Врач в застиранном, мятом халате 
ловко сунул купюру в карман 
и сказал: «Ваш ребёнок в палате. 
К сожалению, он наркоман». 

Я узнал от врача, что у Ромки 
загнила от уколов рука, 
и он может погибнуть от ломки, 
если я не найду порошка. 
Врач мне дал телефон господина, 
у которого можно купить 
тот спасительный грамм героина, 
без которого Ромке не жить. 
Я не помню, как брёл по больнице, 
как в салон «Мерседеса» нырял. 
«Как такое могло приключиться?» - 
без конца про себя повторял… 

Я из тех, для кого в девяностых 
лучезарное солнце взошло. 
Треть России теперь на погостах, 
ну а я… ну а мне повезло. 
Я всегда был калачиком тёртым, 
разводить не боялся братву 
и тогда, в девяносто четвёртом 
удержаться сумел на плаву. 
В девяносто восьмом, когда власти 
развели тех, кто был при деньгах, 
миновали меня все напасти, 
я опять устоял на ногах. 
Сколотить я сумел состоянье 
в разворованной, нищей стране, 
а теперь, вопреки ожиданьям, 
оказался по уши в говне. 
Как же так получилось, что Ромка – 
наш с Людмилой единственный сын, 
всю нам жизнь исковеркал и скомкал, 
пристрастившись колоть героин?! 

Я загнал «Мерседес» на парковку 
перед входом в какой-то отель, 
и швейцар, проявляя сноровку, 
распахнул ресторанную дверь, 
снял фуражку, сверкая плешиной. 
Я к нему подошел, заплатил, 
попросил присмотреть за машиной 
и к метро со всех ног припустил. 
Продавец мне назначил свиданье 
на платформе в районе пяти, 
взяв при этом с меня обещанье 
никого за собой не вести. 
Меня время уже поджимало: 
я боялся к нему опоздать. 
Не дождётся – тогда всё пропало, 
порошка мне тогда не видать. 
Я стоял за билетиком в кассу 
среди плохо одетых людей, 
составляющих серую массу, 
для которой я, в общем, злодей. 
Я для них средоточие счастья, 
потому что безмерно богат. 
Они правы, конечно, отчасти. 
Только я вот богатству не рад. 
В жизни нет исключений из правил. 
Крест у каждого всё-таки свой. 
Я бы всё им до цента оставил, 
лишь бы Ромка остался живой.