Вечером вся степь совершенно переменялась, в точности так, как сто, двести и триста лет тому назад в Новороссии. Вся эта девственная, зелёная пустыня, всё пёстрое пространство её охватывалось последним отблеском солнца и постепенно темнело. Вся музыка, звучавшая днём, утихала и сменялась другою. Пёстрые суслики выпалзывали из нор своих, становились на задние лапки и оглашали степь свистом. Трещание кузнечиков становилось слышнее. Иногда слышался из какого-нибудь уединённого озера крик лебедя и, как серебро, отдавался в воздухе. Из странной троицы путешественников двое встрепенулись. Третий, пожилой, с лицом морщинистым и серым, ухмыльнулся, отравляя воздух нещадным духом самогона:
-- Шуганный молодняк пошёл.
В воздухе вдруг захолодело; они почувствовали близость Днепра. Он веял холодными волнами и расстилался ближе, ближе и наконец обхватил половину всей поверхности земли. Вокруг была бесконечная, тоскливая степь. Лишь где-то на горизонте маячили какие-то смутные два поселения. Старший тройки усаживаясь, оглянулся на них. Пожилой, перехватив взгляд и желая беседы от избытка выпитого, внушительно сказал:
-- Испакостили стэп, понатыкали зон кругом. То «строгач» и «общак», 101-я и двадцать четвёрка.
Старший, вынимая древнюю, потрёпанную и пожелтевшую от времени, больших размеров карту, сказал себе под нос:
-- Знаем, бабушка писала. Ты, родной, распрягай коней, да пали костёр.
Пожилой привычно раскладывал огонь, ставил на него котёл, в котором варил кулиш. Пар отделялся и валил прямо на двоих других путешественников. Молодой, опрокинув за жабры из алюминиевой фляги и закурив «Приму», заговорил со старшим:
-- Николай, мы партнёры чи хвосты поросячьи? Я ж до тебя, как до человека. Мне было по фигу, шо ты зэк. Ты сказал, шо будет медь, и будет много. Я суетнулся даже с конями, не говоря про провиант и инструмент. А тут, я чую, медью и не пахнет. И, ваще, шо це в тэбэ за карта? Шо за скрытность такая? От кого шифруешься, земеля?
Николай молча складывал карту. Спрашивавший вместо ответа слышал треск костра да стрёкот и свист бесчисленного мира насекомых, наполнявших траву. Вдруг сумеречное небо осветилось дальним заревом от где-то пылающего сухого тростника и тёмная вереница лебедей, летевших на север, осветилась серебряно-розовым светом, и показалось, будто красные платки летят по тёмному небу. В этот момент дико заржали спутанные кони, пожилой «завхоз» громко замычал и нечто из другого, изголуба-тёмного,
куска небесной тверди, или же из ниоткуда, пролетело над ними, обдав порывом ветра и сверкнув овалом круглых фонарей. Привычный косяк благородных птиц, казавшихся красными платками, в миг распался на фейерверк беспорядочно раскиданных, белоснежных, в свете Овала, кусочков. Ещё миг и Овал сам ярко вспыхнул, осветил маленькую крепость-зону и бесследно исчез. Странное зрелище так поразило Николая, что он решил ответить оцепеневшему партнёру:
-- Что медь, Федька? Это в тюрьму стучаться. У меня есть верные сведения про зарытый общак Чертомлыкской Сечи*. Эту тайну мне открыл не кто-нибудь, а вечный каторжанин, последний кошевой атаман Пётр Калнышевский**. Вот, и эту карту я отыскал в месте, указанном ним же. Ведь, не обманул же с картой.
Федька отсутствующе спросил:
-- И где ж ты с тем атаманом встречался?
-- На РПБ.
Федька под впечатлением невиданной аномалии молчал, оставшись равнодушным к загадочному ответу товарища. Снова они слышали своим ухом лишь бесчисленный мир насекомых, наполнявших траву, весь их треск, свист, стрекотанье, - всё это звучно раздавалось среди ночи, очищалось в свежем воздухе и убаюкивало дремлющий слух не__
Чертомлыкская Сечь*- казацкая столица 1652 – 1709 г.г. «Мекка нереестровых казаков».
Пётр Калнышевский**- последний кошевой запорожцев._____________________________
только дикой, для середины 90-х, троицы с конями в приднепровских хащах, но и слух молодого каторжанина, притулившегося в «промке» освещённой на миг Овалом крепости-зоны, одного из «городков» степного запорожско-каторжанского многоградия.
Здесь, в промзоне невольничьего города – «монастыря», был тот же воздух запорожских степей, что и за трёхметровым забором из шлакоблока с колючею проволокою по верху. Треск насекомых здесь перекрывался дружными лягушиными ариями. Земноводные не ведали, что имеют среду обитания в человеческой зоне, в «узилище городского типа», и весело заводили хор так же, как их собратья по другую сторону забора.
В свалке школьных парт поверх зоновского болота молодой зэк оказался ведомый её величеством похотью. Но не успел он заняться суррогатом интима, как заметил странное движение в небе. Как будто эфемерный светлый овал пронёсся по краю тёмного неба. Может, какой-нибудь метеор? Или, вообще, привиделось? Настроение переменилось, и он вылез из парточных джунглей, и тотчас же был окликнут:
-- О, Джебрик! Пошли скорее со мною!
Джебрик быстрым шагом шёл за провожатым, а тот объяснял:
-- Кентюрика прихватило не на шутку. Весь белый. В цеху – никого. А у него с сердцем проблемы. Нужно срочно на вахту его донести. Нехай «лепил» вызванивают, а то, ведь, «крякнет» пацанчик, за здорово живёшь. Хорошо тебя встретил! Вдвоём тащить легче!
Чёрные громады мёртвых цехов бросали тени на двух зэков, спешно несущих третьего под мышки. Джебрик, не удовлетворивший позывы плоти, в пол-уха слушал, как на вахте его спутник доказывал дежурному офицеру срочность помощи больному. После обычных ругательств и профанских «консилиумов» пошли телефонные звонки. Дозвонились домой до капитана, начальника лагерной санчасти. Кентюрик, таково было зоновское погоняло молодого узника, действительно числился в списках сердечников и вышел человеколюбивый вердикт – нужно спасать, раз столь серьёзно прихватило. В это позднее время спасение могло прийти лишь с РПБ, только там имелась возможность введения нужной инъекции. Дежурный офицер вызвонил «добро», и вскоре пятиметровые металлические ворота отъезжали в сторону, открывая процессии вход на табуированную территорию Дома скорби закрытого типа.
Пока со скрежетом двигались высоченные серебристые ворота, движимые электрической силой, в уме Джебрика пронеслись с быстротою молнии разрозненные образы, связанные с местом нынешней «экскурсии». Проявилось заторможенное лицо Серёжи Фиолетового, в прошлом профессионального боксёра-легковеса. Когда-то, ходили слухи, был он в зоне козырным блатным. Жуликом, по фене этой зоны. Хаживал в «семейниках» самого Руля, Смотрящего за лагерем от туземной братвы. Однако потом, не по логике зарвавшись, Фиолетовый сцепился на глазах простого зэковского люда с каким-то офицером колонии и изверг громогласно угрозу, что «завяжет резиновую мусорскую дубинку бантиком на шее долбаного шакала». После этого «блатная звезда» Фиолетового бесславно закатилась. Серёжа был отправлен на лечение, в стационар РПБ. Сколько «курсов» он там проходил уж никто в лагере не помнил. Что память зэков, если родители бывшего боксёра, регулярно навещавшие сына с шикарным гревом, этого не помнили? Для родителей он был на лечении, и ничего более. Когда же они, наконец, были допущены на краткосрочное свидание с сыном, то ужаснулись, потому что перед ними был бессмысленный зомби. Вероятно, они потратили немало средств, чтобы «лечение» сына прекратилось. И по прошествии нескольких месяцев Фиолетовый вновь обрёл некоторый смысл в глазах, однако, мимика его лица и все движения тела, густо покрытого фиолетовым татуажем, были жутко медлительны, неся на себе печать проступающего безумия, смешанного с потаённым страхом.
Потом всплыло округлое лицо молодого донетчанина, гордившегося своей еврейской национальностью. Молодой еврей поражал бездной интеллекта, хватаясь за любую мысль и развивая её до апогея. Любую идею он мог разложить до её скелета. На нём ладно сидел шикарный для лагеря прикид. Но своей драмы он почему-то не мог последовательно и ясно объяснить. Он тоже был регулярным «туристом» на РПБ. И после очередного «курса» в 21 день еврей на неопределённый срок превращался в зомби, в глазах которого не было ничего, кроме чёрной нечеловеческой злобы. Когда эта злоба могла, наконец, сменяться какою-то осмысленностью, то еврей мог отрывочно говорить лишь о своём огромном бизнесе и могущественных врагах, не удовлетворившихся его сроком за убийство и желающих его полной невменяемости. Фигурировала цифра в миллион долларов, многокомнатные квартиры, сейфы, банковские вклады. Всё это шло из уст человека в затасканной чертячьей фуфайке с испуганным жёлтым лицом, глаза которого всё длительнее закрывались поволокою агрессивного умопомешательства.
