РЕШЕТО - независимый литературный портал
co-bar / Проза

Остров. Дар Моря. (продолжение)

1003 просмотра

Улыбающаяся, довольная физиономия Максимиллиана уже воспаряла, Страж поднялся и протянул руку: -- Вставай, Дар Лион - помог подняться приятелю - есть место потрапезничать. Идти придётся быстро, нельзя скоро станет. Погорим. -- А куда идём? - перспектива скорой еды обрадовала. Лион забыл думать про запрет, да если бы и помнил, его уже не могли остановить никакие преграды, голод гнал в таинственную, но сытую неизвестность... -- В деревню, самый край. Поспешим... Стражник шёл впереди, отводил и придерживал ветки, оберегая Лиона от хлестких ударов гибких плетей. Очень скоро спасительный покров орешника кончился. Безжалостно набравшее мощь светило кувалдой ударило сверху. Переход из прохлады в ад пекла был разительный. Оба мгновенно покрылись испариной и, цедя сквозь сжатые зубы горячий воздух, двинулись по узкой тропинке, ведущей через Лощину Праздников в деревню, отчётливо видимую отсюда. Песчаная полоска взбиралась по малому холму, тянулась вдоль селения, добегала до плоской вершины и там пропадала, чтобы тонкой ниткой возникнуть уже на склоне большого холма. Дорога вела и заканчивалась у ворот Храма, лежавшего на самой его вершине, но почти сразу пропадала из виду, теряясь в пышной зелени. По мере приближения к деревне узкая тропинка постепенно расширялась и в поселение они входили по широкому ровно утрамбованному тракту. Лион впервые оказался за пределами своей пещеры. Жгущий воздух он ощущал не много отстранённо, поскольку испытывал особый вид наслаждения. Лион пребывал в эйфории: простое созерцание ландшафта, не пейзаж, хотя и он тоже, но сам процесс простого вглядывания, узнавание внове позабытых деталей вызывало в нём самое настоящее восхищение. Рамки существования, прежде обрезанные, ограниченные вертикалью песчаного обрыва, в котором была вырыта его пещера - дом, плоская бесконечность линии горизонта неожиданно раздвинулись. Перспектива и глубина придали стереоскопичность окружающему миру. Потрясла Лиона невероятная выпуклость холмов и разнообразие объёмов камней, украшенная замысловатостью теней ими отбрасываемых, прорисованная графика далёких скал. Чувство, что в жизни наступает новый этап, что затворничество его кончилось, переполняло. Лион вдыхал, пил, как целебную настойку, замешанный на пряном аромате трав и щекочущий ноздри прокалённый воздух. Мужчины вышли на пыльную, но девственно чистую деревенскую улицу. Мягкая, тончайшего помола, горячая пыль под ногами взрывалась при каждом шаге; с неслышимым «пфыком» взлетала облачком над ступнями, просачивалась меж пальцами босых ног. Лион попытался идентифицировать, вытянуть из глубин памяти ощущения, схожие с нежным прикосновением дорожной пыли. Он знает, конечно, знает, но забыл, на что похожи эти прикосновения. Лион морщил лоб, напрягал память, и... вспомнил. «Это как тальк, господи - боже, горячий тальк». Вспомнил, и вернулась, вгрызлась в грудь печаль, но не тоска. Где ты, неужели и вправду существуешь на самом деле, милая родина? Может, во время долгого забытья, мозг, оттаскивая его от порога смерти, выставил заслон, зафантазировав некую благодатную страну и поместив в неё Лиона. Привязав к искусственным воспоминаниям, экранировал от убийственной лихорадки беспамятства и тёмного желания не жить? Кто знает? Лион поймал себя на мысли, что воспоминания о потерянной родине не причиняют более привычной и острой боли. Он думает о Дарнии, не как о горестной утрате, а своё пребывание на острове не воспринимает уже как несправедливое и ошибочное наказание за что-то им не совершённое. Своё