***
« Ну и на...уя мне это море?!»
У нас дома сейчас лето, деревья зеленые, трава… Ребята, наверное, пиво пьют в нашей пивнушке. И никто никуда не собирается. А тут сидишь в этом ё..аном ржавом корыте и потихоньку с ума сходишь. Эх, е... твою мать, как хорошо было дома.
Глухов часто вспоминал, как с друзьями пили пиво. Брали обычно по три кружки, чтоб потом еще повторить. Выходили за пивную – в парк. Садились на травку. Солнце сквозь листья светит, тени на земле от листьев пляшут. А вокруг такие милые, родные лица – друзья детства. Первые пол кружки – самая благодать. Пиво уже дошло до желудка. Смотришь куда-то, сам не зная куда, все равно. Слушаешь в пол уха как Олежка выё...ывается перед остальными. Просто он такой – ему надо, чтобы все его уважали - за что ни будь, и чтобы уделяли его вые..онам сколько там времени. Пи..дун – одним словом. И не дай Вам Бог что-нибудь возразить ему в этот момент – вспыхивает как порох, и тогда – готовь кулаки. Не остановится, пока не подерется основательно. Х..й с ним, пусть заливает. Ведь ты и так видишь их всех насквозь. У каждого свои недостатки, но от этого они не становятся хуже. Ты просто любишь их такими, какие они есть. Вот Валерка в толстых очках– зрение у него плохое с детства, а так – неглупый совсем парень, всегда мечтал о мореходке, а его туда не пустили бы и на пушечный выстрел. Видно, что завидует тебе немного, поэтому – мутноватый. Славка – пропащий фанат всего тяжелого рока на свете. Знает назубок имена всех своих кумиров, всю их обширную дискографию. Фанатеет также от твоего умения делать запилы на электрогитаре. Конечно, что и говорить – тебе приятно. Тем более, что ты и сам пока свято веруешь в свой талант и в свою старенькую «Музиму». Лешка – по кличке Бутылек – смешной полноватый малый, небольшого росточка. Твой сосед. Он тебя на год младше. Смеется по любому поводу, сам иногда придумывает анекдоты. Тоже любит тебя за гитару и веселый беспечный нрав… . Кличку свою он получил за пристрастие к пиву. Его очень часто можно было встретить, возвращающимся из пивнушки с авоськой, где налитый янтарной тяжестью поблескивал запотевший трехлитровый бутылек с пивом, закрытый когда – то белой пластмассовой крышкой, а теперь ставшей почти коричневой от долгого употребления и от въевшейся в пластмассовое ушко невычищающейся грязи. Кстати, это он приучил тебя к этому благодатному напитку – еще в школе, в девятом классе. Эх, были времена!
«Ну и ..ули я сейчас делаю,- в этом ..баном море Эрмингера. Да пропади оно пропадом вместе со своими ебучими туманами и с этим бесконечным конвейером с рыбой. На..уй мне нужна была эта мореходка!» Глухова передернуло и он полез в карман за «Примой». Покурил возле «люмика», выкинул бычок за борт, бросился снова в свою койку и наконец, заснул….
Во сне он говорил с братом.
