Писать песни Коля Иванов начал еще в школе.
Этому способствовало два события, случившихся в жизни Коли почти одновременно.
Одноклассник научил его играть на гитаре, а Ленка Гуськова подло променяла Николая на Серегу из соседней школы.
Следствием этого стала песня в которой он смешал такие слова, как «парк», «осень», «как же ты так», «не повторить нашей весны» и «скамейка».
Побренчав с неделю он решил, что настало время; и покраснев, как осенняя рябина, исполнил свое сочинение на очередной вечеринке. Выдав за песню неизвестного автора.
Никто его, конечно, не слушал. Кроме одной девушки. Которая сидела ближе всех.
С ней Николай и задружил.
После чего, углубившись в гитару, как Стаханов в антрацит, Коля выдавал по две песни в день с перерывами на учебу.
Оказалось, что счастливая любовь влияет на Колю гораздо продуктивнее, чем несчастная.
Таким образом, к третьему курсу института Николай написал песен больше, чем Пахмутова и Добрынин вместе взятые. А учитывая, что писал Коля еще и тексты – то и Добронравов с Таничем отдыхают. В обнимку с Энтиным.
На четвертом курсе Коля купил модную гитару и создал группу.
Шесть раз выступил в клубе и один раз на Дне Города.
После этого концерта Коля так и говорил: «Я, мол, теперь знаю, где находится дно города…»
Уже и девушка – та самая – давно от него ушла, и друзья поменялись местами со знакомыми – а он все никак остановиться не может.
Ваяет песняки, как включенный на сто копий ксерокс.
Впрочем, метафора некорректна – были у Николая и непохожие песни.
Были, вроде, и хорошие.
А после пятого курса он закончил институт и пошел работать в банк.
В банке как-то сразу прохладно отнеслись к тому, что их менеджер не только имеет дело с деньгами, но и дает концерты по ночным клубам. А после того, как Николай однажды пришел в банк в косухе и с бутылкой пива, его поставили перед выбором.
Расстаться, конечно, пришлось с музыкой.
Четыреста пятьдесят песен подвально-романтической тематики остались невостребованными.
Гитару Николай продал.
Все, что осталось от бурной молодости – мятая от мук творчества, желтая стопка бумаги и несколько кассет домашних бренчаний.
Да иногда, поддав в пятницу, Коля думал – «брошу все, и уйду в музыку». Засыпал после этого Коля счастливый.
Впрочем, в другие пятницы он тоже особенно не страдал.
А в институте – как хорошо! – как великолепно он представлял себе ЭТО сидя в кресле перед двумя большими деревянными колонками бердского радиозавода «Вега»! О лицо бархатно терся голос Нопфлера, а звук его гитары резонировал в деревянной «банке» Николая, отдаваясь в тощей, жаждущей славы, груди. И когда Коля закрывал глаза он настолько ясно видел, как на большом стадионе, на сцене, среди ВЕЛИКИХ музыкантов стоит ОН. И он подыгрывает… Нет, ни фига! – он играет! вместе с Dire Straits, и звук ЕГО гитары трогает уши и сердца миллионов таких вот первокурсников, у которых есть деньги только на колонки бердского радиозавода «Вега»…
Но Коля уже давно Николай Тимофеевич.
Он много лет не брал в руки гитару.
А группа «Биттлз» у него есть только на кассетах…
Только на кассетах…
На кассетах, говорю, не на дисках…
Он не слушал их вот уже десять лет…

Предыдущей строчкой легко можно было закончить этот короткий рассказ. Фраза, вроде, подходящая…
Но я не сторонник безнадеги!
Давай, Николай!

Хорошо жил Коля!!!!!!!!!!!!
Скучно – но хорошо!
Жена, ребенок, машина и собака.
В семь тридцать подъем, с часу до двух обед, в одиннадцать – отбой.
Пятница – пить, суббота – секс.
