую большую звезду на свете я дарю тебе.
«Конечно, он волшебник, - подумала балерина, - ведь он может взлетать под самый купол цирка, и все кричат и удивляются, но никто не знает, что он настоящий волшебник. А я знаю, и поэтому он дарит мне свою звезду».
Знаменитый клоун любил балерину, но договор с владельцем цирка отнимал право дарить надежды. И Чарли в сотый раз поднимался по высокой лестнице и делал первый шаг над пропастью.
Больше всего на свете он боялся обидеть балерину. Незаметно глотнув коньяка, он подходил к ней, опускался на корточки и брал за руку:
- А я завидую, и этого совсем не скрываю, тому незнакомцу, который давно в тебя влюблен, - говорил каждый раз Чарли несчастливой балерине, - который себе давно обещал не делить тебя ни с кем. – Он ходит по пятам за тобой. Он давным-давно влюблен в тебя, - повторял Чарли, свесив ноги с карниза и разглядывая ночное небо.
Но балерина только смотрела на него ясными чистыми глазами.
- Настоящие друзья не поступают так, как ты.
- Но что я сделал плохого для тебя, милая балерина?
- Ты - предатель, - сказала она, заплакала и убежала прочь.
С тех пор прошло двенадцать лет. Чарльзтон сумел приспособиться к миру, в котором он жил все эти годы.
Милена выросла и встретила незнакомца, влюбленного в нее. Они стояли у причала, завороженные огромным сияющим разноцветными огнями пароходом. Была ночь, и от этого он казался необыкновенным, волшебным.
- Я счастлив рядом с тобой, - признался на берегу Джексон, - как будто наша жизнь и все будущее – такое же море, уходящее за горизонт. Я не хочу больше никого искать – лишь ты одна мне нужна.
- Я тоже не хочу больше искать.
Джексон отвел глаза в сторону, помолчал, потом добавил:
- Поиски отбирают столько сил и времени…
Милена вздохнула и нечаянно выронила шляпу.
- Я купил на сэкономленные деньги хлеб: не ел с утра и был очень голоден, - признался спутник.
- Лучше бы на эти деньги ты купил мне цветы!
Он механически продолжал шагать с ней рядом.
- Ничего у нас с тобой не получится, милый Джек. Я никогда не выйду за тебя.
- А у того, кто будет иметь все… за того ты пойдешь?
- За того, кто будет иметь все? Ни один человек, из тех, кого я знаю, не может сказать, что имеет все.
Всю ночь двое влюбленных шатались по улицам большого города, держась за руки и прижимаясь друг к другу от холода. Неожиданный дождь прогонял их с широких улиц в подъезды домов. И, промокшие и уставшие, они дожидались на ближайшей остановке троллейбуса, придя к общему согласию разъехаться по домам, пока не обнаружили их отсутствия.
Но в цирке, куда, как и прежде, вернулась Милена, Чарли не ждал ее, обдумывая свои дела. Она испугалась и задумалась: незнакомец как две капли воды был похож на любимого Чарли. Но это не он! Это двойник его! Зачем он притворяется?! Что ему нужно? Смятение охватило Милену и заставило забыть на время, кто она, где она и все свое прошлое. Ничто прежде не пугало так, как чужой человек в обличье самого близкого.
- Сегодня необычайная ночь. Я хочу, чтобы ты знала об этом, - сказал Чарли и высоко поднял бокал с черным вином.
Он неспеша подошел и протянул руку, приглашая потанцевать. Сейчас в нем не было ни глупой вычурной страстности, ни жажды покорства и униженности – какое-то необъяснимое, даже великое спокойствие, овладело им полностью в этот миг. Милена подошла к нему и обняла его за плечи, не притворяясь, не сомневаясь ни в чем, согласившись со всем происходящим и принимая его таким, каким он был в данную минуту. А может, раньше он притворялся циничным, ничтожным? И на самом деле он такой, как сейчас, благородный, с огромным сердцем. Как раньше ей не хватало его доброты! Как ее мучили и терзали проклятые сомнения!
Луна светила в окно. Они танцевали. Времени не существовало. Ночь околдовывала.
- О чем ты думаешь? – спросил Чарльз.
- О тебе.
Это был сон. Пусть бы он никогда не повторился.
- Так когда-то осень меня сводила с ума, - подумала Милена.
- Ночь может украсть от суеты, если ее хорошо попросить об этом.
- Ночь сегодня похожа на сказку. Я так счастлива, Чарли.
Единственное, чего он хотел от жизни, - чтобы она была счастлива. Он никогда ей не говорил об этом, чтобы не расстраивать. Если бы сказал – она бы не поверила и разлюбила его, решив, что он опять лжет.
- Почему ты раньше не был таким? Твоя прежняя роль отравляла мне жизнь. Да, от любви до ненависти – лишь один шаг… Но зачем же проверять сильное чувство?
- Ты говоришь о ненависти? Не правда ли, тебе хотелось не раз застрелить меня? Я знаю об этом. Но, видишь ли, если не сдержать данное слово – можно легко лишиться головы! Без головы даже мертвец не способен приказывать.
Она хотела еще что-то сказать, возразить ему, но губы не слушались.
А он молча смотрел на нее и почти незаметно улыбался, и в глазах его сверкал насмешливый огонек. Новое предательство снова убивало надежду, которая воскрешала душу. Но что потом? Милена закрыла глаза и опустила голову на плечо Чарльза. Привычные духи навеяли воспоминания о прошедшей, но существовавшей любви.
- Пусть будет все так, как тебе угодно, - подумала она в последний раз.
- Я буду таким, каким хочет видеть меня мой зритель, постоянно меняться. Ты? Ни одна из моих пантомим, скажу прямо, не посвящена женщине, а если и есть между строк какое-то обращение, то это – собирательный образ. Ты взрослый человек и должна понимать, что если бы я не женился на тебе, то потерял бы свое положение, а значит, и возможность быть на сцене.
- Но я только хочу у тебя спросить: как скрасить одиночество?
- У тебя есть деньги – можешь ходить в кафе, магазины, на выставки, в театр. А в приложение к деньгам – охранник, так называемый «Цербер». Ни есть, ни пить не требует: за все заплачено.
- В самом деле?
- Или, может, ты хочешь продавать поздравительные открытки?
- Да, пожалуй. Это очень интересно.
- Тебе что, не хватает денег?
- Причем тут деньги?
- Только не говори, что это – стремление к искусству.
- Я не хочу объясняться – тебе не понять. Тебе не понять моего одиночества.
- Вот как.
- Я не нужна тебе, Чарли! Зачем ты мучишь меня?
- Не бросай его – он еще пригодится тебе, - ответил Чарли.
- О ком ты?
- О твоем новом друге. Я все знаю.
- О Чарли, это просто друг.
- Впрочем, мне все равно.
- Это хорошо, что ты сейчас во мне не нуждаешься. Думаю, я смогу жить без тебя. Что ж, много ли требуется сил? Мне немногого стоит отказаться от прежних ценностей. Думаю, все будет как и раньше. Ничего не должно измениться во мне. Ведь жила я как-то до встречи с тобой. Все будет, как раньше.
- Всех несчастных сделать счастливыми ты не сможешь.
- Почему?
- Потому что каждый несчастен своим несчастьем.
- А любовь?
На этот вопрос он не ответил, думая теперь о чем-то недоступном, незнакомом, неизвестном.
- Чарли, а осень на этот раз такая тихая.
Часть 2. Стеклянный арлекин
1
Горели прожекторы, в сотый раз. Зал молчал, и каждый, наверное, придумал и оставил в сердце своего героя.
Милена была среди зрителей и в то же время – балериной в сиреневом. Но такой она была двенадцать лет назад. Тогда так хотелось, чтобы после номера каждый поднял по осколку ее разбитого сердца, что валялись на арене, и спрятал к себе за пазуху, она так боялась, что все осколки останутся там, на полу: ведь она не могла их забрать обратно.
На концерте она узнала Чарли.
2
«Стеклянный арлекин, любимый герой моего сердца, но редкий гость, при встрече не смотрел на меня. Чарли!
Я давно хотела признаться тебе в своем несчастье, Чарли. Не смейся и даже не улыбайся, ведь это очень серьезно – человеческое несчастье. Особенно, если об этом никто не догадывается. Жить не в свое время и быть не таким, а совершенно иным, чем те люди, единственно которые необходимы, - несчастье. Я бы хотела замаскироваться и перевоплотиться, но все замечают фальшь и указывают вслед, смеются вот точно так, как сейчас ты, бесчувственно, осуждая, со злостью.
