РЕШЕТО - независимый литературный портал
Аркадий Бизиков / Наши легенды

"Мемуары с того света"

1234 просмотра

Продолжение:
ГЛАВА 3. Эксперименты

«Все, когда-то виденное мной учит меня верить Творцу, относительно того, что я не видел».
Ральф Вальдо Эмерсон.

Странная штука, эта астма. Куда только не занесет человека, пытающегося убежать от нее. На что только не готова женщина ради любимого человека, если у него астма? Да вот, хоть бросить теплую большую новую квартиру и уйти неизвестно куда с детьми и с этим странноватым типом, когда на носу зима.
-Ну, как же холодно! – стучала зубами Юлька, когда они с Аркадием натягивали на каркас теплицы пленку.
- Что ты, дорогая, это ж только конец осени.
- Да-а, а пленка стоит «колом» как в мороз.
Каркас для теплицы помог купить знакомый прораб. Так что к зиме они успевали соорудить пленочный гараж и купить «буржуйку».
- Слушай, а почему бы тебе раньше не уйти от Аркадия Львовича? Разозлился бы ты, когда еще тепло было.
- Ты же знаешь, что русский мужик долго запрягает, да быстро ездит. Вот только Аркашка запряг быстро и поехал, не успел я и опомниться.
- Слышь, ты, мужик, как здесь стыки заделывать будем?
- «Да мы уж как-нибудь, да мы уж где-нибудь…» Так заделаем, что ночевать можно будет здесь и буржуйку топить можно здесь, а не дома. Мы же не аристократы с тобой чтобы работать в одном месте, спать - в другом, обедать - в третьем.
- «Блажен, кто верует, тепло ему на свете».
- Будет тепло, не сомневайся.
Гараж действительно соорудили очень быстро и поставили печку, сделали из фанеры ворота, принесли кровать.
Наступила зима. После прошлой зимы в промерзшем фанерном углу на чердаке, снег совсем не радовал. Но и теперь морозные ночи под пленкой были тяжелым испытанием и утренние переливы снега в лучах солнца потеряли свою прелесть. Казалось, что эти разноцветные искорки пронизывают насквозь, насмехаются над теплолюбивыми, серыми от усталости и безысходности, людьми. А пушистое снежное одеяло выглядит зловещим саваном. Работы почти не было: мало, кто знал, где сейчас обитает Аркадий. А кое кто распространял слух, что он вообще больше не работает. А уж мастера, охочие до Аркашкиных клиентов и подавно направление поиска не давали. Им теперь никто не мешал приманить этих самых клиентов к себе. Те, кто поддался – разочаровались. Их воспринимали как источник денег и только. Аркадию было интересно разобраться с каждым, научиться чему-то новому. То, что умел – делал очень добросовестно. Но те, кто соглашался быть подопытными, в результате были более чем просто довольны. Но все они – там, а он с семьей – здесь. Хорошо, что дети могут поспать у бабушки, да и поесть там же.
Днем зимнее солнце так нагревало гараж, что жизнь казалась праздником. И Аркашка, этот усталый, замученный Аркашка был рядом. Юлька не переставала удивляться и радоваться этому. Ведь он теперь с ней все 24 часа, а мысли о недоедании, неустроенности, холоде – мимолетны. Они как осенние листья – облетят и уступят место совершенно новым. Да и потом, кто сказал, что начинать легко? Правда, годы уже не юношеские, зато чувства совсем не стариковские. Аркадий устал от этих испытаний, но почему-то стал больше похож на мальчишку. Разгладились морщинки, исчез землистый цвет лица. Казалось, что именно теперь он счастлив. И это чувство разливалось вокруг. Знакомые, что приходили к ним не знали, почему их так тянет в это подобие дома. Не понимали, почему тяготы жизни этой пары помогают справиться им со своими проблемами, а не давят на плечи удручающей тяжестью. Юлька радовалась каждому новому дню, который они проведут вместе. Радовалась тем клиентам, которые мужественно решались оставить свою машину мастеру и отступить от нее на два шага, чтобы выпить чай с ней.
Так день проходил в хлопотах. «Буржуйка» была ненасытной, но рассчитывать на тепло от солнца можно только в ясные дни. А, намерзшись, тепла много не бывает.
Но вот день истощал свои запасы радости и постепенно переходил в вечер. Даже если не было поздних посетителей, у Аркадий все равно забот хватало: нужно протереть инструменты и разложить их по местам, сделать новые полочки, приспособить шкафчики. Напилить дров, тягая на другом конце двуручной пилы, Юльку пока она шутила, и все пыталась попасть в такт и приложить необходимое количество усилий в этой все еще незнакомой работе.
