Он часто размышлял об этом. Вспоминал подобные ситуации, анализировал, сопоставлял факты, сравнивал себя с окружающими, но все напрасно.
Проводя долгие часы в тщетных попытках разгадать природу своего изъяна, он обретал лишь головную боль и все глубже и глубже опускался в пучину комплекса неполноценности.
Панический ужас сковывал мускулы. Мелкий озноб возникал на загривке заставляя волоски подниматься дыбом, стремительно проносился по всему телу, оставляя в кончиках пальцев неприятное покалывание.
«Неужели я никогда не смогу сделать это?! Неужели я навсегда останусь ТАКИМ?! Это так жестоко и несправедливо! Ведь я же молод, здоров, силен как бык, ну может не как бык, но ведь это не важно. Господи, ну почему я?!»
- Милый, что с тобой. Меня пугает твой взгляд.
- А?! Что?!
- У тебя снова стеклянный взгляд. Это же не конец света в самом деле. В конце концов, не в этом же счастье. Мы любим друг друга – это главное.
- Да, дорогая, да. Конечно же ты права, совершенно права, - соглашался Прохор, понимая но не чувствуя. Медленно выходя из гнетущего оцепенения словно из сна, наваждения.
То, что произошло минуту назад небыло для него ново. Это продолжалось уже несколько месяцев к ряду и с каждым разом становилось все страшнее.
Чувство безысходности наваливалось на плечи осязаемым грузом.
О, как он был благодарен своей Анфисе, ведь далеко не каждая способна терпеть бесконечные неудачи в самом тонком аспекте отношений между мужчиной и женщиной.
Прохор сел на край постели и глубоко вздохнул.
Он сидел, опустив плечи, медленно шевеля пальцами – неприятное покалывание медленно отступало, но легкое онемение все еще нервировало.
Анфиса лежала рядом вальяжно растянувшись. Её теплый животик едва касался спины Прохора. Нежное тепло медленно согревало заиндевевшую душу.
Прохор повернул голову и в тысячный, в миллионный раз вгляделся в кошачью улыбку любимой своими черными как смоль глазами.
Боже, как она была прекрасна!
Анфиса была, как бы точнее выразиться, не типичной. Окружающие люди называли её метиской.
Для Прохора же, она была богиней любви, красоты и счастья. Бездонные ослепительно зеленые глаза, не просто большие, а огромные делали её мордашку необыкновенно чувственной. Маленький изящный носик изысканно объединял глаза и обворожительную улыбку. Делая глазки лукавыми, а улыбку бездонной.
Прохор мог часами не отрываясь любоваться её фигурой и невесомой походкой, а нежное мурлыкание Анфисы вводило его в состояние близкое к гипнотическому трансу.
Прохор любовался и с каждой минутой ненавидел себя все сильнее, до тех пор пока все внутри снова не закипало, и из ушей не валил пар:
- Господи, ну за что ты наградил меня этим проклятьем?! – Прохор вскочил с постели, - Ну неужели пять с половиной секунд – это мой максимум?!
- Так я ведь об этом и говорю, Прохор, пять с половиной – это не две или три, а почти шесть – явный прогресс.
- Мне необходимо пройтись.
- Проша, не зацикливайся на этом. Не стоит убеждать самого себя в том, что ты жертва, думай позитивно – две секунды, три секунды, пять, эдак мы с тобой дойдем до минут, а там и час не за горой. Ну же, милый. – Анфиса заговорщически прищурила глазки, и хитро взглянула в глаза Прохора, улыбающимся взглядом.
- Да. Мне не стоит выглядеть жертвой, в нашей семье жертва скорее ты нежели я.
- Не преувеличивай, лично мне вполне хватает того, что у меня есть. – Анфиса встала с постели, обняла возлюбленного и нежно поцеловала мохнатую щеку:
- Ты мой жеребец. Не понимаю, чего ты так загоняешься?
- Просто я постоянно слышу как люди говорят об этом. Для всех это так важно. И ни у кого нет таких проблем в межрасовых браках. Языковой барьер – это дешевая кукурузная соломка, все привыкли, а вот в постели у них все в полном ажуре, ни чего не понимаю, ни чего!
- Мы с тобой прекрасно ладим, а остальное не в счет. Постель, постель, плевать, когда-нибудь и у нас все наладится, а будешь равняться на всех и каждого – плохо закончишь, понял?
- Я и так плохо заканчиваю, - неуклюже пошутил Прохор.
- Не правда, заканчиваешь ты очень даже прикольно.
- Вот, вот, прикольно. Лучше не скажешь.
