РЕШЕТО - независимый литературный портал
Игорь Анфиногентов / Юмор

Генофонд

436 просмотров

Вот было время раньше. Какие личности на белый свет производились. Вожди и, не побоюсь этого слова, предводители! Сашка Невский там, например, или Минин и Пожарский, не знаю, братья они что ли. А сейчас! Нет, в наше время люди уже не те… Генофонд нации, говорят, поиздержался. И что это за хреновина такая хитрая, генофонд этот? Ну вот где он, скажите на милость, располагается? Ежели, к примеру, в казне государственной, али на объекте каком засекреченном, то как же отцы наши, политики, его проворонили? А может, и не они вовсе, и не проворонили, а иноземцам продали? Ведь утекли же в свое время денежки партии нашей единственно левой в банки заморские. И вообще, раньше как говорили: загнивающий запад… А какой же он загнивающий, если у них там чистота такая, что даже в сортире плюнуть некуда. Я-то сам там не был, врать не буду, а вот товарищ мой, Мишка Кукушкин — тот аж два раза наведывался. Повезло подлецу. Хотя сам он так совсем не считает. Я, говорит, туда больше ни ногой, ни за какие коврижки. Нет, посылайте кого-нибудь другого. Но тебе, уважаемый читатель, вряд ли будет интересно слушать рассуждения такой малообразованной личности, как Мишка. Не понравилось ему там, видите ли, прохвосту. Не такая он и птица важная, чтоб бумагу из-за него марать.

Но все же один случай, который с ним на этом западе приключился, я, с вашего позволения, расскажу. Только, чур, Мишке — ни слова, а то он, чего доброго, драться полезет. Нет, вы не подумайте, он вообще-то смирный, когда трезвый. Но вот выпьет — беда… Прямо спасу от него никакого нет, так любит в физиономию кому-нибудь съездить. У него теперь из собутыльников только я один и остался. Меня он не трогает, уважает. Ты, говорит, брат писатель, полезное существо. Я люблю иногда книжку какую прочесть, говорит. Но вот если он узнает, что про него пишу — вздует, как пить дать. Так что все между нами.

Приехал как-то Мишка по путевке рабочей в Германию. Или там по заданию профкома — я не знаю. Да это и не важно. Если сейчас каждую мелочь вспоминать, то и целой книжки не хватит. Высадился он, значит, с поезда. На вокзал, получается, выходит, стоит — озирается. Чужбина все-таки. Немцы вокруг под ручку прогуливаются чинно так. Лопочут что-то не по-нашенски. Носильщики с тележками снуют. И — все так спокойно, никакой суеты. У нас-то, предположим, на вокзале чихнуть негде, чтоб соседа не обрызгать, а там — ничего, свободно. Можно даже пройтись этаким франтом, расправя плечи и дыша полной грудью. И никто не скажет: «Ну и что ты, дубина, растопырился как на бульваре?» Постоял так Мишка, постоял и призадумался. Приехать он приехал, а как гостиница называется, в которой ему жить положено — забыл. А по-немецки Мишка, надо сказать, ни бе, ни ме, ни кукареку. Черт его знает, может, он вчера выпил лишнего или скушал что-нибудь несвежее, а только не помнит, хоть тресни. Вертится что-то на языке, а что именно… Ну, делать нечего, решил он прогуляться пока, аппетит заодно нагулять и вспомнить. Может, думает, найдет озарение на свежем-то воздухе. А не вспомню, думает, так на вокзале перекантуюсь, не впервой.

И вот идет он, Мишка этот, по улице ихней. А город, надо сказать, не Берлин. Маленький такой городишко. Домишки этакие опрятные стоят в два этажа. Это только потом стало известно, что в пригороде у них всегда так, но откуда же Мишке, человеку полуинтеллигентному, об этом знать. А улицы у них, немцев-то, одно загляденье. Цветочки всякие в клумбах произрастают, а на тротуаре — ни соринки. У них, у буржуев, мусор принято в урну кидать. Придумают же, вот хитрые бестии. Подумать только! Так потом этот мусор за городом не сваливают, а отвозят на фабрику и пе-ре-ра-ба-ты-ва-ют. Тьфу ты, слово-то какое длинное. Они из отходов бумагу, например, разную делают, или там пластмассы всяческие. Автор не силен в этом вопросе, поэтому заранее просит прощения, если что напутал.

Так вот, идет, значит, Мишка по тротуару, мозгами скрипит. Насвистывает, может быть, что-то невеселое. Как же, не до веселья ему — шутка ли дело, название гостиницы забыть. За нее уж и деньги уплачены. И тут видит он, подлец этакий — выходит на крылечко из домика старушка какая-то. Благообразная этакая старушенция. И принимается эта старушка крылечко мести. А потом шваброй тротуар мыть. Мишка, по правде сказать, забыл, зачем и шел. У него столбняк, может быть, начался. А старушка знай себе шваброй елозит и хитро так по сторонам посматривает. Что произошло дальше, автор, даже будучи в ударе, и не сочинил бы.