Воскресенье – резервный день.
На случай, если что-то не получилось сделать в пятницу или, не дай бог, субботу…
Круг друзей, как это обычно бывает с людьми за тридцать, замкнулся. Несколько семейных пар – толстеющие мужья и молодящиеся жены – изредка собирались у кого-нибудь дома.
И пьянка перестала быть экспромтом.
И выкружить бутылку паленки и хлеб с паштетом на последние деньги никому не приходило в голову.
Пропало даже само понятие - «последние деньги».
Вечеринки перестали быть интересными.
Гитару себе Николай, конечно, купил. Хорошую.
Настенную.
Песни свои - пел. По субботам, когда жена уходила в магазин.
И все.
Ему было стыдно и неловко. Зачем петь Кириллу Васильевичу из кредитного отдела о том, как пить портвейн на крыше первого общежития? Что он может знать об украденной бутылке текилы из самого первого супермаркета и выпитой без закуски с криками «фу, сивуха»? Или о том, как накуриться до такой степени, чтоб с разбегу бросаться плавать в черные лужи на асфальте? И путешествовать по ночному Нью-Йорку в темном коридоре общежития средней полосы России?
Короче, на фоне всей этой деградации личности и развития карьеры, Николаю выпадает командировка в Париж. На стажировку. В составе большой интернациональной группы.
Ехал Коля с большим удовольствием.
Первый выезд за границу.
Да сразу во Францию!
Впрочем, Париж его не поразил и не удивил.
Чему вообще можно удивиться после Москвы!
Ну Поля Елисейские… Ну, башня… Допустим, Лувр… Негры, правда, гораздо чернее московских…
Короче говоря, от навязанных культурных мероприятий Николай решил отказаться.
Правда, сразу противопоставить себя любезности французов он не решился – проехал на втором этаже арендованного автобуса по центру города, позволил завести себя в Ноттр Дам, и прогулять по площади Конкорд.
А вот на башню Коля не полез – было жарко, стояла очередь, надоедливые арабы предлагали маленькие сувенирные башенки целыми связками, и холодную минералку целыми ведрами.
Как его не уговаривали гламурные французы с тонкими, как меццо-сопрано, чертами лица отстоять очередь на жаре и поехать на лифте на эту железную конструкцию – Коля не сдался.
Договорились через пару часов встретиться здесь же.
К этому моменту Колю измотали пробежки за прекрасным по каменной жаре Парижа. Вообще, все эти обзорные экскурсии – как рекламный плакат порно-фильма. Смысл-то и так ясен, - внутри что?
- Кто куда – а я за пивом! – весело и громко сказал Николай и заметил, как большинство людей в очереди вздрогнули и погрустнели.
Наши люди!
Тут выяснился еще один факт жуткой капиталистической изнанки: просто так в Париже пиво не купишь. Ни тебе ларьков, понимаешь, ни летничков с шашлычками. С этими вот пластиковыми стаканами, песней про белых лебедей на водоеме, а можно мы свою водку будем пить; нет-нет, мы сначала у вас пива возьмем, а потом в эти же стаканы…
Короче, нет этого полезного антисанитарного атавизма.
За пивом – по жаре – пришлось шлепать еще два квартала. Там, купив четыре баночки «кроненберга» - ледяных! – Коля отправился обратно к башне и сел в маленьком скверике. Выпил первые три глотка – и сразу стало хорошо, как после бани.
Тут Коля и оценил всю прелесть обстановки.
Он сидел на скамейке. В тени. (башня заслоняла его от солнца). Сбоку журчал фонтан. И – удивительно! – рядом никого не было. А кусты в человеческий рост отделяли его от всех остальных видов.
Коля был один на один с пивом.
Башня, конечно, не в счет.
Вообще, бог с ней, с башней.
Первая банка «ушла» за пару минут.
Стало понятно, что жить можно и в Париже.