Вспомнились и отрывочные рассказы блатных, которые частенько удостаивали своим вниманием молодого Джебрика. Так, в разное время и в разных местах, от нескольких жуликов, за чифировозлияниями и курениями конопли, он слышал с разных ракурсов историю, что в зоне была крутая бойня за блатное лидерство. И проигравшая блатная партия была отправлена на РПБ, в качестве «медицинских братьев», обслуживающего персонала. И, мол, там они, бывшие блатюки, изгаляются конкретно над стационаром. Насколько это соответствовало действительности знал лишь козырной бес из конкретно больших демонов, заведующих у люцифера отделом Пресса греховных людишек в крытых узилищах славяноязычного пространства.
Между тем, начальник войскового наряда, лично возглавляющий шествие спасения, раздражённо гаркнул:
-- Шевели поршнями!
Прямоугольное кирпичное, в несколько этажей, здание тускло фосфоресцировало изголуба-зеленоватыми «слепыми» окнами из оргстекла, как в тысячах тысяч советских заводских цехов. Асфальт, порядок – железный Орднунг*, огромные заборы, высокие металлические сетки, отсветы прожекторов – всё это парализовывало психику Джебрика, знающего дурноватую славу заведения. Он старательно поддерживал Кентюрика, глядя лишь себе под ноги. В этом старании проявлялся страх. Непроизвольно чувствовалась собственная ничтожность перед человеческим Устройством Управления оступившимися особями. Блатная романтика сейчас не подпитывала трепещущий дух. Перед входом ему бросилась в глаза компактная табличка из нержавейки, местного производства, лагерный «ширпотреб», с искусно вырезанными готическими буквами неведомого языка – «Non ragioniamo di lust: “Ma quarda e passa...”»*
Из прямоугольного зёва таинственного здания-монстра в полутемень локалки пролился неоновый свет. Вышедшая шобла плыла на волне своей оживлённой беседы, без комментариев предоставив возможность Джебрику с сотоварищем переступить белый порог легендарного тюремного дурдома, Скрытого от мира дома скорби. Дежурный полудоктор РПБ со змеями в зелёных петлицах погнал какой-то порожняковый трёп с зоновским прапорщиком, остальная «медбригада» классически уголовного вида, а именно типичной наружности блатного сословия украинских лагерей, вела свою серьёзную дискусию. Один из этой матёрой кодлы лениво отвлёкся на секунду и сказал Джебрику:
-- По коридору направо, в конце налево. Третья хата.
Кентюрик бессильно выдохнул шёпотом:
-- Что-то здесь мне совсем заплохело. Дышать не могу. Щас сознание потеряю.
Рома, напарник Джебрика, поддержал товарища:
-- Чуть дотерпи, бродяга. Щас дойдём, всё будет ничтяк.
Джебрик заметил:
-- Мне тоже здесь хреново стало. Давит что-то на голову. Место нездоровое.
Обыкновенный больничный коридор, правда, «вылизанный, что у кота яйца», ярко освещался неоновыми лампами и был девственно пустынен. Наконец, процессия доковыляла до третьей «хаты»-палаты. Рома остался при товарище Кентюрике, а Джебрик поспешил выскочить на воздух. Преодолевая страх он вышел из палаты, даже толком её не разглядев. Он опасался какой-либо грубости со стороны местной «медбригады»,

* - Не будем говорить о них: «Взгляни и проходи...» Данте (итал.яз.)
чухающей себя здесь, что львиный прайд в африканской саванне. Конфликт же в этом проклятом месте может дать непредсказуемо плачевные последствия. Но никто не обратил внимания на менжующегося зэка, он беспрепятственно оказался в коридоре и быстро потрусил к выходу. Уже поворачивая к нему Джебрик резко столкнулся с кем-то и в мгновение ока отпрянул назад на добрых пару метров. На молодого узника смотрело невысокое толстенькое существо с отдалённым намёком на удивление и тревогу в круглых дебильных глазах. Яйцевидная голова закачалась и существо бессмысленно улыбнулось, делая пухлой ручкой подобие дружественного жеста. «Даун!» - озарила догадка напряжённый мозг Джебрика. Но догадка не принесла успокоения. Молодой зэк не сподобился на мгновенный анализ неестественности явления дауна в этом месте, потому что это не психбольница вольного пространства страны. Пациентом данной РПБ можно стать лишь после приговора суда. Джебрик не размышлял, суд какой хацапетовки зачудил дауна сделать уголовным преступником. Он был просто внутренне напряжён от абстрактного осознания, что в этом мире нет никаких гарантий безопасности, что здесь возможно всё вплоть до страшной мистики, вплоть до дауна-бандита.
Совладав с нервами Джебрик аккуратно обошёл убогого, с рождения осужденного на рабство болезни, на неволю бытия недочеловеком.
-- Женя, тебе страшно? – вдруг услышал он за спиной металлический голос и ужас пронизал всё его естество.
Боясь обернуться Джебрик, названный по своему человеческому имени, вышел в пространство под открытым небом. Пейзаж вышек, высоченных заборов, прожекторов и колючей проволоки сейчас парадоксально обрадовал зэка, и он облегчённо вздохнул:
-- Фух, ну и бред.
Жене пришлось недолго ожидать свою компанию по спасению Кентюрика. Через минуту в сопровождении прапорщика зэки покинули табуированную территорию, оставив товарища бороться за свою жизнь в одиночку, втыкая под капельницей в бессознательном состоянии. Уже на бараке Рома угрюмо заметил:
-- Лепила эрпэбэшный объявил микроинсульт у Кентюрика. Пацану двадцать шесть лет. Вкидываешься мозгами, Жека, где срок приходится тянуть?
Они уже спали, когда сильный организм Кентюрика вновь обрёл своего полугосподина-
Мозг. Молодой человек вышел из бессознательного состояния, краем ока зафиксировал себя под капельницей и более не открывал очей. Неожиданно сознание наполнилось картинными мыслеобразами, которые после сказочной эпохи детства покоились на самом дне потаённых архивов памяти-мнемозины. Подобные картинки были достоянием сотен миллионов советских детей. Но лишь чрезвычайно специфические жизненные коллизии способны сделать их такими реальными и яркими, какими они сейчас проходили по экрану разума Кентюрика. В тоненьких изгибах зелёной травы, в розовых лучах необъятно многообещающего утреннего солнца, в безмятежных надеждах на необъяснимо беспредельное счастье, в красе листочков причудливо прекрасных деревьев, вдруг ощутил Кентюрик, что тот невинный мальчик и он теперешний – это одна и та же личность, душа, индивидуальность. Несомненно и удивительно – он, именно он теперешний, был столь безмятежен и счастлив пару десятков лет тому назад. Просто не успел ещё впитать в душу разной мерзости, ещё мало соприкоснулся с суетным миром, ожидая беспредельного счастья, не имея даже потенциала для прогнозов к чему суждено придти.
В это же время, в 4 часа утра, в клетке-купе столыпинского вагона был вырван из благостного царства Морфея другой путешественник в ушедшую безвозвратно эпоху детства. Бескрайнее снежное поле, неудобное пальто и большие валенки ещё почти физически ощущались Сашкой Пономаренко, когда железный скрежет действительности принимал его снова в своё измерение. Прибыл очередной этап на зону усиленного режима УУ 312/24 в составе 33 осужденных. Тридцать четвёртый и тридцать пятый пассажиры этого этапа предназначались в таинственную жертву для безумного зверя РПБ, и сидели в отдельной клетке. Сосед сумрачно поделился с Сашкой анализом своих размышлений:
-- Сдаётся мне, Пономарь, попали мы с тобой в нехилый переплёт.
-- Лекс, ты прямо супероптимист. Не гони беса – всех, кого когда-либо сплавляли на РПБ, сразу ставили об этом в известность. А мы-то базарим всем конвоям какой конечный пункт назначения? Да, двадцать четвёрку же! Голимый усилок!
-- А какого чёрта мы вдвоём в «купешке», когда «столыпин» забитый?
-- Значит, ты не шутишь, что ты Вор в законе. Воров очень часто в одиночку катают по этапам, дабы не растлевали чёрной идеологией спецконтингент. Тем паче, что воров на Украине, подобно как бенгальских тигров в тундре.
