РЕШЕТО - независимый литературный портал
boatswain / Художественная

Джулия.

464 просмотра

- Узнал? – спросила стройная девушка, странно и как-то холодно улыбаясь.
Ее звали Джулия, но я называл ее просто Джул. Не знаю почему. Так немного неблагозвучно, но, видимо, мне так проще и естественнее. Ей не очень нравилось, когда к ней обращались так, но просто впадала в восхищение, назови ты ее Джульеттой. Что, на мой взгляд, еще более нелепо и глупо. Есть вещи, которыми нельзя пользоваться на каждом шагу, а она хотела, чтобы ее настоящее имя было именно Джульетта, и никакое другое.
Как бы могла восприниматься фраза, скажем, «Джульетта, дай закурить…» или «Чем маешься, Джульетта?». То ли дело Джул. Так проще, так естественнее, а, самое главное, честнее. Честнее это звучит. Я предпочитаю честность ненужному пафосу и наигранному символизму. Хотя, может, кто-то решит иначе. Может, я слишком усложняю мелочи.
После недолгой паузы, оглядывая ее, изучая, я улыбаюсь и отвечаю:
- Да, привет.
И мы идем мимо толпы мокрых от пота людей. Лето. Я видел ее впервые вживую. До этого мы долго общались только по средству телефона. Не знаю, что меня толкнуло, но я это сказал на днях, чувствуя, как пульс нарастает: «…Как тебе идея встретиться, выпить пива?» Меня обычно заставляет слегка нервничать произвольное знакомство с девушками или предложения, подразумевающие какое-либо сближение. Это безмерно глупо, но это лечится. И я этим занят.
Странно. Сам удивляюсь. Она могла оказаться какой угодно.
Могла быть уродиной… Но оказалась как минимум симпатичной. Без явных изъянов. Не совершенство, конечно, но кому оно нужно? Да и поиски совершенства – дело гиблое, глупое. Если ты подыхаешь со скуки, само собой, можно этим заняться…
Все мы люди, все имеем скелеты в шкафу, минусы, недостатки. Вопрос в том, как расставить акценты, столкнувшись с чьими-то «скелетами». Сможешь ли с ними ужиться и твердо сказать, что тебе будет хорошо с этим или другим человеком… Лучше несколько раз спросить себя прежде, чем дать надежду, что ты будешь рядом, что ты будешь верен. Но это только, если ты обременен грузом под названием совесть, а если нет, то нет. К сожалению, я обременен, но только вот думаю и спрашиваю себя не всегда. Да и остальные, можно подумать, часто задаются подобными вопросами. Нет. Все это идеализм, а даже, если ты и спросишь себя, все равно, вряд ли дашь точный ответ. Вот так.
И, почему-то, когда я шел сюда сегодня, представление о Джул было именно такой. Возможно, дело было в ее голосе. Приятный, мелодичный, хотя курит она с собственных слов, как паровоз.
Курила она исключительно тонкие сигареты. И это мне понравилось. Мне нравятся девушки, которые не боятся быть просто девушками. Не забивают голову шелухой, не разводят тараканов в голове на почве подростковых комплексов. Она была самой настоящей девушкой. Девушкой, как я любил говорить, с большой буквы. Той, которая хорошо следит за собой, знает, как выдержать стиль в одежде и, в общем-то, во всем, знает себе цену, не преувеличивая собственного достоинства, что сложно, для которой важна каждая мелочь в ее образе, знает.
Да. Меня это радует от души. Радует и забавляет в хорошем смысле этого слова.
Я точно не знал, как обычно одевалась Джул. Но сегодня она прекрасно выглядела. Было видно любому, что небогато, но чертовски очаровательно, ни одной лишней детали.
Да. Джул в своем наряде походила на цыганку. Не нищих и грязных, само собой, а скорее какой-то более театральный образ. Сложно сказать на сколько близко к этому образу, я не эксперт. На ней была длинная черная юбка. Такая легкая и воздушная. Действительно, наверное, как у цыганки, что еще В. Гюго описывал в своем «Соборе…». Еще девушка носила блузку, что была повязана на груди узлом. Еще много мелочей: серьги, браслеты и все в подобном роде.
Она замечает, что я пристально смотрю на нее время от времени, пока мы говорим. Идем быстро и говорим быстро. Будто спешим куда-то, хотя времени у обоих с лихвой. И когда Джул с присущей ей странной улыбкой ловила на себе мой взгляд, я отводил глаза.
- Мне сегодня отказались продать сигареты, представляешь! Одета я мол не так, – говорит мне девушка, глядя в никуда.
- Ничего себе, - бросаю я в ответ и смотрю под ноги, но продолжаю болтать с ней.
