Выжидающий холод скучных скамеек, грязный снег на подошвах скверов –

моя вера, перелётная птица, ещё сильнее своим отчаяньем.

А счастье – это, когда ты понимаешь, что ты – счастлив;

счастье – в час по чайной ложке – слишком много для настоящей любви,

ведь наслаждение – другая боль; и я пью нектар одиночества с вешнего лепестка свечи –

бальзам забальзамированной философии жизни,

где в смерти желания - жизнь жалует новый плод наслаждения,

для подпитки новорожденной жажды, во имя страдания.

А по обочинам, ещё, кажется, дышит траурный цвет прошлогодней травы –

тоже была любовь – про себя, сыграю ей Баха, на память, по памяти

античных проветренных мхов и лишайников с запавших погостов.

Глоток горячего кофе, табачная аура, кошка в ногах –

вполне неплохо – играет Бах…

Вечный ветер, вечер метит, плетью – бесполезная трата мысли –

надо меньше писать, чтобы было, чего умолчать, стиснуть

тьмою душевной, оставить себе – в наказание...

Следом бесследно восходит ненависть ночи, о здание иносказаний

дождём разбивается сердце, провожаю северное черноокое облако,

проваливаясь в неподъемную лёгкость сна (есть ли сны после смерти?)

И под утро, когда надлежит опаздывать, где опоздание,

как признание ненадёжности времени, под утренний побелочный смог,

я смогу рассказать себе, что-то большее, чем есть просто надежда и вера,

под утро, когда опалятся первые розы в букете апрельского солнца,

и обманчивый запах весны переполнит чашу терпения.