Близь городка простирается море в водах которого никогда не отражались утренние зори. И визгливые, как голоса торговок, крики скандальных чаек не раздавались над его волнами. Да и волн не бывало на этом угрюмом море, скрытом под цветущей долиной Сеннаар во тьме кромешной, где со дня создания планеты не проблеснул лучик света. Потому, что море это подземное. Таких морей, быть может, океанов, на планете Земля много, ибо в день второй

   "создал Бог твердь, и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью" (Быт.1:7).

   Можно долго спорить: почему так много воды на планете оказалось под землёй, а, на поверхности -- засушливый климат и недостаток влаги в пустынях, но то, что я в расчетах механической прочности оболочки Земли не учёл это, послужило причиной ошибки в прогнозе начала катастрофы. Земная кора оказалась не столь монолитна, как я считал, и катастрофа приближается быстрее, чем мы предполагали. И хотя Луна ещё далеко, но многослойная, эластичная кора Земли, чуя её приближение, содрогается от землетрясений.

   Когда же Луна будет близко, -- земная кора вспучится и треснет под напором приливных волн подземных океанов. Начнутся извержения тысяч вулканов, изрыгающих водяной пар, который потоком хлынет с неба обратно, и, вот, тогда вода захлестнёт всю землю. Уже ясно, что от Великого Потопа нас отделяют считанные дни. Хорошо, что благодаря чутью Анта, урезавшего все сроки по сетевым графикам, мы, всё-таки, успели достроить Ковчег! Вчера командор, Эрт, Юнт и Орт, загрузив всех осликов электрооборудованием, демонтированным с Корабля для стройки, отправились в посёлок, готовить космический Корабль к старту. Ант и Эрт выведут Корабль на орбиту, а Юнт и Орт, организуют выход людей к Ковчегу и послезавтра вернутся сюда со всем населением города и нашими семьями.

   С этим же караваном ушли в посёлок парни, задержавшиеся на просмолке Ковчега, чтобы помочь родителям собраться и перебраться в Смежный мир. Даже семья Ноя ещё не собралась вместе: старики Ламех и Муфасал приедут с нашими семьями. Вся эта неразбериха и несогласованность из-за нашей занятости. Я, Уст и Ной уже неделю не покидаем Ковчег, заканчивая работы по такелажу: блокам, бугелям, римам, разбугелям, штырям, фалам, уткам, кабестанам, полиспастам, лебёдкам - по всему тому, без чего для плавания потребовалось бы не трое моряков, а в десятеро больше, как это было на старинных парусниках. Четкая работа всех механизмов требует тщательной наладки, а это отнимает уйму времени.

   Шатры со стройплощадки уже перевезли в Смежный мир, а мы живём в каюте Ковчега. Сим и Хам, приносят сюда еду из Зеркалья. Вечером с минуты на минуту ждём сообщение по рации из Корабля: почему задержка с переселением людей? Но радио молчит. Это странно, тем более, для педантичного Анта. Начинаем тревожиться. Наступает ночь. Пытаемся связаться с Кораблём. Безуспешно. Становится страшно. Бросив все дела, я и Уст ночью, не дожидаясь утра, отправляемся в посёлок.

   Ещё утром, в пути, мы не теряли надежду, что вот-вот встретим большой шумный караван людей и домашних животных, идущий к Ковчегу и Юнт добродушно посмеётся над нашими страхами. Но когда взошло солнце, нас охватывает страх перед чем-то непонятным. Поэтому подходим к посёлку скрытно, как к вражескому лагерю. Издали видим чёрный дым большого костра. Подойдя ближе слышим, доносящиеся с площади, крики, песни, вопли пьяных мужиков, визг и плач женщин.

   Почему, вместо срочной эвакуации весь посёлок охвачен буйной оргией!? Что за "пир во время чумы"?? -- когда каждый час на счету и любое промедление смертельно опасно! Понятно: вино с собой не увезёшь, а бросать - жалко... Но кто инициатор этой дикой пьянки? Донок? Но он принципиальный трезвенник. Не командор же устроил в этот дикий разгул! Сперва мы на тропинку к центру городка свернули, но чем-то таким зловещим повеяло от костра на площади, что мы напрямик, через рощу, поспешили к нашему дому...

   ... молча стоим перед нашим домом, где прожили более тридцати счастливых лет. Стоим, не веря глазам своим, не в силах осмыслить увиденное: из зловеще зияющих мертвых оконных глазниц нашего радостного, приветливого дома тянется дымок пожарища и зловещий смрад смерти. Войдя в дом, видим и остальное...