Я толком не знал ее, хотя уже пару-тройку раз мы беседовали. Но одно дело голос в трубке, другое – живой человек, движущийся, вздыхающий, смотрящий на тебя.
Могу лишь сказать, что мне нравилось то, что представало перед глазами. Я мог достаточно сказать, нужна ли мне будет она или нет. Думаю… скорее да, чем нет. Нужен ли я еще большой вопрос. Ха!
Я из тех, кто платит той же монетой за поступки людей, и очень хорошо чувствую настрой ко мне. Можно было смело сказать, что расположена она ко мне была отнюдь не плохо. Несмотря на всю кажущуюся, может быть, наигранную холодность.
- Знаешь, - говорит она несколько равнодушно, пока мы идем. - Внешность для меня не имеет значения…
В ее словах это звучало правдиво. Но верить в это не стоит. Встречают, как говорится по одежке. Дело даже не в том красив человек или нет, а в том, какие он вызывает ассоциации. Тем более слово «красота» многогранно – для всех не одно и то же, отнюдь. Джоконду и ту не все считают красивой. Ассоциации… вот и все. Людям важно чувствовать себя тем, кем и хочется рядом с их так называемой второй половиной. Внешность только пол дела. Все тонко, если понимать, все просто.
Да. С Джул мы много говорили, пока шли. Много о пустом. Хотя я не очень люблю подобный треп, но важно, как многим известно, не только что произносится – важно, как и кем произносится. Поэтому меня все устраивало, кроме жары на улице.
Я открыл дверь бара и пропустил вперед девушку, демонстрируя тем самым наличие каких-никаких манер. Было понятно, что это ей нравится.
Этот бар выбран не случайно. Пожалуй, мое любимый и не было сомнений, что Джул тут придется по душе. Атмосфера приятная, домашняя, что так редко встречается в наши дни. Тем более в центре города. Здесь даже имелся камин, который, к сожалению, никогда не зажигался. Впрочем, в такую жару это абсурд. Некогда над камином стояло чучело дикой птицы. Интерьер эдак в духе охотничьей хижины.
И мы, как полагается, заняли стол, взяли по пиву. Что-то было особенное в этом дне. Теперь на разговор лился не спеша, но и не вымученно. Приятно, когда не напрягаешься, не выдумываешь тем. Все приходит само. Все естественно. И паузы не напрягают, и молчание собеседника. Так и было. И это мне чертовски понравилось.
Шло параллельное изучение друг друга, как обычно на первой встрече бывает. Я говорил больше. Говорил о столь многом, что по ходу беседы временами терял нить повествования. Кого-то это раздражает, а кому-то, как мне, нравилось это.
Было очень приятно и странно наблюдать, как девушка с завороженным видом смотрит тебе в рот, пока ты распинаешься о чем-то заумном или просто ей неизвестном. Я знаю, что немало людей считает меня интересным в разговоре, но впервые на меня смотрели так. Будто насквозь. Будто заглядывают в душу, и не возникает ни малейшего сомнения, что тебя понимают.
Глаза Джул были прекрасны. Большие, от части из-за макияжа, но главное, что было в них нечто… кошачье. Совершенно внезапно я подумал о том, что явно где-то ее видел, но никак не мог вспомнить. И дело не только в этих «кошачьих» глазах.
Кошек она очень любила. Еще любила розы и маленькие коробочки, куда можно свалить все бабское барахло: косметику, побрякушки, сережки и прочую дребедень. Но мне было приятно узнавать о ней подобные детали. Это только укрепляло осознание того, что перед тобой девушка, знающая, что в ее тривиальных увлечениях нет ничего дурного и она не пытается делать что-то противоестественного. Скажем, я ведь не крашу глаза и не ношу джинсы с блестками? Вот.
Впрочем, и самой Джул я это говорил. Я достаточно с ней говорил, до этого дня. Столкнулся, вернее услышал ее совсем случайно. Девушка ошиблась номером, только и всего…
Звонок. Я снимаю трубку.
- Я слушаю.
Молчат.
- Алло?
Молчат.
- Мы живы там?!
- …Да, пока что. Привет, кстати.
- Это кто?
- …Джульетта.
- А! Звонишь Шекспиру, чтоб тот внес поправки в поэму? – я не выдержал, чтобы не сострить. Иногда я леплю такие коры на ходу, но сейчас это было не в тему, заранее понятно. Слишком уж обреченно звучал голос на другом конце провода.
- Да… Да как ты можешь?! – она выкрикнуло это как-то сдавленно.
- Ну, извини. Я, может, чего-то не понимаю… или это такая остроумная шутка?
- Черт! Я опять не туда попала… Простите.
