Семья Игоря переехала из родных мест на Юг и поселилась под Сухумом в доме, расположенном недалеко от моря. Там они зажили – мать, Игорь и две его старшие сестры. Горе забылось. Новые места пришлись Игорю по душе.
Как-то раз он сидел у моря: «думал о красоте, о солнце, о небе, мечтал», и вдруг почувствовал тревогу. Ему очень захотелось понять ее причину, «перевести ее на внятный язык, понятный разуму». Он долго сидел, закрыв глаза, вслушиваясь в свои ощущения, и вдруг ему представилась страшная картина гибели его старшей сестры Сони, где-то на горной дороге, по пути к озеру.
Обе сестры Игоря выросли красивыми девушками. Младшей светловолосой Светлане исполнилось 17 лет, а смуглянке Соне – 19. У Сони был жених, который жил во Владикавказе (это бывший Орджоникидзе). Жених имел собственный автомобиль и давно уже приглашал Соню на прогулку к озеру Рица.
Игорь сильно встревожился, побежал домой и там рассказал о своих видениях матери и сестрам. Но Соня посмеялась над его тревогами. «Подумаешь, какой провидец!» Ей очень хотелось побывать на Рице. А еще она рассказала, что на той неделе «ей тоже приснился сон», будто отец звал ее в какой то дом у дороги, с мраморным столом на теневой стороне и тремя кипарисами. А еще ей приснился орел в небе.
Игорь понял значение ее сна, но понял также и то, что сестра ему все равно не поверит. Уж и вправду «нет пророка в своем отечестве», а тем более в своей семье.
Соня не придала никакого значения словам брата и на следующий же день укатила вместе с младшей сестренкой и своим женихом на озеро Рица, в его красивой новой машине, и больше не вернулась.
Светлане повезло. Она случайно вывалилась из переворачивающейся машины и как-то чудом осталась целехонька, без единой ссадинки, а Соня и ее жених погибли.
Игорь говорил, что с той поры он многое научился видеть и в прошлом, и в будущем, и в настоящем, но боится, что кто-нибудь об этом узнает. «Я много видел и знаю. Меня выгодней убить».
Ленка расспрашивала его о своей судьбе, о том, сколько ей еще осталось жить. Игорь все отшучивался, а потом взял в ладони больной лист платана и сказал:
«Страшные времена наступят очень скоро в этих краях. Лет через десять все здесь переменится. Много крови прольется здесь, много слез. Будет много пожаров. Много людей погибнет. Поглядите, уже и море болеет, и земля, и свет совсем изменился, и лист болеет».
Я тогда ничего этого не видел. ничему не поверил. Через три года я опять с Еленой поехал в Сухум к моим старым друзьям, но лишь ступив на абхазскую землю, сразу почувствовал перемены, а уже на другой день и заметил их. Что-то произошло, изменилось, исчезло и никогда больше не повторится, не будет, как прежде. И город стал другим, и море. На городских пляжах – мазут, грязь, помои. Сгорела гостиница «Абхазия» и ресторан «Рица». Городской чудак Свобода погиб под колесами какого-то заезжего водителя. Тень отчуждения уже затаилась в домах, в беседах, в глазах.
В том году в Сухуме я купил у Вани Козанжиди архив его покойного тестя, художника Голяховского.
Зачастили дожди. Елена капризничала, не отходила от меня ни на шаг. «Мне здесь страшно. Уедем отсюда скорей».
Мы вернулись в поздней осенью. Отъезжающий в штаты сосед подарил мне старую настольную лампу, латунную, с цветным стеклянным абажуром, и в ее модерном свете я сел за разборку архива.
Действительность как бы отошла, отодвинулась за пределы пространства, отмеченного цветными бликами, и со стороны теперь казалась более понятой и как бы уже давно знакомой. Из этого ограниченного пространства вдруг отчетливо проступили страшные трупные пятна на теле того, что осталось за его пределами. Мир, в котором я жил, разваливался, погибал во всех формах и сферах своего существования. Разваливались прочные государственные сооружения, подточенные невидимым недугом, незыблемые основы порядка шатались и рушились. Закон, государство, его силовые структуры – армия, КГБ, милиция, флот, авиация, железные дороги, банки, промышленность, торговля, сельское хозяйство, образование, искусство, политика, нравственность - все поразила страшная быстро развивающаяся болезнь, лечить которую было уже поздно, да никто и не занимался этим делом. Мне припомнилось пророчество Игоря. До Сумгаита еще было три года. Миру еще предстояло узнать и о трагедии турков мсхетинцев, и о, пока еще не начавшейся, войне в Абхазии.
M.В.