Холодное и одновременно шумное утро. Резкий свет в беззащитные глаза. Больно. Почему же больно внутри? Что же резануло сердце? М-м… Надо вспомнить… Почему столько голосов в кухне? Какое сегодня число? Чёрт…
Первая попытка встать. Не вышло. Что с моими ногами? Ватные. Напротив зеркало. Господи…Что со мной стало? На меня смотрит белоснежное лицо с моими же глазами, обведёнными чем-то синим… Ярко-фиолетовым, я бы сказала. И где все мои килограммы?.. В чём дело, в конце-то концов?
Дверь приоткрывается. Знакомое лицо. Мама?
--Ну, как ты? Вижу, тебе уже лучше. Тогда давай попробуем одеться и выйти к гостям.
--Мам, а что сегодня за праздник?
--Сегодня доченька, похороны твоего папы.—я не понимаю, почему на её лице появилась улыбка. Наверное, так надо. Я тоже улыбнулась.
Она одела меня. Довела до кухни. Там собралось много людей. Я узнала только пару человек. Я не понимала, почему у людей счастливые лица. Почему они светились, а их аура была черна.
Меня ведут к столу. Я сажусь на холодный железный стул. Когда он успел появиться в нашем доме? Я не помню. Какие-то толстые пальцы пододвинули мне тарелку, наполненную едой. Я взяла в рот первый кусок мяса. Меня вырвало. Мать, испугавшись, насколько я видела в её душе, не моим состоянием, быстренько постаралась увести меня. Глупая…Она забыла, что у меня проблемы с ногами( до сих пор не могу понять отчего). А из меня всё лилось и лилось. Её лицо было ярче крови. Каламбур. Знаю.

Я проснулась лишь следующим утром, немного привыкнув к тусклому свету. Какой-то он был совсем несолнечный… Но, всё таки от солнца. На сей раз мне удалось встать самой. Тихо прошла в зал. Никого. В спальни. Та же картина. Не припомню такого дня за мою недолгую жизнь. Я зашла в кухню. Все четыре человека были возле окон с прилипшим на лицах ужасом.
--Здравствуйте.
Тихий «ах» матери. И вот она уже лежит на полу. Шесть глаза прокололи меня. Шипение змей.
Удивлению моему не было предела: «Что же могло напугать мою непроницаемую мать?». Я решилась взглянуть в окно. И… и я увидела до боли знакомую черную полутораметровую кошару. Я видела её раньше. Видела всегда, когда не понимала, что творится вокруг. Видела, когда мне было где-то около шести. Тогда она была далеко. Видела в прошлом году. Тогда она была в нашем доме. И я спаслась от неё. Меня защитил мой собственный кошак. И вот сегодня… Кошара двигалась от ворот к дверям дома. Все бабоньки разбежались кто куда, оставив меня одну стоять возле окна. Кошка заметила меня. Кивнула и ускорила шаг. Опомнившись, я побежала искать своего кошака. Залезла с ним в самый низ шкафа и начала придумывать план. Решили действовать повтором. Как в тот раз. Вот услышали шаги в кухне. Вот кошара приближается к шкафу…Вот дверь открывается. Всё. Мы трупы. У нас ничего не получится. Но мой кошак так не думал. Резво прыгнул на морду этой твари. Взвизгнул и обмяк на полу. Не знаю, жив ли. А кошара взглянула на меня огромными грустными глазами. Вздохнула и тихо поплелась обратно к выходу. Я выбежала вслед. Неужели она не хочет убить меня? В чём дело? Выглянула в окно. Кошары не было. Лишь старый облезлый пёс плёлся по дорожке, выводящей из двора. Почему-то я глубоко разочаровалась.