- …те? А зачем «те»? Кому ты звонила, если не секрет?
- Знакомому. Хотела поговорить.
- Я понимаю, что поговорить. А почему так обреченно? Почему «пока жива»?
- …скоро мы будем вместе... опять.
- Я не понимаю…
- Извини, не знаю, зачем говорю тебе все это… пока.
- А может быть мне интересно? – спросил я, даже не пытаясь успеть, прежде чем, девушка повесит трубку. Да и не собиралась она… это сложно объяснить.
- Интересно? Чтобы, как все, издеваться?
Слегка усмехнулся, зажимая плечом телефон, пока брал в руки гитару:
- А я не как все.
- Да конечно…
- Ага… - я произнес это и взял пару мажорных аккордов.
- Ты умеешь играть?
- Смотря, что считать умением.
- А знаешь песню Don’t Cry?! – какой-то дурной восторг прозвучал в ее голосе, но это трогало.
- Ну, знаю, а что?
- Можешь сыграть?
- Могу…
- А спеть сможешь? Знаешь слова?
- Примерно… вообще, я не люблю петь – голос слабоват.
- Я прошу… пожалуйста.
- Хорошо, хорошо…
И я сделал то, о чем эта Джульетта меня так просила. Сыграл нормально, лишь иногда сбивался в сложных ритмических моментах из-за своего неказистого голоса.
- Здорово, - выдохнули мне в ухо из трубки.
- Да хреново, по-моему.
- Да ты что! Это гениальная песня!
- Я про свой вокал. Да, песня супер.
- Перестань, - она улыбнулась, как можно было понять из интонации.
После я наиграл пару импровизаций, задумчивых таких.
- А что это?
- Сходу наиграл… так ничего.
- Да?! Мне нравится, правда! Зацепило. Уважаю достойное творчество.
- Ну, это допустим ты загнула… если хочешь, я почитаю тебе стихи свои.
- Давай! Стихи люблю очень…
И я прочел. Одно, другое, третье. Было их тогда написано штук десять. После каждого девушка вставляла похвальный эпитет, а к концу ее зацепило окончательно.
- Слушай, я нахожу очень много родного себе в твоих стихах.
- Рад слышать. Возможно, в них есть толк.
- Ты даже можешь не сомневаться.
- Ладно. Но, все-таки, как твое настоящее имя?
- Я же сказала уже.
- Хорошо… в свидетельстве о рождении, паспорте, водительских прав или где-то еще, как ты записана?
- Джулия.
- Это лучше.
- Мне больше нравится Джульетта.
- А мне, нет.
- Почему?
- Ну, просто не нравится.
- Остальным вот тоже не нравится, а мне плевать.
- Можешь рассказать мне, что случилось. Не буду смеяться или издеваться, обещаю, - я любил выслушивать людей, давать советы. Может быть, из меня психотерапевт вышел бы неплохой, как знать. Но делал я это не из-за доброты или чего-то, просто мне было интересно. Люди интересными существами бывают.
- Точно не будешь?..
Ох уж эти глупые вопросы типа «точно?», «ты уверена?», «да???». Что от них изменится? Чего стоит соврать, отвечая на него?
- Да, - я тупо ответил.
- Умер самый дорогой человек.
- Над этим как-то обычно не смеются.
- Вот и я о том же!
- Кто?.. Не уж то мать?
- Нет.
- Хм…
- Парень.
- …
- Полтора месяца назад.
- От чего?
- От передозы.
- О, Господи… наркоман что ль?
- Ну, я же говорю…
- Ну и ты хочешь убить себя?
- Нет. Надо просто очень хотеть смерти.
- Ты его так любишь?
- Очень.
- Да, меня бы кто так любил! – я вновь хохотнул, и вновь не в тему.
- Думала, смирюсь, найду другого. Но нет – в каждом, во всех них я искала его, а разочаровавшись уходила.
- Не надо искать его…
- Я знаю.
- А он тебя любил.
- Конечно.
- А что ж он тогда подсел на иглу?
- Он не виноват! – голос в трубке сорвался на истерический крик. – Он вырос в гадкой семье, некому его было наставить на верный путь.
- Да, я, пожалуй, не в праве его судить. У него, наверное, были свои причины. Все мы люди слабы по-своему, - я, правда, был как какой-то психотерапевт!
- Он так и не смог слезть…
- А почему ты спросила меня про эту песню?
- Она была наша с ним. Наша любимая.
- А… ясно.
- Мы думали пожениться…
-…
- Но до штампов в паспорте не дошло все равно.
