«Она не вышла замуж за хромого еврея,
Она не вышла замуж за седого араба…»

Вечером я протер столы в комнатке наверху, запустил свой боевой комп и начал готовиться ко взлому одного сайтика, на который давно облизывался. Включил сканер портов собственного изготовления, графический трейсер, врубил чекер и выпустил его в сеть подбирать быстрые хай анонимус прокси. Сам же в ожидании результата встал к старому игровому автомату и принялся методично уничтожать инопланетный десант.

Времени прошло не так уж и много, когда я случайно бросил взгляд на монитор и понял, что курсор перемещается по экрану вполне осмысленно и целеустремленно, подключая список найденных прокси к анонимайзеру. Кто-то удаленно рулит МОЕЙ тачкой! Я ринулся вниз по лестнице.

Вечером в клубе полно народу. Я обходил столы, пытливо оглядывая освещенные мерцающим светом мониторов лица – серьезные и оживленные, неподвижные и гримасничающие – и вдруг увидел лицо, которое, в свою очередь, насмешливо наблюдало за мной.


«…У нее был парень – гитарист и певец,
О нем говорили: это – полный вперед!
Он играл буги-вуги, пел блюзы и рок-н-ролл…»

Его просто не могло здесь быть. Я видел его в последний раз тому назад лет десять, и это было очень далеко отсюда. Разве что он специально прошелся по цепочке моих адресов… вероятность случайного совпадения – единица на десять в минус шестой как минимум… очень, очень странно. Я подошел к нему, скорчив соответствующую восхищенно-пораженно-осторожную физиономию, типа «Ба! Какими судьбами?!»


«…Ее не прельщали ни Чикаго, ни Бейрут, ни Ханой,
Она хотела каждый вечер возвращаться домой.
Она жила на Сумской…»

- …Ты что, не знаешь, что такое смолка? – изумлялся Васька. Он почти не изменился. То же лицо благородного мачо, тот же неторопливый, размеренный выговор, та же щель между передними зубами. – Мы же тогда в колхозе крутили.

- Я не видел, что вы там крутили. Да ты еще и зимой приехал. Ты б еще в пустыню за рыбой отправился, блин…

Осторожность боролась во мне с жадностью. На смолке можно заработать процентов четыреста. Или лет шесть, если возьмут за жопу. Мда.


«Если хочешь сделать человека своим орудием, завладей его душой. Чтобы завладеть его душой, нужно напугать его, а потом показать, что только ты можешь избавить его от страха.»

Мерно гудел японский генератор. Угли сонно потрескивали в очаге, делая почти уютной хижину овчаров, сложенную из валунов, по которым, скорее всего, еще динозавры топтались.

Я третью ночь караулил тропу, по которой должны были прийти гонцы с товаром. Они приходят, пересчитывают деньги – не очень много, так, типа за табунок маленьких горных лошадок, но сумма очень определенная и совершенно некруглая. Затем я получаю мешочки и посылаю с палмпада первое условное письмо. В ответ приходят несколько цифр… горцы их складывают, делят… не знаю, какая там арифметика… короче, получают номер счета, на котором лежит настоящая сумма. Счет заблокирован нашей стороной; горцы, в свою очередь, тоже блокируют этот счет; только добравшись домой живыми, мы можем: я – разблокировать счет, горцы – получить гонорар. Ужас какой-то. Но лучше так, чем тихо упокоиться где-нибудь под камнепадом.

Затем – последняя встреча с Васькой, и я могу приобрести еще несколько клубов. Это ветер или все же отдаленное лошадиное ржание?


«Дед может продлить свою жизнь, остановив жизнь внука. Остановленная жизнь просто садится и ждет один год. Внук живет, как обычно, только душа его не движется по пути. Через год душа внука начинает дышать, а дед умирает, если снова не остановит жизнь внука – еще на год. Это можно делать не более девяти раз, иначе душа внука не сможет проснуться.»

Это были не гонцы. Два человека на мохноногих лошадках. Очень опасные люди. Им не важна была собственная жизнь и тем более чужая. Глаза были внимательны и мертвы.

Эти люди нашли под крышей овчарни маленький рюкзак. Один стоял и смотрел на меня, а другой вскарабкался по лестнице и почти сразу же спустился, держа рюкзак в вытянутой руке, словно тот вот-вот должен был взорваться.

Мы сидели и смотрели на разложенное по столу содержимое рюкзака. Пятибаксовая мыльница без пленки, большой кусок дорогущего японского мыла с кремом и всякими добавками из толченого жемчуга и водорослей, тонкая тетрадка с обтерханными уголками, часики от Картье, пара тампонов…


«Когда Конфетный Праздник окончился, я еще долго чувствовала во рту вполне реальный вкус конфет – с мармеладом и кокосовой стружкой. Мне сказали, что кости, которые остаются после Праздника Шакала, Оленя и Лебедя, можно варить еще лет семь – хоть каждый день, и котелок всегда будет полон свежим, настоящим мясом.»