Мишка, он — парень простой, до мозга костей наш, русский. Постоял он этак с полчаса в оцепенении, а потом челюсть отвисшую захлопнул и на бульвар возьми да и сплюнь. Забылся, может быть. Привычка у него, например, такая. Или наследственное, автор в его генеалогии не разбирался. И вот сплюнул он, подлец, на сверкающий тротуар и дальше пошел. Но не тут-то было! Старушечка та взъерепенилась, хуже некуда. И даже преобразилась как-то вся сразу. Глаза, к примеру, молнии мечут, волосы развеваются, изо рта вместе с брызгами ругательства, может быть, вылетают. И шваброй размахивает, и ногами топает — одним словом, ведьма на старте. Мишка, само собой, сразу и не сообразил, в чем дело. Он видит — у старой припадок начался, может быть, или падучая. Надо же врача. А вокруг, как назло, ни одного самого завалящего докторишки не наблюдается. А вдруг она бросаться начнет? Тем более что она на своих неверных от времени ногах уже совершила пару коротких перебежек в его сторону. В общем, растерялся парень. И, не будь дурак, припустил бегом. Пару переулков пробежал, налево свернул, потом еще квартал миновал и только там остановился. Стоит, отдышаться не может, дыхание у него, может, с непривычки сперло. Но вот он отдышался, огляделся — ба, куда попал?! Где теперь вокзал, где та злосчастная старуха — не поймет. Так бежал, что и по сторонам оглядеться не успевал. Шутка ли — версты две отмахал. Тут, к примеру, не то что он, а и лошадь, если ее заставить сломя голову нестись, не вспомнит ни черта. Тем более что он, может, не лошадь, а человек, с красной буквы этого слова.

Страна чужая, город тоже, по улице разгуливает буйная старуха — у Мишки голова кругом пошла. Присел он на корточки, в себя чтоб немножко прийти, очувствоваться, так сказать. А мимо него немцы ходят. Один подошел, пролепетал что-то и монетку кинул. Мишка оторопел по-первой, а потом видит — еще кинули, и еще. Тут, надо сказать, воспрял он духом: денег, думает, сейчас наберу и в любую гостиницу заеду. Даже, может, на колбасу с французской булкой останется. И, для удобства сердобольных граждан, снял он кепку со своей вихрастой головы и на мостовую положил. Только тут, откуда ни возьмись, шкет маленький выскочил, кепку — хвать, и бегом, юркнул в подворотню и был таков. Чуть не заплакал тут Мишка от обиды и сожаления. Не кепку ему было жаль и не гривенники немецкие — за подкладкой документ у него был спрятан, личность удостоверяющий. А без документа куда же он? Даже в поезд не пустят, чтоб домой уехать, не то что в гостиницу. Хотел было за мальцом побежать, да куда там — того уже и след простыл. Так бы и сгинул он, наверное, на чужбине. Побирался бы, например, до старости. Вот любой другой на его месте точно так бы и поступил. Но вы не знаете нашего Мишку. Он не он, если выход не отыщет.

Решил он в полицию местную обратиться. Так и так, мол, товарищи господа участковые, пропадаю, подавайте мне справку или еще что, лишь бы домой добраться самым скорым поездом. Сказано — сделано. Отыскал Мишка с грехом пополам полицейский участок, заходит, значится, а там… Батюшки-светы! Старуха та буйная, давнишняя его знакомица, что-то своим шепелявым ртом полицейскому внушает. Мишка наш парень смекалистый — старушку под уздцы, руки скрутил и собрался уж было ремешком сыромятным связать для верности. А сам полицейскому на пальцах объясняет: старушка, мол, буйная, и везите вы ее, гражданин начальник, в самый строгий дом для сумасшедших, а не то она половину города до нервных болячек изведет, а то и укусит кого. Лечись потом от бешенства. Но полицейский, почему-то, не пожелал внять искренним Мишкиным увещеваниям, а, недолго думая, дал ему дубинкой по башке. Что было дальше — история умалчивает. А только очнулся Мишка в поезде, Он, чудак, с верхней полки сверзился, да головой об столик и ударился. Поезд, например, на стрелке качнуло, а он и упал. Выругался тут Мишка в сердцах по матушке, поднялся, воды из стакана с подстаканником попил и обратно полез. Спать.

Так что, уважаемый читатель, как ты уже, наверное, догадался, это все ему приснилось. И старуха ненормальная, и гривенники немецкие, и даже беспризорник. А ехал он в тот день как раз к буржуям в гости, на съезд какой-то или конференцию. Только у него там все нормально прошло. И в гостиницу устроился, и винца выпил, и по шее, кажется, не наклали. А вернувшись, он поведал мне свой страшный сон и макушку предъявил — на предмет опознания шишки. Шишка действительно была.

А ехать он туда, сукин сын, не хочет потому, что ему в прошлую поездку пройдоха-бухгалтер на заводе командировочные задержал. До сих пор, кажется, не отдает. Только это уже другая история.

А где и причем здесь, спросите вы, генофонд? К чему же тогда все эти рассуждения о нации и русском духе? Уважаемый читатель, дело ведь не в генофонде вовсе. И не в международных отношениях. Они лично мне не интересны. Дело все в том, что вот простой русский человек — буян, может быть, и не дурак выпить — является сегодня предметом целого повествования. А вы говорите — генофонд…
Теги:

 Комментарии

Комментариев нет