душевное состояние Лион мог охарактеризовать теперь, примерно, следующим образом; он сидит в тёмном зале кинотеатра и просматривает сентиментальные и милые сердцу обесцвеченные кадры старого, полу стёртого в памяти фильма. Безболезненно и расслабленно погружаясь в плен лёгкой ностальгии; острота переживаний смягчилась, в воспоминаниях осталось светлое умиление и отголосок переживаний и ещё щекочущее щемление в области сердца. Лион оторвал взгляд от маленьких взрывов под ногами и по - новому взглянул на мир, раскинувшийся вокруг. Деревня выстроилась по одну сторону дороги. Сразу за низкими, схожими по внешнему виду домами - крыши у всех горизонтальные - начинался покатый спуск в овраг, ведущий, как теперь знал Лион, в Лощину Праздников. Заборов не было вовсе, дома отстояли один от другого на добрые полсотни метров. Максимиллиан говорил, что их цель лежит на другом конце деревни, так что путь предстоит долгий, прикинул Лион. И вверх и по пеклу. Песочная лента лёгкими извивами тянулась до середины малого холма, упираясь в ворота Дворца Правителя: большой дом в зелени кустов. С деревенской околицы, дом Правителя казался не больше спичечной коробки, но в сравнении с малыми точками ближайших к нему домишек, размеры резиденции Владыки острова внушали уважение. А какие должны быть масштабы у Храма Жриц, если он видится даже из деревни, поразился Лион. Длинная полоска строений на фоне голубого, обожженного солнцем неба, обрисовывалась по кромке большого холма. «Получается, что деревня контролируется обеими ветвями власти - вдруг определил стратегию размещения административных зданий Лион - весьма интригующе». Он вглядывался в постепенно приближающиеся дома аборигенов. Однотипные, они были сложены из обожженного кирпича песочно-оранжевого цвета. Двери в домах, ровно, как окна, отсутствовали: стены зияли чёрными - раскрытыми в отчаянном крике ртами - проёмами. К стенам лепились лавки, кирпичные или из известняка, Лион не разобрал. Поражало безлюдие: на улице не было никого. Вообще никого. Словно мужчинам предстояло пройти не по жилой зоне, а совершить обзорную экскурсию внутри театральной декорации. Песчаная дорога и та казалась частью реквизита: пласталась под ногами спокойной ковровой лентой: ни колдобин или ям, ни колеи. «Какая колея, очумел от жары - посетовал на собственную недогадливость Лион - у них единственный транспорт - ноги, какие выбоины могут быть»? Он провёл ладонями по лицу, собирая обильный пот и стряхивая в пыль дороги. Когда они поравнялись с первым жилищем, разрешилась загадка отсутствия людей на улице. Каждый дом имел пристройку - длинный горизонтальный навес, лепившийся к торцу или стоявший самостоятельно посредине того, что, при наличии забора могло бы именоваться двором. Под навесами, в глубокой тени осуществлялась неспешная рабочая деятельность хозяев «дворов». Рабочее время, поэтому улица была пуста. В ближайшем к путникам доме бородатый мужчина в фартуке, мял кусок глины на рабочем столе. Огромные куски её лежали в корыте, объёмном прямоугольнике, стоявшем неподалёку от рабочего места и до краёв наполненном водой. На границе тени от навеса, строилась шеренга вылепленных сосудов: чашек, кувшинов, плошек, других изделий. Шапка курчавых волос на голове бородача поддерживалась тесьмой. Гончар поднял голову и приветствовал кивком проходящую мимо пару. Поздоровался он только с Максимиллианом, Лиона окинул спокойным взглядом, не ответив на приветственный кивок. Профессор легко усмехнулся, хотя привычное невнимание больно задело. Он поспешно перевёл взгляд на посуду, выставленную на просушку в тень, видимо для соблюдения