| *** - Ты вот представь свой какой-нибудь давнишний рисунок, из тех, что сделал в раннем детстве. Вспомнил?! Что на нем было изображено?! - Ну как что?! Ну, человечки, разные, домики там – солнце, облака, деревья… - Ага. А рисунок, поди, был плоским и достаточно символичным?! – Люди – с туловищами из овалов: точка, точка, огуречик, получился человечек! Верно?! - Ну да! А что, ты лучше, что ли рисовал?! – Он слегка обиделся. - Да нет! Дело не в этом. Скажи, ты как к этим, твоим нарисованным людям относишься?! - Что значит как?! Нарисовал и забыл. А как еще?! - Ты считаешь, что они могут думать, разговаривать, что у них там свой мир?! - Да ты чё?! Серьезно?! Они же нарисованные! – Ненастоящие… - Во! В этом - весь твой вопрос заключается! – Он улыбнулся - Так и боги к нам относятся. Как ты – к этим нарисованным…. Представь, допустим, на секунду, что твои человечки всё-таки живут своей жизнью на этом клочке бумаги, где ты их нарисовал. Разве они смогут постичь или увидеть тебя?! – Того, кто их придумал и набросал на бумажке схематично, детской рукой?! - Нет, наверное! - Ну вот, ты и сам ответил на свой вопрос. Не возможно постичь Всевышнего! Нет, даже не так… - Невозможно постичь, что есть Всевышний! То, что мы имеем в виду, когда говорим о Нем – никуда не годиться, мы не способны подумать о том, о чем никогда не сможем подумать! Фу ты, ну и туфта получилась! В общем, выкинь всю эту чушь из головы! Слушай меня и радио! – брат довольно заржал! *** Лицо судьи невозможно было разглядеть из-за низко опущенного темного капюшона. Невыразительный монотонный голос подробно зачитывал приговор. Хулидаев – первый помощник капитана, крупный, до безобразия толстый, постоянно потеющий и страдающий одышкой человек, - замполит, вор и подлец, прозванный командой Скотина, съежился на скамье подсудимых. Он не хотел верить своим ушам – все его грехи - и крупные и даже мелкие, ранее казавшиеся незначительными, а потому, совсем забытые, выплыли в процессе разбирательства наружу. В зале сидели только члены экипажа БМРТ «Яхонт». Послерейсовое итоговое собрание моряков внезапно превратилось в суд над первым помощником капитана. Судили его – Хулидаева Владимира Александровича. За воровство, интриги, шантаж в отношении отдельных членов экипажа и издевательства над матросами. Ни родных, ни близких Хулидаева в зал не допустили. Заседание было закрытым. В первом ряду сидели три неприметных человека в серых костюмах – «КГБ»! – затравленно подумал Хулидаев. Это всё они! Значит следили всё время, записывали каждый его шаг! Голос судьи вдруг показался Хулидаеву странно знакомым: «Где-то я его уже слышал! Но где?!». Между тем судья уже заканчивал: «… на основании вышеизложенного суд постановил признать гражданина Хулидаева Владимира Александровича виновным по всем статьям обвинения и приговорить гражданина Хулидаева Владимира Александровича к высшей мере наказания в виде смертной казни. Приговор - окончательный и обжалованию не подлежит и должен быть приведен в исполнение в течении четырех часов с момента оглашения. Хулидаев выпучил свои бесцветные поросячьи глаза и почувствовал, что задыхается. В голове зашумело, а все внутренности затряслись и сжались в тугой комок, подкативший к горлу: «Всё, пиздец, допрыгался!» - с отчаянием подумал он… - «За что, господи?!» Свет вокруг померк, а пространство уменьшилось до размеров самого Хулидаева, обрело плотность и стало его давить. В панике он стал обшаривать зал заседаний невидящим взором. Но его глаза не могли остановиться ни на чем конкретно. – «Что же это?!» «Что же это?!» автоматически повторял его ставший сиплым голос, а мозг метался как зверь, загнанный в какой-то беспросветной западне… Хулидаеву стало ясно, что он умирает. В последний момент, Где-то на краю сознания мелькнула мысль, что все это сон – и он