- Сломанные крылья могу срастись, поверь…
Было еще пара реплик, брошенных нами… и все. Когда трубка, наконец, легла на рычаг, меня посетила тоска. Такая тоска, знаете, которую чуть ли не сам вызываешь в себе из чувства приличия. Я лег на кровать и закрыл глаза. Все пройдет. Все у нее пройдет, когда-нибудь. Откуда-то пришла мысль, что мне будет жаль, если Джулия умрет. Хотя она мне была никто. Абсолютно. Это был первый и последний случай в жизни, когда я беседовал по телефону с человеком, попавшим не туда, будто мы были знакомы. Вот так, по телефону.
Но через неделю я снова услышал ее голос. Джулия позвонила мне. Только зачем не понятно, может быть, чтобы просто поговорить с кем-то, кто не плюнет ей в душу, не осудит. Да. Я не плюнул, не осудил, хотя может оно было бы и вернее…
Во второй наш разговор она была добра и даже бодра. Грустные нотки уже не так коверкали ее голос. Потом я взял ее номер, а теперь вот сидел с ней в баре. Болтал без умолку, курил трубку, глядя на милую собеседницу сквозь темные очки. Джул иногда вставляет пару слов и продолжает слушать.
Вдруг в мозг, будто что-то ударило. Образно говоря, естественно, но крепко так ударило. В ту пору я много раз рисовал. И вот я достаю из кармана смятый рисунок. На клочке бумаги изображена девушка, точь-в-точь похожая на Джул. Хотя, вообще, девушки были нехарактерны для моих зарисовок. Это было нечто на грани мистики. Даже пирсинг в пупке рисованной красавицы был расположен похожим образом, как у нее – слегка криво, влево. Помню, как сейчас, я вырисовывал и стирал его много раз, но грифель сам ложился так, и получалось вновь криво.
Джул смотрела и не могла поверить тому, что видит, все, что она смогла сказать:
- Это я…
- Набросал пару дней назад. Смотри, даже глаза подведены, как у тебя.
- Да! Нереально, слушай…
- Учитывая, что вижу тебя впервые в жизни? Да, - я хохотнул, раскуривая потухшую трубку.
Меня чем-то обрадовало ее глуповатое «нереально» и я улыбнулся еще шире. Ее губы, как отражение моих, тоже вытянулись.
В тот день мы много говорили… На самом деле, будто в воздухе что-то разорвалось и он наполнился каким-то странным теплом, в котором ты не можешь быть несчастлив. Когда понимаешь, что кто-то заглядывает к тебе в душу очень глубоко, пожалуй, слишком глубоко, но ты не противишься, так как сопротивление здесь неуместно и глупо. А ты смотришь в душу человеку, что смело с его стороны и просто не представляешь, как можно туда плюнуть…
Глаза Джул искрились, пока она рассказывала отрывки своего детства приятные и не очень. И я будто сам оказывался там. В ее прошлом. И радовался, и умилялся, и плакал, и злился вместе с ней. Все вместе с ней… А смех ее был столь высок и звонок.
- А можно глупый вопрос? – вдруг неожиданно пододвинулась она ко мне.
- Конечно,
- А море… правда оно бескрайнее? Никогда не была в тех краях, где есть оно.
- Смотря откуда смотреть, - усмехнулся я.
- А… бывает так, что вокруг только вода и все?..
- Да, в открытом море именно так и бывает…
- Но это, должно быть, страшно.
- Хм… да нет!
И Джул снова засмеялась, и было плевать, что бармен подумает о нас.
В тот момент я чувствовал, что жил одним днем, жил, как никогда. Уловил, да-да, почувствовал, что внутри нее, внутри той с виду сложной, внутри простой девушки колеблется эта струна. Эта тонкая черта, которая делала такой чувствительной и живой. И я чувствовал, как сам становлюсь таким, я и был таким в детстве, просто забыл… запрятал, просто потому что боялся быть слабым. И сейчас понимал, что я глупец. Может, был, может, остался. Я смотрел в ее добрые глубокие глаза, понимая, как ошибался, думая когда-то, что быть добрым значит быть слабым. Я удивлялся, как мир надломился сегодня - все стало таким цветущим, прекрасным, живым и светлым. И ты чувствуешь себя человеком. Настоящим. Живым. Верящим.
И я поймал себя на мысли, что я вижу перед собой ангела, хоть и без крыльев. Ангел сидит, пьет и курит тонкие, как спички, сигареты. И, когда наши бутылки стали пусты, я попросил, как полагается, счет, а она не давала за себя:
- Но ты же видишь меня впервые! – говорит она, явно кокетничает.
- И что?!
- …Да и времена такие…
- Времена меняются, а люди по сути те же.
И она улыбается. Сегодня она улыбается без конца и это мне греет сердце. Кажется, Джул может улыбаться вечно.