Скоро Рождество. Ты вновь решил навестить своих зрителей. Я очень рада. Казалось, мы никогда больше не встретимся. Но знаешь, ведь если твоя судьба - заставлять людей быть счастливыми, значит, ты обо мне всегда думаешь. Правда?
Ты опускаешь глаза. Улыбаешься. Какой ты добрый!
Но если вдруг случится, что другие люди станут для тебя важнее, чем я, все-таки иногда вспоминай меня. Вспоминай меня, когда нечаянно окажешься один в пустой комнате или когда будешь идти с работы домой по ночному переулку. Обязательно помни, что частичка твоей души хранится в моем сердце. И если окажется так, что все самое лучшее, что есть в тебе, ты опять щедро раздаришь людям, я сумею вернуть тебе твое лицо.
Я очень люблю тебя. Ты знаешь. Но тогда, если у тебя будет время, приходи не только по праздникам. Я очень прошу тебя, стеклянный арлекин, - мысленно говорила Милена на концерте, смотря на сцену, где выступали артисты»
3
- Чарли! Постой, опомнись! Что же ты делаешь?..
Но клоун ничего не слышал, по серому лицу его не пробежало ни тени сомнения. Сердце падало на паркет, разбивалось на осколки, разлеталось по залу, где закончилось шоу. Минуту спустя, когда аплодисменты иссякли, Чарли направился к парадному выходу.
4
Но что же в душе твоей, Чарли? Почему смеешься ты неискренне, а все эмоции твои фальшивы? Я знаю. Ты давно никого не любишь, ты всех своих зрителей ненавидишь, и поэтому… ты остаешься один.
О Чарли, мне страшно без тебя, я не знаю, куда я попаду и что со мной станется ни сегодня, так завтра. Я чувствую, как пропадаю, по кусочкам. Ты знаешь, я бы вытерпела все, но так, без вести исчезать…ты не имеешь права. Пропадают все радости и чувства, одно за другим. И что будет завтра – кажется, еще страшнее. Я словно слепну все больше и больше. Ты пропадаешь, Чарли. Вот, еще немного – и не станет тебя. А ты будто не замечаешь ничего. Но я… подожду еще немного и уйду из зала и навсегда – из твоей жизни. Это будет моя месть тебе, Чарли. За то, что ты изменился еще тогда, в молодости, когда мне было восемнадцать лет. Ты понимаешь? Сейчас я уже не помню ничего, что было тогда, каким ты был. Я не знаю, кто ты сейчас. Ты сам придумал этот ход, против всего мира. У тебя нет прошлого. Как ты живешь? Ради чего? Не осталось ничего, ради чего стоило бы жить. Нет ничего! Что ты ответишь на это? Ты предупреждал? Я знаю. Мне, как и всем остальным, кто наблюдает сейчас эту фальшь, которую ты пытаешься выдать за искусство, ничего не нужно от тебя! Тебя так любили. Не нашлось бы в зале зрителя, кто не сумел бы забыть все и видеть только тебя. А ты? Тебе, как оказалось, все равно. И ты равнодушен к чужой судьбе? Или ты всем желаешь всего самого лучшего? Но для меня ты – единственный, Чарли, а я для тебя – одна из многих, о ком ты просто иногда думаешь невзначай. За что это? Почему такая несправедливость? И я не могу справиться с силой общественного мнения, которое заставляет тебя стать другим ради своих новых эмоций! Что же мне делать? Выбрать другого кумира? Но к чужому миру привыкать так трудно, когда ты долго жил ради одного человека. Как привыкать? Терпеть? Смириться? Но я не из тех, кто может покориться судьбе. Что скажешь? Пока есть силы, я не из тех, кто может просто смириться. Что же будет… если тебе все равно, и все против тебя? Я не знаю… Может быть, я смогу понять все, спустя какое-то время.
Часть 3. Дом Мод
1
Рождество. На центральной площади соорудили высоченную елку с красной звездой. Воздух резкий чистый. Мороз. Пахнет пихтой. Милена улыбнулась, вспомнив, как несколько лет назад она бежала сюда смотреть на цветные гирлянды и как встретила здесь однажды нищего юношу со счастливыми глазами. Он принял ее за свою знакомую. Он тоже любил зимний праздник. Он был похож на Чарли. Он любил сказку.
Но Чарли теперь не тот мальчик, гениальный мим, жонглер и акробат, а злой, расчетливый, хитрый и мстительный человек, владелец сети прибыльных подпольных предприятий, владелец цирка, в котором раньше работал клоуном. Теперь он никого не любил из-за того, что жизнь отобрала у него сказку. Его можно было понять, но не переубедить.
Подъехала черная тойота и преградила дорогу. Вышел Цербер:
- Хозяин велел отвезти в концертный зал – мерить платья.
Не дожидаясь ответа, посадил в машину и увез (как и велел хозяин).
Дом Мод. Дом Мод. Она была манекенщицей… Она горько плакала. От высоких шпилек к вечеру болели ноги.
Машина ехала почему-то непривычно долго. Цербер молчал, впрочем, как и всегда. Январь, -19°С и ниже. Окна в машине закрыты неплотно, поэтому – сквозняк. Дом моделей. Они проезжают витрины. В витринах, замерев, стоят хрупкие женщины в коротеньких летних платьицах и улыбаются. А она подумала: как им, должно быть, холодно там, за стеклом.
Платья назойливо привлекали внимание кричащими абсурдными вывертами. Не было среди них классической красоты.
- И это я должна буду напялить на себя? Бред какой-то! Ядовито-розовое с прозрачными вставками из тюля на груди и желтыми лацканами:
И розовый парик – как приложение… Да он совсем чекнулся… Психиатора ему бесплатно!
Черное тяжелое бальное с тремя разрезами по всей длине юбки и сеткой вместо рукавов:
Абсурд! И в этом я должна выйти на всеобщее обозрение?! Хочешь подороже продать меня, дорогой? Ничего у тебя не выйдет! Ты будешь прощения просить за свои шуточки!
Синее бархатное с белыми камнями на груди и на манжетах. Оно было спрятано в дальний угол гардероба и, видимо, не предназначалось для сегодняшнего выхода.
Вот то, что мне, пожалуй, подходит. И черные капроновые колготки… Эй! Скажите: я сейчас спущусь.
2
- Ты в красном? – возмутился Чарльз. – Но это будет выглядеть слишком вызывающе, на тебя все будут обращать внимание. Особенно женщины.
- Почему женщины?
- Потому, что то общество на церемонии, куда мы сейчас собираемся, не приемлет даже намека на пошлость!
- Но это платье ты сам мне подарил!
- Да, но всегда должно быть соответствие между костюмом и событием!
- Но почему я должна одевать то, что говоришь мне ты, Чарли?
- Потому, что ты принадлежишь мне, а не… не обществу.
- Нет, мне нравится это платье. Я хочу пойти в нем, - Милена сделала вид, что обиделась, и направилась к выходу из комнаты.
Чарльз разозлился. Он схватил ее под руку и силой подвел к большому зеркалу:
- Да ты посмотри на себя. Это то же самое, как если бы ты пошла на ужин в красном прозрачном белье!
- Ты совсем спятил, Чарли, - она пытается высвободиться, но у нее это не получается. – Ты помешался на своих платьях и на этом проклятом Доме Мод!
- Или ты оденешь то, что я тебе скажу, или вообще не выйдешь из этой комнаты, пока не образумишься! И я поеду один! Без тебя!
- Это тебе пора задуматься над своим поведением, - ответила она. – Если бы ты не относился ко мне так же, как к своим проституткам, я бы не была такой несчастной.
Его глаза широко раскрылись при этих словах, лицо стало еще напряженнее. Еще бы чуть-чуть, и ярость могла выплеснуться наружу. Но он сдержался, оттолкнул от себя женщину, подошел к шифонеру, выбрал «подходящее» платье, швырнул в ее лицо и вышел. Дверь хлопнула. Вздрогнув, Милена поднесла ладонь ко лбу, посмотрела на платье и еще раз подумала о том, что десять лет назад все было совершенно иначе.