тут же ухватился за эту единственную и хлипкую соломинку. Мозг проанализировал новые переменные в уравнении и тут же дал дал команду сознанию– и Хулидаев почувствовал невыразимое облегчение – он уже понял, что спит и сейчас начнет просыпаться! Постепенно, шаг за шагом он начал приходить в себя и выплывать из глубин сумрачного и липкого как клей, душного сновидения. Он открыл глаза и с трепетом и радостью ощутил себя в своей каюте, ночью, лежащим на койке, в луже холодного пота, с бешено стучащим сердцем. «Жив! Жив!» «Всё – только сон!» Корабль куда-то шел полным ходом, был слышен веселый плеск волн за бортом. – « Слава тебе…» - не успел он закончить свою фразу, как его постигло жестокое разочарование - Действительность оказалась намного хуже ночного кошмара. Возле койки Хулидаева, ясно различимая в призрачном свете Луны, стояла темная массивная фигура. Это был, несомненно, человек. Лицо его было скрыто капюшоном, в правой руке сверкал отточенным лезвием пожарный топор, а в левой руке человека белел смятый листок бумаги. Именно оттуда человек и зачитывал свой приговор, который Хулидаев услышал во сне. Он тут же узнал голос – это был матрос Глухов. «Какого хрена?! Глухов?! Что ты тут делаешь?!» «Молчи, сука! Порубаю на кусочки нахуй!» - глаза Глухова полыхнули из под капюшона безумным огнем. Он занес топор. Хулидаев вскочил с постели, но тот сильным ударом в челюсть усадил Хулидаева обратно в койку. «Бля» - заблеял замполит, - «Что же ты делаешь, гад?!» - из носа потекла струйка крови. На смятые простыни упали свежие капли. Глухов зловеще оскалился, - даже в сумраке каюты было видно, что у него в уголках рта появилась белая пена. Хулидаев внезапно понял, что тот съехал с катушек. В прямом смысле. И сейчас зарубит его топором. Он с тоской и ужасом осознал, что страх полностью завладел им, и теперь он ни за что не сможет поднять свою огромную тушу на ноги и быстро кинуть ее к дверям каюты прежде, чем Глухов размозжит ему голову топором. Силы оставили его. Он упал на спину и закрыл свое жирное лицо дрожащими руками. «Вставай тварь! Руки на затылок – иди прямо передо мной, куда я скажу!» «Хулидаев поспешно, хоть и с большим трудом поднялся на свои дрожащие ноги и подумал, что сейчас запросто может упасть в обморок. Подняв ставшие непослушными руки, он сцепил их на затылке замком. Глухов зашел сзади и левой рукой сжал Хулидаеву горло, а правой подбросил и поймал топор: «Вперед, Скотина! Пикнешь – пиздец сразу!» Они вышли в пустой полутемный коридор верхней палубы. Было три часа ночи – все спали. Поэтому освещение было слабеньким – горели только аварийные фонари. «Нахуя я выебывался над ним?!» - с тоской подумал задыхающийся от страха Хулидаев. Глухов между тем левой рукой держа Хулидаева за горло, стал толкать его вперед – к трапу, который вел на ходовой мостик. Все более слабеющий замполит покорно стал карабкаться наверх. *** Второй штурман Адольф Чепонис сидел на кресле в ходовой рубке и задумчиво смотрел вперед. Ему нравилось это спокойное и тихое ночное время, когда не нужно ловить рыбу, а корабль резво бежит вперед по яркой лунной дорожке. Нет этого ненавистного вечного тумана и можно просто вот так расслабленно сидеть и думать о чем-то отстраненном. А лучше вообще ни о чем не думать. В правой руке он держал стакан крепкого черного чая, а в левой сигарету… Огни навигационных приборов уютно гудели и мерцали зелеными светлячками. Другого освещения в рубке не было и свет приборов казался очень таинственным. Адольфу они иногда казались огнями какого-то космического корабля, из фантастических рассказов, к которым он пристастился с легкой руки Петьки. Рулевой матрос сосредоточенно смотрел вперед, но это было необязательно, - судя по показаниям локатора и молчанию в радио-эфире, на 200-300 миль вокруг в море не было ни одной