часовой механизм чёрного неба, чередуя, на глаз, заметки световых

лет – вековая тоска – на висках лежит снежная рожь, и завет атмосферного

ледяного огня, осколочно раздражая шагрень

обмороженной кожи. Тень тепла на двоих;

нервный тик тополей – это ветра северный ток; прорва

дрожащих тел на остановке, как дозировка незаконченных дел

с приставкой – пере – переждать, откосить ненадолго,

эдак, на год-другой, световой – а там, сединой зарастёт, загустеет

само, как стопроцентное Дао, выводящее на чистую воду талое сердце,

центробежное, кругосветное, плачущее, скорбящее, любящее. 

Тень тепла на двоих; её улыбка – точка плавления всех сентенций,

лень постели из трав, нитью солярно-янтарной, тянущаяся сквозь танцующий

горизонт. Лёд на карнизе в эскизах луны; отражение её шажков

в каблучках звонких звёзд; движение тонкой мимики, словно алхимия

зимней розы на фрезе серебристого инея; туманный северный ветер, будто

белённый сединами Бог, парсеками отмеряющий каждый витражный вздох,

зажатый в её снежной груди. И она, влюблённо, считает столетья,

растянувшиеся на секунды.