- Ой, не цепляйся к словам, - Анфиса широко улыбнулась, - ну может чуточку быстрее чем хотелось бы, а в остальном очень даже мило. Ну, все не дуйся, сходи куда-нибудь развейся, вечером попытаемся снова. Тренировка – путь к победе, - Анфиса нежно ткнулась носиком в ухо Прохора, развернула его за плечи и игриво подтолкнула к выходу.
Прохор буксируемый к двери жалобно оглянулся:
- Может вместе куда-нибудь сходим, а?
- Не сегодня, я итак опаздываю. В хранилище мыши распоясались. Ничего не поделаешь – бизнес есть бизнес. Все проваливай, хулиган.
Прохор вышел из дома. Воздух был теплый и свежий. Весна. Все любят весну. Природа просыпается, оживает. Лирические мысли овладевают сознанием, подхлестываемые смолянистым ароматом свеже распустившихся листьев.
Мелкий гравий, которым была отсыпана дорожка, похрустывал под ногами как первый снег, делал ощущения контрастными.
На улице практически никого не было, что было весьма кстати. Хотя Прохор и привык к презрительным взглядам и перешептыванию соседей, однако последнее время все это чертовски раздражало.
К тому, что он «не такой» Прохор привык. Проблема была в том, что теперь ему казалось будто все вокруг знают о его интимном бессилии и, только об этом и шепчутся. Стыд хоть сквозь землю провались!
Так уж случилось, что Прохор и Анфиса были друг для друга первыми во всех смыслах. Нет, в теории они, конечно, знали все, но на практике получалось совсем не так как хотелось.
Грустные мысли прервались так резко, что парень едва не споткнулся о собственную ногу (вот была бы потеха для окружающих).
Прямо за спиной прозвучал до боли знакомый голос. Прохор узнал его, о да, как же он мог его не узнать. Прохор был безумно рад и удивлен одновременно:
- Папа?! Как ты здесь оказался?
- Прохор, нам нужно серьезно поговорить. Я долго мотался по заграницам, выставки, все такое, - моложавый старик небрежно отмахнулся от собственных слов, - сам понимаешь. Так вот, новости, которые дошли до меня по приезду, как ты наверняка догадываешься, меня не порадовали. И я немедленно отправился в путь, чтобы…
- О нет! Если ты здесь для того, чтобы вправлять мне мозги лучше уходи сразу.
- Нет уж, один вопрос я все-таки задам.
- Отлично. Валяй.
- Ради чего ты разменял достойную жизнь на тысячу непреодолимых проблем?
- У меня нет проблем.
- Как, совсем?! Не смеши мои седые уши, вы слишком разные.
- Беда не в этом.
- А в чем же?
- Я не совсем здоров, - Прохор смущенно скривился и почесал за ухом, - Точнее, я совсем не здоров. В этом, ну, как бы это сказать, в интимном плане.
- Я тебя умоляю, сын, у тебя превосходная наследственность!
- Превосходная! Да не превосходная! – сорвался парень, - Пять секунд счастья ты называешь превосходной наследственностью?!
- Пять секунд?! Боже мой! Да ты гигант, Прохор! Я знал, что мой сын лучший из лучших. Я горжусь тобой. Любая девушка твоего круга была бы счастлива наслаждаться тобой.
- О чем ты говоришь?! – голос Прохора срывался все выше и выше, - Я поделился с тобой самым сокровенным, как ты можешь насмехаться над бедой собственного сына вместо того чтобы помочь, дать совет. Скажи я об этом кому-то из знакомых, да боже упаси, заживо засмеют. Это же трагедия!
- Прохор, проснись! Ты живешь в кошачьем квартале! И все твои знакомые соответственно коты и прочая нечисть! Прости господи! Ты спишь с кошкой! Мать твою, если ты не заметил!
- И что с того?! Мы любим друг друга! Разве этого мало?!
- Ладно. Мой сын идиот, а я совершенно спокоен. Ты анекдоты про кроликов слышал?
- Ну и что? – обиделся Прохор, даже не пытаясь этого скрыть.
- Да, ничего! Это не лажевая сатира – это действительность! Ты кроль, и только поэтому все у тебя происходит по кроличьи! Теперь все понятно? И в этом нет ничего предосудительного. Просто ты ДРУГОЙ, понимаешь ты это или нет!
- И что, ни чего нельзя сделать?
- Нет. Это физиология.
Дыхание провалилось. Сердце забилось так неистово, что затрещали ребра. Авторитет отца, во всяком случае в том, что касалось науки был для Прохора неоспорим и непререкаем. От обиды и безысходности глаза налились кровью:
- Физиология?! Черт бы вас всех побрал! Клал я на вашу физиологию!
Прохор развернулся на месте и, не оборачиваясь, не обращая внимания на протестующие, а за тем и извиняющиеся реплики отца, широкими твердыми как сталь шагами, направился обратно в свой дом.