-- Но тогда почему ты со мною в клетке? Что, плюнули менты на твоё растление? Уже разложившимся тебя определили? Это несерьёзно. Да, и закусь твоя на прежней командировке из той категории, что мусора не прощают. Нет, братуха, приготовься к худшему. Не хотел тебя раньше времени расстраивать. Дело в том, что я осужден судом на крытую. И еду с крытой. И на усилке по человечьему закону не могу тянуть срок. Меня везут на РПБ, делать дебилом. А раз ты со мною, то увы, брат, и тебя тоже.
Золотистые нити, тончайшие пряди утреннего света звезды, пронизывали пространство провинциального железнодорожного полустанка и заставляли зажмуриваться зэков, прыгающих из арестантского вагона по воронкам. Овчарки и конвой с автоматами не давали возможности насладиться зрелищем свободы. Зэки нутром чуяли, что сентиментам места нет – нервные солдатики начнут стрелять при малейшем сомнении в правильном движении. Лишь куски зелени и голубого неба запечатлелись в зрачках секундными импрессионистскими картинами.
Кентюрик не раскрыл глаз, когда в хату завалила шумная компания. Интуиция и инстинкт самосохранения приказали прикинуться бесчувственным. Чья-то ладонь жёстко хлопнула его по щеке, и голова зэка послушно откинулась в сторону.
-- Раздеться догола! – буднично властно приказали каким-то несчастным.
Lex и Пономарь переглянулись. Дежурный полудоктор со змеями в петлицах, ещё какой-то зеленомундирный служитель медицины и свора медбратьев спокойно ожидали реакции новых пациентов. От этой реакции зависел дальнейший график действий. Схема была отработана годами. Lex отрешённо молвил:
-- Я без личного камердинера разучился.
Без слов подскочили два туземных «танкиста» и точными, отработанными ударами дубинок свалили наглеца на пол и затем ударной серией парализовали возможности тела к сопртивлению. Через 45 секунд обнажённый вор корчился на полу. Взгляды ожидательно устремились на второго. Полудоктор лаконично спросил:
-- Ну?
Пономарь понял бессмысленность всякого сопротивления и решил даром не терять здоровья. Через полминуты лишь деревянно спросил:
-- Трусы тоже, что ли?
-- Тоже и стать раком, раздвинуть булки. Потом двадцать раз присесть и потужиться.
Здравомыслие Пономаря поперхнулось перед гордостью, и он сказал:
-- Вы шутите?
Центровой медбратишка, в 194 сантимеров роста с косой саженью в плечах, сподобился на равнодушное объяснение:
-- Не тяни резину. У нас никто «на торпеде» сюда ничего не провозит. Вплоть до клизмы.
Пономарь убедился, что точно попал в самый нехилый переплёт своей жизни, и плюнул про себя на будущее, а вслух процедил:
-- Делайте сами свою работу.
И дурдомные чернорабочие мгновенно приступили к своим функциям. Очень скоро новобранцев поднимали и опускали точно марионеток. Полудоктор перед уходом со сцены указал гвардии на Лекса:
-- Козырность сбить нужно. В сопровождении пометка – вор.
Офицеры вышли, а большой медбрат приказал:
-- Приведите Некрофила!
Скоро в палате послышалось животное мычание дауна. Центровой распорядился:
-- Вору стоит поставить клизму. Авось грев поимеем с общака.
Шестёрки умело и профессионально наложили на жертву спец-бинты. И принялись за дело. Их хозяин задумчиво изрёк:
-- Впрочем, и второго надо пробить. По этапу они могли сговориться, и воровской грев вполне мог быть упакован в дупло бродяги. Аллес!
Шестёрки, зэки, эвакуированные с разных командировок во избежание летальных исходов, работали проворно и с садистским упоением.
-- Ни хрена, Генрихович!
-- Сам вижу. Пускайте Некрофила.
Бессмысленно омерзительные глаза дауна без ресниц уже наполнились поволокой похоти и даже отдалённым намёком на животную нежность. Изо рта больного ручьём текла слюна. Он гладил пухлыми ручками спелёнутое тело. Кентюрик раскрыл око на полумилиметр и увидел дауна, лихорадочно стягивающего с себя штаны. Трусов у него не было и сразу открылся стоячий пенис. Стянутое тело под недочеловеком отчаянно законвульсировало. Порция ударов угомонила его, а опытные мощные руки правильно придерживали. Гортанные нечленораздельные звуки шли через уши в мозг Кентюрика, и зэка физически затошнило. Он напрягся, пытаясь отключиться и забыться. Через некоторое время слух ловил звуки иного рода. Шли какие-то приготовления.
-- Галоперидолу* внутримышечно! По 70** милиграмм на рыло! По воровскому достоинству и дознячок! Как супершизоферам.
Из полузабытья Кентюрика вывели стоны. Он открыл глаза и повернул голову. Несчастные пытались ворочаться на нарах. Один скатился на пол и по-звериному зарычал.
-- Эй! – обратился он к Кентюрику.- Ты живой? Ты кто? Алё, блядь, просыпайся!
-- Я с 24-ки, - глухо отвечал Кентюрик. – Здесь случайно. К утренней проверке, думаю, должны обратно в зону выкинуть.
-- Тогда, бродяга, спасай! Иначе – пиздец: заколют нахрен! Ах, сука, как же выламывает! Снимайся с капельницы и оттопыривай быстрей каблуки моих говнодавов. Занычь капсулы, в зоне прочтёшь, а там, если совесть есть и если срастётся член к носу, то поможешь. А если нет, то гореть тебе в аду вместе со мною. _______________________
*Галоперидол*- синонимы: Галофен, Haloperidolum, Seranas и др., активный современный нейролептик. Является эффективным средством для купирования разного рода возбуждения, особенно при маниакальных состояниях, остром бреде. Применяют при шизофренических психозах, маниакальных состояниях, параноидных бредовых состояниях, при ажитированных депрессиях, олигофренических, инволюционных, эпилептиформных, алкогольных психозах и других заболеваниях, сопровождающихся галлюцинациями, психомоторным возбуждением.
70**- терапевтическая суточная доза колеблется обычно в пределах 10-15 мг в сутки, а при хронических формах шизофрении – 20-40 мг (до 50-60 мг).
Кентюрик трясущимися от страха руками вынимал воровские гильзы найденной медзаточкой. Если застанут за этой операцией, то - «100 в гору» - придётся стать коллегой этих двух несчастных, чьи лица сейчас приобретают неестественные гримасы, ибо мышечные судороги от «серы» бесконтрольны разуму. Одну гильзу он без стыда (до него ли в этой жути?) пристроил «торпедой» в собственный анус, а другую всунул под подошву в ботинок. Затем лихорадочно совал в вену иглу, не чувствуя боли, пока, наконец, не попал. Оставалось ждать выхода в милую теперь для сердца зону под вытьё и рыки стационарных больных РПБ.
В то время, когда Кентюрик в страхе лежал под капельницей, в палате на четвёртом этаже РПБ доигрывали партию в преферанс трое человек. Палата украшалась фотообоями, старинный замок возвышался над девственным лесом. Люди степенно попивали кофе из фарфоровых чашечек. Человек с пятью перстнями-татуировками на правой руке сказал:
-- Скоро «ноги» подойдут за ответом. Что отпишем-то бродяге, уважаемые?
-- Что же тут отпишешь? Фрайерской контингент на 24-ке, нету там порядочных людей, могущих поддержать идею, - отвечал другой. – Красный лагерь – он и в Африке будет красный.
-- Как, вообще, бродяга отыскал «ноги», чтобы нам маляву заслать? А то, что бродяга из воровского движения – к гадалке не ходи. Ведь, кроме как с воли он больше никак не мог пробить, что в стенах РПБ сейчас находятся каторжанские авторитеты. Жаль человека – попал он в мясорубку красной зоны. Опять же, ему до откидки осталось несколько месяцев – дотянет. А откинется – глянем, как он предан идее: кому же наказывать комсюков, как не ему самому?
Первый подвёл итоги козырного утреннего совещания в стенах закрытого дурдома:
-- Значится, помочь мы отсюда не в силах. Нет подходящего контингента на 24-ке. Однако, даём своё добро бродяге дотянуть срок на этом красном кильдыме. С тем, конечно, что нехай пробивает концы откидок стояков-козырняков того движения да казнит их по понятиям. Ништяк.