- Она была здесь. Хорошо, пусть ты не видел, куда она пошла. Да, и не видел ее вообще. Хорошо. И не ее здесь ждешь. Нет, нам не нужны твои деньги. Нам нужна она. Мы будем ждать вместе.

Когда молчаливый распластался морской звездой на шкурах возле очага, закатил глаза и стал бормотать какой-то однообразный шлягер, высокий правильно истолковал мой ошарашенный взгляд и равнодушно пояснил:

- По-вашему называется: охранная медитация. Теперь он почувствует кого угодно, кто подойдет к дому. Или просто подумает о нем.

И он вновь уставился на вещи, лежащие на столе. Судя по всему, тоже какая-то поисковая медитация. Эдакий Гугль. Горный Яндекс. Я начал понимать, что счет моей жизни пошел на часы.

Владелица безумного набора артефактов украла у этих парней… ну, скажем, уздечку. Или сапоги. Которые были дороги ребятам, как память. А? Или, скажем, сфотографировала из кустов, как они занимаются скотоложеством. Вот я Шерлок. И поэтому они пропутешествовали по зимним горам пару сотен верст, судя по их внешнему виду. И с легкостью оперируют паранормальными способностями. Так? Из гаубицы – по комарам?

Нет уж. Если быть последовательно логичным, у этой дамы есть нечто, чем очень хотят завладеть эти… пастухи, хм. И это нечто стОит побольше, чем фотоаппарат, или скотопленка, или золотые часики, усыпанные бриллиантами. Или человеческая жизнь.


«Её подруга говорила: ну какая ты дура!
Ведь там – такая жизнь, там – такая культура!
Там выступает Майкл Джексон, там Мадонна, там играет Ван Дамм!
Мне бы твое – давно была бы там!»

Морская звезда внезапно всхлипнул и заткнулся, а высокий, наоборот, заговорил – быстро и монотонно:

- Я просто ехала в отпуск. Здесь недалеко есть маленький, но очень удобный отель. А на северной стороне горы – прекрасные трассы. Я так давно не каталась на лыжах. И не загорала в купальнике и горнолыжных ботинках.

Я хотела спать и всего лишь не повернула вовремя руль. Не вписалась в поворот. И въехала в гору.

Машина проехала немного и развалилась на части. Я думала, что сплю. Но внутри горы были люди, и лошади, и дома, и солнце. Только синее. Ну, голубенькое.

Они дали мне чаю, и смеялись, и ни о чем не спрашивали. Они и так все знали. И сочувствовали, но не очень, а так, в самый раз. Мне стало так хорошо, потому что они и вправду все обо мне знали, и все равно любили, и не осуждали, я все это чувствовала.

У них нет прогресса и религии. А наука… нет, науки тоже нет. Есть ритуалы. Ритуал-праздник, ритуал-рыбалка, ритуал-смерть. Всё – рабочее. От любого ритуала наши ученые рехнутся в пять секунд.

Они умеют управлять душой, и обществом, и звездами, и жизнью. Всем. Но только – насколько нужно. Как у индейцев или волков, не знаю. Литературы нет, но сказки бесконечны и до того интересны и мудры, что их можно слушать всю жизнь. Нет живописи, но любой может, например, палочкой на песке нарисовать узор, и в нем вдруг увидишь огонь, а потом – лицо, а потом – любовь…

Я все это записывала. Это очень просто. Каждая система понятна сразу, и все они взаимосвязаны. Научиться может любой. Когда я поняла это и узнала, что могу вернуться, я спрятала записи.

Вот, и кто-то заметил, когда я ездила туда-сюда. Ну, не совсем ездила… В общем, они решили, что это какая-то Шамбала, и нашли вроде как боевых магов, десятка два. И в следующий раз я попалась, и они чуть-чуть узнали из моих мыслей, и совсем озверели, и я еле успела удрать, потому что не хотела забирать… убивать их.

Принеси мне мои вещи, пожалуйста. Я уже близко. Выходи.


Высокий замолк. Застыл. Я сгреб барахло в рюкзак, оставил только кусок мыла. Взял его в руки. И осторожно разломил.

Из слоёв крема торчала бумажная трубочка. Её записи. Судьба мира.


«Вы спросите: Что дальше?
Ну откуда мне знать?
Я все это придумал сам, когда мне не хотелось спать:
Грустное буги, извечный ля-минор…
Ну конечно, здесь – рай, а там – ад. Вот и весь разговор.»