И снова мой день начался с утра. Скучно. Надоело. А деваться некуда. Хочу заметить, что с каждым днём моё состояние улучшается на радость мне же самой. А мать с каждым моим новым шагом становится почему-то мрачней. Меня это раздражает. Я вылезла из своей крохотной комнатушки. Мой нос уловил чужой запах и тотчас же сморщился. Этот новый человек мне до жути был неприятен. Судя по запаху.
На улице было солнечно. Любимое дерево приняло в свои жёсткие объятия. И мне хорошо. Отныне мне всегда будет хорошо. Так решила я. По дорожке шла какая-то серая девчушка. Она веяла сыростью. Затхлостью. И мой носик снова поморщился. Она напомнила мне трупа. Ссутулившаяся фигурка ползла мелкими шажочками, загрязняя мою дорожку. Укололо. Хотелось подойти и нагрубить ей. Сказать: « Пропаливай отсюда!» А что-то остановило. Закон вежливости со смазливой мордашкой? Возможно.
Мать вышла на крыльцо. Облобызалась с этим трупом. Мне стало противно. Позвали к столу. И про меня вспомнили.
--Знакомься, дочка, это Алина. Теперь она в твоём распоряжении.
--Спасибо, мамочка. Но мне не надо никакого распоряжения.
--Это уже твои проблемы. Теперь она приставлена к тебе, хочешь ты этого или нет. А теперь попрошу выйти из-за стола. Ты портишь нам обеденное настроение.
Вот такая у меня мать. Я начинаю задумываться, что из всех родных меня любил лишь папа. А эту…эту жабу я отсюда всё равно вытравлю.

Да-да. И снова утро. Я потянулась. Вышла из комнаты. Не хочется дышать. Всё из-за этой вони Чужой Алины. Только вот почему никто не слышал этого запаха? Почему?
Сегодня дом был пуст. Мать уехала в гости. Различные бабоньки разошлись к подружкам. Алина по всей видимости была на улице. И я снова одна. Слоняюсь по дому, в надежде найти хоть какое-то занятие. Надоело. Вышла на улицу. Свежий воздух обдал меня нежной струёй. Что-то случилось. Я это чувствую.
Во дворе я увидела до боли знакомого мужчину. Не могу вспомнить, где я его видела. По голове ударили чем-то тяжёлым. Память.
Я узнала наконец этого мужчину. Это был мой отец. Шок. Земля. Бр-р, ещё холодная.
--Девочка! С тобой всё в порядке? –Надо мной склонился папа.
--Папа… Папа, мне сказали, что ты ушёл.—шёпотом.
Никакой это был не папа. Правда, которую мне преподносят всегда бьёт очень сильно. Но на этот раз, хоть меня и долбануло, как следует, я не верю.

И снова в точку! Утро. На сей раз под одной простынею я безумно замёрзла. Моё тело выделялось одиноким вопросительным знаком в огромном предложении моей кровати. Я не хотела вставать. Не хотела снова видеть свою мать. Выслушивать её укоры. Не хотела снова ругаться с нею. Единственное, что мне хотелось этим утром, так это навсегда остаться под покровительством сна. Хоть и ненавижу быть чьей-то.
--Каатюшааа!—Противный голос Алины позвал в кухню.
В желудке загудело, поддерживая эту девушку. Быстро одевшись, я с улыбкой(интересно, с чего бы?) выбежала в кухню. Алина тоже мне улыбнулась. В какой-то момент мне показалось, что в наших скользких отношениях проскользнул лучик света. Сегодня и прямо сейчас мне хотелось повиснуть на шее этого тёплого человечка. Не понимаю, куда делась сырость и серость того существа, которое я возненавидела с первых же минут его пребывания в нашем доме. Что засветилось во мне.
Солнечное настроение люди-свиньи имеют привычку гадить. Так случилось и через пять минут. Пришла мать. Что-то буркнула. Скривилась. Прогнала. Вернула меня Алина. Защитила. Я её поблагодарила, а матери плюнула под ноги. Знаю, так нельзя. Но в тот момент мне было абсолютно безразлично на установленные нашими предками рамки.
Хлопнула дверь за моей спиной. В наушниках надрывно завыл Мэнсон. И казалось, что всё сейчас наладится. Казалось настолько, что, забыв про рабочего я вышла на улицу. Прилегла у своего дерева и услышала жизнерадостное «Привет!». Кольнуло. Я разревелась.
Сергей безумно хороший человек. Я полюбила его сразу же, как пришла в себя от обморока. Я любила смотреть на него, бывало часами. Но я не любила разговаривать с ним. Я не могла. Отец. Я уверена, что это мой отец. Рядом с ним я сходила с ума. Меня била дрожь и как заведённая повторяла: «Папа, папочка». Я видела, что и ему было тяжело, но я ничего не могла исправить.
Так текли дни, в моей водосточной трубе жизни. Порой хотелось броситься из окна, но ведь это так глупо… И я не могла, потому что узнала одну важную вещь, которая после оказалась правдой.