...Утренний же распорядок прилежащей к тюремному дурдому зоны шёл по накатанной колее. За огромными четырёхметровыми воротами локальных секторов, состоящими из железных прутьев, а потому прозрачных для обозрения, маячили бригады зэков, ожидающие выхода в промзону для несения трудовой вахты. Лейтенанты-опера, бездельники легендарных запорожских окрестностей, кружили коршунами между пятёрками зэковских бригад, выискивая небритых и безбирочных для репрессий. Повелительный перст коренастого лейтенанта, имевшего в среде спецконтингента погоняло Бычёк, упёрся в Джебрика:
-- Выйти из строя, осужденный. Почему щетина на морде? Марш обратно на барак.
Жека не стал объясняться и молча двинул в указанном направлении. Возле локалки его догнал улыбающийся Рома:
-- А я со вчерашними движняками забыл себе бирку сделать. Бычёк заметил.
Корешки закурили, обмозговывая как уладить создавшееся недоразумение. Сейчас завхоз-козёл, барачный цербер, спецом наедет и начнёт грузить всякой чепухой, заранее зная, что они пхнут по жизни пацанячими тропами и им в падлу делать мужицко-лакейские движения. Это будет примитивное вымогательство всякой мелочёвки типа пачки американских сигарет. Рома заметил:
-- Я бы с удовольствием смазал по чердаку нашему завхозу.
-- Блатные предъявят,- вздохнул Жека.- Такого навешают за голимого козла, что ахнешь. И беспредел запишут, и ломку отлаженной постановы, и пренебрежение к страданиям порядочных людей, добивавшихся этой постановы. Это же голимые софисты, наши блатные.
Как раз с развода подошёл и завхоз, имевший полное погоняло – Мутная Нэрпа. Обозрев двоих малолеток прищуренным взором завхоз прокряхтел:
-- Шо, решили помочь бараку обустроиться? Да, нам не мешало бы окна с рамами в секции подмыть, пару дверок покрасить тоже. А то ж, сами понимаете, шо я обязанный докладывать по инстанциям, начиная с отрядника, мол, пупкин и залупкин нюх потеряли, не привели себя в порядок, были сняты с развода на работу...
-- Мутный!- прервал раздражённо Джебрик.- Ну, к чему это лечение? Что ты как не родной, в натуре? Давай сразу уж выкруживай пачку «Кэмела», да радуйся с нашего прикола, что мы вчера запарились с бирками-бритьём, потому что поход на РПБ усё из головы выбил.
-- А, это вы, значится, туда Кентюрика тащили, - ухмыльнулся Нэрпа. – Ну-ну. А пачка грамотных американских сигарет мене совсем не помешает. И заварка правильного индийского чаю. Если рядом дурдом, то почему я должен от этого страдать? Кстати, можете чуть попозжа, когда мусорское движение угомонится, нырнуть на нашу санчасть мелкими перебежками. Кентюрик уже выведен с РПБ и числится у нарядчика за нашим крестом. Может, Кент выделит вам бакшиш для меня. А то не люблю ждать.
Через полчаса корешки проскользнули мимо мусорских коршунов в пенаты лагерного «креста». Местный шнырь процедил сквозь зубы о местопребывании Кентюрика:
-- Они сейчас в пятом номере, чай пьют с Никифором, со Смотрящим.
Парни немного постояли перед дверью временного обиталища верховного жреца местной религии понятий, переминаясь с ноги на ногу. Авторитет – штука чувствительная на расстоянии. Наконец, они решились и скромно постучались перед заходом.
-- Утро доброе, - робко приветствовал Джебрик Руля & компани с Кентюриком.
Серьёзное лицо Никифора, с правильными чертами, не изменилось, когда он ответил:
-- Доброе. Располагайтесь.
Корешки брали стулья, присаживаясь к столу, за которым продолжалась тихая беседа. Говорил Никифор и от каждого произнесённого им слова исходила непоколебимая внутренняя сила:
-- Ты, Кентюрик, меня знаешь давно, поэтому должен быть уверен, что я пресеку любой беспредел так, что гай зашумит и махновцы поперхнутся.
-- Да, Никифор, ты человек серьёзный, - согласился Кентюрик. – Я не сомневаюсь в том, что кермо для тебя в натуре ярмо ради общего блага. Но есть на лагере шифрованные негодяи, прячущие свои корыстные мутни.
-- Когда сможешь чётко доказать на фактах эти мутни, то приходи и будем жевать рамс. Ты знаешь – я не ширяюсь, у меня нет суда за подарки. Всё будет по людски.
-- Ничтяк.
-- Ну, тогда давай позавтракаем, чем Бог одарил.
Никифор крикнул:
-- Борька!
Из коридора нарисовался шнырь-лакей, как будто специально ожидавший вызова.
-- Накрывай на стол.
Жареная рыба, варёная картошка в немалой посудине, горка домашних котлет, корейские салатики на пяти тарелках, нарезанная палка сервилату и поднос с белым хлебом нарисовались на столе во мгновение ока. Никифор пригласил всех к трапезе:
-- Приятного аппетита всем. Прошу не стесняться. Малолетки, хавайте, набирайтесь сил.
Рядом с Никифором лениво наминала на котлеты двойка Барачных Смотрящих. Это были мощные парни лет до 30, регулярно тренирующие свои мускулы плечевого пояса. Все потребляли пищу неспешно, с достоинством английских аристократов. В раскрытое окно палаты дошёл звуковой маяк из локалки:
-- Никифор!
Руль степенно встал из-за стола, расправил могучие плечи, и высунулся из окна:
-- Здорово, Мотыль! Что хотел?
-- Здорово, Никифор! На третьем бараке утром умер дедушка, Михалыч.
-- Царство небесное, хороший мужик был. Нужно помянуть обязательно. Возьми с общака чаю на пару вёдер, да распорядись насчёт чаепития на третьем бараке.
-- Ништяк!
Никифор снова приступил к трапезе и обратился к Кентюрику:
-- За бродягу днепровского ты спрашивал. Ну, да, был смотрящим за лагерем при блатаре пиковом на 33-ей. И потом был рулём двух зон, когда законника упрятали мусора. Да, пришёл этапом к нам. Через три дня такое предъявил, что мама не горюй. Насчёт нашей постановы. Дело в том, что ежели по его раскладам строить движуху, то мусора нас просто спровадят по крытым, а здесь начнётся беспредельная мясорубка. К тому же вслед за этим бродягой воровского движения пришла малява с кильдыма херсонской управы. Пишут, мол, намутил он делов с общаковскими кишками. Кроме него самого, Валеры, больше никто не может подтвердить, что малява фуфлыжная. Вопрос – кому верить и как я должен был поступить?
-- Вопрос трудный, - согласился Кентюрик.- Хорошо, что я не смотрящий за лагерем, чтобы решать подобные вопросы на свою голову.
-- Ты, вот, пацан понимающий, - удовлетворился ответом Никифор.- А сколько бестолковых, которые не понимают, что руль-ярмо – это ответственность? Однако, я тебе не советую вступать в общение с Валерой. Не пятнай себя. Он уличён в непорядочности. А ты же порядочный. Какое может быть общение?
После обильного завтрака Кентюрик со своими посетителями откланялся. В своей палате он прилёг на койку и сказал присевшим товарищам:
-- Ох, и попал я в дурдоме на сцену супербеспредела! Голимая жуть, пацаны. До сих пор в шоке. Ещё и остался задействован в кое-каких концах. Вилы выкидные, вологодские.
Корешки навострили уши, и они завернулись от повествования в трубочку, как у сенегальского галаго. Кентюрик же расгерметизировал первую капсулу со словами:
-- Если вы станете очевидцами зрелища содержимого, то будете со мною в одной упряжке. То есть, вместе со мною «пойдёте за края» при плохом раскладе. Могут потом замочить нас либо загнать в невиданную торбу с баснословными долгами. Вам ещё не поздно отказаться.
Но Рома и Жека не могли осмыслить всю серьёзность сказанного и махнули рукой:
-- Не гони беса, Кентюрик. Распаковывай.
Трубочка стодолларовых банкнот, диаметром в 5 см, плотно затянутая ниткой, зажгла восхищённо-алчный блеск в глазах корешков-малолеток. На переносице же Кентюрика обозначилась морщина. Далее три пары глаз вонзились в мелкий рукописный текст: «Вор в законе Лекс. Следую этапом на запорожскую крытую психушку. Замутили мне красные этот этап с крытой N-ского централа. За Идею. Крытая пустила кровь за понятия по моей мазе. Тамошние воры не твёрдые. Сходняк решит – воры ли они. При маляве форсы. Это моя кровь. Если она разольётся на чужие нужды, то я погибну в психушке. Свяжитесь с моим общаком. Через телефон – 8044-336-66-86. Несколько маляв отправил по этапу своим корням через ненадёжные ноги. Порядочность обязана спасти Вора. Непорядочность всплывёт, и рано или поздно будет наказана.»
