В окно настойчиво поскреблась яблоневая ветка.. Достаю второй фужер и наполняю красным полусладким: «Заходи, раз уж пришёл. Подглядывать нехорошо…». На письменном столе зашелестели рукописи. «А что же Луна?»- вопрошаю, хитро прищурив зелень глаз. Старый фотоальбом захлопнулся резким шлепком. «А, опять эти женские штучки…Видите ли, у неё болит голова? А кто вчера пудрил ей мозги грозовыми тучами?». В комнате повисла зловещая, пустая тишина, и зыбучий воздух приобрёл ленивую неподвижность. «Только не молчи. Сыграй что-нибудь, а?». Гитара на стене брякнула что-то совсем неприличное. «Так и я бы смогла», - морщу нос, делая маленький глоток. По поверхности фужера проскользнул лёгким прикосновением еле слышимый звон. «На брудершафт?» - лукавая ухмылка обнажает влажные белые зубы. Затяжной поцелуй с содержимым бокала и холодящее щекотание полуоткрытых губ. С хохотом облизываюсь, ощущая привкус мяты: «Ты что, опять ночевал на крыльце? Жаль. До крапивы не добрался…И как это вы, мужчины, вот так безнаказанно по ночам с незамужними девушками целуетесь? Не боишься, что она завтра на горизонте опять раздуется, покраснеет от гнева? Скандала не миновать…». Второй фужер опрокинулся и покатился по столу. Каштановую прядь волос сдуло с левого плеча, в области уха по-кошачьи заурчало. «Бесстыжий…Иди уже! Да не забудь очередную звезду назвать именем своей ненаглядной! Хоть алиби будет…». Спешно зашелестели черновики на подоконнике, да ветвь яблони до смешного знакомо поскреблась в окно. Измусоленная тетрадь открыта на странице с надписью, нанесённой дрожащей рукой: «Гуляка-ветер». «Спокойной ночи», - только и шепчу вникуда.