3
На торжество в круг высокосветского общества он был приглашен для забавы. Увы, скука часто толкает людей на безрассудные поступки. И в огромной зале с высокими потолками, украшенными яркими фресками и разноцветными мигающими гирляндами царило тихое и таинственное ожидание шоу, когда по темному небу разлетится салют, засверкают бенгальские огни и выстрелят пробки из бутылок шампанского…
А он пришел мрачный и в черном костюме, как злая фея. И, казалось, ему не было дела до того, что скоро его любимая девушка, девушка, ради которой он жил, предаст его, и до всего того, что его окружало. Он знал, что приглашен лишь ради забавы. А Милена – ради торгов.
- Дорогой Чарльз, вы пользуетесь успехом. Вас все знают,- заметил один из приглашенных и очень хитро заулыбался.
- Успех? Для успеха в мировом цирке нужна голова на блюде. Если ты не жертвуешь всем, что имеешь, то никогда не добьешься абсолютного признания.
- Но зачем нужно именно абсолютное признание? Неужели нельзя довольствоваться меньшим?
- Меньшее, как вы говорите, легко опровергнуть, оспорить, свести на нет. А победителей не судят. Поэтому.
- Мне не понять. Если вас они создали только для того, чтобы использовать и зарабатывать деньги, то…
- Если бы вы тоже любили цирк, то вам стало бы все ясно.
- Может быть. Я думаю, да.
- Громкая слава, большие деньги, - думаете, это все просто так?! Просто так ничего не бывает!
- Но… у тебя же талант.
- Это сейчас ничего не значит. Одна минута на сцене обойдется после нелицеприятными слухами, если образ фальшив.
- А жена ваша, что же, больше не вдохновляет вас?
- Да на кой черт она сдалась мне? Она мне не нужна, - сказал Чарли на вопрос о ней.
- Тебе не нужна – нам нужна, - сказал случайный собеседник. – А если тебе не нужна – продай ее. Сколько ты хочешь?
- Делайте ставки, господа! – скомандовал Чарльзтон.
Кто-то подавился портвейном, тот, кто знал, чем закончится спор со ставками, в котором участвовал Чарлзтон.
«Самое главное – затащить ее в постель, - шептались между собой гости, планируя разрушить союз Милены и Чарли,-а потом уж мы своего не упустим!.. Ты что, не видишь, она ведь помешана на этом образе. Ей только покажи похожего – она кинется на него, как голодная собака-на мясо! Ты главное – глаза сделай несчастными и все – псиса в клетке».
- Подбор, конечно, первоклассный, не спорю, да фальшивят ваши актеры. Я бы рада поддаться, но гордость не позволяет, господа, - ответила Милена на все услышанное.
- Теперь я понимаю, почему она его любила, - сказал один из заговорщиков своей даме.
- Почему же?
Чарльз перевел взгляд в сторону, почувствовав, что о нем говорят.
Женщина выпустила в потолок кольцо дыма, но ничего не ответила.
- Вы мало что знаете, - резко ответил Чарли. – Если вы руководствуетесь только сплетнями, то этот разговор ни к чему не приведет.
- Ошибаешься. Если бы ты обратился к кому-нибудь раньше, то все могло бы обернуться иначе.
- В самом деле?
- Безусловно.
- Ха, ну пусть сейчас кто-нибудь попробует отобрать ее у меня. Это будет даже забавно.
- Ты эгоист. Впрочем, как и все мужчины. Насколько я помню, ты всегда имел скандальную репутацию.
- Все это в прошлом. Сейчас я все же кое-что научился понимать. Эти торговцы… Считают меня за идиота. На чужой крови хотят сделать себе имя! Моя бы воля – я не оставил бы ни одного из них среди нас живым.
- Как же, как же, Чарльз? Ведь инстинкт сохранения… семьи. Разве ваш брак можно назвать семьей?
- Что бы ни говорили, какие бы слухи ни распускали, но вы согласитесь, что у каждого респектабельного человека должно быть что-то, что никто не смог бы у него отобрать.
- Может, ты и прав.
- Конечно.
- Только что бы сказали простые люди на то, как ты играешь судьбами людей?
- Прожить за всех и всем помочь – мое призвание.
- Боюсь, как бы ни пришлось раскаиваться тебе и расплачиваться за свою помощь.
- Боитесь? Чего?
- Не стоит шутить: даже у стен есть уши.
- Это меня уже не удивляет. Я привык к тому, что все подробности моей жизни, не исключая и ее интимную сторону, доступны всем и каждому. Я стараюсь быть достойным примером.
- С чего ты взял? Ты же не сможешь жить за всех. Людей очень много, и все они не похожи друг на друга.
- Увы, только внешне.
Но вечер был скучным, разговоры не клеились. Милена решила уйти. Она направилась было к выходу, но Чарли остановил ее.
- Хочешь уйти? – Чарли зажигает сигару, отпускает серое облако дыма.
- Не знаю, что сказать, - ответила Милена.
- Мне не нужна твоя верность, можешь уйти с кем угодно.
- А что же тогда – любовь?
- Самообман.
- Ну да, «в людях мы любим только свое отражение»… Мне все надоело.
- Это теория в настоящий момент поставлена под сомнение. Сейчас спорят о том, существует ли любовь без интима.
- Ты невыносим.
- Перевес на утверждении «нет».
- Довольно!
- Ты не согласна?
- Я остаюсь при своем мнении.
- При каком же, позволь спросить.
- Истинная любовь бескорыстна. Я ухожу. Удачного вечера.
- В таком случае она и безответна, дорогая.
Но Милена уже ухватила осеннюю шляпку, пальто, зонтик и открывала входную дверь с колокольчиком.
Вдоль улиц мерцают витрины. Ветер и дождь… Черная машина Чарли преследует и догоняет ее. Цербер.
Чарльз вел пьяную девушку по темному переулку незнакомой улицы.
- Мне все надоело, мне противно твое общество, я ненавижу их всех! Я от тебя ухожу.
- Поэтому ты не дождалась меня, самовольно сбежала, напилась в ближайшей забегаловке и потеряла пальто и сумочку? А если бы на тебя напали? Ты в своем уме? Ты понимаешь, что могло произойти?
Блестящее тонкое короткое платье и дурацкие туфли на шпильках, которые постоянно цеплялись за что-нибудь по дороге, привлекли бы ненужные взгляды. Милена, держась за него под руку, шла неуверенно и буквально на каждом шагу спотыкалась и цеплялась за его шею.
- Нет, - несвязно говорила она, - если мы упадем, то упадем вместе!
Хотя язык и заплетался, она могла бросаться восклицаниями.
Прошедший дождь и сырой ветер сделали погоду еще более скверной.
- Долго ли нам еще идти?
- Помолчи, - не выдержал он, - иначе останешься вот здесь, прямо возле помойки.
- Предатель…
- А куда ты меня ведешь? – опять стала пьяно говорить Милена и потянулась к лицу мужчины, чтобы поцеловать его. – Хочешь сдать меня в публичный дом, пока я неспособна сопротивляться? Какая подлость. Подлец! Возвращайся к своим коллегам!
- Перестань выделываться! Я могу упасть, и твое самое дорогое платье превратится в грязную тряпку! А завтра у меня важная встреча.
- Вперед, мой победитель!
Но тут Чарли падает и портит костюм, она падает на него; он вне себя от злости; она начинает смеяться над ним; он бьет ее по щеке; она начинает плакать; он опять берет ее в охапку и ведет домой.
6
Ночь полна сюрпризов. Милена согласилась остаться дома просто от нечего делать. Она устало сидела на стуле с высокой спинкой и крутила в руках салфетку от беспричинного волнения. В доме было тихо. Луна светила прямо в окно.
«Ничего необычного, - невзначай заметила она. - Вчерашнее происшествие ничего не значит».
Дворецкий накрывал на стол…
Но Чарльз явился вовремя.
- Добрый вечер, милая. Извини, что заставил ждать.
- Ничего. У тебя ко мне было какое-то важное дело.
- Да, верно.
- Это надолго?
- Думаю, да.
- И что, стоющая афера?
- Несомненно. Я хотел поговорить с тобой. Ты должна поехать завтра со мной на деловую встречу, Милена.
- Что? А тебя не интересует то, что у меня другие планы, свои проблемы, и завтра я бы не хотела никуда идти с тобой? – спросила Милена, наливая в чашку черный кофе.
На вопрос Чарли даже не повернул головы в ее сторону, он продолжал читать газету, переворачивая листы время от времени. После рабочего дня он не снимал деловой костюм. Милена всегда напоминала ему, чтобы он надевал тапочки, входя в дом.