   Когда огромное несчастье наваливается внезапно, то сознание не воспринимает его истинные, чудовищные размеры. В первые минуты видишь только фрагмент ужасного общего целого, понимание о котором приходит потом, накатывая раз за разом свинцово тяжелыми, раздавливающими душу, душными волнами горя, от которого перехватывает дыхание, останавливается сердце, а под горлом встаёт шершавым колом мучительная судорога, исторгающая сдавленный стон.

   Сперва меня ошеломляет то, что убийцы так тщательно сжигали всё, что было в доме. Повсюду были следы не сокрушительной ярости, а холодного, рассудочного профессионализма по аккуратному сжиганию останков, явно профессионализма священника Донока: останки людей были столь тщательно сожжены и перемешаны, что узнать кого-либо из родных и близких было не возможно. Поэтому обряд погребения останков мы делаем механически, стараясь не думать о принадлежности костей. Но, как хирург, замечаю я, что костей крупных мужчин нет. Значит, наши друзья, быть может, живы!? Тогда дорога каждая минута!

   На окраине посёлка отловили бухого в драбадан кирюху, когда-то слинявшего со стройки под влиянием агитаторов Донока. Встретив нас, бухарик сперва молча пописал, не снимая штанишек, а потом протрезвел. Но, вместе с киром, потерял кирюха дар речи. Добывать из него информацию приходилось квантами и в переболтанном виде, потому что каждый бит информации был следствием потряхивания бухарика и осторожного, чтобы не вырубить его совсем, постукивания его по тыковке. Пробормотав пару слов, алкаш замирал в ступоре. Главным ориентиром в пространственно-временном континууме кирюхи были бочки с вином. О чём бы он ни говорил, а начинал и возвращался к ним.

   -- Где бочки, ик... там оба в подвале, ик... в доме Ноя, ик... охраны ой, как много! Ик... раз там бочки, ик... А от Корабля все ушли, ик... пошли бочки охранять, ик... я один охраняю Корабль, ик... далеко мне ходить к бочкам, ик... вот, иду от бочек, ик... устал я, ик... ой, не могу... дайте полежать, ик...

   Я отвел кирюху вглубь рощи, где он упал и захрапел. Через пятнадцать минут мы были в Корабле. Хорошо, что здесь осталась рация и аккумуляторы. В училище астронавтики курсантов всех специальностей учили управлению космическими кораблями по сокращённой программе. Так что, и механики, и биологи работали на тренажерах, разбирая аварийные ситуации с неполадками в схемах управления.

   На нашем Корабле неисправностей сегодня было больше, чем смог бы придумать самый вредный экзаменатор по матчасти. По счастью, я сам снимал узлы, нужные на стройке. И брал электрооборудование из системы регенерации, которая пока не нужна. Тем не менее, провозились до темноты. Переставив кое-что с места на место, ставлю шунты на блокировки, включаю управление Корабля на автоматику. Такое управление работает хуже пилота опытного, но надёжнее, не опытного. Уст включает экран кругового обзора на ночное видение, задаёт автомату точку посадки на площадь, где дом Ноя.

   -- Готово! - докладывает Уст, я нажимаю "Готовность к пуску" на стартовых двигателях. Мучительно долго гаснут красные лампочки разных агрегатов, зажигаются зелёные. Автоматика работает добросовестно и последовательно. Зажигается надпись: "Старт". Слава Богу - всё в порядке!

   -- Приготовиться! - командую я, -- и нажимаю кнопку "Старт". Корабль взмывает вверх, но я нажимаю кнопку "Посадка" и автоматика бережно ставит Корабль на могучий треножник в центре площади. Всё на площади выжигается дюзами до тла. И бочки с вином. Захватив из Корабля кувалду и лом, бежим к дому Ноя, в щепки разносим горящую деревянную дверь, вытаскиваем на руках Анта и Эрта не снимая цепей - некогда! Никого из войска Донока нет: пьяные сгорели вместе с бочками, кто потрезвее, -- убежали далеко. Поднимаем за собой лестницу, делаем освобожденным инъекции от всех инфекций, потом снимаем цепи. Ран и ушибов на телах Анта и Эрта много, но опасных для жизни нет.

   -- Наши семьи... это правда?... - спрашивает Ант и умолкает, стиснув зубы, потому что в этот момент я, вправив плечевой вывих, совмещаю кости сломанной ноги для наложения шины.