Но тепло неотвратимо покидало это пленочное убежище. Пламя в буржуйке еще горело, но грело уже только рядом с ней. Остывал и Юлькин запас бодрости. Мороз прокрадывался все дальше в гараж, проникал под одежду, вползал, казалось, в самую душу. И он выхолаживал мысли и надежды, заменяя мрачными прогнозами и опасениями. Такой же холод вполз, наверное, в души многих людей очень давно и остался там. (Не тот холод, что государство подкинуло в многоэтажные дома через несколько лет после событий в этой маленькой семье, а холод человеческих душ.) И теперь эти люди говорят, что в мире все плохо и будет еще хуже, стараются заморозить души других и вынудить их свернуться в клубочек под своими одеялами и ничего не делать до страшного суда. Эта неотвратимость нужна только ледяным сердцам, которые не способно уже отогреть ни утреннее солнце, ни весеннее торжество жизни. Но Юлька верила. Знала, что будет утро, будет весна, а пока мороз вынуждал тело встать в «приморскую стойку», когда не хочется шевелиться, а только еще больше напрячь все мышцы. И чем больше сопротивляешься холоду, тем крепче его хватка. Только усилием воли можно заставить себя расслабиться и заставить кровь двигаться быстрее. Как в жизни: чем больше прячешься от проблем, тем больше их соберется и когда-нибудь обвалится.
Попрыгать, чтобы согреться? Ну уж нет, силы оставлены там, где прошел день. Да и всю ночь не попрыгаешь. Так что когда Аркашка забирался под одеяло, там его ждал замерзший, испуганный комочек – все, что осталось от веселой, заботливой Юльки.
Но тепла у Аркадий хватало на двоих, и жена начинала оттаивать и журчать:
- Аркаша, а давай эту дырку над головой заделаем, а то снег в лицо сыплется.
- То не сыпался, а теперь посыпался.
- Он сыпался еще вчера, но мы были под одеялом. Оно промокло, и я повесила его на ворота.
- Так давай я его сниму и принесу.
- Нет, оно еще не высохло и ворота от ветра к тому же защищает. Сегодня поэтому я укрыла нас пленкой поверх этого одеяльца.
- То-то, сверху что-то шелестит, и коты на нас спать не ложатся. Ладно, пойду, принесу зонтик. А завтра что-нибудь придумаю.
Юлька уже согрелась и к приходу мужа начала доставать свои идеи сонным голосом. Аркадий слушал эту колыбельную болтовню и постепенно засыпал. Сонным языком все же вставил немного реплик.
-Родненький, а представляешь, как мы дом построим?
-Угу.
-Сделаем там камин. Настоящий, красивый. Будем смотреть на огонь вечерами. А то в этой «жестянке» огонь горит, а дверцу открытой держать дымно.
- А ты сможешь сама сделать камин, фантазерка?
- Если ты хочешь, то я буду искать книжки про печки. Разберусь постепенно. Может, печника найдем и спросим. Денег много, наверное, надо, чтоб он сам нам сделал. А так зато родным будет.
-Кто? Печник?
-Нет, камин.
Наутро ворота с трудом открылись, снегу намело очень много. «Хорошо, что дети у бабушки – там даже на полу спать им тепло» - подумал Аркадий, расчищая подходы и подъезды.
Машины приезжать не спешили. Видно, считали, что по доброй воле никто с самого утра махать лопатой не захочет. А Аркадий расчистил дорогу и пошел к дальнему забору. Там ветром прибило кусочек жести.
Как раз чтобы подлатать крышу рядом с трубой от печки. Пленка там расплавилась, и поэтому снег сыпался прямо на них. Войлочные ботинки «прощай молодость» не рассчитаны на глубокий снег, а возле забора его намело много. Значит не надо проваливаться, нужно просто идти осторожно. Сзади заскулил Боцман, и Аркадий оглянулся: собака стояла в сугробе по самое брюхо. Но очень хотела не отстать от хозяина.
-«Бедолага, лапы проваливаются, опорная поверхность очень маленькая, - подумал Аркадий. - А у меня? Что – у меня? Я ведь не на лыжах!»
Внезапно до него дошло, что что-то в этом не так и он озадачено остановился. Так же внезапно он провалился в глубокий снег. Это был совершенно нормальный, рыхлый от мороза, снег. И сейчас этот снег вел себя как положено. Собака успокоилась и ждала хозяина. - «Значит, скулил пес тогда по другой причине. Ну, вот, допрыгался. Ладно, эксперименты оставим «на потом». А сейчас нужно возвращаться к обычной схеме: жесть – дыра в крыше – Юлька – печка – завтрак. А может лучше сейчас разобраться? Потом снег не тот будет или времени не будет».
- «Что-то долго он снег чистит, как бы не придавила его астма. А выбираться из-под одеяла так не хочется! Но Аркашкино тепло под одеялом не очень долго держится, и вставать все равно придется», – думала Юлька, подставляя лицо утреннему солнцу, которое скромно поникало в их обитель сквозь прозрачную, пленочную крышу. Она оделась и выглянула во двор.
Лопата для снега уже стояла у двери, а любимый мужчина был у забора. Он входил осторожно в сугроб, проваливаясь по колено, выходил, что-то мерил. Опять возвращался туда же и отпрыгивал. Трогал снег руками сначала осторожно. Потом бил по нему. На приступ астмы это никак не было похоже. Скорее это напоминало какое-то тихое снежное помешательство. Рядом с ним крутился, повизгивая, пес. Юля решилась подать свой голос, но он получился почти как у Боцмана. В это время Аркадий как раз сжимал руками снег и прислушивался к чему-то там. Он, как ужаленный, подпрыгнул и начал озираться вокруг. Вид жены в дверях с открытым ртом, видимо, вылечил его от «снежной болезни» и он с довольным видом победителя зашагал по снегу к ней.