температурного режима. В который раз он подивился мастерству гончаров; насколько удачно слеплена домашняя утварь, учитывая, что деревенские умельцы не знают ничего о гончарном круге. Ручная лепка была великолепна, умело сбалансирована, не смотря на свою массивность. Стала понятна и изрядная толщина стенок. Ещё в пещере Лион обратил внимание на то, что необычно толстые стенки кружек и плошек, делавших посуду такой тяжёлой, покрыты сетью мелких трещин с обеих сторон. Почему, думал он тогда? Ответ лежал перед глазами. Островитяне не знают обжига. У них нет печей. Глину «обкаливают» естественным путём. Мастер что-то не громко сказал. Он неотрывно смотрел на Стражника и его попутчика; курчавая голова медленно поворачивалась им вслед. На тихий призыв тот час из дома вышла женщина, не большого роста, длинные волосы свободно распущены и перетянуты тесьмой, как у мужчины, наверно, мужа. В руках кувшин, который она прижимала к груди. Женщина остановилась на пороге, улыбнулась Стражу, поздоровалась: -- Здравствовать тебе, Стражник. -- Тебе здравствовать, Инареона - ответил Максимиллиан, несколько замедляя шаг - в порядке всё с Вами? Как здоровье сына? -- Спасибо, хорошо всё у нас, слава святому Отцу. -- Вот и ладно, спешим мы, Инареона, некогда. Оставайтесь здоровы. -- Тебе здоровья, Страж. Только после краткого диалога с Максимиллианом Инариона взглянула на Лиона. Посмотрела спокойно, но скрытый в глубине женских глаз интерес к незнакомцу, таинственному и могущественному Дару Моря легко угадывался. Она коротко кивнула на приветствие Леона. Внимательно, серьёзными взглядами семейная пара проводила пару, проходящую мимо. -- Он гончар, да? - спросил Лион, догоняя Стража. Теперь оба шагали рядом. -- Гончар? - удивился Максимиллиан - а-а, в твоём мире они называются так. Понятно. У нас они именуются «посудниками». Это Матеук, муж Инареоны. Храм дал дитя им. Матина. Второго. Удачная пара. Матеук в ремесле умелец, поискать. Послушай, Дар Лион, давай молчать, жарко, а идти далёко... -- Хорошо, Макс. Последний вопрос, если можно? Я не разобрался... Страж длинно выдохнул, кивнул головой: -- Ладно. Что путает Дара? -- «Назначенные» семьи, я правильно говорю... Ага. Значит так. Если, насколько я понимаю, такие пары подыскивают по загадочным карточкам жрицы у себя в Храме, пока правильно - повернул в пол оборота голову Леон: -- Угу - буркнул тот, глядя себе под ноги. Бисеринки пота искрились на его лбу и бороде. -- Тогда вопрос. Если это идеально подходящие друг другу пары, то отчего они не могут иметь собственных детей? -- Почему не могут? -- Ты только что сказал, что у Матеука и Инареоны нет своих детей. Мол, Храм выдал им ребёнка, второго - интонационно усилил конец фразы Лион, покачав указательным пальцем поднятой к лицу руки. Максимиллиан усмехнулся, мотнул головой: с бороды, сверкнув алмазными крошками, сорвались и разлетелись в стороны брызги пота, попав в Лиона, который сумел не вздрогнуть. -- У Матеука, да, нет младенцев. Таких много на Острове. Но сё не означает, что он и Инареона не жаждут зачать. Если святой Марьятта обратит внимание к их просьбам, и лоно Инарионы живительно заполнится, а младенец родиться здоровым, стало быть, Отец благоволит, будут радоваться они. -- Почему ты сказал здоровым? Вы никогда не болеете? А если младенец появится слабым или роды пойдут не так? Лион в это время глядел себе под ноги, и не заметил краткого замешательства Стража. А когда он поднял глаза на Максимиллиана, тот равнодушно пожал плечами: -- Не бывает подобного у нас, жрицы следят... Дар Лион, давай молчать, тяжко глотать жар. Идти и идти нам. -- Сколько? -- Изрядно. Помолчим. Дальше