Мы продолжаем торчать в баре за столиком, взяв, на сей раз по чашке кофе.
- Я определенно где-то видела тебя, - с улыбкой прищуривается девугка.
- Не знаю, не знаю… Каким ты меня себе представляла, когда ехала сюда?
- Сложно сказать… я не загадывала, но я ожидала увидеть нечто близкое твоей внешности.
- Понятно,
- Ты чем-то напоминаешь мне его… прости! Может быть, это тебя обижает?
- Нет, ничуть. Я говорю тебе честно.
- В тебе его нет, вы, конечно совсем разные.
- Говоришь, он сидел на героине?
- Да, я уже тебе говорила. Я пыталась собрать денег на клинику. Не получилось, я не успевала, а потом… просто руки опустились. И он умер. Я опоздала.
- Не надо себя в этом винить – мой тебе совет, - я с пониманием вглядывался в ее глаза, видя там боль, которую хотел бы унять. Джул все видела во мне и удивлялась.
- Знаешь, мне все твердили, что он не пара мне, что он опущенный, конченый человек. Я посылала всех к чертям… хотя его единственной хорошей чертой, пожалуй, была его способность.
- Какая?
- Удивляться простым вещам, как ребенок… быть столь простым и безыскусным. Смотреть мне в глаза наивно и преданно, он был так незащищен в такие моменты. Я приходила к нему: как обычно, в холодильнике лишь пиво и в ванной сломан кран…
- Как его звали?
- Роман. И я спрашиваю у него, ты ел? А он лежит и несет ахинею. Но позже его «отпускает» и я готовлю еду. Иногда он поднимал на меня свои мутные глаза и говорил, сидя на измятой кровати, сам измятый, как те простыни: «Я задолжал, мне нужны деньги… пожалуйста…». Я давала ему свой залог тогда, который едва успевала получать.
- Кем ты работала?
- Я танцовщица. И сейчас танцую… не думай плохого, не стриптиз – восточные танцы.
- Я и не думал…
- Он был не ангел, не была и я, но я любила его! Никто не понимал… и пусть. Что за любовь, которая понятна другим… У нас бывало все. И ссоры и часы нежности. Ударив меня, он почти сразу падал на колени и рыдал, просил прощенья, просил не уходить. Я не могла его не простить.
Я молчу почти, не дыша, будто смотрю прекрасное и грустное кино. И во мне бьются тысячи противоречий. И мне грустно и счастливо, будто странная болезнь поразила меня. В этот странный день на исходе августа.
- Он приходил на мои концерты. После них мне обычно дарили огромные букеты, но мне не было никакого дела. Только цветы от него! У него всегда не хватало денег, и он не стеснялся лезть на клубы ногами, чтобы нарвать мне тюльпанов. Он топтал их, рвал тонике стебельки. Сорвет один, присмотрится к нему, выбросит, если не нравится. Рвет другой. Потом подходит ко мне и безыскусно так, совсем просто протягивает их с улыбкой, заключая: «На! Тебе!» И я тонула в его больших сильных руках.
- Черт… похоже на сказку, - я светло улыбаюсь, не замечаю даже сам как. И подхожу к той грани, когда на глазах могут выступить слезы умиления и восторга, но я контролирую это. Я понимаю, что восторгаюсь этим человеком, что сидит передо мной, и не меньше восторгаюсь тем парнем. Чувствую, что влюбляюсь в нее… как никогда ни в кого.
И никакой ревности или зависти. Не было и речи об этом. Это было также глупо, как завидовать образом в фильмах. Я просто смотрел на ту картинку, восхищаясь, как полагается зрителю.
- Мне так жалко, - продолжает Джул. – что на моем этаже покрасили стены. Как-то давно он нарисовал на стене, на лестничной клетке большую розу. Там была дата и время. Он спал на улице, дожидаясь, когда я проснусь. Лежал на лавочке. Помню, как-то, раз он сказал, однажды дом станет старым, и люди сломают нашу розу.
- Как вы познакомились?
- Случайно. На улице. Общие знакомые были. Он еще сказал мне, что-то ты грубоватая. А я ему, с такими, как ты, так и надо. Никто не знал, как все пойдет дальше тогда.
- Ты говорила, вы почти поженились.
- Да, он, помню, купил два перстня. Одинаковых, как две капли воды. Пришел ко мне с ними и сказал: «У нас будет настоящая рок-н-ролльная свадьба!» А потом я выбросила их в реку – больно было слишком.
- Я понимаю, хотя никого никогда не любил по-настоящему, но понимаю, как кажется сейчас…
- Вижу, - счастливо улыбается Джул, будто ничего и не рассказывала. – Но его глаза! Глаза, которыми он смотрел на небо… вроде совсем обычное, голубое и облачное. Смотрел и говорил тихо так: «Посмотри… правда красиво!»