Снежное одеяло укрыло за ночь не только землю, но и машины и они неохотно выбирались из-под него, несмотря на суету спешащих по своим привычным делам, водителей. Они наверняка, чертыхаясь, откапывали свои сокровища и пытались завести поскорее и выбраться на расчищенные дороги. Так что Аркадий и Юля не очень-то рассчитывали сегодня на визиты и могли спокойно растопить печку. Попить чайку после завтрака и обсудить свою новость.
Сначала новость так удивила ее, что кипяток из чайника никак не попадал в чашку, а норовил попасть на коленки мужа. Потом муж рассказывал о своем открытии и чуть не захлебнулся чаем. Хорошо, что пол у них был земляной и с радостью принял на себя все эти возлияния. Так что утро принесло радость всем, даже травке, что зеленела уже возле теплой буржуйки.
- Ну, Аркаша, ну вспомни, как, ты это делал, - не унималась Юлька.
- Я, правда, не помню. Решил не набирать снег в ботинки и не набрал, вот и все.
- Нет, ты точнее вспомни. Что чувствовал?
- Точнее? Я решил стать легче, чтобы не проваливаться в снегу. А что из этого вышло - ты уже знаешь.
- Это как с твоим весом? Ну, когда ты его менял. Я ведь тогда так и не поверила, что это не фокус. А вообще, я тебе скажу, милый мой: врать надо меньше. Тогда не придется доказывать, если вдруг надумаешь сказать правду.
- Да-а, я такой, хозяин своего слова: слово дал – слово взял. Что хочу, то и делаю.
Еще говорят: «не соврешь – не расскажешь».
- Так ты все наврал? А чего же ты там топтался? – Юлька просто плюхнулась на стул от разочарования и, наверное, от обиды. Слезы сверкнули на глазах, и капелька скатилась по щеке.
Аркадий залюбовался, как в лучах утреннего солнца красиво переливаются капельки на ресницах жены, золотят кудряшки ее волос на висках.
-«Ой, что это я, дурак! Занесло меня в этой брехне! Ну, надо же, и не подозревал. Что это может так ранить. И, наверняка не только ей достается от этого. А говорят, что приукрасить рассказ нужно, иначе не интересно будет, и совершенно безобидно. Но сейчас я ведь ничего не рассказывал, просто сказал, что делал в снегу. Не даром говорят: единожды совравшему – нет веры».
Он придвинул свой стул к отвернувшейся жене и прижал ее к себе.
- Не плачь, дуреха. В этом я врать тебе не собираюсь, а остальном – виноват, исправлюсь. Вернее, постараюсь не врать.
Юлькино горе вырвалось наружу рыданием. Она тыкалась мокрым лицом в плечо, грудь любимого, дорогого человека и выплескивала наболевшее.
- Ты ведь не такой, как все. Так зачем тебе врать, сочинять? У нас в жизни столько наворочено, что фантазии не хватит придумать такое. Да и сам потом запутаешься где правда, где – нет. Привыкнешь врать людям, - будешь врать и самому себе. Такая каша завариться! Мы вместе чтобы разобраться со всем этим, а не запутаться окончательно в этой жизни.
И, уже успокаиваясь и потихоньку всхлипывая, пожаловалась:
- Знаешь, как обидно неожиданно оказаться в дураках?
- Да, без подготовки трудновато – успокоил ее Аркадий. – Я ведь и, правда, не знал, что это обидно. Не думал, что для тебя эти мелочи так много значат. Ты ведь не сердишься уже? Нужно меньше верить людям и не будет обидно.
- Знаю, но к ним я осторожно отношусь. Ты ведь – не они. Я с тобой хочу жить с открытой душой, сердцем. Ведь у нас получается?
Как ласковый щенок она заглянула в глаза мужу с невыразимой надеждой. Ну, как променять близость душ и доверие на более красивый, чем на самом деле, рассказ?!
- «Ну, уж нет!» - Аркадий решил избавиться в своей жизни ото лжи. И от маленькой, и от большой, и от той, что говорят «во благо». Нужно научиться молчать, если не можешь сказать правду. И не спешить с выводами, когда еще мало фактов. И с этим феноменом нужно разобраться самому.
- «Прежде всего, будь искренен со своим Я, и тогда, как ночь следует за днем, не сможешь солгать ни одному человеку».
– «Кто же это сказал? Не помню. Может быть просто народная мудрость? Но как вовремя всплыла эта мысль! Видимо, раньше она не нужна была, вот и осела глубоко в подсознании». – Размышлял и копался в памяти Аркадий. И «накопал» еще одну фразу: «для человека, который прокладывает себе дорогу к счастью, обстоятельства, вместо того, чтобы быть препятствием, становятся карьером, где он берет камни для этой дороги».
- Слушай, а может эти возможности от холода появляются? Помнишь, ты с Уроками Мерлина по книге экспериментировал? Тогда тоже снег появился, и это в июле-то.
- А может быть такое начинает происходить, когда удается достичь состояния непрерывной молитвы. Я ведь так хотел этого добиться. Помнишь? После поездки к старцу Павлу?
- Помню. Только я не понимаю, как это должно быть. Ты ведь читаешь молитвы всего часов пять-шесть в день, а остальное время?
- Сам не знаю. Наверное нужно просто помнить все время об этом. Вряд ли такое возможно, все 24 часа, каждое мгновение, помнить.