живой души… *** Внезапно со стороны нижней палубы послышалась какая-то возня и хлопнула дальняя дверь в рубку, которую не было видно с места, где сидел второй штурман. Дверь была видна со стороны штурвала, где стоял матрос и поэтому Адольф посмотрел на его лицо, чтобы определить, какого хера принесло в столь поздний час?! «Кому не спится в ночь глухую?! - …хую…хую…» - не успел угрюмо подумать Адольф, как вдруг лицо матроса странным образом вытянулось, а глаза полезли на лоб! «Что там за хуйня!» - ругнулся Второй и нехотя поднялся с кресла… В рубку ввалилась странная парочка – Огромный жирный Хулидаев держал руки на затылке, а сзади его сопровождал матрос Глухов, причем в правой руке Глухов крепко держал красный пожарный топор… Не успел Адольф открыть рот, как Глухов пихнул замполита в угол рубки, а сам вытянулся по стойке смирно и начал докладывать второму штурману по всей положенной форме: - «Товарищ Второй штурман! Я являюсь секретным агентом КГБ. Час назад мной получена шифрограмма из Рижской базы тралового флота, где мне даны указания зачитать приговор, вынесенный военно-полевым судом по делу Хулидаева, а также мне даны указания привести этот приговор в исполнение! Гражданин Хулидаев приговорен к высшей мере наказания – к сметной казни!» До приведения в исполнение проговора, вынесенного гражданину Хулидаеву осталось ровно два часа. До истечения данного срока, я обязан охранять гражданина Хулидаева! Прошу вас от имени своего командования обеспечить мне необходимую свободу действий!» Лицо Адольфа приобрело свекольный оттенок. Какое-то время он беззвучно шевелили губами как рыба. Его маленькие глазки бегали от Глухова к трясущемуся, как холодец, перепуганному Хулидаеву и обратно… Казалось, что он сейчас просто впадет в ступор. Как бы ища хоть какой-то поддержки, Адольф затравленно посмотрел на рулевого – тот стоял подобно статуе - белый, как полотно. Рулевой не сводил глаз с топора в руках у Глухова… До Адольфа внезапно дошло, что Глухов, наверное, просто съехал с катушек и впал в буйство. Такое частенько случалось на флоте, особенно в гнилых местах и в особо длинных и тяжелых рейсах. От этой мысли Адольф жутко перепугался. Он задохнулся от своей догадки и потихоньку стал впадать в отчаяние. Захотелось убежать нахуй из рубки куда глаза глядят. Некоторое время он стоял, часто и тяжело дыша, а потом постарался все же взять себя в руки. Все-таки он был достаточно опытным штурманом и умел держать удар перед всякими неожиданностями… - Я понял Вас, товарищ Глухов! Можете оставаться здесь! Хулидаев в углу издал какой-то сдавленный писк. Глухов дернулся к нему с топором. - Молчать, сука, зарубаю нахуй! Мало ты кровушки народной попил, пиздец теперь тебе, стой смирно, блядь! Адольф из-за спины Глухова делал предостерегающие знаки Хулидаеву, чтобы тот слушался Глухова и не дергался. – Силы явно были неравными…Того и гляди – зарубит замполита, и всем, наверняка, тоже достанется! Наконец Хулидаев выпрямился, а Глухов встал у него за спиной и уставился в одну точку. Ни дать, ни взять – курсант, несущий вахту у мавзолея… Рулевой превратился в столб и тоже застыл, поясь пошевелиться… Повисла тяжелая, давящая тишина, нарушаемая лишь гулом двигателей корабля и плеском волн за бортом. Адольф начал лихорадочно соображать Через какое-то время он начал мигать рулевому, привлекая его внимание, и почти неслышно прошептал: «Иди, разбуди кэпа и Петруху. Пусть сообразят что-нибудь. Сюда врываться не надо – опасно!» И тут же, помолившись про себя и немного откашлявшись, он уже официальным и строгим тоном обратился к рулевому: «Товарищ рулевой, прошу Вас сходить в радиорубку и принести мне факсимильные карты погоды!» - Ему нужен был какой-то предлог, чтобы отпустить матроса с вахты за подмогой… Глухов стрельнул глазами, но ничего не сказал и