- Да… мало таких тонко чувствующих людей.
- Ты прав, - кивает Джул и подсовывает свою руку под мою ладонь. Тонкие пальцы девушки были холодны. – Тебе точно не доставляют неприязни мои рассказы?
- Нет! – и я опять говорю правду от всего сердца и выхожу купить сигарет. – Жди! Я сейчас.
И я иду… нет! Буквально бегу в припрыжку к ближайшему ларьку. И все негодуют, чему так радуется этот идиот? А вот мне плевать и как приятно плевать на них! Я вкушаю приятный аромат уходящего лета, на небе задается закат. Красиво. Красив и сегодняшний день и моя жизнь, что была размеренной и однообразной.
Я просовываюсь в окошко табачной лавки и широкой улыбкой озаряю человека в ней:
- Пачку Lucky Strike!
И выгребаю из кармана монеты, которых как раз хватает. Хватая пачку, я бегу назад. Быстрее назад к ней. Услышать ее голос, взглянуть в те глаза, что напоминали взгляд одинокой кошки. И я вхожу обратно, она улыбается, она ждет.
- Знаешь, люди очень жестоки… - вдруг ни с того, ни с сего заключает Джул.
- Я знаю, это не новость…
- Я всегда удивлялась зачем вся эта война, зачем? Для кого?
- Война – это деньги, кому нужны деньги? Подумай? Всем.
- Куда столько денег???
- В понимании большинства людей, денег много не бывает. Как и наркотики… хочется все больше и больше со временем… ой, извини.
- Ничего, - она грустно улыбнулась.
Я понял, что ненароком надавил на больное, стало неловко за себя. И на самом деле Джул это задело, не сложно было понять по взгляду, который наполнился разъедающей тоской.
До сих пор я не мог отделаться от ее очарования, от этой душевности и простоты. Даже глуповатая наивность девушки казалась мне достоинством. И мы сидели еще так, не очень долго, и она держала мою руку, пока остывал кофе.
А потом вышли и брели до метро, Джул перестала грустить. Мне стало легче и я был счастлив встрече и этому дню и был грустен от неминуемого расставания. Время – наш главный враг. Ей надо было идти… эх, время так мешает нам всем, но и лечит. Остановить его нельзя, но мечтать об этом можно сколько угодно. Мечтал я об этом в первый и последний раз.
Джул мягко сжимала мои пальцы и я спросил:
- Как ты думаешь? - спросил я вдруг. – Слаб ли тот человек, что плачет… Не из-за мелочи, а от чего-то серьезного.
- Нет… это нормально.
- Я в детстве не мог ударить человека, и не заплакать… добрым я был, но только много не понимал, многое меня пугало и удивляло не в самом приятном плане.
- Ты и сейчас добрый, - ласково улыбнулась она. – Ты давно плакал последний раз?
- Год назад, слегка… так скупая слеза была. Умер мой очень хороший друг, светлый, добрый человек. Мудрый – он был старше меня на много.
- Я бы не хотела, чтобы ты плакал…
- Почему?..
- Потому что я всегда хочу видеть тебя счастливым, - Джул снова улыбнулась, и мы открыли двери, чтобы спуститься вниз и уехать кто куда.
Пока эскалатор ехал в подземку, она смотрела на меня, стоя ступенью ниже.
- Я точно где-то видела тебя?
- Ты думаешь?
- Да, глаза очень знакомые. Очень… Мы еще встретимся. Правда?
Это ее «правда» убило меня на повал. Оно звучало так честно и проникновенно т совсем по-детски. Я уверенно кивнул и улыбнулся, как самый счастливый человек на земле.
И поезд несся по тоннелям метро, заполненный усталыми людьми, что мучались в своих серых буднях, уставившись в газеты и бульварные романы или в окно. Тупо в окно. Им не было никакого дела до остальных, только чтоб их не тревожили. Доехать домой, все, как по сценарию, и спокойный сон. Все что нужно им – это спокойный сон где-то с кем-то.
А мне не было дела до них. Я не думал, что творится в их душе, а они не представляли, что там в моей. Только знал, что не хочу сейчас доехать до той станции, где Джул сойдет, и, что мой день был гораздо светлее и глубже. Она мягко обнимала меня, пока мы ехали, и улыбалась.
Я верил, что она не убьет себя, что не сделает с собой ничего того, что собиралась. Это был человек, который хотел жить бороться – все можно понять по одним глазам. Эта девушка передо мной сейчас искала счастья здесь, она хотел жить, она не была самоубийцей. Скорее просто ангелом, который много курит… вот и все.