Солнце уже торопилось к закату, когда приехала еще одна машина. Аркадий работал с увлечением и жадно набирался опыта. Но какой же карбюраторщик будет работать молча? Тем более хозяин рядом и смотрит, как на больного ребенка, на любимую машину. Да и сами, автолюбители, «ребенки» в глубине души. Ведь мальчик от мужчины отличается только ценой игрушек. И разговоры при этом получаются такие:
- Вы бы своей девочке грамм 50 налили. Не пробовали? – спрашивает мастер.
- Нет. Она не пьет. – Отвечает клиент.
- Это вы о ком подумали?
- О жене, конечно.
- Я не о жене говорю. У вас машина отсырела. Ей бы спирт или денатурат в бак добавить.
- Да, на улице стоит, бедолага, - с грустью, как о любимой, говорит клиент.
- У вашей жены волосы, кажется, рыжие и очень длинные.
- А вы откуда про нее знаете? Вообще-то она не жена. Жена у меня черненькая.
- Вы, когда встречаетесь с этой длинноволосой, держитесь подальше от машины, если открыт капот. В крайнем случае, к мастеру после этого старайтесь приезжать без жены.
- Причем здесь рыженькие, карбюратор, да еще жена? – удивился этой несуразице клиент.
- Просто если вы приедете с женой, и я достану, как сейчас из карбюратора длинный, явно женский волос, могут возникнуть вопросы. Вы легко «замнете» скандал?
- Это шутка такая?
- Какие шутки ? Мне работа дорога. А жиклеры забились, так это бензин такой, ничего не поделаешь.
- Вот сволочи на этих заправках, что хотят, то и льют.
- А вы без греха? Совершенны? Так чего же вы ждете совершенства от других. Какая жизнь, такой и бензин.
Видимо в голове автовладельца происходила серьезная работа, может быть, даже заработала память и произошла переоценка ценностей. Хотелось бы в это верить. Но он замолчал и только с интересом наблюдал за работой.
Говорят, нет ничего интереснее, чем наблюдать за льющейся водой, горящим огнем, и за чьей-то работой. А Аркадий тщательно проверил все ненадежные соединения и отпустил машину, когда на улице было совсем темно.
Юлька вышла мужественно осваивать пилу, и они напилили на вечер дров. На длинный зимний, морозный вечер. В этот вечер не было больше посетителей, и Аркадий мог посвятить свое внимание печке. Юлька, наплакавшись утром, уже «клевала носом». Аркадий уложил в кроватку, укрыл ее потеплее и решил незаметно уйти. Сегодня они заработали и на булочки к чаю для жены и на колбасу для Аркадия.
На бензин не заработал, а тем более на ремонт своей машины. Да и по такой погоде, когда успокоился ветер и мороз не пробирал до костей, можно и пешком прогуляться.
Из магазина Аркадий вышел с покупками и очень довольный: жена получит еще одну неожиданность, но на этот раз – приятную. Он так спешил домой, что решил сократить путь почти машинально. Ярко светила луна, и огни маленького магазинчика остались уже позади. Где-то громко разговаривали люди, спеша со своими покупками по своим домам. Но голоса удалялись и становились тише. Казалось, сама ночь вынуждает все звуки спать. Только под ногами скрипел, похрустывая, снег.
Аркадий шел, прижав к себе сверток, глядя на мягко серебрящийся в лунном свете, снег. Это было сказочное завершение дня, мир вокруг был огромным и величественным. И эту прекрасную, тихую ночь взорвал залп крепкого русского мата. В один миг слетела вся умиротворенность, и он растерянно прислушался. Длинная тирада помеси матерного и разговорного объяснила, что случилось: одинокая, но уверенно шагавшая в этом направлении, фигура Аркадия убедила еще двоих посетителей магазинчика в том, что дорога здесь есть и дорога эта расчищена.
Они уверенно направились следом за ним, как за маяком. Может, они и поскрипели бы снегом у него за спиной и развеяли его идиллию раньше, но сразу за магазином, за расчищенной площадкой был спуск. Рядом был кирпичный забор. Снег оказался здесь на два метра глубже, чем на ровном месте. Так что эффект оказался двойной: ноги провалились в сугроб, утопив их владельца по грудь, а голова закружилась от неожиданности. Вот из нее-то и выскочили все эти сакраментальные фразы в адрес Аркадия.
Возня по вытаскиванию и отряхиванию тел потерпевших продолжалась еще какое-то время. Недоумение, высказанное сразу в очень конкретной форме, они унесли с собой. Но совсем не трудно было Аркадию представить себя на их месте. Он смеялся почти до самого дома. А дома Юлька получила двойное удовольствие от гостинца и рассказа. И Аркашка на этот раз не врал!