матрос - рулевой с явным облегчением, деревянным шагом покинул ходовую рубку… Шум ветра и волн усилился – начинался шторм…. «Еще этого не хватало!» - уныло подумал Адольф. *** В каюте капитана экстренно собрался оперативный совет. Все нервно курили и от дыма щипало в глазах. Были капитан, старпом, начальник радиостанции, третий штурман, боцман, судовой доктор и два старших матроса. После того, как прошел первый шок, стали понемногу соображать. Решено было не отправлять пока радиограмму в базу и действовать самостоятельно, силами экипажа, по возможности - быстро и решительно. Оружие – два пистолета Макарова, находилось в сейфе у третьего штурмана – Петрухи. Но воспользоваться ими не представлялось возможным – ни у кого не было опыта в освобождении заложников, да и боязно было применять оружие против человека, пусть даже против сумасшедшего. Про Хулидаева никто даже не вспомнил – так ему и надо, меньше крови будет пить с матросов, а вот Глухова всем было искренне жаль. После недолгого и нервного совещания пришли к выводу, что понадобятся два-три сильных матроса, которые постараются внезапно скрутить Глухова, но тут же всем стало понятно, что внезапности не получится – Глухов стоял в самом углу ходовой рубки, и добраться к нему незамеченным не смог бы даже судовой таракан, а предсказать поведение внезапно съехавшего крышей разъяренного матроса не взялась бы и болгарская ясновидящая Ванга… . На какое то время все впали в прострацию, ничего не лезло в голову и потихоньку всех начала охватывать паника. Капитан застыл над столом, уперев хмурый взгляд прямо перед собой в переборку, а все смотрели на него, но каждый понимал, что тому нечего сказать более радостного…. Наконец Петруха стукнул кулаком себя в грудь и воскликнул вполне в своем жизнерадостном духе: «Клянусь! Я знаю, что надо делать! - Надо выманить Глухова из рубки, и как только он выйдет – схватить его и все дела!» - А как ты его выманишь?! Петя?! – ехидно спросил капитан. - Положитесь на меня. Я сумею – сами увидите. Клянусь! А вы подготовьте ему «теплую» встречу за порогом рубки. – глаза у Петьки зажглись его обычной верой в себя и свои возможности. Как обычно, это вселило оптимизм во всех присутствующих. Все облегченно вздохнули, заулыбались и принялись даже немного подшучивать над Третьим… Наконец то появился план действий и впереди замаячил хоть какой- то просвет. Чепонис стоял в одном положении уже более получаса. Нога затекла, но он боялся пошевелиться, чтобы не спровоцировать Глухова на какие-либо действия. Глядя на экран локатора, он абсолютно ничего не понимал. В голове лишь настойчиво тикали часы с момента, когда рубку покинул рулевой матрос. Адольф ждал избавления от этого кошмара и одновременно пугался возможных необдуманных действий со стороны экипажа. Какие в этой ситуации можно принять меры, Адольф не знал. В дверь рубки неожиданно постучали. Адольф вздрогнул, а потом ответил хриплым голосом: «Входите!» В рубку строевым шагом вошёл третий штурман Петька. Адольф вытаращил на него глаза. В другое время он бы дико заржал, но сейчас ему было не до смеха. Казалось, он стал участником кошмарного фильма ужасов. Все происходящее здорово напоминало тяжелый сон, и Адольфу казалось, что можно ущипнуть себя и проснуться. Но он боялся сделать даже это. Страх просто сковал его. - Товарищ Второй штурман, разрешите обратиться к матросу первого класса товарищу Глухову?! – глаза Петьки смотрели широко и открыто, в них плясали какие-то дикие огоньки. - Пожалуйста, товарищ Третий штурман, обращайтесь! – Адольф выдохнул эту фразу и сжался. Он боялся даже посмотреть в сторону Глухова и Хулидаева. Ему казалось, что если только чуть тронуть повисшее тяжелое молчание, то тут же случится что-то страшное и непоправимое. - Товарищ Глухов. Только что из базы получен вызов по