-- Давай посчитаем «лавэ», - предложил Рома.
Кентюрик проигноривал предложение и распечатал вторую гильзу. Там были только деньги, также искусно скрученные в трубочку. Эти трубочки неотступно маячили на экране мутящегося сознания Лекса. Они были спасательным кругом для него, мучительно тонущего в яде нейролептика. Лекарственный препарат был предназначен для человеческих мозгов, поражённых одержимостью. Ведь, что есть шизофрения с её разновидностями в 1.200 версий? Почему две тысячи лет тому назад Христос встречал достаточно часто одержимых бесами, которые сразу узнавали Бога даже в человеческом обличии, а ныне встречаются лишь дауны, олигофрены, эпилептики, шизофреники и прочие-прочие больные, но не одержимые духами, обладаемые ими на уровне химических реакций в нейронах головного мозга? Лекарственный препарат служил для того, чтобы купировать, отсекать центры связи в мозгу с иными сущностями. Разные мозговые центры
долбились кувалдой молекулярной структуры «лекарственных» веществ. Долбились, чтобы не функционировать, то есть – чтобы не подвергаться губительному общению с беспощадными духами падшей гвардии ангелов. Модификация молекул людских препаратов нарушала обычные химические реакции, мозг отрафировался, но и духи теряли свою власть. Хотя, им без разницы, как именно разрушится личность: их ли выкрутасами либо микроскопическими цепями фенильных ядер с атомами фтора et cetera.
Здоровый мозг Лекса убийственно долбился молекулярным молотом, а тело сводили судороги. Ибо мозг не отвечал за мышечные реакции. Боль стала единственной реалией жизни. Поэтому Лексу хотелось умереть, чтобы освободиться от боли-жизни. Сашка Пономаренко по-животному мычал рядом. Коллеги по трагедии были в метре друг от друга, но между ними была пропасть, ибо в Боли, как и в Смерти, человек остаётся один на один с Ними. И ничья близость в измерении материального мира не нарушает страшный Интим страдания. Несчастные молились Неведомому об облегчении своих мук.
-- Сколько ж форсов даёт Вор за своё спасение? – не успокаивался Рома.
-- Он бы сейчас отдал всё, что имеет, - ответил Кентюрик. – А эти деньги лишь то, что он провёз из крытого бухенвальда.
-- Не расцените мою мысль превратно, - начал Джебрик, - но что мы можем сделать из зоны для человека в дурдоме тюремном? Как мы можем распорядиться деньгами? Куда, кому и как? Дело нереальное, гиблое. Если только к Рулю зоны идти. Может, Никифор имеет связи для взятки главврачу РПБ или ещё какую-нибудь тему придумает?
Кентюрик раздражённо сказал:
-- Эх, молодо-зелено! Тут и начинается сюжет. Нельзя идти с малявой и деньгами к Никифору. По нескольким причинам. Хотя, наш Руль и нормальный человек. Но, увы.
-- Почему же?
-- Во-первых, Лекс не указал в маляве конкретную сумму. Я лично усматриваю такой его шаг, как разрешение что-то тратить на себя. Но Никифор на веру не примет ту сумму, что мы принесём. Акцентирую внимание, пацаны, что не я, а – мы.
-- А, во-вторых?
-- Наша зона далеко не в почёте у воровского мира, который на Украине не так могущественен, как в России. Нам корни Лекса могут предъявить, что мы преступили закон, отдав воровскую маляву Рулю красной зоны.
-- Пусть ещё найдут нас! Ха! – высказался Рома.
-- Так, что? – спросил Кентюрик. – Может, просто отморозиться? Просто заныкать денежки и всё?
Малолетки пожали плечами. Потом Джебрик заметил:
-- В этом движении ты рулишь. Тебе решать. Я лично не представляю движухи. А порядочным человеком быть хочу. Люди правильные страдают. Такие же, как мы. Решай.
-- Вот, я и решаю. К Никифору обращаться не буду. Я за него не ручаюсь. Дело идёт о жизни людской. А Никифор вдруг отморозится? Из-за сложности предприятия? А деньги в общак положит. А вина на нас будет.
-- Верно. Но, что же делать?
-- Собирать информацию. Искать концы к РПБ. Самое простое, что в наших силах – это силовая акция. Если у вас духу хватит. А то базарить, что мы бродяги-пацаны – это одно, а рисковать ради понятий и не для славы, а для совести, - это уже совсем другое.
-- Какая ещё акция? РПБ приступом брать? Втроём? – хором ухмыльнулись корешки.
-- Втроём – это слишком. Пойдёте вдвоём.
Друзья весело засмеялись, оценив юмор кента по достоинству. Тот же заметил:
-- Да, я не шучу, пацаны. Дело лишь за наличием у вас духа.
В этот момент в дверь постучали, и зашёл человек в фирменном спортивном костюме от Ади Дасслера. Лицо вошедшего являло собою пример лагерных наказаний. Лик его был подобен гриму Сильвестра Сталоне в роли избитого Рокки. Только на зоне грима не было.
Человек с красно-синим опухшим фэйсом сделал подобие улыбки:
-- Здорово бродягам. Нема кипятильника или «собаки»? Чаю хочу заварить.
-- Здорово, бродяга! – отвечал Кентюрик, угадав в просителе кента пикового законника. – Есть у нас уже заваренный чаёк. Располагайся.
-- Благодарю, - ответил человек и присел на свободный стул. - Валера днепровский.
-- Кентюрик.
-- Джебрик.
-- Рома.
По ходу принятия вовнутрь чёрного чифирю Кентюрик спросил:
-- А, не обессудь, бродяга, за вопрос и не пойми превратно: на воле «мычать» собираешься или пылить по масти?
Валера скривился:
-- Во-первых, дожить ещё нужно. Во-вторых, к моей откидке брыгада подбивается серьёзная. Не дадут ребята мне «мычать». Да, и самому будет стыдно.
-- Значится, останешься в преступном мире?
-- В своём мире, - буднично уточнил Валера, - в родном.
-- А приходилось ли тебе слышать про вора Лекса?
-- Да.
-- А слышал я краем уха,- полушёпотом сказал Кент,- что порою на РПБ заезжают отдохнуть чисто большие авторитеты. Твой товарищ, блатарь пиковый, не говорил ли тебе об этом?
Валера с интересом глянул на Кента:
-- Где же ты умудрился услышать про РПБ?
-- На 54-ой. Это строгий режим. Я там на больничке был.
Днепровский бродяга многозначительно покачал головою и сказал:
-- Темы опасные ты поднял, шатун. Ты видишь, на кого я похож? Не поймите превратно, пацаны, но опасаюсь провокации. Я вас ещё не знаю.
-- Да чего же опасного?
-- Знаю свой резон,- спокойно отрезал Валера.- Говорите, для чего интересуетесь. Может, и подскажу что-нибудь путёвое.
Кентюрик крепко задумался. Валера сказал:
-- Сам опасаешься, а мне говоришь – чего же опасного.
-- А ты мне скажи, был ли у тебя «бок» на херсонском кильдыме? – спросил Кент и посмотрел в глаза собеседнику.
Валера спокойно выдержал взгляд и твёрдо ответил:
-- Малява оттуда фуфлыжная. Слово козырного бродяги.
-- Ну, тогда знай, что сейчас на РПБ закалывают Лекса. Руля зоны в это дело посвящать нельзя. Значит, и блатных. Да, и всех остальных. А вора спасать нужно. Вот, прочти его маляву.
Козырной бродяга ознакомился с текстом и задумался. Потом сказал:
-- Не пойми превратно, но покажи форсы. Чтобы я был уверен, что это не «стелька».
Увидав заветные трубочки он сказал:
-- Скоро ко мне подойдут «ноги» с РПБ, с ответом от авторитетных каторжан. Ничтяк?
Друзья удивлённо переглянулись, а Валера сделал имитацию улыбки:
-- Теперь у нас своя банда. С начальным капиталом, с воровским общаком. По-ходу нужно подкупить лакея какого-нибудь Большого Мусора, у которого в кабинете телефон связан с городской линией. Да звякнуть корням Лекса. Пусть по-своему решают проблему. Ничтяк?
-- Вэри вэл, - приободрился Кентюрик. - Есть ненасытный шнырь у главного опера. Сколько-то он запросит?
-- Начни торг со 100 баксов и только за личный звонок. Скажи, мол, ровно минута междугородки, мамке звякнуть. Я же пошёл в свою хату, встречать «ноги». Вы можете цинковать только со стороны, кто зайдёт ко мне. Человечек опасается, чтобы его не спалили операм. Еле уговорил его. Он не будет сотрудничать, ежели узнает, что ещё целых 3 человека в курсе его движения. Ведь, в зоне это – голимое Палево информации. Веры здесь нет никому. Ничтяк?
