Пространство,
облеченное в утонченные,
но окаменевшие формы прошлого
прошагивается глазастыми прохожими.

Приговоренные к любви
и отрешенные от быта
губы
зависают парочкой в переулке.
Париж.

Невидимые трубы проглатывают жизнь
изящно-беснующегося города.

И когда
колонны
громадой своей зазвучат
и в висках колыхнется
утробное племя –

вспыхнет душа
и охладится присутствием гения.

Туристу на съедение –
пиршества всей вселенной.


На мгновение
растворяешься
и обретаешь себя снова
сидящим и поедающим поэзию дня.

Церкви.
Куполами к небу.

Нищие.
Руками к людям.

Фонарь.
Лампочкой вонзился
в зияющую
пустоту ночи.

Песней
корабль проплывает мимо.
История
песком в зубах скрежещет.

Театральная бутафория
надменно искажает время.

Смехом
оскаливается виртуозность.
Скрипкой
звучит метро.

Оркестром
громыхает переулок.

Одиноко под перекрестным огнем прохожих
дышит тело
рекламного города.

Все относительно.
Все вопросительно.
Одухотворенно и приземлено.

Рука в руке.
Огонек вдалеке.

Песни на иврите.
На французском поговорите.

На закате прекрасен пейзаж.
Одиноко стоящий типаж
упирается взглядом в пруд.

Кого-то качели несут.
К небесам.
Туда-сюда.

Матерится грозою
весна.
Отчаянно пьет соловей.
Пей. Не разлей.
Не опрокинь души бокал.

Счастьем обернись,
Солнечный карнавал!