Аркадий уже заканчивал возиться с машиной приятеля, поддерживая ненавязчивую беседу, неожиданно появилась Юлька. Она просто ворвалась в гараж. Глаза были наполнены слезами. Слезы большими каплями серебрились и удерживались длинными ресницами. Вся взбудораженная, как будто вот-вот взорвется. Но она пыталась изо всех сил сдерживать рыдания при постороннем человеке. Что могло случиться? Что?
- Аркаша, Аркаша, я …. Нельзя так…. Как же это? Там,… нет, здесь…Я не могу так!
Аркадий бросил работу, удивленного приятеля, и потащил жену в дом. Чувства распирали грудь и мешали словам сформулироваться для понимания проблемы. А Юлька понимала, что у нее нет времени наплакаться, чтобы потом все рассказать: ведь там ждет мужа посетитель со своей машиной, со своими проблемами. И она, на ходу обуздывая себя, взахлеб начала объяснять, что она все пыталась понять, что такое МАТЬ. Не ее мать, а вообще. Например, Мать Мария как идеал матери. Она, наверное, «дырку проела» у кого-то ТАМ НАВЕРХУ и ей показали. Да так реально, что результат видно, а объяснить трудно.


Юлька пересаживала цветы в горшках, и мысли ее были поглощены любовью, заботой. Но неожиданно все вокруг резко изменилось, наполнилось совсем другими звуками, цветом и ощущениями. Краем сознания Юлька понимала разницу между днем сегодняшним и тем, в котором оказалась. Воздух был чистым. Сравнивать можно было умом: ощущение прикосновения к босым ногам травы, теплой и в то же время прохладной, чистой, умытой росами. Казалось можно пить саму жизнь травы ногами. Хвоя там была многолетним ковром, дающим жизнь земле и ее обитателям. Темнота леса была покоем, умиротворением. День вчерашний так же отличался от современного дня, как та нежная трава от асфальта. Асфальт, с его запахом испаряющейся смолы, пыли делает этот мир жестким, плоским. Чувства замирают, уступая место рациональному мышлению. Эмоции, не находя нужной чистой пищи, поглощают жесткую и жестокую суть мира цивилизации. От этого душа, кажется кричит и рвется из этого мира, от этой действительности. Ум человеческий ищет виновных во всем, ищет новых ощущений, даже если это уже не ощущения, а извращения. Но это было где-то на краю сознания. Но скоро все заполнили новые ощущения, заполнило чувство несправедливости происходящего.
Она оказалась в большой бревенчатой избе. Окон она не видела. В избе был сумрак. Вдоль стен располагались лавки. Земляной пол был устлан соломой.
Вернее остатками соломы. Утром ее, как всегда, убрали, а новую еще не стелили. В углу висела пустая колыбель, притянутая веревочкой к стене. Бревна от времени темные, пропахшие домом и сладким… дымком? –«А где же была печка?» - вспомнила она позже, когда рассказывала Аркадию. Тогда же все воспринималось совершенно естественно и привычно. Она привыкла к тому, что к вечеру собирается вся большая семья. Кто-то спит на лавках, кто-то на соломе в центре дома. В углу за занавеской проводят ночь ее молодые родители. Это были редкие свидания супругов в строго определенные старшинами дни. Там, в этом углу, днем так здорово играть! Родные и двоюродные братишки и сестренки собирались там тесной кучкой и шептались, взрываясь время от времени звонким смехом. Она была самой младшенькой тогда из детей. Хотя – нет, в колыбельки подвязанной под закопченными балками лежал маленький живой плаксивый комочек. Это он со своей мамой часто занимал потаенный уголок дома за занавеской.
Юлька была пятилетней девочкой и у нее была замечательная молодая мама. Отца она почти не знала: его неделями не бывало дома. Он вместе с другими уходил далеко в лес на охоту. А мама всегда была рядом. Она очень любила мужа и скучала за ним. Да и что могла знать тогда малышка о том, что привело их в эту глушь, почему иногда всех малышей испуганно загоняли в дом, закрывали двери огромным засовом. Не понимала, почему тревожно настораживаются взрослые, когда храпят лошади. Почему иногда их загоняют в дом и заставляют детей сидеть тихо-тихо. Она просто знала эти простые правила и прижималась поближе к ласковой маме.