По его расчетам Анфиса еще не должна была успеть уйти, Прохор был решительно готов воспользоваться её медлительностью во имя будущего своей семьи.
Резво поднявшись по лестнице он настежь распахнул дверь. Анфиса сидевшая подле зеркала вздрогнула от неожиданности:
- Проша, ты чего? – её широкие зеленящие глазки блеснули испугом, - Милый, ты какой-то…
- Бешенный! – грозно, но отнюдь не зло сообщил Прохор жестко сняв любимую с пуфика, подхватив её на руки как пушинку, направляясь к широкой пышной кровати.
- Нет, нет, нет, нет, люби-и-мый, я опаздываю на работу, зая, прекрати немедленно!
- А я опаздываю жить!
Прохор, невзирая на, стоит заметить, весьма поверхностные протесты молодой, но не по годам мудрой девушки старательно поддерживающей его боевой дух на взводе незначительным сопротивлением, буквально срывал с её плеч модное платье.
- Проша, сейчас не время, ты негодник, даже дверь не закрыл! А ну, перестань!
- Плевать на дверь! Плевать на физиологию, ишь чего удумали, ни чего нельзя сделать, я вам покажу анекдоты про кроликов!
Блестки летели во все стороны. Анфиса лежала на пышной перине испуганно прижав ушки, и… умиленно улыбаясь, так чтобы Прохор этого не заметил. Чтобы не сбить накал его разгоряченного эго.
Прохор неистовствовал. Он был тверд как гранит и нежен как тюльпан одновременно. Он поедал свою возлюбленную, а её нарочные сопротивления лишь подстегивали, будили в нем льва. Жаркие объятия плавили плоть влюбленных, спаивая их в единое целое. Весь мир замкнулся в нескольких словах и движениях.
Волшебный миг настигал Прохора неумолимо, но сломить волю озверевшего кроля не мог даже он. Прохор стиснул зубы так, что эмаль белоснежных резцов жалобно заскрипела. Кровь в висках барабанила заглушая все звуки мира, свет в глазах померк и…
Он победил! Он выиграл эту неравную схватку, опрокинув на лопатки саму природу! Черные как смоль глаза подернулись влагой торжества, счастья. Он продолжал! Продолжал еще целую вечность, стирая в порошок межвидовые границы, какой там, языковой барьер!
Анфиса бросила смущенный взгляд на распахнутую дверь. Но колдовские чары неестественного во всех смыслах поведения возлюбленного мгновенно поглотили её, заставив забыть обо всем. Через два часа ей будет неловко, может быть даже немного стыдно за свою несдержанность, но сейчас, пусть все на свете катится к черту, она с несвойственной ей силой прижалась к обезумевшему Прохору, и отстранилась от мира. В эти минуты её миром был только ОН.
Весь двор, еще долгие два часа слушал страсть в чистом виде. Недовольных и осуждающих не было, были удивленные, и солидарные.
Не объяснимый ни какими законами прорыв не прошел бесследно, Прохор буквально свалился практически без чувств, но остаток сознания ликовал.
Приложив не дюжее усилие Прохор встал и, укутавшись в простыню вышел на свежий воздух, сев прямо на ступени лестничного пролета.
Что-то незаметное взгляду давало не обычную легкость в ощущении самого себя. Что-то привычное не тревожило как раньше – презрение. Прохор ощущал на себе десятки взглядов но, ни один из них не был наполнен снисхождением. Уважение, и кое-где, легкая не навязчивая зависть, не раздражающая, а даже напротив, вселяющая правильную гордость.
Анфиса бесшумно приблизилась сзади, села рядом на ступень выше обняв Прохора за шею, прижавшись пушистой щекой к его взъерошенному меху и едва слышно прошептала на ухо:
- Дурак, - в её безобидном ругательстве было столько нежности, восхищения, гордости и любви, что воспринять его не как комплимент в высшей степени было не возможно.
- Да, любимая, точно дурак.
Под крыльцом в окружении длиннохвостых соседей, словно белая ворона стоял старый кроль. С выпученными глазами, преисполненный гордостью, он принимал поздравления, снова и снова повторяя не хитрую фразу, в которой заключался весь смысл его существования:
- Это мой сын! Да, мой мальчик! Да… Спасибо… да… точно лучший!
Прохор взглянул на него проникнувшись сыновней любовью, поцеловал свою Анфису, встал, помог ей подняться, нежно обнял за талию и, нарочно дыша в ушко, прошептал:
- А теперь, на бисс…
Анфиса закашлялась от удивления, но ни чего ответить и уж точно, воспротивиться попросту не успела.
На этот раз, дверь за молодыми, захлопнулась…