-- Ништяк, - отвечал Кентюрик, волею обстоятельств ставший Тайным Смотрящим за воровским общаком и руководителем вновь испечённой преступной группировки.
Через десять минут в палату днепровского бродяги вошёл капитан медслужбы Жохов, начальник лагерной санчасти. Через минуту вышел. Более никакого движения по больничному коридору не было. Корешки переглянулись с уважительностью к связям Валеры. Бродяга молча протянул Кентюрику маляву каторжанских авторитетов воровской ориентации.
-- А, что? – спросил Джебрик.- Телефон твоего «трамвая» не связан с городом?
-- Конечно же нет. Иначе зона поперхнулась бы платить за междугородки с санчасти. Любой приблатнённый может по ночи дорваться к телефону. Давайте лучше мозговать над вопросом: чем могут козырняки помочь Лексу.
-- Да, что же тут мозговать?- спросил Рома.- Ясная песня, что у них в прихвате главврач дурдома. Иначе никак. Пусть тискают ему взятку, чтобы Лекса освободили от инъекций «галочкой». Вопрос – сколько? Вопрос – не кинут ли авторитеты? Вопрос – не обманет ли трамвай? Вопрос – не двинет ли фуфло главврач? Вопрос – не дуранёшь ли ты всех нас и Лекса? Очень легко взять лавэ, чисто тет-а-тет встретиться с курьером и не дать ему ничего. А нам сказать – всё ничтяк. Дело скользкое.
Валера пожал плечами, сплюнув на пол. Потом высказался:
-- Лекс – это истинный блатарь, коронованный старыми законниками. Это не плюшевая марионетка мусорских разработок. И поэтому его близкая кодла – это люди идеи, обезбашенные бродяги. Они будут рыть землю в поисках «краёв» смерти Лекса. Не за гроши, а за совесть. Я не собираюсь всю оставшуюся жизнь дрожать и ждать, когда же меня грохнут.
-- А авторитеты с РПБ? – спросил Кентюрик.
Валера скривился:
-- Даже Святое Писание предписывает ни за кого не ручаться. Мудрейший Соломон указывает: когда человек ручается за ближнего, то ставит себе сети. Н-да, а выручить Лекса – это не только дело совести. Он человек порядочный – не забыл бы. Наша жизнь могла бы стать стабильнее на воле. Может, двинуть взятку главврачу через моего гонца? Мимо авторитетов?
-- А, может, двинуть взятку мелким чинам, которые лично делают инъекции? – спросил Джебрик. – Размер взятки будет меньше. А спасение вора реальнее и надёжнее?
Валера кивнул Кентюрику:
-- Корешки твои способные. Дружат с головою, даром что малолетки.
-- Пацаны нормальные, - согласился Кент. - Почему мы и в одной упряжке.
Организованная преступная группировка ещё очень долго обжёвывала возможные варианты действий, анализируя их последствия и приходя к конкретным решениям. В свой барак Джебрик и Рома вернулись лишь к вечерней проверке. Мутная Нэрпа приветствовал их словами:
-- Это вы так долго искали грев для своего старого, больного завхоза?
Джебрик протянул козлу пачку «Кэмела» и «вагон» чая, завёрнутый в фольгу:
-- Да, целый день только про тебя и думали, родного. И к тебе возник базар, уважаемый. Если поможешь, то мы тебя конкретно отблагодарим.
-- Если денежками, то всё, что в моих силах, ребята!
-- Чем берёшь: гривнами хохлячими или баксами?
Мутная Нэрпа радостно ответил:
-- Да, хоть фунтами стерлингами, абы не фальшивыми. У меня есть целый
табун «ног», которые за забором легко найдут обменник. Базарьте дело и будем торговаться.
-- Реши вопрос, чтобы неделю мы на законных основаниях не выходили в промзону.
-- Сто семьдесят пять гривен.
Джебрик извлёк из потайного кармана стодолларовую купюру и протянул козлу:
-- Если об этом узнают блатные, то проблемы будут у всех.
-- Кому ты лечишь? – ухмыльнулся Нэрпа.- Неделю гуляйте. Никто и не заметит вашего движения. Если дальше понадобится, то несите деньги и будем решать, как обдурить судьбу с меньшими расходами.
Через тройку дней, на вольных просторах страны, в сотнях вёрстах от рабской резервации с тюремным дурдомом, в захолустной квартирке-хрущёбе раздался телефонный звонок. Древний старик со слезящимися глазами поднял трубку.
-- Горгаз, - услышал дед пароль. - Какие новости?
-- Балон отправлен на ремонт, - прокряхтел дед.- Запаровская шизик-дача. Суетится слесаришка с соседнего ЖЭКа, двадцать четвёртого. Просит, чтоб вы сами искали подходы к складу шлангов. Мол, тяжко искать выходы туда из комсомольской ячейки. Ежели чего, то каждый вторник с 15 до 16 слесарь дежурит на крыше рабочей территории.
-- Хрен найдёшь! – заметил звонивший. – Это, блядь, не слесарь, а Джеймс Бонд.
-- Молодняк пошёл мозговитый, - просипел старик. – Разберётесь.
-- Так, базар про дурочку-зэчку?
-- Ну. Их у нас только две таких сеструхи. Насколько я знаю. Найдёте. Язык, наш дружбан-кореш, до преисподней геены, до родимой огненной доведёт.
-- Ну, ладно. Благодарствуем. Ты, батя, крепись. Не болей. Партия в тебе нуждается.
Человек в чёрном облачении от забугорного кутюрье вышел из пункта междугородней телефонной связи и подошёл к курящей невдалеке женщине.
-- Ну? – нервно спросила она.
-- Есть весточка, - с озабоченным лицом отвечал мужчина.
-- Слава Богу, - выдохнула женщина. – Ну, и где он?
-- В тюремном дурдоме, где люди становятся пингвинами. В Запорожской управе. Кабы не двадцать четвёртая зона-соседка, комсомольско-красная, то психушку, вообще, было бы не найти без мусорских архивов.
Постсовдеповский город шумел моторами чужестранных автомобилей. Улица горела «титулами» чужеземных производителей. Запыленные листья клёнов нежно трепыхались в дуновениях тёплого ветерка. Сдерживая слёзы женщина тихо молвила:
-- Сейчас подойду. Надобно придти в себя.
Мужчина понимающе кивнул и направился к чёрному автомобилю отечественного производства, к «Волге» последней модели. Сквозь слёзы женщина оцепенело смотрела, как открыв дверь её спутник неестественно задёргался будто в приступе чёрной болезни. Уши зафиксировали звук выстрелов. Звучание это парализовывало не громкостью, а скрытым в подсознательной интуиции ощущением Безвозвратной Потери. В потоке автомобилей, едущих по четырёхрядной проезжей части, сразу же потерялся тот, который изрыгнул смертоносный металл пуль. Ещё два пассажира чёрной «Волги» безвольно раскинув конечности застыли на сидениях. Секунду назад женщина строила реальные прожекты спасения любимого человека. Теперь же всё рухнуло – без ребят ничего ни сделать. Год назад она искала концы в комиссию по помиловкам, и крытая тюрьма зачеркнула эту версию избавления. Два года назад она была счастливейшею женщиной, любящей и любимой, и ничто не предвещало трагедии. К месту преступления подъезжали машины автоинспекции и ППС. Шок лишил женщину жизненных сил и она мягко свалилась на пыльный, горячий асфальт.
В это время её избранник находился в мучительном полунебытии, в мутном провале забытья. Это состояние Лекса не было обычным периодическим состоянием человеческого организма, именуемого сном. Таламус, промежуточный мозг, и подкорковые ядра, отвечающие за регуляцию сна, оккупировались нашествием нейролептика. Химический состав вещества, «сонного яда», вырабатываемый мозгом, смешался с химией инородной, с молекулярным составом оккупанта-Haloperidolum. Микроскопически мельчайшие клетки являли собою страшную арену борьбы. Ядро на ядро, атом на атом, радикал на радикал et cetera. Внутреннего Торможения не было. Потому что война атомов шла по всей коре большого мозга, и обыкновенные химические процессы напрочь разрушились топорным «лекарством» в неимоверной дозе. И если в шизофреническом мозгу химические процессы по определению отличительны от среднестатического мозга, и Меч-Seranas их кромсает до следующих стадий-состояний полного умопомешательства, то здоровый мозг Лекса, кромсаемый нейролептическим «серным жигалом», приближался разрушаемыми клеточными связями к тем тысячеликим Аномалиям, которые именуются стартом Шизофрении хронических форм.