- Нет, дорогая. Завтра предстоит чрезвычайно важная встреча для меня, и ты должна мне помочь.
- Это деловая встреча? И где же ее планируют провести?
- Мм-м, не совсем встреча. Будет день рождения одного из уважаемых людей, который пообещал финансировать цирк, если мы, в свою очередь, согласимся принять его условия…
- Условия? Интересно, какие?
- Ничего не делается даром, дорогая. Нас пригласили на банкет, где, я полагаю, все и разъяснится.
Чарли наконец-то посмотрел на Милену, их взгляды встретились. Милена равнодушно заметила:
- Если это для тебя так важно, Чарли, то я готова отложить все свои дела на другой день. Только пообещай мне, что мы не задержимся там больше, чем нужно.
- Конечно.
- Иначе, твое светское общество не приведет тебя ни к чему хорошему.
- Времена изменились, дорогая. В этом я не виноват.
- Да… Хм. Вчера я уже побывала на приеме. Ничего достойного я не увидела. Ты понимаешь, так хочется быть тем, кто ты есть, а не тем, кем ты никогда не станешь, чей образ отвратителен тебе. Я устала казаться той куклой, какой ты представляешь меня в своем испорченном обществе. Мне до смерти хочется новой жизни. Я уже не люблю тебя. Когда те, с кем я вынуждена встречаться, копируют твои жесты и твои привычки, пытаются вытянуть из меня отношение к тебе, едят меня глазами, оскорбляя и унижая при этом, мне самой не остается ничего, чем можно было бы жить.
- «Устала», «не могу», «не люблю»! Что ты мелешь?!
- Это все справедливо, конечно. Но ответь, почему в моей жизни столько несоответствий, и вся она – одно недоразумение? Об этом уже кто-то спрашивал… Видишь ли, меня ненавидят люди: женщины воспринимают меня, как соперницу, у которой намного больше шансов на их дорожайших мужей. Черт бы их… А мужчины – как высокомерное оскорбление их естественной потребности. Остается молодежь. Ну, молодежь, сам понимаешь, - как отрицание их стадных и правых законов. Смешно тебе? Забавно.
Я ведь не буду объяснять обществу, что такое любовь к отраженным фонарям и алым листьям клена. Во-первых, как собрать всех непонимающих вместе? Во-вторых, на каком языке говорить? Я остаюсь при себе.
- Хватит! Мне осточертели твои игры в кошки-мышки! Ты будешь делать то, что тебе говорю я! Чем еще ты могла бы зарабатывать кусок хлеба? Ты об этом думала? Я предложил тебе оптимальный вариант! «Не могу», «не хочу»! Если тебя такая жизнь не устраивает – можешь убираться ко всем чертям! Незаменимых людей для меня не существует, - Чарли бросает бокал на пол, уходит из дома, уезжает.
Вернулся он часам к четырем ночи, пьяный вдрызг, зашел в комнату Милены и свалился на коврик около кровати, свернувшись калачиком, как старый бродячий пес.
7
- Как хорошо, что небо сегодня не черное, и, по-моему, даже с сиреневым оттенком. И фонари на пристани… почему-то они напоминают, искренне, всегда, что я кем-то любима, - Милена задумалась, продолжая небрежно откидывать листья на асфальте. – Посмотришь на небо – и снова живешь. На небо, на море, на осень…
Шелковое платье волнами развевалось, задевая асфальт. Прозрачные летние босоножки на металлической шпильке стучали неслышно. Мерзлый ветер обвязывал тело стальной невидимой проволокой. Редкие машины проносились мимо. Просто удивительно, за ней никто не следит. Должно быть, Чарльз бросил это бесполезное дело и рассчитал детектива. Так даже лучше. Пусть катится ко всем чертям! Милена остановилась у освещенных витрин и тотчас забыла обо всем, о чем только что думала.
- Эй, красавица, ждешь кого-то? – спросил незнакомец, неизвестно откуда взявшийся.
- Да, жду, - Милена посмотрела на часы.
- Ну, извини.
Пустые ночные улицы города. Легкий пиджак. Ветер, изморось.
- Как холодно, - она прячет руки в карманы.
- Странная любовь между вами, - сказал незнакомец.
- У нас с ним война. И у каждого наступления один и тот же сценарий: только он найдет сил и мужество в себе, чтобы приблизиться, выйти из укрытия и заявить о правах оскорбленного человека, как тут же тает, мякнет, замирает на месте, глаза его начинают светиться, и он улыбается и забывает, зачем пришел ко мне опять.
- Вы посещали когда-нибудь представления Чарльзтона? – спросил человек.
- В один вечер, когда не пускали детей. Почему, не знаете?
- Однажды, - ответил человек после недолгих раздумий, - поздним вечером на главной улице в уголке парка он выступал для детей. Празднично светили разноцветные фонари и лампочки на деревьях. Дети стали бросаться на него от восторга и даже бить кулаками по голове, спине… Он еле вырвался от них. После этого случая он запретил посещать свои концерты детям.
- Он очень быстро стал известным, и в то же время стал утрачивать собственное «я». Его любили многие люди, которые имели вес в светских кругах, они многим жертвовали ради него, и все-таки, он не дорожил никем.
- Да, трудно не разменяться по мелочам в то время, когда тебя все вокруг только на это и толкает. А что? Хороший приемчик. Испытать человека, артиста, понаблюдать его поведение. Но чтобы он не чувствовал себя обманутым, пустить его по пресс-конференциям, где, обсудив вместе с журналистами все новые атрибуты своего поведения, он исчерпает букет новых чувств и проще станет смотреть на пережитый эксперимент! – объяснял незнакомец.
- А потом?
- А потом можно искать новый образ…
- Скажи, чем я мешаю? Ведь я молчу. Но я забрала у общества Чарли. Он видел в своей публике меня. Он и цветы принимал с насмешкой, потому что я их никогда не дарила. Публика не терпит соперниц, она говорит: «Или я – или никто!» Артисту от нее не убежать: он всем известен. А попытается скрыться – найдут, отомстят и на прежнее место поставят: пой, дескать, пляши, раз народом причислен к ряду героев! Да, с ней шутки плохи. А как ей возразить? Получается так, что он сам изначально выпрашивал у нее внимания. А она глядела сначала неодобрительно, с недоверием: а хулиганить не будешь? «Нет, нет, не буду, честное слово, - клялся он ей, утирая слезы и сложив ладони, - только посмотри на меня».
А как же душа? Кто будет любить его, как человека, простого человека? Не она, это точно! Кто позаботится о нем, смертельно уставшем от очередного душераздирательства? Она??? Кто скажет, что он лучший на свете в случае провала на арене? Опять она? Нет.
Но что бы ни произошло, он навсегда останется для меня девятнадцатилетним мальчиком, счастливым и непредсказуемым. А я… боюсь совсем потеряться в кругу непонимания и предательства фальшивых людей, тех, кто называет себя его друзьями. Если бы он знал, как я устала от обид, обмана и опустошения. Если бы он знал, как мне его сейчас не хватает.
Смеркалось. Милена попрощалась с неизвестным и поспешила домой.
Она подошла к двери. Постучала. Открыл Цербер и холодно ответил: хозяин не велел пускать посторонних. Закрыл дверь.
Что теперь?
- Как теперь быть? – спрашивала Милена. – Ведь он знает, сколько значит для меня: я без него просто не существую. Почему же он всегда так жестоко поступает со мной, почему так часто бросает меня, оставляет одну среди мрака? Сам – уходит куда-то. Куда – никогда не скажет. Не найти его.
Она не очень-то переживала очередное расставание: они все равно будут вместе. Но опять ненадолго.
Милена села на лавочку около дома, которую освещал тусклый фонарь и окружали клены. Но клены опали, вот уже третий день прошел тех пор.
«Тебе ли прогонять меня, Чарли? Тебе ли не любить меня, Чарли? Зачем ты отдаешь меня в чужие руки, Чарли? Ты думаешь, я буду счастливей без тебя?»
В окнах дома горел свет на верхнем этаже, но тени не мелькали в нем. Конечно, Чарльз опять сидел в своем кресле у камина, курил трубку, думал о ней, о них обоих, о судьбе, о своем предназначении.
Часть 4. Витрины или вторая половина суток.
Приходи в ночи, Матильда,
И в бубенчик позвони.
1
2
- Да, я слушаю, - сказала Милена, подняв телефонную трубку.