У мамы были большие голубые глаза, длинная темно-русая коса, а на висках вились кудряшки-солнышки. Юлька видела все это вместо привычных стен своего нынешнего дома. Видела и воспринимала маму своим пятилетним детским восприятием. Мамины глаза были окнами в огромный добрый мир, полный любви и заботы. Все остальное растворялось в нем. И волосы. Когда мама разрешала дочке расчесывать эти шелковые волны, девочка уносилась в сказку. Мама тихо рассказывала что-то, не торопя малышку, наслаждаясь общением, таким редким в этих суровых буднях. Ведь оставаться в постели не дозволялось никому. Можно только на ночь поцеловать свое дитятко и благословить на добрые сны.
Все это пролетело перед мысленным взором за долю секунды, оживив те чувства, порядки, запахи. А теперь почему-то горел угол того родного дома, а сонная девочка стояла в дверях и смотрела на вбежавшую в дом маму. Где все люди и почему мама просит и ее бежать? Может быть это такая игра? Но в воздухе вокруг был разлит ужас.
Огонь уже подточил балку, поддерживающую крышу. Потолка в доме не было. Только горизонтальные балки, над ними – крыша и отверстие под самым коньком. Над ним на крыше обычно делали оберег: голову оленя или просто хохолок. Туда теперь устремлялось такое доброе до недавнего времени, пламя, облизав перед этим сухие стены. Оно стонало от удовольствия или возмущенно трещало, когда находило что-нибудь сырое. Гудело наверху победно и громко.
Мама, стараясь перекричать его, в надежде спасти удивленную и испуганную дочь, просила бежать ее подальше в лес. А Юлька стояла и не могла поверить, что беда так велика и реальна. Она может отнять у нее весь мир, что был ее мамой. Но ослушаться она не могла. Последнее, что она видела – хрупкая тростиночка-мама, и приближающееся пламя. Полные слез мамины глаза. Когда-то красивый сарафан был порван и закопчен, а на нем как-то обреченно лежала прекрасная мамина коса. Ее губы что-то шептали: может последнюю молитву, может - имя любимого. А за ней – огонь, который с радостным криком-треском начал валить угол дома. И этот грохот был громче последнего маминого крика, страшнее грозного окрика отца. Он заставлял бежать, не оглядываясь.
Но еще ужаснее, что от этой, любимой мамы, нужно бежать! Девочка любила ее всем своим существом, любила от кончиков пушистых детских волос до самых пяток. Почему? И почему в лесу такая зловещая тишина?
А вокруг дома были только огромные деревья, чью крону можно увидеть, глядя прямо вверх. Они мрачно и безразлично гудели. Солнце почти не доставало подножия деревьев, не оживляло ничего под ногами. Даже самой неприхотливой траве не хватало света, чтобы здесь выжить. Зато можно было бежать как по ровному полю, только огибая огромные стволы. И она бежала. Бежала, пока не стало горячо в груди и не пересохло горло так, что перехватило дыхание. Тогда она остановилась и нерешительно посмотрела назад. Далеко ли убежит маленькая девочка, хоть и считавшаяся в свои пять весен помощницей, нянькой для младших? Но и за это время дом успел превратиться в большой костер. И бревна, как сухие ветки, сложились в нем в кучку. И там была ее мама. Ее ласковые руки, тихий смиренный голос и огромные кроткие глаза. Казалось, что свет их любви ярче пламени, казалось, что мама смотрит на нее сквозь огонь. Сквозь века!?
Что, что эта маленькая девочка сделала не так, если судьба отняла у нее это счастье? Почему мама там, а она здесь, в этом суровом мрачном лесу? И что ей за дело до других людей? Это ее горе. Огромное горе, которое не смоешь слезами. И она плакала долго и навзрыд. И плакала Юлька. Уже эта Юлька, которая где-то в глубине сознания поняла, что с тех пор прошли века.
Это когда-то была ее мама. И еще поняла, что такой материнской любви она больше никогда не встречала. Никогда не было рядом такой красивой, доброй мамы. И даже просто такого замечательного кроткого и в то же время сильного человека рядом, скорее всего, не было.
И ее боль от этой потери пронизывала все века и расстояния. Она протестовала против такой несправедливости. Почему нет в мире таких, как ее мама? Тогда все было бы по-другому. И небо, и птицы, и люди. Рядом с ней не могло бы ужиться зло.
Тяжелая поступь человеческих пороков слышалась в этом прекрасном, но уже страшном лесу. И если в современном городе человеческие чувства притупляет грязь вокруг, в воздухе, душах, чтобы человек мог жить, работать, думать, то там в лесу гарь от пожарища проникала в саму душу, а не только в легкие. Наполняла мысли, чувства и оставалась на века.