Только Николай принялся за вторую, как в «его» закуток зашли два мулата. С двумя гитарами. Сели рядом и начали что-то бренчать.
И петь тихо.
Николай допил вторую баночку – и не выдержало сердце поэта:
- Мужики, пиво будете? – эта фраза, будь она сказана хоть на суахили, понятна кому угодно. Особенно, если при этом протягивать банки.
Мужики пиво были.
- Можно гитару?
И гитару было можно.
Коля взял инструмент. Вызвал из нее несколько неуверенных звуков – словно думал: играть, нет? И неожиданно в полный голос запел «33 коровы»…
Владельцы инструмента восприняли композицию без энтузиазма. Пожалуй, лишь пиво было сдерживающим фактором между «дослушать» и «забрать гитару».
Коле было все равно.
- А сейчас – моя песня. Я придумал. Понимаете? Я!
- Oui… - хрюкнули ребятки.
И Иванов затянул свой былой хит подвалов и рок-клубов. Песню с оптимистическим названием «Понеслась!»…
Наверное, что-то в этой песне было. Прежде всего – простой припев. Он состоял из одного слова, повторяющегося восемь раз. Собственно, это же слово и дало название песне.
То, что после Кука не осталось гитары - вовсе не значит, что аборигены съели его не из-за песен собственного сочинения. По крайней мере у любого историка, если бы он увидел эту картину – «два мулата удивленно смотрят на мужчину с гитарой» - возникло бы такой подозрение.
Внешний вид клерка средней руки, исполняющего припанкованную песню со звенящим из гортани припевом был так же дик, как Эйфелева башня использованная в таймырской тундре под высоковольтную опору.
Впрочем, попсовая повторяемость припева и агрессивная манера исполнения сделали свое дело. Четвертый припев мулаты пели вместе с Колей. А один из них даже подыгрывал на второй гитаре. Конечно, им не был понятен смысл слова «понеслась!», но петь его было удобно и отчасти весело.
Коля допел.
Собутыльники уважительно покачали головами.
- Is it your song? – услышал Коля справа.
Обернулся.
На скамейке сидел Пол Маккартни.
- Hello!... – сказал Пол.
Удивляться можно по-разному.
Можно удивиться, когда кто-то выиграл в лотерею миллион рублей.
Вызывает удивление, когда слон спустя тридцать лет узнает своего первого кормильца.
Удивительно, когда военкомат находит тебя в другом городе.
Но в запасниках впечатлений Коли не было реакции на случай, когда ты поворачиваешь голову вправо, а там Пол Маккартни говорит тебе «Hello!».
Поэтому Коля сидел и молчал.
Молчали мулаты.
Маккартни же был разговорчив.
- Можно гитару? – спросил он.
Хозяин второй гитары не нашел повода не дать инструмент Полу Маккартни. В конце концов, это было бы странно – Коле дали гитару, а Маккартни – нет.
Пол взял гитару.
Естественно, она оказалась не для левшей.
- Жаль. – сказал Пол. – Впрочем, что я ждал от Парижа… Так это была твоя песня?
Вокруг захрустели кусты.
Это кто-то из прохожих заметил Маккартни.
Приближался сдержанный топот.
- Да. – сказал Коля. – Это моя песня.
Из-за поворота появился первый человек, на ходу отрывающий листик от ежедневника.
- Вот это вот: «Понеслааась!» - это ты придумал? – переспросил Пол, левой рукой доставая ручку для автографов из кармана.
- Да, я… - ответил Коля Иванов.
Грохот шагов по гравию – как стук сердца…
- Ну полное дерьмо!.... – сказал Маккартни.
Кольцо поклонников сомкнулась.
Коля отдал гитару и пошел вон из сквера…
…А спустя пару лет Коля жалел только об одном – что у него с собой не было фотоаппарата.
Потому что дерьмо осядет.
А память останется.

(с) Николай Акрин, 2005. www.akrin.boom.ru