секретному каналу связи, Вас приглашают в радиорубку на переговоры с генералом КГБ Волковым по поводу казни гражданина Хулидаева. Переговоры будут вестись только вами лично. Никто не имеет права присутствовать при этом. Поэтому, разрешите мне принять у вас вахту по охране опасного преступника Хулидаева, до тех пор, пока вы не вернетесь из радиорубки! Глаза у Глухова заполыхали жарким пламенем, было видно, что он мучительно соображает. Руки его впились в топор так, что побелели костяшки пальцев. Повисли долгая, тяжелая тишина. Казалось, время застыло… Наконец, Глухов шагнул к Петьке и протянул ему топор: - Вахту сдал! Матрос Глухов! - Вахту принял! Третий помощник капитана Булахов! Четким, чеканным строевым шагом с каким то одухотворенным выражением лица, Глухов вышел из рубки. Как только дверь за ним захлопнулась, послышалась какая то короткая возня, потом глухой удар о палубу и сдавленный хриплый шепот. Это повязали Глухова… Здание канадского аэропорта было современным – из стекла и бетона. Из огромного холла первого этажа наверх вела широкая лестница с массивными ступенями. Глухов быстрым шагом начал подниматься в холл второго этажа, который как бы нависал над первым. Высота была приличная. «Наверное как третий этаж нашей хрущевки?!» - подумал Петька, который с двумя присланными в порт особистами, сопровождал Глухова на самолёт, вылетающий в Москву. Наконец, Глухов поднялся в холл второго этажа и подошел к самым перилам. С двух сторон якобы незаметно к нему подходили оба незаметных серых гражданина. Глухов затравленно оглянулся на них, на равнодушную публику и вдруг встретитлся взглядом с Петькой. Лицо у него как будто вмиг преобразилось, он словно проснулся вдруг от тяжелого сна. Уже с удивлением и недоумением Глухов пристально посмотрел на серых, на себя и на Петьку. Потом улыбнулся, посмотрел наверх, словно пронзая взглядом потолок и увидев далекие звезды, радостно засмеялся и легко перевалился через перила… Все происходящее потом Петька запомнил весьма смутно, будто произошедшее снилось ему в каком-то далеком и забытом кошмаре: кровь с мозгами на бетонном полу, бездыханное тело Глухова, врачи, появившиеся уже через минуту, и утащившие тело на каталке куда-то вглубь аэропорта, где истошно завывала медицинская сирена, короткий допрос полицейского чина, говорившего почему- то на нормальном русском языке почти без акцента, и скорое возвращение на «Яхонт»… На борту Петька напился в дрова вместе со старпомом в его каюте и не запомнил, как уснул на кожаном диванчике. Проснулся он почти через сутки, когда «Яхонт» уже обречённо бежал обратно в ненавистное, тяжелое как свинец Море Эрмингера… Впереди оставалось еще долгих два месяца рейса! *** (Через год – те же и там же – «Под дубом»…) ………………………….. - Помнишь, в прошлом году я рассказывал тебе про Саньку Глухова?! - Помню, конечно! Ну и что?! – Погиб, значит Глухов?! Жалко-то его как, господи. Прости его душу грешную. - Да ты знаешь ,как ни станно – он остался жив. Тамошние врачи его как-то умудрились залатать и поставили на ноги всего за полгода. - Ну нихуя себе – медицина у них! А с головой что у него теперь?! - Да вроде ничего. Те, кто его видел, сказали, что вполне нормальный человек. Правда, домой он не вернулся, попросил политического убежища в Канаде. С женой развёлся. Она ему действительно изменяла, сучка. С его лучшим другом, между прочим. Это из-за неё у него «башню сорвало» в рейсе! - Да… бабы – всё-таки твари… - Ладно, не будем о грустном! Давай – дербулызнем. – Морскими камушками?! - Давай, брат!!! - А, чуть не забыл, а с Хулидаевым что?! - А, выгнали его отовсюду к ёбаной матери. Хоть от одной твари база избавилась – спасибо Глухову! Ну его нахуй, Скотину! Не напоминай о плохом! - Ладно, извини! Ну – за Глухова!? - Давай, брат!!! За Море Эрмингера!!! |
Комментарии