Она поняла насколько милосердно Сущее, что держит завесу от глубинной памяти людей, пока они не станут мудрее. Пока не научатся применять Закон беспорочного понятия, чтобы не осуждать себя за прежние ошибки. И за свои и за чужие.

Аркадий слушал сбивчивый от судорожных всхлипов, рассказ жены. А она постепенно возвращалась в этот привычный мир.
- Нужно отказаться от такой возможности узнавать! Может быть это трусость? – заглядывала она ему в глаза, ища поддержки.
Аркадий трусом не был и такого категоричного решения принять не мог. Ведь он мужчина! Юлька успокоится, оттает. Да и показывают ему, не очень-то спрашивая согласия, раз уж принял решение работать над своими недостатками. Как в анекдоте про парашютистов:
«- готов? – пошел!
- Готов? – пошел!
- Готов? Не готов? – пошел! Го-о-тов!»

Юля постепенно успокаивалась и примирялась с той потерей матери. Однако в ее голове рос список вопросов: Что такое мать? Что такое любовь матери? А вообще что такое любовь? Способна ли она на нее? В молитвах говорится о любви, но что стоит за этим словом?
Все эти вопросы откладывались в голове и ждали своего часа, как выяснилось позже.

Невозможно жить рядом с этим чудаком-мужем и оставаться в суете будней. Юлька и Аркадий не могли наговориться, Уже не первый год вместе, а тем для разговора все больше и больше, информация появляется все интересней И начинаешь все больше убеждаться, что только в уединении, вдали от культмассовых мероприятий, от эстрадных идолов толпы, можно понять этот мир. Только тогда, в молчании страстей, можно увидеть, как тихо опускается завеса иллюзий реальности этого мира, истончив покров майи. И ничто уже не мешает ярко разгореться огню из трех лепестков в сердце. И этот алтарь в душе озаряют Сила, Любовь и Мудрость. Все это горит и звучит в глубине существа тихо и торжественно. И вот тогда хочется узнать, что такое - любовь. Не та похотливая служанка, что выметает все возвышенные чувства и рекламирует свободу секса на каждом перекрестке и в каждом фильме. А та, загадочная любовь Матери Марии, которая любит всех. Все народы и каждого в отдельности. Любовь Иисуса Христа, которую прячут под терновый венец и вынуждают поклоняться только его страданиям. Заставляют чувствовать свою вечную вину перед ним, перед каждым. В то же время, убеждая, что те, кто распял Его, к вам не имеют отношения. У нас только одна жизнь.
Эта просьба не может быть не услышана. Воистину, «зов заставляет ответить»! Ее сочли готовой приблизиться к пониманию. Ответом был нежный взрыв. Эти взаимоисключающие понятия нашли друг друга и проявились. Юля стояла оглушенная этим чувством.
Деревья, травы, птицы – вся благоухающая и поющая жизнь природы – это нежные и прохладные руки, поднимающие душу человека к вершинам творения. Это руки Матери, возносящие своих детей к Отцу-духу. И только слишком отягощенная пороком душа не поднимется в этом окружении благоухающих цветов, сочных трав, трелей соловья и стрекоте кузнечиков. Но и эти люди с мрачными душами и тяжелыми мыслями даже не зримо для себя получают поддержку. Даже если в памяти остался только хорошо поджаренный шашлык на пикнике.