Несколькоэтажное обиталище плоти с нарушенными клеточными связями мозга функционировало в обычном режиме. Очередные пациенты, осужденные Стойкин и Пономаренко, были ничтожными винтиками конвейера. Служители производства, в специфике которого невозможно сохранить обычную психическую деятельность, буднично исполняли свои обязанности. Даун же привычно убирал палату новобранцев. Слух стационарных больных фиксировал какую-то возню. Но двигательные участки коры их мозгов были парализованы химическим противостоянием. Полушария же тлели между небытием и активностью, вместе с нейронными центрами управления: анализа, логики, пространственного представления, образного мышления et cetera. Даун наклонился над Лексом и глаза недочеловека преобразились: осмысленность и нечеловеческая злоба наполнили их. Даун отошёл от койки и движения недочеловека стали не те, что прежде. Мощь и отточенная координация проявились в неуклюжем толстеньком теле. Иной уже владелец рыхлой плоти уверенно руководил ею по лабиринту РПБ до самого кабинета заведующего шизик-дачи, до апартаментов главврача. Именно там, под портретами легендарных человеческих светил в исследовании мозга, даун остановился. Павлов, Сеченов и Пьерон безучастно смотрели в никуда. А существо древнего неверного рода выпустило в воздушное пространство невидимый фейерверк очередного мыслительного парадокса. В десятую часть милисекунды где-то в неведомых слоях атмосферной толщи парадокс был принят к сведению. И чрез полсекунды главврач, грузный представительный человек, застыл, засверкав сквозь прозрачные стёкла очков нелюдским взглядом. В стены РПБ прибыл Знатный Куратор, от князя, ведающего людским сумасшествием, из воздушной обители сынов противления. Собеседникам для плодотворного творческого диалога было не нужно напрягать голосовые связки своих временных оболочек и создавать звук.
В это же самое время Джебрику и Роме было невозможно обойтись без правильного напряжения своих голосовых связок. За считанные дни существования тайной банды, Кентюрик обеспечил своим присным беспрепятственное передвижение по лагерю. Ибо деньги являются кровью материальной жизни, и двое молодых узников плавно циркулировали по кровеносным сосудам-дорогам системы-организма под названием УУ 312/24. Кент подмазал вазелином начальников войсковых нарядов всех смен, и зелёная улица свободного движения для его секретной бригады стала шире и вольготнее, чем для видных блатных и стояковых козлов. Купить лакея главного опера для звонка на волю Кенту стоило 100 баксов. Купить кэпа медслужбы днепровскому бродяге удалось за 300. Но этого было мало – нужно было подстраховаться. По предусмотреннему загодя плану. И сейчас Джебрик и Рома готовили к напряжению свои голосовые связки. Только что состоялась передача взятки кэпу в одиночной палате Валеры. Натянув на головы маски из спортивных шапок парни ожидали рандеву с начальником санчасти. Это дело было хлопотно. Нужно было вычислить суточное дежурство капитана, чтобы взятка вручилась ему вечером, когда санчасть пустынна от левых тусовок.
Полный чернявый кэп лет сорока пяти вышел в коридор с места преступления. Пацаны метнулись к нему резвыми доберманами. Джебрик с силой толкнул его приготовленным заранее держаком от лопаты в пустующую палату:
-- Иди, блядь, спокойно, капитан. Не дай мне раскроить твой череп!
Рома плотно припёр к рыхлому боку заточенный на станке электрод:
-- Бля буду, не хочу я тебя протыкать! Зайди мирно, есть базар.
Взмокший кэп внял просьбам и вошёл в указанную палату, с раздражением и злостью в глазах. Не успели парни приступить к ликбезу, как он властно прорычал:
-- Нахер этот цирк? Валера меня удивляет! А ну, дайте к нему пройти!
Джебрик со злостью приложился держаком к койке. В звуковой вибрации металла рявкнул:
-- Заткнись, капитан, и уши оттопырь пошире! Ты чё, не всосал ещё, на что мы решились? Ты от курносой в метре. Если ситуация всплывёт в кум-тресте, то писец котятам – больше срать не будут. А ты, бык, хавало своё раскрываешь, губами тут шлёпаешь! Тебя дёрнули сюда слушать, а не балаболить. Вася, дальше ты базарь, а то я не выдержу и череп ему раскрою прямо сейчас.
«Вася»-Рома шустро подключился к ликбезу:
-- К Валере идти нету смысла. Валера сам в глубокой торбе. И, если делюга не срастётся, то Валера очень быстро крякнет и освободится досрочно. Ты знаешь за кого суета идёт? За кого ты взятку уполномочен передать?
-- Ну, за ворюгу какого-то,- сморщился капитан, вытирая платком взмокшую жирную шею.
-- Это ты - кэп какой-то, за три сотки баксов прогинаешься! Слухай сюда – речь идёт про коронованного законника. Его банда уже запустила в нашу зону грев, дурак ты. Тысячи долларов. Если ты повёлся за 300 суетиться, то почему мне тебя не завалить за 3000? А есть уже урки, которые здесь меня завалят, если ты прокинешь. Всасываешь всю серьёзность ситуации? Больше базаров, ведь, не будет.
Капитан зарычал и присел на койку со словами:
-- Да, блядь, попал в пиздоворот. Ну, и жук Валера – сфаловать меня на такую авантюру. Как же мягко он стелил, а? Нет, ребята, забирайте эти долбаные баксы и я не при делах!
Капитан протянул деньги. Джебрик хладнокровно ответил:
-- Забрать нетрудно. Но кому ты теперь докажешь, что не взялся за дело и отдал деньги? Люди уже ожидают результат. И от нас, и от тебя. Поздно пить боржоми, когда печень разложилась. Мы - полутрупы. Если ты уволишься с зоны – не поможет. Делюга принципиальная – тебя отыщут аж бегом. За денежки невзначай выпытают адрес хоть у мусоров, хоть в спецчасти, или где там вас фиксируют. Что два пальца обоссать.
Медик полуистерично замычал, потом выпалил:
-- Что же делать? Я не отвечаю за Леонид Андреича, главврача! Допустим, денежки возьмёт, а сам отморозится. Потому что инструкция есть – лечить тщательно тех, кто с особенной сопроводиловкой. Или указивку даст, да и забудет. А персонал заколет. Там же персонал – такие же как вы отморозки! Что же банда дала только тысячу на такую взятку? Может, банда дутая?
-- Верных людей вычисляют! Как можно доверить десятку зелени незнамо кому?
-- Ну, это допустим. Но, как же нам быть? Гарантий нет!
-- А, что же ты, сука, у Валеры деньги взял? Может, тебя, скота, сейчас прибить? Отчитаться красиво да искать другой выход. Как ты, Вася?
«Вася»-Джебрик задумчиво ответил:
-- Ты, Вася, прав. Хоть, свои жопы отмажем лихо.
-- Не, ребята, - напыжился кэп, - давайте вместе думать. Может, эту штуку передать тем строгачам, которые с Валерой связь держали? Может, у них лучше отношения с Андреичем, чем у меня? Такое в зонах часто бывает, что мент с зэком в лучших шоколадах, чем с коллегой. А? Ваше мнение?
Джебрик почесал затылок и сказал:
-- Если у них прокол будет, то ты умрёшь быстрее их. Ручаюсь. Кстати, пробей их данные.
... В прохладе летней запорожской ночи Рома и Жека мечтали о лаврах в преступном синдикате страдающего законника. Чёрт возьми, если они кудряво провернутся с делюгой спасения, то уж по откидке не придётся лазить по чужим квартирам либо стоять за станком на заводе «Прощай, Октябрь!» Уж верно, что найдутся в денежном общачке рецепты для солидной жизни со всякими благами.
-- Эх, знали бы в моей дыре донбасской в каких я сейчас петляю движениях! - самодовольно усмехнулся Рома. – Куда там местным бандюжкам против Ромы.
-- Да, - согласился Джебрик, уроженец донбасских степей некогда Таганрогской
губернии, -- попали мы в гангстерский кинематограф. Я на воле не держал в руках столько лавэ, сколько их у Кентюрика. А сколько их ещё будет! Маяк, ведь, послан корням Лекса. Подогреют.
В это же время, в семидесяти верстах от мечтателей, молодой напарник Николая, искателя клада - общака Чертомлыкской Сечи Запорожской, затрясся в неподконтрольной разуму эмоции. Они упорно отыскивали и потом рыли яму в заветном месте, помеченном крестом на древней карте последного запорожского атамана, кошевого Петра Калнышевского. И вот в двухметровой яме Федька упёрся кайлом в каменную глыбу. Руки молодого кладоискателя гудели от усталости, когда он наконец окончательно понял, что в вырытом месте проходит каменный пласт. Эмоция ненависти разрасталась в соответствующем центре Федькиного мозга. Кровеносные сосуды расширялись хлеще, чем от работы кайлом. Интенсивность энергетического обмена зашкаливала за пределы обыкновенного режима. Температура тела повысилась до 37,6. Мысли лихорадочно носились по вибрирующим полушариям. Федька очень быстро вылез из ямы и прорычал:
-- Слышишь, бродяга, а как можно встретиться с запорожским атаманом в наше время?