Это был один из самых пасмурных дней. У меня болела голова. На меня кричала мать. Дом был во мгле. В воздухе парил дым. Я не знаю, что было тогда. Я знаю только одно: вся моя жизнь… Она куда-то течёт. Утекает из-под меня. Я забираюсь на бревно. Соскальзываю. На ногах остаются красные отметины. Я тону. Выбегаю на улицу. Ливень. В тапках к гаражу. Бегом. Лужа. Боль. Железные ворота. Полустертая зелёная краска. Откуда-то в руке появился гвоздь и мел. Я в ярости. Где же папа? Где же мой родной папа, когда он мне так нужен? Я вызову его! Да-да, как же я могла забыть про это? Я нарисую его, и он будет со мной… всегда…
Скрип…Бьёт по ушам… Гвоздь по металлу… Ручейки воды стекают по выцарапанному контуру его фигуры. Закрашиваю мелом. Рука трясётся. От холода? Нет… Она не хочет рисовать. Не хочет заканчивать этот рисунок. Я промокла насквозь. Ноги устроили дикую пляску по лужам. Тело меня не слушалось. В чём же дело? Мне совсем не холодно. Рисунок завершён. Я лежу. Холодно. Заберите меня скорей отсюда…
Очнувшись через день, я узнала о похоронах отца.

Сыро. В доме было холодно и сыро. Я почувствовала это сразу же. Вышла из своей комнаты. Прислушалась. Кто-то плачет в кухне. Кое-как докавыляла. Не смотря на мою значительную поправку, я всё ещё хромала, что ужасно меня раздражало. На железном стуле сидела Алина, заливаясь слезами. За последние дни я так полюбила её. Куда-то ушёл тот запах, который я чувствовала вначале. Куда-то медленно утекла моя ненависть… Куда? Почему? Непривычно. Но стало легче. В некотором смысле. Есть уже второй человек после папы, который готов защитить меня в любую минуту. Но…я же обещала вытравить её… А я верна себе…
--Что случилось?—села напротив.
--Ничего.—У Алины дрожал голос. Я знала что случилось.
Ярость, смешанная с улыбкой. Это было страшно. Не зная зачем, я ворвалась в комнату матери. Взмах. Ваза блестела мелкими кристалликами на полу. Вода впиталась в ковёр слишком быстро. Розы… Белые розы беззащитно выставили шипы. Обнаженнее цветы лежали на полу, непонимающе глядя на меня. Мне не жалко их, потому что они были частью моей матери. Но я подняла их. Посмотрела. Швырнула в хозяйку.
В те минуты я стала зверем. Не контролируя себя, я натворила то, что мне никогда не простят, я на творила то, о чём никогда не буду жалеть. Меня увели в мою комнату. Заперли. Вызвали докторов. Они все выглядели такими смешными. Мурашки, которые суетливо бегают туда-сюда. Глупцы и трусы. Они все были такими беззащитными передо мной. Перед маленькой девочкой. Как же противно.

Ночь. Ко мне заглянула Луна. Она хочет помочь мне. Ноги снова ослабли. Но встать с постели я смогла. Тело выполняло свой собственный алгоритм, который был неизвестен мне. Руки нащупали гвоздь. В ящике стола оказался мел. Я всё поняла. Я не сопротивлялась.
Вскарабкалась на подоконник. Открыла окно. Скрип разрезал тишину дома. Выпрыгнула. Босые ноги нащупывали стекло. Никто не додумался выбросить осколки вазы в мусорку. Лужи. Холод. Скольжение. Так было всегда. Так будет всегда. Дождь. Снова он. Гараж. Портрет отца пропал.
Гвоздь ровно лёг на металл. Не было скрипа. Всё тихо и аккуратно. Слёзы дождя потекли по желобкам. Мел. Портрет матери. Всё вышло. Зачем? Не знаю. Не я обдумываю свои поступки, но я за них отвечаю.

Ровно через 41 день после похорон отца мы хоронили мать. Моей улыбке было так одиноко в толпе мрачных лиц. Меня называют сумасшедшей, но ты не верь им. Они глупцы. Они меня боятся.

P.S. Алина удачно вышла замуж и ушла из нашей семьи. Сергей не отдал меня в больницу с жёлтыми стенами. Я осталась с папой…