- А вы знаете, кем был ваш муж, - спросил голос из телефонной трубки.
- Я знаю все, что мне нужно, - ответила Милена. Но навязываемая тревога вызывала холодный мерзкий пот на ладонях. – С кем имею честь говорить?
- Не важно, но мне вы можете полностью доверять, - ответил голос. – Мне известны некоторые преинтереснейшие факты, которые смогут в корне изменить ваше отношение к супругу.
- Я повторяю: никакие сведения мне не нужны!
- Милена Граунд! Я хочу снять пелену с ваших глаз! Речь идет о предательстве и лицемерии, о жизни и смерти, если хотите!.. Десять лет назад я работал в одном флоридийском кафе официантом, подрабатывал, чтобы платить за жилье. Работал в ночную смену, так как помимо кафе у меня была еще основная работа, как инженера-строителя. В этом же кафе появился однажды и известный вам Чарльзтон Граунд. Хозяин взял его в качестве незаурядного артиста для своей ночной публики. Не приходится объяснять, что это за публика. Но хозяину нужны были именно такие зрители, которые готовы выложить все деньги из своего кармана (и деньги не плохие). Новоявленный артист так заинтриговал любителей эксклюзива, что они сразу стали требовать от него «чего-нибудь новенького». Внешность у Чарльзтона и сейчас привлекательная, но в то время, когда он был еще совсем молод, черты его лица, утонченные и даже женственные
, заставляли пьяные глаза необузданных лихачей принимать его не за того, кто он есть. Вы понимаете. Поверьте, мне очень не приятно говорить об этом вам, его законной жене…
- Что же вас заставляет? Мне совсем не интересно, что говорят о моем муже посторонние. Врагов у Чарльзтона достаточно. И скажу более, многие его поклонники, как женщины, так и мужчины, восхищаются им и не скрывают этого! А завистников у него достаточно.
- Поймите, дорогая Милена, ни вам, ни ему я не желаю зла. Я хочу уберечь вас от сетей врагов, которые создаются у меня на глазах.
- Что же?
- Очень скоро Чарли добился намного больше, чем его предшественники. Он часто исполнял свои номера на заказ, одевал те костюмы, которые нравились завсегдатаям бара. Потом он перестал посещать бар постоянно, приезжал в кафе на собственном новеньком Мерседесе, но не на работу, а проведать хозяина. Я видел, сколько денег он носит с собой в кошельке, когда он расплачивался за выпивку. Скажу, что с тех пор он стал пить. К хозяину он приходил пьяный, с приподнятым и развязным настроением, перед уходом часто выпивал двойную порцию виски со льдом. Однажды за очередной порцией выпивки Чарли сел за столик . Вдруг он услышал рояль (на его место наняли другого), и взгляд его остановился. Мне показалось, что он понял, как далеко зашел и всю безвыходность его положения. Он повертел в руке стеклянный стакан с остатками виски и обтаявшими кубиками льда. Именно в этот момент я не на шутку испытал страх за его судьбу. Нужно было что-то делать, но я был бессилен. Мы не были друзьями, я не знал, где отыскать его. После этого случая Чарльз больше не появлялся в баре, я не видел его нигде. Только недавно я узнал о нем и решил позвонить.
- Так что же вы хотите?
- Будьте осторожны!
Незнакомец повесил трубку. Милена стояла у трельяжа в оцепенении. Можно ли было верить всему тому, что она только что услышала? Сомнения и противоречия не позволяли сделать движение, и она стояла с телефонной трубкой в руке, остановив взгляд на флаконе женских духов в виде черной змеи с красными рубинами вместо глаз. Конечно, можно было убедить себя, что это всего-навсего ядовитая ложь, происки старых, давних врагов, добивающихся расплаты за прошлые обиды. Ведь репутация Чарли в обществе была настолько противоречивой, что каждый верил в то, во что сам хотел поверить. Он избегал общество, к которому его причисляли, и его так называемые коллеги по призванию уже давно восприняли это, как незаслуженное пренебрежение. О, сколько озлобленных лиц, искривленных презрительной усмешкой, можно было заметить, когда произносили его имя! Подумать только, какой абсурд можно выдумать и, более того, твердо верить в него, если проверенный план не оправдывает ожиданий и к тому же причина негодности не поддается объяснению!
2
Оставшись в своем кабинете наедине с самим собой, Чарли задумался: все окружающие его люди оказались предателями, друзья и враги действовали сообща. Никому нельзя было доверять! Он первым раскрыл все свои карты и поэтому был обречен на поражение. Слепец! Если бы он заметил это раньше!
Чарли сидел в своем кабинете неподвижно, как изваяние. Темные шторы закрывали высокие окна, и настольная лампа освещала только какие-то бумаги на письменном столе. Минуты полного одиночества не давали ему пробудиться от охватившего оцепенения, когда вспоминались прошлые ошибки, прошлое. Он вспоминал себя молодым талантливым артистом, аплодисменты, овации и восхищение в глазах зрителей; вспоминал вечера после концертов, когда никто не спешил расходиться домой в ожидании автографов любимого актера и музыканта. Как все это было прекрасно! Счастье наполняло весь мир, оно наполняло театр, который казался сказочным, и проспект рядом, все вокруг было похоже на давнюю исполнившуюся мечту. Но так случается, наверное, только раз в жизни. Кого сделало то время счастливым навсегда? Все обернулось другой стороной бед, обид, трагедий в равной степени былого счастья.
Чарльз разговаривал по телефону в своем кабинете:
- Да, Мадлен, я тоже не в восторге от того, как прошла наша встреча… Ну, не преувеличивай, ты выглядела прекрасно, -это я был невнимателен, по крайней мере, недостаточно внимателен, как полагается настоящему джентельмену…
Он повернулся в сторону Милены, увидев ее отражение в стекле серванта.
- Прости, поговорим позже, - поспешил он проститься с собеседницей.
- Тебе нравится унижать меня? – спросила Милена.
- Только не устраивай опять скандал, я не хочу сейчас выслушивать твои однообразные бессмысленные упреки.
- Объясни, почему я должна все это терпеть?! У меня уже не осталось никаких сил.
- У меня остались силы терпеть твои обвинения! За кого ты меня принимаешь? Я что, не вправе поговорить по телефону?
- Я не думаю, что у тебя есть право что-то скрывать от меня!
- О чем ты еще думаешь? Может, о своих любовниках?
- Нет.
- А, ты уже переработала в свих сконфуженных мозгах все, что хотела, теперь успокоилась!
Чарли стоял рядом с ней. Ударил Милену по лицу, потом еще раз…
- Я потратил на тебя столько сил, денег и времени не для того, чтобы теперь терпеть жалкие пакости с твоей стороны! Ты мне за все заплатишь прежде, чем я выставлю тебя за дверь!
- Это все из-за тебя! – стала кричать Милена, все больше злясь, обвиняя его в своих несчастьях. – Из-за тебя мне теперь никто не звонит, будто меня и нет вовсе. Все мои друзья исчезли из поля зрения, из моей жизни. Как ты думаешь, почему? Неужели, они забыли обо мне? Вот так вдруг, сразу и навсегда… Меня больше никто не любит, - она заплакала, пьяная. – Я теперь совсем одна. И некому даже сказать пару слов…
- И сколько можно жаловаться на судьбу? Я сделал для тебя все, что ты хотела. Издательство, набережная, цветные фонари и фонтаны. Чего тебе еще не хватает? Мне, в конце концов, скоро надоест выслушивать твои пьяные бредни каждый день, мое терпение кончается. А теперь иди, отдохни и подумай насчет укращений к завтрашнему дню. Иди же!
Она шлепнулась в кресло, скривив обиженно губы.
- Что, похоже, опять мне придется…
Чарли отошел от письменного стола, подхватил Милену и понес в комнату.
Милена ушла. Конечно, Чарли потом станет просить прощения, стоять на коленях, плакать. Когда он плачет после этих ссор, всегда болит сердце прощать его.
На улице - осень. Теплый ветер. Голубое небо, белые облака. Не удивительно, что осень – любимое время года художников, поэтов.
- Как, Милена, теперь ты не вспоминаешь голубые закаты? Холодные дожди больше не тревожат твою душу? – спрашивала я ее после.
- Нет. Я сама не знаю, почему. Было воскресенье, и в парке работали карусели. Но над мыслями у Милены витала ночь.