Николай прищурился и твёрдо отвечал:
-- Можно. На РПБ.
Федька ощущал, как кровь циркулирует по его телу, и сдерживаясь спросил:
-- Это, что, космический корабль инопланетян?
-- Нет, республиканская психиатрическая больница.
Соответствующие мозговые центры выхлестнули из клеточных недр химический яд. Ядра и атомы закружились в причудливом ритме, и в этот лихорадочный ритм вонзилась беспрепятственно иная молекулярная структура, закружив своими ядрами общую орбиту с ядрами людских мозгов. Сознание отключилось. Федька лишь физически почувствовал, что его естество заполняется Чёрной Всепоглощающей Ненавистью. Настал легендарный момент Аффекта. Иной дух завибрировал своими ядрами в демонической злобе, и человек крушил своего приятеля, не помня себя, с беспощадностью Нелюдя, временного своего господина...

II.
... Между тем, как и многие тысячи лет тому назад, планета летела в космосе со скоростью тридцати тысяч метров в одну секунду, по своей единственной миллиарднокилометровой орбите. Время неумолимо капало, приближая живущую плоть к пределу материального обитания. Каторжанские авторитеты, съехавшиеся на встречу в Дом скорби, имели свободное передвижение по табуированной территории. Это были заслуженные туземцы колоний строгого режима. Их престиж и связи являлись уделом Неволи. Свобода кишела иными преступными конгломератами, дышавшими лёгочной системой самой разной плоти – премъеров, губернаторов, директоров, депутатов, начальников et cetera с миллиардными «воровскими» оборотами. Сугубо бандитская накипь на этой лёгочной системе была подобна немногочисленным очагам откровенного туберкулёза. Связи с такими «очагами» были случайными и ничтожными у Авторитетов рабских резерваций, и связи эти не могли влиять на бытие каторжанского народа. Посему взращённые неволей Козыри масти-религии боролись за выживание собственными талантами, связями и поступками, утверждающими их авторитетное величество. Тихим незаметным этапом к тройке строгачей присоединился скромный «витязь в тигровой шкуре», товарищ Руля-капитана «Титаника полосатого рейса», зоны особого режима. Сей товарищ, имевший в узких кругах погоняло Rex и аскетично шоркающийся по этапам в полосатой робе зэка-особиста, являл своею судьбою редкий пример. Будучи особистом он был моложе своих авторитетных коллег-строгачей: Рексу было только тридцать восемь лет от роду. А это уже редкость для славяноязычного царства неволи. Если на строгий режим здесь можно попасть по второй ходке, то на особый – не менее как после третьего приговора. А сроки лишения свободы у справедливых славян намного внушительнее, чем у легкомысленных янки. К тому же у Рекса остались собственные завязки с рэкетирской кодлой на воле. Кодла начала легализовываться, и Рекс имел маленькую долю с бизнеса. Он был единственным таким счастливцем среди трёх украинских лагерей особого режима с общим спецконтингентом в тысячи рецидивистских душ. Четвёрка этих людей являлась той категорией призраков, о которых не пишут в книгах и не снимают фильмов. Ибо их специфические движения и узническое бытие скрыты от общества и непонятны ему. Люди-призраки, между тем, комфортно зависали в деревянной беседке табуированной территории. В тени огромных акаций на фоне фасада Дома скорби. Под яркими лучами звезды летнего периода данного полушария. Их прекраснословную беседу прервал капитан Жохов, заскочивший на землю РПБ под предлогом мутных медицинских нужд. Увидев новичка в полосатом «костюме» кэп забуксовал с речью.
-- Меня знают, как Рекса, - представился «новичок». – Чисто фанат полосатого режима.
-- Наш человек, - кивнул один из «рыцарей строгого режима», имевший редкое погоняло Спиноза. – Почти весь сходняк в сборе. Кажи новостя, любезный. Наши уши оттопырены.
Кэп сглотнул, он никак не мог привыкнуть к витиеватым фразеологизмам.
-- Вобщем, уважаемые, дело очень серьёзное.
-- К нам не ходят по порожнякам, - отвечал Спиноза с достоинством начальника зоны.
Лагерный медик приготовился к грамотной речи, но взгляд его упёрся в местного дауна.
Некрофил буквально в метре присел на зелёный островок травы и листал какую-то книгу. Кэп рыкнул:
-- Больной-осужденный, а ну, бегом марш в расположение! Быстро!
Даун поднял бессмысленные свои очи, лишённые ресниц, и обиженно замычал. Авторитеты пожали плечами, переглянувшись. Кэп же напирал на убогого:
-- Иди отсюда! Сейчас палкой надаю по голове! Пшёл вон, тварь!
Некрофил набычился и снова замычал, теперь с нотой звериной, собачьей агрессии. Спиноза высказался, бросая дауну конфетку:
-- Это существо не может «подстелить». Кому оно и что перескажет? Это нервы твои шалят, лепила. Не гони беса.
Существо подняло с травы конфету и довольно заурчало, доброжелательно глянув на благодетеля. Кэп проследил за мимикой больного и после начал речь:
-- В учебниках про таких пишут одно, а в жизни это нечто отличающееся. Тем паче, этот экземпляр.
-- А чем же этот экземпляр может отличаться? – спросил Rex, ещё не утративший тягу познавать мир в разных его проявлениях.
-- Ты сам подумай,- усмехнулся капитан,- что с ним было в тюрьме. Ведь, чтобы оказаться здесь он умудрился схлопотать срок.
-- Да, кто же его мог посадить? – засомневался Спиноза с недоверчивой усмешкой.
-- Нашёлся, значит, какой-то «шутник» из какого-нибудь районного суда какой-либо хацапетовки, - буднично ответил капитан, думая о более важных вещах.
Авторитеты, витавшие в своих глобальных прожектах, вдруг прозрели и другими глазами посмотрели на дауна.
-- И всё им «пролазит», этим скотам судейского сословия, - заметил Старый.
-- Это не страна, а двор чудес, - высказался, махнув рукой с «перстнями», Игнаш.
-- Какая разница: дауна в тюрьму упаковать или меня, вообще, ни за что?- спросил Rex.
-- А вы знаете ли, - заговорщицки прищурился капитан,- что здесь этого уродца научили мужеложеству со связанными жертвами?
-- Чего? – чуть не хором вырвалось у авторитетов.
-- Да того! Привозят какого-нибудь элемента. Бьют, связывают, а потом этого пускают.
-- Вот почему у него погоняло-то – Некрофил! – понял Спиноза. – Ни хрена себе! В натуре, это редкий экземпляр! Это же супердаун! Единственный на земном шаре!
-- Алё, Некрофил! – позвал Rex уникального, но тот свернулся калачиком и мирно сопел во сне. Козырняки уставились на капитана в ожидании неведомых вестей.
-- Пока мы мирно рассуждаем под солнышком, где-то здесь превращается в дебила человек из ваших.
-- Из каких это наших? – спокойно спросил Спиноза, ковыряясь спичкой в зубах.
-- Да вор, вроде бы, коронованный. Впрочем, пожалуйста, предоставляю вам сначала самим прочесть его маляву. А дальше будем кумекать.
...Между тем, молекулярный Меч-Seranas кромсал клеточные связи мозга с неустанностью механического автомата. «Топливо» заряжалось регулярно и вовремя. Сто шестьдесят восемь часов уж лихорадило ядерные орбиты клеточных молекул. Десять тысяч и восемьдесят секунд долбились атомы и радикалы химическим нашествием. Вселенная этих микроскопических клеток-галактик и молекул-созвездий была почти готова для соприкосновения и сотрудничества с Антимиром.
Кумекающие авторитеты с капитаном даже не заметили, как уникальный даун потрусил в обитель безумия. Убогий беспрепятственно проник в нужную палату и начал деловитые приготовления со шприцем. Это были лабораторные изыски древнего существа с человеческими препаратами. Раствор аминазина* разводился глюкозой, потом добавлялся алимемазин, потом ещё нечто. Даун профессионально исполнил внутримышечную инъекцию. Соратники владельца дауна, воспетые в тысячелетиях эфемерные сущности, незримо вибрировали в воздухе над человеческим телом, ожидая новых химических хитросплетений в клеточных ритмах жертвы.
...В это время в рабочем цеху про