* * *

Упав к ногам взволнованных ромашек,

Я притворился кем-то из груздей...

Вот так бы скрыться в травах, средь букашек,

Мне так тоскливо жить среди людей.

Когда б ни лето, ни пора грибная,

Легко застыть душою без тепла...

С лесной травой я, может, приминаю

И чью-то жизнь, что для меня – мала.

Там, подо мною, всякие мурашки,

Наверно, кроют матом на меня?

А то, что я примял к земле ромашки?

Эх, что-то я раскис, как размазня...

О многом мне хотелось позабыть бы...

Лежу, в зубах травинку, теребя.

Мне мать внушает мысли о женитьбе –

Совсем иначе жил бы я любя...

Понять бы ей, что я, как та травинка,

Оторван смыслом от таких затей...

Не прирастить, не сдать меня в починку,

Женился б разве лишь из-за детей.

Прошло уже всё то моё стремленье –

Тянуться к свету и душой расти.

Ни что в груди не будит вдохновенья,

Ни слова в ней восторга не найти.

Пойду один... пойду в седую зиму...

Забуду все любовные слова.

Я, может быть, вздохну как о любимой,

Морозным днём, лишь о тебе, трава.

Прозябнув так, что и домой, в карманах

Внесу январский холод рождества,

Я поутру, как в сказочных романах,

Проснусь в плену надежд и волшебства... –

На окнах в доме, стылом от невзгоды,

Я вдруг увижу, словно в дивном сне,

Всё, чем дышал, чем жил все эти годы...

Возможно, вспомню и об этом дне...

Я подойду... и рёбрами ладоней,

Оставлю стёклам странные следы...

К ним пририсую пальчики, на фоне

Прекрасной сказки, скованной во льды...

И вдруг смогу, с тоскою, догадаться,

Любуясь на узоры на стекле, -

То – наша жизнь приходит к нам прощаться,

То – всё, чем мы дышали на земле!