шли молча. Почти в каждом доме они видели работающих под навесами людей, которые ненадолго откладывали дела, чтобы поздороваться. Схема встречи везде была одинакова. Радушное приветствие Максимиллиана: пожелания здоровья, вопросы, в том числе о прошедшем празднике, и молчаливые кивки Лиону. Интерес в женских глазах. По редким пояснениям Максимиллиана он понял, что в деревне семьи определяются по роду занятий мужей. Жёны или участвовали в, так сказать, семейном деле, или работали ещё где-нибудь. Как вытянул из не разговорчивого Стража Лион, вне дома работали женщины в семьях бездетных. Так, двор заставленный рядами кирпичей, выставленных на просушку и штабелями готовых, принадлежал «обездоленной», по выражению Максимиллиана, то есть одинокой, бездетной паре «кирпичника» Вертала, мужа Сигуры, которая уходила работать в орешник. А супруга «рыбака» Хасима Одалина нянчилась с двухлетним «одаренным» Одахасом. Загадка странных имён, которые слышали уши Лиона в каждом доме, скрывалась в алгоритме собственного появления: имя ребёнок получал путём сложения имён взрослых в удобной для произношения, произвольной форме. Разнообразием видов работ деревня не могла похвастаться. Они миновали несколько домов «посудников» и «кирпичников», больше всего встречалось жилищ семей «рыбаков», под навесами которых сохли рыболовные сети. Заинтересовали Лиона «портные» хозяйства. Одежду шили как мужья с женами, так и приходившие отдельно женщины. В одном таком «портновском» доме, причудливых имён «хозяев» Лион перестал запоминать, под навесом расположились сразу пять женщин разного возраста. Самая молодая из «бригады» сидела на небольшой скамейке перед низким наклоненным к ней столом с намертво закреплённым толстым острым шилом и прокалывала дырки в заготовках рубах, судя по крою. Она брала из стопки, высившейся на чистом полотнище по правую руку раскрой и колола. Потом, аккуратно расправив готовое, то есть проколотое всюду, как требовалось, изделие, укладывала его в стопку другую, уже с левой от себя стороны. Две женщины в возрасте забирали из этой горки заготовки и сшивали их между собой тонким шнуром, просовывая конец в проколы и завязывая узелки после каждого «стежка». Если полотно рубах было серым и не крашенным, то шнурки имели цвета, хоть и неяркие: коричневый, синий и песчаный. Размеры раскроенных рубах, ожидающих сшивки, были разными. Два высоких и длинных стола, стоявших в глубине навеса предназначались для их складирования и сортировки. Этой операцией занимались ещё две «портнихи». Аккуратные стопки готовых рубах на одном и ворох «разносортицы» на столе соседнем. Под столами теснились большие, плетённые из прутьев корзины. Скорей всего, служащих для дальнейшего перемещения собранных комплектов. Невольно Лион посмотрел на шов на рукаве своей рубахи. Вот, оказывается, каким образом шьётся одежда на Острове, на котором отсутствует портняжный инструмент. Без ножниц и иголок, швейных машинок. Интересно будет узнать, как вообще появляется ткань. Что такого изобрели островитяне, чтобы её выделывать. В следующем дворе его ждал ответ. К своему разочарованию, под навесом стоял обычный, только очень старый, небольшой ткацкий ручной станок. Со станиной, челноком, бегунками. Рядом - корзины, наполненные бобинами ниток. Тут же не заправленная прялка. Скорее всего, «цех» простаивал. Может, отсутствовало сырьё или рабочие были универсалами и в данный момент, пройдя всю цепочку по изготовлению одежды, занимались её финальным этапом в том самом дворе, который Лион с Максимиллианом оставили позади себя. Спросить у спутника он не решился, предположив, что следующий