На Подкаменной Тунгуске

чум не говорил по-русски,

а в семье оленевода

младший сын гадал на воду.

По воде читал он годы

у людей, мутил их чувства

у гусиного прохода,

где вода темнеет густо.

Здесь изгиб реки таёжной

усмирялся, затихая,

и Тунгуска тёрлась кожей

в валунах, её сдирая.

Круглые плечи злых протоков

заголялись, остывая,

здесь мальчонка вострым оком

по волнам читал, играя.

Веткой он водил по кромке,

гимн слагал волне смиренной,

Дух шипел колепреклонный,

как татарин вздорный пленный.

Лёгкая молния ударит,

гром тряхнёт ли шапку сопки,

вынет мальчик с киновари

щепку, словно из подтопки.

Тотчас бьют в тяжёлый бубен,

расправляют синие ленты,

говорят, что есть и будет,

рушат страхов постаменты.

Время шло, и мальчик  вырос,

сделался почти известным,

людям потакал на милость,

бескорыстным слыл и честным.

А Тунгуска всё бежала,

в Енисей она стремилась,

- только сердце задрожало,

как-то девушка влюбилась.

Стойбище -  три дня дороги,

ей отец – артельщик знатный,

мать её – давно в тревоге,

чум – просторный, светлый, ладный.

Девушке приснился парень

у заброшенного стына,

и видение, словно камень,

откатилось и застыло.

Милого она узнала,

в одночасье изменилась,

верные слова сказала

шёпотом, так сердце билось.

Странный признак есть в гаданьях,

не всегда они во благо,

иногда несут страданья,

кои знать – горит бумага.

Так и тут, любовь приходит

лишь во снах для них обеих,

по воде кругами водит,

круг всё шире, да сильнее.

Молодой колдун к Тунгуске

стал ходить ночами чаще,

во проход гляделся узкий,

след звезды ловил летящей.

А однажды не вернулся,

долго стойбищем искали,

видно в реку поскользнулся,

идолы им так сказали.

Из Подкаменной Тунгуски

чёрные воды убегают,

во селении по-русски

свадьбу бойкую играют.

А невеста – та – из местных,

а жених – златодобытчик,

инженер, и с ладной песней

водка окропляет лифчик…

14 июня 2010 г.

С-Петербург