- Чарли умирает, - подсказала я ей.
- Знаю…
- Завтра у него концерт?
- Да.
- Он не говорил, какой номер будет исполнять?
- Нет. Никогда не говорит.
- Пойдешь?
- Нет: он еще больше рассердится.
- Кто знает…
- Я однажды пришла, села в третьем ряду справа. Хм, представь, взяла цветы, подарила ему. Он, конечно, не отреагировал на это восторженным взглядом. Он, вообще, потом забыл про все цветы, оставил их на сцене. После концерта его не было дома два дня, и только на третью ночь он вернулся пьяный, серые разводы под глазами дали понять, что он не смыкал глаз эти двое суток.
- Может, какая-нибудь фанатка его преследовала?
- Вряд ли.
- Может, у него другая женщина?
- У него одна женщина – сцена!
- Тогда не могу объяснить.
- Пойдем на набережную, покурим, обсудим это?
- Пошли.
Больше за этот осенний сентябрьский день ничего особенного не произошло. Милену я не видела потом две недели. Ничего не могу сказать по этому поводу.
Я часто думала, почему она не вместе с Чарли и не показывается с ним на людях. А может быть, дело все в ней и поэтому она никогда не обвиняет его? Странные люди все таки. Я их не понимаю. Хотя, и не нужно ничего пытаться понять: чужая душа – потемки.
Случайные прохожие равнодушно смотрят на стекла ресторана, на Чарли. Проходят мимо.
- Скажи, зачем ты привел меня сюда?
- Разве не знаешь? Я хочу, чтобы и на тебя посмотрели люди.
- Как на жену знаменитого артиста?
- Совершенно верно.
- Но на моем месте могла быть любая другая.
- Может быть.
- Я ухожу. Ты можешь остаться.
- Как хочешь, дорогая. Коньяка? – он махнул рукой на бутылку.
- Нет, не нужно, - ответила женщина, собираясь уйти и продолжая смотреть на него с укоризной.
Ресторан почти опустел в это позднее время, и бармен то и дело поглядывал на часы, протирая рюмки салфетками. Тихо играл рояль, тускло светили настольные лампы на столиках.
- Видишь, нам даже не осталось теперь, о чем поговорить, - сказала женщина.
- Извини, но ты сама виновата, - насмешливо бросил ее собеседник и зажег сигару.
- Зачем ты повторяешь на сцене мои слова, жесты и танцы? Разве мало тебе поклонников и признания?
- Дорогая, я просто хочу знать, в каких слоях ты пользуешься спросом, - ответил Чарльзтон и проглотил коньяк.
Женщина встала из-за столика, оставила деньги за кофе, взяла пальто и вышла на ночные улицы столичного города. Прозвенел позади колокольчик, дверь ресторана закрылась. Она не села в такси, пройтись по бродвею позволяло время
Милена чуть было смешалась с толпой и пропала, но из толпы ее вырвал кикбоксер-головорез, посадил в тойоту и увез в неизвестном направлении. Цербер всегда выполнял то, что говорил ему его хозяин, несмотря ни на что.
Без сил, Милена закрыла лицо ладонями. Мужчина, который сидел около водителя, обернулся и с улыбкой предложил сигареты. Магомет умел оказать первую помощь.
Она улыбнулась в ответ:
- А ты, как всегда, вовремя, Махмед.
- Я… не люблю, когда кто-то страдает на моих глазах. Так же, как и ты.
«И почему я не послушала его? Один человек современности сказал, что мои стихи никому не нужны. А он лучше многих других разбирается в моем мировосприятии. Надо было послушать его. Потому что ничего хорошего не выходит, если мировосприятие не соответствует времени, в котором ты живешь. Так вот, один человек современности (кстати, с высоким интеллектом, интеллигентный молодой человек) сказал мне, что мои стихи сейчас никому не нужны. Так зачем же я другому человеку современности пыталась объяснить свое мировосприятие стихами, которые никому не нужны? Короче говоря, ничего хорошего из этого не вышло. Тот человек, которому я пыталась объясниться в любви, неправильно меня понял. Так что, пожалуйста, не пытайтесь… и т. д.»
2
Шоссе было черным и уходило куда-то вдаль, и тучи над ним сгущались мрачные.
Милена стояла одна у дороги и понимала, что сейчас обратного пути ей не найти.
Близилась ночь. Ветер налетел холодный, он пробирал насквозь. Близилась гроза. Легкое летнее платье ветер трепал рывками, и ночь подступала с угрозой: тебе не укрыться, уже поздно.
Милена понимала, что оказалась лишь причиной, по которой простые люди забывают про свои обиды друг на друга и снова клянутся друг другу в любви и ругают себя за глупую ссору. Мерзко! Но об этом никто не должен знать. Она запрокинула голову и посмотрела на черное небо: «Даже не пришлось ему объяснять, что нам непременно нужно расстаться! Но почему сейчас так тяжело? Ведь его жизнь сейчас наладилась, он получил, что хотел, о чем мечтал, чем мучился, без чего не хотел жить. Пусть так будет! А моя жизнь? Где же мое сердце? Я не чувствую сердце и не чувствую ничего».
Голова кружилась от сквозняка, ветер гудел.
3
- Сегодня день нашей свадьбы, - он берет бледной рукой бокал с вином, и два шестигранных рубина на его тонких пальцах перенимают взгляд Милены.
- В самом деле? – она капризно ломает ярко намазанные губки.
- Я решил это давно. Кстати, мучаюсь вопросом, что тебе подарить. Ты, помнится, говорила, ничего никогда не дарить тебе? – он с наигранной задумчивостью потирает подбородок, отводит глаза в потолок. – Давай, я хотя бы тебе заплачу? – говорит Чарльзтон, не поворачиваясь к ней, и хитрая, злая усмешка одно мгновение скользит по его лицу.
- Ты – негодяй и давным-давно проклят своими жертвами!
- Дорогая, не нужно истерик. Сегодня твой праздник. Сегодня тот вечер, когда ты можешь открыто похвастаться своими успехами, хотя… зачем обманывать простых людей?
- Я никогда не выйду за тебя, Чарли! А если и соглашусь на это, то только тогда, когда ты будешь при смерти.
- Очень хорошо, - он встает из-за стола, подходит к Милене, протягивает ей ладонь. – Надеюсь, ты не откажешь мне хотя бы… Вальс в зале! – крикнул он в сторону, не сводя с нее пылающих глаз.
Зазвучала музыка и опьянила неопытный разум.
- Ах, Чарли, ты сущий дьявол, - и Милена подала ему руку в ответ.
Вот, танцуют они, два опасных друг для друга человека, и пламя свечей огромной люстры заливает всю залу золотым светом.
- Что же теперь будет? Ну ничего, завтра разберемся, - говорила себе Милена.
- Ты все еще веришь в завтрашний день? – удивился джентльмен в черном фраке, с генеральской выправкой и неестественно бледной кожей.
- Хотя, ты не вытер вино с губ, - заметила Милена.
- Извини, это случайно, - и вновь тот же огонь сверкнул в его потемневших глазах.
- Ты гениальный актер, но я вижу тебя насквозь.
- Для тебя – особый сюрприз, дорогая.
- Увы, я давно перестала верить тебе.
- Этого не требуется.
- Ты крупно влип со мной, Чарли! Уже завтра я не буду любить тебя, а ты не сможешь забыть нашу встречу.
- Мне не нужны твои объяснения.
- Да, мы говорим совершенно на разных языках, - вздыхает Милена.
- Неудивительно, сколько лет прошло с нашей первой встречи, - отвечает Чарли.
- Зачем я тебе? Я мешаю тебе жить так, как ты привык. У меня могло бы быть очень много мужей, - она хочет уйти.
- Почему же ни один из них не остался с тобой до сегодняшнего дня? – не отпускает коварный злодей.
- Сама не понимаю.
- Я скажу тебе: никто из твоих прежних не видел всех твоих масок, и каждый думал, что ты именно такая, какой он видит тебя, созданная именно для него. Единственная и неповторимая! Ха-ха-ха! Вздор! Я видел все твои маски. Все эти годы я ходил за тобой по пятам, был твоей тенью, все эти годы я следил и изучал тебя.
- Как же ты не сошел с ума, мой бедный, несчастный Чарли?
- Я спрашиваю себя, почему я не убил тебя за все то, что мне пришлось вытерпеть.
- И все из-за меня?
- Нет… не только.
