-Акация начала желтеть, пока лишь несколько ветвей в середине дерева. Розы вянут, вялые лепестки, неприятные, розоватые, будто дряблая кожа. А бересклет наоборот яркий- яркий. Зачем он такой поздней осенью? Яркие тона, не нужно, пусть все будет тихо, тихо, бледное небо, молоко в синем кувшине, полотенце на подоконнике… Розовый кисель, нет, нет, мама, я не хочу… 

-Так, иди сюда, отвечай живо, что он тебе сделал? Я весь день у печки толкусь, пирожки ей пеку, а ты вон что надумала! Мразь ты маленькая, он болен, ты жалеть его должна, кобыла здоровущая! Он не делал ничего, стоял себе и стоял. Что? Противно тебе? Сейчас охажу фартуком по рукам, сразу узнаешь! Мала ещё тут хозяйничать! 

-Ветер, как я сам: теплый по краям, но с ледяной сердцевиной, лети прочь, еле видной чертой, зыбкой волной, прозрачной. К небу, где молоко звезд, где полотно Млечной дороги. 

-Дура ты, за отцовской спиной привыкла прятаться, только тут он тебе еще больше моего надаёт! Он на войне шесть лет провел, для чего, скажи мне? Что молчишь? Говори, для того, чтоб ты козой скакала, и яблоки у соседей обрывала? Я маленькой была, так в мышиных норах зерна кукурузы собирала, чтоб младшая сестра не умерла с голоду, а ты балованная и ничего больше! 


-Зачем приходит ночь? Зачем такой яркий закат и темный небосвод? Я бежал бы от неё всегда, от росы на листве, от ярких брызг, от чуть шероховатой кромки мечей в безвольных руках.

-И не думай от меня убегать! Сиди и слушай, а то вечером гулять не пущу. В войну таких дурищ малолетних резали как кур, и запах после ухода войск стоял густой и сладковатый. Мы прятались в подвале три дня, не смея выглянуть, без пищи, с флягой воды на шестерых. Ну, что ты так испуганно смотришь? Да, в нашем подвале, а точно тут, где мы сидим, лежала заколотая соседка. Что, что «мама»? Да откуда я ж такое знаю, я и глянуть на неё боялась. А кто тебе про выколотые глаза наговорил? Ну, я с ним поговорю, ещё один дурак малолетний. 

-Светлячки как спичечные головки, почему ничто не светит вечно? Я знаю, где горит костер, но идти далеко, такая яркая тень колышется около кустов, что- то просвечивает в черноте, противное как бересклет на голой ветви. 

-Ох, маленькая, прости, что я так раскричалась. Слишком это всё для меня сложно. Я ведь не на то гожусь, а здесь тебе не тесто на пироги месить… Десять лет прошло, больше, а я так и не знаю, что мне с этим делать. Вроде все хорошо, папа твой хоть и пришлый, а лучше бы я и среди местных не нашла. Новый князь не то, что отец, войны не развязывает, налоги не дерет, бог его сохрани. Дом заново отстроили, да и ты вот родилась, хоть и дура беспросветная, а всё родная душа. Ну вот, уже и улыбнулась, горюшко ты наше. 

Как тебе сказать, что со мной? Помнишь, отец кувшин привез, а я его разбила и до вечера плакала? Я же не за кувшин плакала даже, хоть и жалко. Отец говорит, давай склеим, и на полке пусть стоит, не пить так на память, а я не хуже тебя реву. И главное унять слезы не могу, все кажется, нынешняя жизнь наподобие этой посудины несчастной, склеить склеили, только целее-то она не стала. Стукни легонько и готово, да и не кувшин это уже, слепленные чем-то черепки, не больше. 

А бывает, черепок такой, что на место уже и не вставишь.

-Крапиву скашивают, рвут, думают, это сорняк. Глупо как, ничего не сказать. Она жжет, предупреждает, а бывает, что ужалят исподтишка, не успеешь оглянуться… 

Оглянуться… 

-Его забрали в армию в самом конце войны, когда взрослых мужчин было уже не найти, да и стариков. Нет, не забрали даже, сам попросился. А им какое дело, что ребенку и пятнадцати нет, что ему замученные солдаты сказочными героями казались, а меч подержать - великим чудом, хоть он едва понимал, с какой стороны за него браться. Вместе же с ним хворост в лесу собирали, лепешками из лебеды травились, а, поди же ты, я-то к тем дням и сказки уже забыла, а он верил. Он всё мне говорил «Не бойся никого, я тебя защищу, вернусь и мы поженимся», а я песню только в ответ пела, дура такая. Какую? 

Погоди-ка…Вот «Белый саван, белых роз деревце в цвету, и поднять лицо от слез мне невмоготу». 

-Белый снег, беловатые тени. Рисунки на холодной луне голубые от мороза. Кольцо вокруг луны кружится, кружится, не давая сиянию в полную силу пролиться на землю. 
Белый, не отличить, где кончается земля, где начинается небо. Есть густо-серый цвет ветвей, ставень и крыш, камней на дороге. Дорога так светла, видно далеко-далеко, можно идти и идти, без опаски. Можно кататься на льду в колее от телеги, можно крутиться вокруг своей оси, словно флюгер, поймавший ветер. В кольце вокруг луны есть звезда, она движется за луной целую ночь, пока обе не уйдут с неба. И звезды есть за дальним поворотом дороги, если дойти до них, видно, это свет луны, не уместившись в своем кольце, заполнил окна. Но в такие ночи не нужно подходить к ним, падать на колени, обжигая ладони, цепляться за землю. И просить защитить меня.

От крови.