И вот та злополучная станция.
- Ну что? Пока? – подняла Джул свои глаза.
- Да… Скажи, смогла бы ты полюбить меня когда-нибудь? – еле дыша задаю я ей глупый вопрос, но она улыбается и отвечает.
- Таким, каким я вижу тебя сечас – да!
Она вдруг задержалась в вагоне, пока его покидали толпы народа… и поцеловала меня, прижалась к моим губам, хотя я подставлял щеку… И я просиял, и она. Поезд неумолимо несся дальше.

В тот день Джул позвонила мне, когда добралась до дома. Мысленно мы были еще вместе. И мы говорили, будто рядом друг с другом, а не на разных конца города. Это было прекрасно, но у нее было всегда мало времени. Этот вечный враг, время, не позволял нам увидеться вновь.
Оставались только звонки… так шли недели. И все грустнее звучал ее голос в трубке, но я будто догадывался, что это не оттого, что Джул соскучилась по мне. Что-то стало ее глодать, менять ее. И никто не мог здесь ничего поделать, потому что не все в человеческих силах.
Потом звонки прекратились. Хлоп и все, как пульс. Был, повторялся с определенной очередностью, а потом просто хлоп и все. Все, что ты можешь сделать – развести руками и промолчать.
И возник страх, что ее не стало. Тупой и не разрешимый. Я пытался позвонить ей, вполне возможно, что она просто не брала трубку, на ее телефоне был определитель – немудрено. И я звонил, слушая уже тошнотворные гудки. Длинные, как эти дни. Длинные и нудные серые.
И вот в очередной раз, я звонил… и через пару гудков все же кто-то снял трубку.
И я крикнул:
- Ало! Джул! Куда ты пропала?! Почему…
- Прости… я просто…
- Что просто?! Я чуть с ума не сошел!
- Я потеряла смысл во всем, что было… прости, все забросила.
- Почему ты не звонила мне?
- Я никому не звонила последнее время.
- Да? Но я-то не никто!
- Но не все в твоих силах.
- То есть я тебе больше не нужен?
- Мне никто не нужен теперь…
- Значит, мне замолчать?
- Нет!
- Мать твою! Что ты хочешь тогда?!
- Злой! Злой ты…
- Ага… а ты добрая?
- Нет – я уже никакая, я просто не знаю, зачем живу.
- Ты опять за старое? Опять хочешь убить себя?
- Я хочу разбиться о воздух. Я держу его руку теперь… мы будем вместе! Я знаю!
- Ты понимаешь, что тут нужна?! Нужна близким, друзьям, родным!.. мне.
- …это все грустно, конечно…
- И это все, что ты можешь сказать?!
- Я могу замолчать.
- Нет, это я сейчас замолчу!
- Не злись на меня… хорошо?
- Нет! Нет, не хорошо!.. Я знаю, ты можешь жить и есть ради чего! Всегда есть! В жизни всегда есть, за что цепляться, нужно искать это, искать самое светлое.
- Я не хочу уже ничего…все, что я хочу – это холода, в котором я смогу замерзнуть. Холода и одиночества.
- Глупо…
И тут она рассмеялась так и истерично, не свойственно себе:
- Ты не понимаешь! Он вернулся! Да, он такой же, как прежде!
- Что? Он все-таки жив?
- Душа бессмертна!
- Да…
- Он приходит по ночам ко мне, мы говорим! Мы говорим, как никогда! Вчера он хотел, чтобы я хотела жить, но сегодня ночью он сказал другое! Да! Скоро мы будем вместе. Я верила, я ждала!..
- Да… - обреченно сказал я, и мне все стало понятно. Все, что было связано с ней. Я понял события недель за минуты.
- Это не земная любовь! Это… никому не понять. Такой же чужой я стала родной матери.
- А мать-то в чем виновата? За что она мучается?
- А он в чем виноват?
- В том, что он наркоман, никто его садиться на иглу не заставлял.
- Он жить хотел! Понимаешь! Жить!
- Хотел бы жить не кололся бы…
- Слушай…
- Нет! Это ты послушай! Ты так боишься сказать «прощай»?! Тогда я это сделаю!
- Хочешь прощаться – прощайся… но ты, правда, мне много дал, спасибо. Верь – это так. Ты был очень добр.
- А самой тебе сложно было сразу сказать мне «прощай» и все! И… и зачем? За каким чертом ты меня обнадеживала? Зачем сказала, что сможешь полюбить?
- С тобой было тепло…
- Да? А ты подумала, какого будет мне?!
- Любить можно по разному…
- Ну да, конечно… все понятно.
- …что я должна сказать?