- Значит, теперь, когда тебя спросят, для чего ты жил, ты уверенно можешь отвечать: «Страдал за народ!»
- Нет… лучше я отвечу: «Страдал против».
- Интересно, победителем остался ты?
- Как видишь, сегодня ты танцуешь со мной.
- Это ничего не значит. Мне нравится проводить свободное время с гениальным актером, который так правдиво может сыграть нечистую силу.
- Не шути со мной так неосторожно.
- Это - предупреждение «не играй с огнем»?
- Видишь ли, можно просто не угадать собеседника.
- А может быть, начнем все сначала? – спросила Милена Чарли и прижалась к его холодному пальто, усыпанному снежинками.
Он не ответил и только обнял дрожащие хрупкие плечи любимой женщины.
- Чарли, милый Чарли…
А снег все падал и падал в этот зимний вечер, похожий на сказку, и все казалось волшебным, добрым сном из далекого детства, когда все мечты могли исполняться под Рождество.
Болела голова. Милена лежала на диване, закинув голову к потолку, и искала слова, которые собиралась сказать Чарли.
«Ведь теперь не осталось другого выхода, кроме того, как забыть все, что было, - размышляла она, - и уверить себя, что это лишь мои фантазии. Я ничем не отличаюсь от других. Все это могло произойти и с любой другой, в другое время, мне чужое, в котором я играла бы роль наблюдателя, зрителя, в котором моя роль была бы так незначительна, так незаметна. Так и бывает на самом-то деле. Сегодня – мы, а завтра – они. И то, что мы – именно сегодня, от нас не зависит. Это только совпадение, воля случая. Случайность. Совпадение. Обидно и горько должно быть, но что с того? Какой смысл протестовать, когда от нас ничего не зависит? Радует, что мы оказались в чем-то когда-то кому-то нужными. А сейчас все в прошлом, время, когда мы были героями, отбило свои несколько ударов и вот-вот появятся новые герои… И что же мне теперь остается? Только извиниться. Простите, я выберу скоро другой объект для преклонения. В вас, Чарльзтон, я любила только какой-то жест, который, к тому же, мог оказаться просто случайным. Но… чувствую, будет хуже. Он поступает со мной несправедливо. Ему – все нипочем. А мне?! Я так искренне верила, что он обязательно полюбит меня. А я – только зритель. Артист обязан работать так, как хочет зритель. Нет, все кончено. И если бы мне сейчас сказали, что все останется так, как есть сейчас, я бы отказалась от своего будущего. Люди, к которым что-то тянет меня, проходят мимо. И я живу только похожими на них лицами, масками-двойниками. Но случается, к сожалению, что какой-то жест, малейший поступок выдает маску, и все проходит, обрывается. Поступок, закрыть глаза на который невозможно. Я часто думала раньше, что одна в этом сложном мире. И тогда наступала поздняя осень, а потом снег… Но вот, я встретила Чарли. Я была счастлива. Но то, что он так далеко от меня и вряд ли верит мне, убивает каждый день. Все оказывается слишком банально по отношению к нашим кумирам: находясь на расстоянии, в них мы любили какой-то мало заметный образ. Но они, так же, как все люди жили, ждали. Через некоторое время образ пропадал, и мы уже сомневались в этих людях, которые подсказали его. Мы переставали верить им и постепенно отдалялись, разочарованные обманутой надеждой. Как быть? Мы смиряемся и снова верим… в реальность мечты, ищем, находим и вновь разочаровываемся».
- Я тебя не люблю, - сказала она однажды после очередной ссоры из-за пустяка. – Этого ты добивался? Что ж, я умею исполнять любые желания. Я тебя не люблю. Прости-прощай, - взяла плащ и ушла.
Глава 5. Осень.
1
- О чем ты думаешь, когда остаешься один, Чарли?
- Хорошо бы напиться.
- Неправда!
- Тебя не обманешь.
- Так о чем же?
- Я вспоминаю твои картины. Не всегда они возникают в памяти все сразу.
2
Посмотри на небо, Чарли, там нет больше сапфирных звезд, блеск и свет которых ты так любил когда-то. И знаешь, почему? Потому что изменился ты. Куда пропал свет мечты в глазах твоих, Чарли?.. В них я вижу сейчас лишь ядовитое пламя ненависти и мести. Чарли! Опомнись!!! Опомнись, милый, единственный Чарли! Еще не поздно вернуть нам то прекрасное, что связывало нас… Что – люди? Что значат для тебя те люди, которые убедили тебя, что ненависть и месть выше любви? Эти люди непостоянны, ничтожны перед словом «любовь» и «слезы», тем настоящим, что так недавно еще связывало нас. О Чарли…
В ладони вытянутой руки он держал свое хрустальное сердце.
- Чарли! Постой, опомнись! Что же ты делаешь…
Но клоун ничего не слышал, по серому лицу его не пробежало ни тени сомнения. Сердце падало на блестящий паркет, разбивалось на осколки, разлеталось по залу, где закончился бал. Минуту спустя Чарли направился к парадным дверям.
3
- Ты хочешь играть по их правилам? Ты хочешь быть одним из них? – разозлилась Милена.
- С чего ты взяла? Какой-то ублюдок звонит ей среди ночи и несет всякую ересь, - она и слушать готова! Для них я раньше был король, и они сами подносили мне золото. Я лишь изменил стратегию войны, но все-таки обобрал до нитки этих олухов, которые на своих золотых сундуках бесятся жиру. Это не значит, что я стал таким, как они.
- Но ты поступаешь со мной так же, как они используют людей ради собственной выгоды.
- Замолчи. Ты сама каждый день тратила больше времени на новые знакомства, ты меня в них не посвящала. Ты «хотела избавиться от грызущего изнутри чувства одиночества», но мне не соизволила объяснить, почему пропадаешь ночами по неизвестным адресам!
- Каждый новый человек, с которым я добровольно провожу свое время, оставляет после себя ощущение тяжелого похмелья. Прошлые люди, перед которыми я вынуждена унижаться сейчас, думая о будущем, пользуются этим и наслаждаются своей властью, считая, что играют моими же картами. Не хочу оставаться, не хочу возвращаться, не знаю, куда идти, давно никому не верю…
- Это что? Откровение? Очень мило. Измена по собственному желанию – выгодное дело. А главное повод подходящий.
- Никаких измен не было, ты же знаешь! Что тебе нужно было от меня? Ты хотел сломать мою карьеру и разрушить доверие всех людей, которые меня окружали? Неужели ты думаешь, что я хотела этого для тебя? Что ты вообще знаешь?!
- Я знаю, что жизнь моя испорчена…
- Мной? Да?
- И тобой, и вообще…
- Иди к черту! Ты, кроме себя самого, никого не видишь.
- Я не желаю тебя больше видеть! Уходи, - сказал Чарли.
- Ты прав, нас больше ничего не связывает.
Клоун смолчал, поднялся в спальню, лег на спину и закрыл глаза. Игра, Любовь, Смерть – игра. Кто бы мог не поверить ему? Если Чарльз умирал на сцене сегодня, на завтрашний день его считали уже умершим и оплакивали, но не долго. Когда на следующий день он пел романсы, все удивлялись и принимали его уже за другого человека. Так актер за одну свою жизнь может прожить тысячу чужих жизней.
4
- Знаете, он всегда снится мне, - жаловалась Милена психиатору. – Вот и сегодня тоже; я проснулась среди ночи и больше не могла уснуть от головной боли. Ночью ветер разбудил меня.
- В самом деле?
- Его двойники преследуют и притягивают меня повсюду. Вижу сны, связанные с ним и… со сценой.
- Двойники? Вас это пугает?
- Ему все равно – лишь бы мстить кому-нибудь! Мне, себе, другим – не имеет значения. Это его жизненный принцип с недавних пор. – Милена зажгла тонкую сигарету от горящей на рояле свечи.
- Месть – оружие слабых, - спокойно заявил психиатор.
Через минуту она опять вспылила, стоя спиной к собеседнику.
- Рыцарь, тоже мне! Знаем мы таких рыцарей: подвиги для сплетен. Извините, но я здесь не участвую: у меня от этого всего кишки сводит вот уже который день!
- Успокойтесь, Милена. Вы находитесь в заблуждении, это во-первых. А во-вторых, уже очень скоро ваши дела изменятся в лучшую сторону.
- Вот как? Это меня радует.
- Ваше желание?!
- Желание?
- Ну, да, да! Ваше желание, черт возьми!