Не жгучая волна любовной страсти, а огромная теплая сила рвалась из груди. Хотелось распахнуть объятия всему миру и дотянуться кончиками пальцев до горизонта. Обнять каждого и прижать к своей груди, так, чтобы треснула скорлупа, слепленная из обид, зависти, сплетен, пороков. И осыпалась. Вот тогда эти обнаженные, чистые души и сердца зальет и наполнит светом ее любви. Любви, которая не вмещается в маленькое человеческое тело, сдавленное нелепым корсетом условностей и ограничений общественного мнения и предрассудков. Этой любви было не знакомо ограничение отношений пола. Не было мужчин или женщин, были светящиеся души. Некоторые едва тлели, некоторые были покрыты смогом или слоем грязи. Некоторые пылали багровым пламенем лютой страсти и похоти. Она видела всех и каждого в отдельности почти по всему миру. Она ощущала боль потерявших своих любимых, боль отвергнутых. Это перемежалось с восторгом радости долгожданных встреч близких людей и родственных душ. Нежными зелеными листочками светилась трогательная и чистая влюбленность совсем юных сердец. Эта многообразная гамма эмоциональных красок переполняла все ее существо. Но тонкими трещинками повсюду вплеталось чувство боли немного другого рода. Она прислушалась к нему и к себе. Маленькими искорками светились среди могучих потоков эмоций людей чувства их подопечных – собак, кошек, птиц. Это они вплетали свой узор любви и боли в жизнь, подобных богам, хозяев и просто окружающих людей. Большими островами боли и страдания были стада загоняемых охотниками слонов и других животных. И просто фонтаном боли и муки в океанах были киты. Это они назначены быть живыми антеннами и передатчиками всего, что происходит на планете. Это они, будучи не в состоянии передать всему Мирозданию ужас происходящего на Земле, выбрасываются в полном здравии на берег. Это они умирают в присутствии удивленных простых людей и ученых, пытающихся спасти и столкнуть обратно в родную стихию неразумных животных. Но и ко всем обижающим и заблудившимся душам она испытывала могучее чувство любви.
Она поняла, что получила только каплю той Любви, только крупицу понимания. И, когда это чувство постепенно отхлынуло, в груди осталась боль. Как после рождения ребенка, когда пространство, занимаемое новым человеком, опустев, начинает сжиматься. Но остается ощущение чуда. Приходит осознание себя матерью и, невольно становишься частью этого чуда. Только в этом случае было ощущение, что вместить в себя, а потом – родить, пришлось, по крайней мере, пол страны. Нет, повторять этот опыт еще раз, пока остаешься в этом теле, не стоит.
Это испытание Юлия оставила навсегда в памяти и в ощущениях. И на мир теперь смотрела через эту любовь. Теперь хотелось узнать, что такое настоящая надежда и настоящая вера. Но только понемножку узнавать.
Маленький кусочек надежды удерживает от отчаянья и придает силы, чтобы ждать, воспитывая терпение. Но можно не заметить, когда ожидание в надежде переходит в ожидание из упрямства. Это ожидание, обычно, бесплодно. Оправдавшаяся надежда рождает веру, что именно так и будет.
Знание, даже маленькое, рождает вопросы и жажду. Утоляя эту жажду знаний, человек взращивает веру. «Я верю, что это так, и не иначе. Я знаю это» - идут рука об руку по жизни. И вера становится крепче день ото дня. От надежды к надежде, питаясь знанием.
Враг надежды – упрямство, сомнение.
Враг веры – сомнение, невежество.
А любовь ко всему сущему – универсальный растворитель. Она поглощает все сомнения, отрицания, упрямство. Она очищает знания от ошибок и заблуждений, веру – от фанатизма. Делает надежду чистой и радостной.
Надежа, как и любовь, живут в сердцах, а не умах.
Теги:
13 February 2009

Немного об авторе:

образование высшее техническое, работаю автоэкспертом. Очень хочу поделиться информацией, которой располагаю по странному стечению обстоятельств.... Подробнее

 Комментарии

Комментариев нет