- А что ты можешь ответить мне?! Что? Тому, кого ты, как сволочь приручила? Кому говорила, как я нужен тебе? Я чуть ли не плакал, когда одной ночью чуть ли не похоронил тебя морально. Тебе плевать, ты просто сволочь, которая пользовалась моей добротой, которая шла от души. И ты еще позволяла себя говорить о людской жестокости? Ты?! Из-за таких, как ты, теряется вера в людей, из-за таких, как ты теряется вера в любовь... Ты знала, все знала... Так зачем было быть со мной? Ты не думала, какого мне будет, тебя парило только собственное спокойствие. Какого хрена, ты мне втирала тогда, еще давно, что я тебе нужен, чтоб я тебя не бросал ради всего святого?! Тогда по телефону! Славно на мне поиграла, как на скрипке ха-ха! Благодарю... Я хочу, чтобы ты знала все это, чтобы знала, как задела меня, как обидела. Тебе плевать, кроме твоего наркомана, тебя ничто не волнует, сто пудов! Я знаю... Но все же, подумай. Если найдешься, что ответить, ответь, хотя сомневаюсь, что у тебя хватит мыслей на это. Ты не заслуживаешь моей ненависти, поэтому тебе от меня теперь только одно - апатия и призрение... за то, что так обошлась со мной. За мою доброту, за мое понимание, за то тепло, которое я тебе давал и то, как ты отплатила... иди ко всем чертям!
-…
- Я так и знал… прощай!
- Прощай…
- Дура!
И я бросаю трубку. Я иду в негодовании на балкон, покурить. На дворе стоит ночь, уже холодно, уже глубокая осень. И я кутаюсь в плед, сжимая сигарету, наблюдаю, как троллейбусы под мои окном звенят. Они ездят так до глубокой ночи, мешая уснуть. Звезды… сотни, тысячи украшают небо, подмигивая мне. Старый район. Покосившиеся постройки. Все такое родное… Слякоть кругом.
Нет, все это было бредом. Надо было за ранее понять, что у нее не все дома, что связываться с ней нет смысла, но кто совершенен?! Знал бы, где упасть, как говорится, соломы бы постелил.
Грусть, злость, обида… все сменилось вдруг тупой апатией и цинизмом. Но теперь я думал трезво. Все теперь было ясно, как на ладони. Любой бы психолог осмеял бы меня. Или хотя бы просто человек, который разбирается в людях и тараканах, что живут в их голове. Все просто – мазохистка, законченная и простая. Ей нужен был на самом деле зритель, чтобы наблюдать все ее эти штучки. И вот, барабанная дробь – я им стал! Каждому актеру нужен зритель, а актриса из нее вышла бы хоть куда! Или, хотя бы, актриска.
Я начинаю курить сигарету. Мне не впервой разочаровываться, мне не в первой терять… но я не думал, что так.
Да, любовь. Что такое любовь? Это чувство, которое формируется в зависимости от того, как ты себя ощущаешь с человеком. Известный факт – у некоторых девушек извращен материнский инстинкт. Как говорила Джул как-то раз, у нее были почти, что материнские чувство к этому «торчку». Эта игра ее устраивала, а ему? Как же! Девушка красива, бегает за ним, носится, возится. Кому он вообще нужен?! Он был всеми брошен… и тут такая удача! Молодец! Все это так просто, как три рубля, если сбросить розовые шторы. Все так и есть. Все прозаично. Понимаю, скучно жить без романтики, но это не тот случай. Господи! Джулия и Роман! Точно! Ромео и Джульетта! Джульетта! Черт меня подери! Как я раньше не мог понять?.. Все было ясно заранее. Да.
Возможно, Джул уже сошла с ума, возможно – ей надоест вся эта чушь. Я не знаю, мне все равно… это уже было не моим делом. Сам удивляюсь, как я легко от нее отмахнулся! Но вспомню еще ни раз, да, знаю. И буду помнить всегда. Я никогда не был любителем вытаскивать людей из петель, из кровавых ванн, с крыш домов. Ко всем чертям! Если человек решил так! Вперед! Я не буду ловить его, спасать… пусть спасет сначала себя от бардака в своей голове. Спасай того, кто хочет быть спасенным.
Но, нет. Джул с собой ничего не сделает. Самоубийца не будет кричать на каждом шагу о своих планах. Нет. Не будет горделиво демонстрировать всем это… все чушь. А если она и решится, что ж… я не узнаю, меня там не будет.
…я выбросил окурок.
Теги:
02 February 2007

Немного об авторе:

поэзия, проза, музыка.... Подробнее

Ещё произведения этого автора:

Снег.
Кукла.
Безногие.

 Комментарии

Комментариев нет