под молибденовой луной,

в кристальный кварц реки.

На эбонитовых ветвях

клубится цинковый туман;

экслибрис следа моего

сокрыло в брильянтин

ночного света.

У акватории ночной,

как арабеска – знак бемоль

в глазури глаз печальных.

Тахикардия ветра, в даль,

слова несёт, дыханья шаль

на пульсе цефеид.

Ночь хризантемой расцвела,

как grazioso, как мила

дриад игра, и болеро

травы в ногах усталых.

Я ликтор тени, я схоласт

дорог из яшмы, свистопляс

безбрежных аберраций.

Здесь первых снов девятый вал,

здесь храм цикуты,

звон зеркал

надтреснутого сердца

вечной ночи.

Здесь взгляд медузы и муссон

дрожащих снов, зеркальный звон

глиссандо лунного, стеклом

абсцесс луны, сама луна,

совиных перьев росчерк.

За горизонт бросая взор,

цепляясь, цепенея тьмой,

зари восточной светляки

крошат искристый цедр.

А звёзды капают сурьмой

под вельзевуловой луной,

в лимфаузлы реки,

в юдоль,

где смолянистою канвой

ветвей прохлада реет.