- Посвятить свою жизнь только ему, ему одному.
- Только ему? Вы в своем уме?
- Ему одному, никому больше. Потому что так много людей, которых я люблю и любила, что разрывает на части сердце от мысли, что я перед ними непоправимо виновата. И ничего не исправить… Только ему, ему одному!
- Да вы спятили! Его давным-давно уже нет, как артиста. Помнишь, он держал в руке и разбил о паркет свое большое хрустальное сердце? Так вот, он его разбил и сразу же исчез! А вы: «Ему одному…» Хе-хе, сумасшедшая!
- Как же так? И теперь ничего не исправить?
- А что тут можно исправить? Все уже.
- Чарли говорил, что перед ним всегда стоял выбор: я или сцена. В лицах поклонниц он узнавал мое лицо, а в моем… в моем лице уже он не мог найти следов счастья. Публика же была неиссякаемым источником энергии. На каждом своем концерте он повторял: «Дамы и господа! Сегодня самый счастливый день в моей жизни!» Публика отвечала ему взрывом аплодисментов, она кричала: «Браво! Гениально!», потребляя попкорн, она топала ногами и хохотала.
Я не могла мириться с тем, что он вынужден был свои открытия преподносить ей, как шутку, как гримасу. Для публики он был клоуном, циркачом, шутом. Поэту нельзя быть шутом. От этого непонимания страдали и до него те, чью жизнь не воспринимали всерьез.
Но скажите, что взять с нее, развращенной сладостями и страстями? Разве она согласится сейчас, когда все имеет, испытать на себе голод, изоляцию, презрение, чтобы только понять, о чем говорит поэт? Глупо спрашивать, ведь никакой здравомыслящий человек не пойдет на это. Для чего чувствовать острее, если ему за это никто не заплатит? А тот – миллионы получает – пусть работает. Каждому – свое, в конце концов.
- Да, может быть.
- Но получилось так, что я лишь помогла ему прожить лишние два года… на сцене. И два с небольшим – в мире вообще. Я спрашиваю: что же дальше?
- Ничего особенного. Появится новый герой, - вы не пропадете. Вам не стать жертвой голоса своего сердца. Никогда…
- Ложь! Я каждый день после нашей разлуки чувствую себя потерянной. Каждый час мне не за что ухватиться и я забываю, что есть реальность, а что – вымысел. Жестокий вымысел реальности. С легкостью его отпустила, забыла, как и все то, что является смыслом жизни каждого человека, без чего нельзя, без чего человек – ничто, снег, обреченный на исчезновение. Я не знаю, встретимся ли мы когда-нибудь, уже в другое время, может быть, в другом пространстве, или нет… Сойти с ума очень легко. Первая ступень – потеря памяти и собственного «я». Первая ступень такой любви к человеку, которая побеждает все, - потеря памяти и своего «я». Чарли был твердо убежден, что я не любила его, оттого и забывала часто. Он ничего не знал, будучи преданным лишь сцене. Она не могла ему изменить никогда, она была неповторимой – в его мыслях, в произведениях он воплощал ее. Она была моей соперницей, безраздельно владея его сердцем. Я не смогла его отобрать у нее. Я спрашиваю, что же дальше? И отвечаю сама себе: мне не стать жертвой голоса своего сердца (я никогда к нему не прислушиваюсь). Но правда ли это?
- Может быть.
- Вот только растает снег, я приду на набережную вечером, когда загорятся газовые старинные фонари, и найду самый печальный из них. Знаете, все фонари на набережной имеют свой характер. Среди них много дерзких, невоспитанных и даже злых, как те крутые парни в спортивных куртках, которые приходят туда выпить. А я найду такой фонарь, который не похож на остальные, который очень много знает о мире, но очень молод и поэтому у него нет собеседников. Из-за этого он часто неслышно плачет вот так, всегда стоя и опустив голову. Я поговорю с ним, расскажу свои тайны, и он поймет, что не одинок. Еще я признаюсь, что люблю одного человека, он хочет казаться всем счастливым, очень старается казаться веселым. Но я-то знаю: глубоко в душе он переживает, что не такой, как все, и что ему не с кем поделиться своими мечтами. Он боится, что его не поймут и станут смеяться. А знаешь, как становится больно внутри, если смеются над твоими мечтами. Мы знакомы уже почти год, но пока он мне тоже не доверяет, но улыбается, когда мы встречаемся, и глаза его светятся теплом. Впрочем, как и мои, наверное. Он, конечно, поймет меня…
- Понимаю…
5
Такой день был одним из тысячи.
И грезилось море в ночи, волны его спокойны и сильны. Где-то вдалеке черные скалы пустынной земли… Идет по ночному морю огромный корабль. Ветер прохладный тревожит воздух и развевает дождь, ветер дует на запад. Набережная в ночи. Дождливая темная ночь. Мокрый асфальт блестит. Редкие пожухшие листья еще валяются кое-где. Она стояла одна под зонтом на набережной, моросил осенний дождь, с тополей опадали пожелтевшие листья. Когда ей наскучило смотреть на серое море и проезжающие по мостовой машины, и она, направляясь вперед неспешным шагом, обернулась случайно, то еще несколько мгновений казалось, что кто-то стоит на том же месте и смотрит ей вслед с какой-то скрываемой обидой, но не пытаясь удержать. Милена вздрогнула, но не остановилась и не вернулась назад, чтобы увести свой призрак с собой.
Милена в промокшем плаще подходит к каменным столбам у края спуска. Она вглядывается вдаль, но дождь и туман пеленой стали и ничего не видно на горизонте, и самого горизонта нельзя различить теперь. Где же они? Где маяки? Нет ничего. Нет спасенья. И не будет встречи никогда.
Волны накатывают к камням набережной, обещают, успокаивают и уводят от мысли ожидания.
- Ты знаешь, клоуна Чарли больше нет, - шептало серое море, молчало мрачное небо, бежали вслед листья.
6
- Таким образом, уважаемая Милен Граунд, выходит, что вы сами убили своего мужа. Снова отрицаете? Откройте глаза, наконец! Довольно оправдываться. Всем хорошо известно, уверяю, что первый ваш муж – сам дьявол.
У вас есть право на адвоката. Все, что вы скажете сейчас, может быть использовано против вас в зале суда.
Она вздрогнула от ужаса и проснулась: знакомая комната, никаких адвокатов. Приснилось. За окном падал снег.
Милена вспомнила, как на последнем концерте Чарли громко объявил, что все свои стихи он посвящал одной женщине, с которой давно знаком, но которую скрывал от всего мира, боясь ее потерять.
Милена сказала Церберу, что идет в агентство, а сама подумала, что нужно изменить что-то в своей жизни, нарушить какой-нибудь запрет для себя. И купила вино. Метель. Тихо. Играет падающий хлопьями снег и целует ее губы, щеки…
Но уже смеркалось, и нужно было возвращаться. Злой, морозный ветер разогнал дурной хмель в голове. Добравшись до дома, она подошла к двери, постучала. Открыл Цербер и холодно выдал: хозяин не велел пускать… посторонних. Закрыл дверь. Что теперь?
- Как же теперь? – спрашивала себя Милена. – Ведь он знает, сколько значит для меня: я без него не существую. Почему же он всегда так жестоко поступает со мною, почему так часто забывает меня? Сам – уходит куда-то. Куда – никогда не скажет. Не найти его.
Она не очень-то переживала очередное расставание: они все равно будут вместе. Но опять ненадолго.
Милена села на лавку около дома, которую освещал тусклый зеленый фонарь, и окружали красные акации. Но акации опали, вот уже третий день прошел с тех пор.
В окнах дома горел свет на верхнем этаже, но тени не мелькали в окнах. Конечно, Чарльз опять сидел в своем кресле у камина, курил сигару, думал о Милене, о них обоих, о судьбе, о своем предназначении.
Подул ветер и сорвал последний красный листок с дерева акации. Покружился листок и опустился у ног ее, прибился, зацепился и не полетел дальше.
- Все пропало.
Я наклонилась к ее коленям и заглянула в лицо: глаза у Милены были пустые. Я проникла в ее сердце, но не нашла там ничего, за что можно было бы удержаться.
- Отчего все это, Милена? – спросила я ее потом и снова пыталась найти ответ в ее глазах. Она повернулась ко мне: «Клоуна Чарли кто-то забрал из сердца» - вот что я в них прочитала.
Комментарии