   -- Да, командор. Мы захоронили останки. - отвечает Уст без обиняков.

   -- Где Юнт и Орт? - спрашиваю я, ещё надеясь...

   -- Зарезал их Донок. - говорит, превозмогая боль Ант и теряет сознание от боли, когда кости в ноге совместились. Тут же, придя в себя, добавляет: -- вместе с Юнтом и Ортом в костре сгорело всё электрооборудование регенерации. Корабль для космоса не годен.

   На экране кругового обзора видно, как протрезвевшие герои войска Донока робко вылезая из тьмы, окружают Корабль. Через микрофоны слышны завывания храбрецов, которыми они ободряют других, рассчитывая, что те дурнее их и первыми кинутся на штурм Корабля. Но другие - тоже умные и воинственно завывают на безопасном расстоянии. Усвоили перспективу того, что

   "взявшие меч, мечём погибнут" (Мф.26:52)!

   Заканчиваю накладывать шину. Командор, глядя на беснующихся головорезов Донока, говорит грустно:

   -- Работая для человечества, мы мало делали для людей, которые работали и вместе с нами, и против нас. Позволили Доноку поработить их души. Мы перевели Книгу Книг, но не позаботились об изучении этой книги. Не развивали разум людей для понимания ими Книги Книг! А в последние годы...

   -- Нет! - возражаю я раздраженно, -- вина наша в том, что мы забыли слова:

   "Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас" (Мф.7:6).

   -- Инт, это не ты говоришь, а горе и гнев твои. А семья Ноя... а наши жены... а те, кто был убит за то, что работал на стройке...

   Мне стыдно за нервную вспышку и я углубляюсь в ювелирную работу по обработке черепной раны Эрта, который, чтобы отвлечься от боли, разглядывает беснующихся религиозных инсургентов. Во всю дурь свою мается Святое воинство Донока, бомбардируя камнями Корабль. Вот бы фильм снять, как первобытные охотники дубасят планетолёт...

   -- А где же сам, этот сукин сын, Донок-подонок? - задаёт Эрт риторический вопрос. - Давненько не вижу прохвоста...

   -- Соскучился? - усмехаюсь я.

   Ант вздрагивает, как от тока:

   -- Уст! Радио Ною!! Срочно!!!

   Ной отзывается сразу. Видимо, сидит с наушниками у радиопередатчика: волнуется. И не без оснований. Уст передаёт микрофон командору. Ант преображается: взгляд сосредоточен, голос твёрд, речь, лаконична. Он не страдающий старик, он - командор!

   -- Ной? Как слышишь? Говорит Ант. Пока нас не было Донок устроил кровавый мятеж. Убиты все, кто хотел уйти в Зеркальный мир. Твои родители - тоже. Погибли наши семьи... -- голос у Анта перехватило... -- ...наши внуки. Орт и Юнт убиты. Нас четверо: я, Инт, Эрт, Уст. О нас не беспокойся -- мы в Корабле, хотя и не все транспортабельны, -- Инт нас ремонтирует. Главная опасность, если отряд Донока придёт к тебе! Они могут появиться у Ковчега с минуты на минуту! Через час посадим Корабль у Ковчега. Прими меры по защите Ковчега от поджога. Проверь пожарные бочки с водой! Спасай Ковчег любой ценой! За Ковчегом - вся жизнь планеты!! Приём.

   Сквозь треск атмосферных помех от близкой грозы, слышен глуховатый голос Ноя:

   -- Всё понял, командор! Не беспокойся - со мной сыновья, мы вооружены. Взрывпакеты на готове! Пугнём как следует! Дверь в Ковчег закроем. У нас гроза с проливным дождём. Как из ведра! Поджечь Ковчег снаружи стрелами, или горшками с нефтью уже нельзя. А все лестницы в Зеркалье. Заходите с кормы, -- там ручная лебёдка и штормтрап. Подниму. Продуктов хватит: вы же знаете мою супругу! До встречи!

   Щелчёк. Тишина. Усиливается треск грозовых помех. Видеоэкраны озаряют молнии, потом видимость исчезает из-за сплошной завесы дождя. Гроза идёт широким фронтом, за Ковчег можно не беспокоиться: каждая речушка на пути отряда Донока к Ковчегу превратилась в бурный поток. Все молча сидят на постелях, брошенных на пол в рубке управления, -- кресла сгорели в доме. Для командора возле пульта сделано импровизированное кресло из ящика и постели -- ему поднимать Корабль.