дом будет занимать «раскройщик», и не ошибся. Примитивный стеллаж из двух секций заполняли рулоны отрезов. Стол для раскроя. В отдельном ящике, прикреплённым на правой стороне в верхней половине столешницы лежали остро отточенные или керамические, или каменные ножи. Выкроек Лион не увидел. «Поточная» линия. Всё работает» - суммировал он. На острове существовали профессии только необходимые. В условиях борьбы за выживание, при отсутствии достаточного количества необходимого для производства сырья и крайне примитивных способах его добывания не очень покапризничаешь. Тем более, Лиона восхитила мудрость организации неведомым основателем схем и принципов жизни изолированного общества. Святой Марьятта, действительно святой. Кто он? Что представлял собой гений прошлого? Мозг учёного, эта охотничья собака, вибрировал. Он, как легавая, которая почуяв добычу, замирает в стойке, в полной готовности броситься в погоню за неведомой пока добычей, испытывая при этом жесточайшее наслаждении предстоящего гона, также готов был ринуться в след, к тайне. Информация, пища учёного, лежала перед ним, звала и тянула. Где-то в Храме его прихода ждут книги. Возможно, в них он найдёт ответы на таинство происхождения загадочного Острова, его историю, действительную, а не мифологизированную, скрытую правящими структурами от населения. А он, как саламандра, огнеборец медленно пробивается к цели. Лион вытолкал неуместное победное чувство, собрался. Он обратил внимание на дом, затем ещё на один такой же, следующим номером; в обоих отсутствовали двери с фасада, вернее, дверные проёмы, и самое необычное, рядом не стояли рабочие навесы. На законных местах, где те должны были бы расправить прямоугольники своих крыш - судя по оставленным позади домам - у этих цвели и пахли - масляно, вкусно - палисадники. Домишки тонули в зелени вымахавших до крыш кустов с крупными, огромными цветами. Кто живёт в райских кущах догадаться Лион не смог, а спрашивать не хотелось. Мучило Лиона и другое. Он бился в сетях недоумения, размышляя, что вокруг не так? Отгадка пришла, как всегда неожидаемо. Тишина. Естественная, слегка сегментированная приглушёнными расстоянием вздохами прибоя. Ещё более обозначали тишину тиражированные, однообразно тоскливые всклики парящих в воздухе чаек и совсем далёкий гомон их «товарок», воюющих за жизненное пространство в каменной тесноте Птичьих Скал. Всё это присутствовало неизменным порядком на протяжении полутора лет, проведённых Лионом на Острове, наряду с другими звуками, легко узнаваемыми, обозначавшим наличие жизни. Вот как сейчас, женский голос, один, потом другой, снова первый, ответ и вновь первый - прерывистый, волнообразный пересуд соседок. Со стороны моря прилетало многоголосье мужских выкриков. Всё обычно: мелкие, одиночные звуки, тишина, но что-то отсутствовало. Томила неопределяемая никак не наполненность окружающего пространства. Лион досадовал, что не может определить, что вокруг не так? И даже остановился, когда, наконец, пришло понимание. Конечно. Отсутствовали детские голоса, этот радостный вестник жизни, гомон и звонкий смех. И обязательный для любого места проживания сообщества людского племени плач младенца. Только тишь. Даже собачьего брёха, непременного атрибута всякой деревни, тоже не было, как и мычания коров, задиристого звона или простуженного хрипа горлопанов петухов. Отсутствовал естественный фон присущий сельской местности. По крайней мере, в деревнях Дарнии всего этого хватало с лихвой... Ровно, как безграничности шума городского. Изуверской, адской какофонии столичного мегаполиса. Городской шумовой ландшафт, присутствовал всегда: