Непониманье очень больно ранит. Оно кромсает душу, словно нож…

Он нам твердил, что отслужив в «Афгане», сам на себя теперь стал не похож,
что он живёт, как будто под наркозом, не различая женщин и мужчин,
что, то и дело, набегают слёзы, казалось бы, без видимых причин;
что он смотреть не может на бездомных облезлых, тощих кошек и собак,
что страх за близких сделался огромным и в нём не помещается никак;
что он вчера зачем-то у церквушки свою получку первую отдал
какой-то нищей сгорбленной старушке, хотя и знал, что дома ждёт скандал…

Мы на него смотрели с состраданьем, но чужд и непонятен был он нам…

И не простил он нам непониманье, и носит на душе глубокий шрам...