Вот смотрю я на людей, на подавляющее большинство, и напоминают они мне переспевшую шелковицу. Мыть её нельзя, пересыпаешь в миску, а она уже сок-слюни пустила. И не дожить ей к завтрашнему дню, потому что слишком мягка она, изнежена. А есть её уже не хочется, потому как расплылась она в миске в одну сплошную чернильную кашицу. Водишь в миске этой пальцем в надежде найти хоть одну целенькую красивую шелковинку, ан нет таких. И только раз, да и найдёшь во всём этом безобразии случайно, не впопад, бусинку белой смородины. Тугую и светлую. Чернильный сок по ней стекает, но не красит темнотой. Выловишь её, аж радостно становится. Раскусишь, она, тугая, взорвётся во рту резким, тёрпким, но таким насыщенным тугим вкусом. Вот так точно и с людьми: кашевидная тёмная масса в большинстве своём, слишком размякла, слишком изнежена, на грани скисания. И только иногда встречаются бусины светлые, сохранившие свою чистоту.