оглушительно дневной и разреженный, усмирённый - но не покорённый - ночной покой. Всю не такую уж краткую жизнь Лиона сопровождал фоновый мусор человеческого общежития. Может только в море, на яхте под парусом он отмечал тишину, при том, не понимая её красоты и природного совершенства. Гонки были редки, и мозг не успевал настроиться: привычно требовал музыки, мерцания света на цветном экране телевизора, ровного шума работающего компьютера. Понадобилось очутиться на диком острове, чтобы осознать простой факт: он ни разу в жизни не слышал тишины. Ни он, ни миллиарды других людей... Воздух превратился в огненного зверя. Зной раскалывал сознание. Сверху, снизу, с боков отчаянных смельчаков пыталась сжечь раскалённая не зримая стена. Леону казалось он «видит», как плавится, подобно сыру в «микроволновке», воздух. Вокруг всё «умерло». Тишина оглушала. Одни чайки, «закалённые» в вековечных отношениях с пеклом, свободно парили, взрезая воздушную ткань острова кривыми ножами крыльев. Лион очарованно внимал тишине, поражённый первобытным её величием. Максимиллиан почувствовал, что приятель не идёт вслед, обернулся. Странно мечтательный вид Дара насторожил его. Он вернулся к замершему на месте Лиону: -- Тебе дурно ? Немного осталось, Дар Лион. Потерпи. За домом фру Пилтон дом рыбака Салази, а следующим будет наш. Там моя Гертруда, у неё отрапезничаем. Стражник поднял руку, чтобы дотронуться до плеча Лиона, но тот выставил ладони перед собой: -- Всё в порядке, Макс. Слегка задумался, пойдём. Или здесь и сжаримся. Максимиллиан улыбнулся, принимая аргумент: -- Уже скоро, Дар. Под навесом дома, рядом с которым он остановились на крючья, ввинченные в потолок, были насажены такие знакомые Лиону большие корзины «уборщиц». Рядом спадали, сохли и тянулись к земле выстиранные тряпки, прокалённые могучим, убийственным дыханием солнечной лавы, свергающейся с выцветшего отбелённого неба. На глиняном полу под ними грудились, видимо, забытые хозяйкой, кувшины и чаши, также «старые знакомцы» Лиона. Тянули раструбы своих горловин и овальные зевы вверх, к простыням. Вышедшая встречать приятелей фру Пилтон поздоровалась, к вящему удивлению Лиона с обоими. Посоветовала их спинам идти быстрее, успеть сберечься от «спёкла». В следующем доме рыбака Салази никого не было. Сети под навесом, стопки корзин, сунутых одна в одну. Навес пропитался запахом рыбы и, остро, душком гниющих на солнце водорослей; запах чувствовался старым и едким, напоминал закисшую капусту. Зато конечная цель их героического похода, выросшая внезапно за очередным гладком сгибе обжигающей ступни пыльной дороги, повергла Лиона в эстетический трепет. Ещё в начале пути интуиция человека много думающего и размышляющего; возможно дар разгадывания незнакомых текстов, или что иное, подсказывали Лиону, что Стражник приведёт его в место неординарное. Особенное. Так и оказалось. Перед Лионом, усталым и со слезящимися глазами, ладони на голове - жалкая, единственная защита от пекла - маячил мираж. То, что он видел, не могло стать правдой. Схожий с оставленными позади домиками с кустами до крыш и без дверей, этот отличался: не размерами, он был не больше их, но вот сад вокруг. Дом стоял не по краю кустов, а тонул в них. «Кипящая волна» восхитился Лион. Действительно, при взгляде на цветущие кусты возникало ассоциация с бурлящей водой в чайнике, если снимаешь крышку, чтобы посмотреть, вскипел ли он. Собственно, кустов Лион не увидел. Подобно кисти гениального художника - абстракциониста, который настигнутый вдохновением разбрасывает по уже готовой картине резкие, отчаянные линии, здесь зелень листьев только прочерчивала