Витёк ушёл от нас рано утром в воскресенье, ушёл тихо, не прощаясь, по-английски… Просто не проснулся и всё… Он ушёл, и мы всей палатой осиротели… Когда медсёстры вывозили труп на кровати, Серёжка с койки у окна озвучил нашу общую мысль. «В палате, как будто свет выключили и холодно стало…» - Сказал он. И действительно, тускло стало в мирке нашем маленьком, тускло и безрадостно, да и холодно к тому же, знобко как-то… Как оказалось, Витёк был и лампочкой нашей, «стоваттовкой», и калорифером… А в чём состоял секрет его светоносности и «калориферности» до нас дошло не сразу… Вроде, ничего такого особенного в нём и не было…, если не считать улыбчивости и любвеобильности… Он улыбался двумя улыбками одновременно… Спросите: «Как такое возможно?» Сейчас объясню. Первая улыбка (широкая и добрая) не сходила с лица его, а вторая…, вторая (игривая и задорная) красовалась на культе его ампутированной правой ноги… Дело в том, что швы на короткой култышке напоминали зубастую, широкую и неимоверно приветливую улыбку молодой акулы, приглашающей первого встречного разделить на двоих больничный ужин… Вот так… А ещё… Ещё он всё время приговаривал: «Люблю тебя!» При этом, как правило, без всякого повода. Скажет, бывало, лёжа под капельницей, мне или Серёжке: «Вытащи, пожалуйста, у меня градусник!»; и тут же добавит: «Люблю тебя!»… Как оказалось, «двуулыбчивость» была нашим светильником, а любвеобильность – калорифером… И теперь в нашем онкологическом хосписе темно и холодно… Вот так…