многочисленные взрезы в наброшенном на кусты пологе красочного буйства, внося дополнительный элемент в хаос царства «бурлящего» цвета. Сад был полон жизни. Исполняли свои трепетные рабочие танцы сотни бабочек, сами похожие на цветы. Обстоятельные, грузные шмели, неторопливые пчёлы и порывистые в движеньях осы висли, деловито ползали, ломанными бросками перемещались с цветка на цветок. Ровное жужжание и гуд их крылышек резал птичий пересвист Невидимые, они суетились в глубине кустов, перепархивали с ветки на ветку, отчего целые гирлянды цветов то тут, то там начинали покачиваться. Над садом вис тяжёлый аромат. Чудилось: вязкий, тяжкий, он запирает дыхание, обжимает. У Лиона кружилась голова, но заходить в сад не хотелось. Максимиллиан ухватил рукав его рубашки и потянул за собой. Под своеобразной крышей - низкий полог сомкнувшихся над головой ветвей - Лион вдруг долго вдохнул, наполняя себя свежим, лёгким воздухом. Он тянул его и тянул, пока не осознал: всё, в груди места нет. Душный, чрезмерный запах, господствовавший снаружи, пропал, его спасительно обвевает не сильный поток, некое общее движение прохладной воздушной массы. В приятном полусумраке чудесного дворика полно открылись сожженные солнцем глаза, наполненные солёной влагой. Первым делом Максимиллиан подвёл его к невысокому, в пояс, сооружению, стоявшему в центре внутреннего дворика. Пока Лион перемещался с помощью Стража по двору, он успел увидеть вход в дом: чернеющий провал в задней стене. «Вот и дверь» успел он подумать, и на этом мыслительные процессы в его голове оборвались: перед ним отблёскивал ровный овал водного зеркала. Глиняное сооружение в виде усечённого конуса, к коему его подвёл Стражник, оказалось ёмкостью для хранения воды, своеобразный колодец. Его особенность заключалась в том, что поверхность воды застыла на уровне края стенок. «Каким образом» - мелькнуло в голове Лиона недоумение, но не успело как-то оформиться. Максимиллиан, взяв с маленького приступка кубок, прислонённый к стене колодца, опустил в воду, разбив донышком «ртутный» лик водоёма - отображённая зелёная изнанка полога, растянутые по поверхности мужские силуэты исказились и пропали - зачерпнул полный и протянул его Лиону: -- Пей, Дар. У Гертруды вкусная вода. Лион оторвался от кувшина, когда горло сжал спазм. Вода действительно оказалась вкусной. Холодная и едва ли не газированная, с освежающим, определил Лион, привкусом лайма. -- Спасибо - на блаженном выдохе, вернул он кувшин Максимиллиану. Страж, не ответив, взял сосуд, ухмыльнулся, подмигнул и, внезапно вылил оставшуюся в нём воду себе на голову, довольно зафырчав при этом. Помотал головой, стряхивая капли - колкими дробинками они впились в лицо рядом стоящего Лиона. Он дёрнулся, но сдержался. Затем Страж вытряхнул остатки воды и опустил кубок в ёмкость, сокрушив успокоившуюся поверхность водного экрана, который только что вновь возобновил «изобразительную» свою деятельность. Пил Страж медленно и долго. Тоненькая струйка вытекала из уголка рта и катилась, извиваясь серебряной цепочкой по бороде: капельки воды, цепляясь одна за другую, падали на шею и прыгающий кадык. Максимиллиан напился, вытер губы, предложил кубок Лиону: -- Ещё будешь, осталось тут? Лион взял, пить хотелось. Допил, отдышался: -- Куда ставить? -- На скамейку поставь - раздался сбоку и сзади голос. Неожиданный. Паточно -липкий, с неуловимо затянутой интонацией, придающей голосу очарование и странность. Волшебный голос женщины. Мужчины одновременно повернули головы... Конец третьей главы.
Теги:
13 November 2010

Немного об авторе:

... Подробнее

 Комментарии

Комментариев нет