   Командор почему-то медлит. Плечи его поникли, седая голова опущена. Как он постарел! Трудно в такие годы потерять всё: родных людей, смысл и цель в жизни - создать высоконравственное человечество на Голубой планете. Кроме горя, его терзает чувство вины перед нами и человечеством. Он привык к ответственности за всё и всех, как отец за каждого в семье. Но для нас он больше, чем отец. Он - Командор!

   * * *

   Время рассвета, а видимость только на ночных экранах. Плотные тучи не пропускают свет. Неистовство грозы усиливается. Молнии полыхают непрерывно. Вдруг сильный толчёк встряхивает Корабль. За ним - другой, ещё сильней! Последующие толчки, следуя один за другим, сливаются в непрерывную качку - Корабль раскачивается на амортизационных опорах, будто в волнах бушующего моря. Ну и землятресеньице! - "аллюр три креста" -- даёшь тридцать третий бал!!

   -- По морям, по волнам... -- желая ободрить друзей, напевает Уст дурашливую песенку.

   И... вокруг опор Корабля забурлила вода!

   -- Накаркал! Вот тебе и море... -- почти шопотом сказал я, но все это услышали, потому что у всех -- та же мысль. Сегодня это мы не ждали!! Опоры Корабля, как корой, покрываются телами людей, карабкающихся по ним. Люди машут нам руками и кричат, стараясь перекричать грохот громов, шум воды и завывания ветра. Это ужасно, и я, не дожидаясь команды командора, открываю люк и спускаю лестницу. Я не думаю: что будет с нами, как мы возьмём на борт столько людей? Я действую рефлекторно.

   Десятки людей цепляются за лестницу и устраивают на ней побоище, мешая друг другу. Если кому-то удаётся подняться на несколько ступеней выше других - снизу его настигает меткая стрела или камень из пращи. Жуткая гроздь созданий, дерущихся за каждую ступеньку, кусающих, рубящих топорами, режущих ножами друг друга, висит на лестнице. На людей они не похожи, -- зверьё, одичавшее от ужаса, растерявшее всё человеческое...

   Кошмарная гроздь из человеческих тел раскачивается вместе с лестницей. Гроздь растёт, наливаясь страхом и озверением. Утолщаясь, вбирает в себя новых обезумевших, лезущих по телам вцепившихся... не выдержав нагрузки, одно из верхних звеньев лестницы обрывается и лестница, с дико орущей гроздью из человеческих тел, исчезает в бурных волнах стремительного потока.

   Вода прибывает быстро. Забравшиеся на опоры не могут подняться выше: опоры параболические. Соскальзывая, сталкивая друг друга, люди падают. Аварийный штормтрап - верёвочная лестница, -- на Ковчеге и я теряюсь в догадках: что спустить людям, чтобы спасти, хотя бы, нескольких? Накатывает огромный водяной вал и, слизнув людей с опор, уносит их. Подземное море вырвалось из вечной тьмы...

   "в сей день разверзлись все источники великой бездны и окна небесные отворились" (Быт.7:11).

   Бурный поток, увлекая людей, шатры, деревья, кружится вокруг опор Корабля, поднимаясь всё выше. Долина Сеннаар, на наших глазах, превращается в море. Когда я, закрыв дверь, с растерянным лицом возвращаюсь в ходовую рубку, Эрт, следивший по экранам за моей бестолковой попыткой спасения людей, грустно комментирует:

   -- Мудрый и добрый циник Юнт назвал бы это печальное зрелище "моделью капитализма". Да, это ужасная трагедия. Но в процессе развития разума на планете такие трагедии, как и сам капитализм, нужны для расчистки земли. Чтобы подготовить почву для полезных злаков, людей разумных, таких, как семья Ноя.

   Морщась от боли, Ант бережно перекладывает ногу повыше и возражает:

   -- Это циничная концепция материалистов. В Книге Книг есть притча о пользе плевелов для роста полезных злаков с наказом:

   "чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы; оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в связки, чтобы сжечь их; а пшеницу уберите в житницу мою" (Мф.13:29,30).

   Не спроста в природе полезные злаки растут среди плевел. В обществе праведных, каждый был бы праведен. Для селекции необходимы испытания (искушения). Кроме того, в обществе не только злаки иногда оказываются плевелами, но бывает и наоборот. Поэтому сказано:

   "дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые. Всякое дерево, не приносящего плода доброго, срубают и бросают в огонь. Итак, по плодам их узнаете их" (Мф.7:17,19,20).

   Ждать надо плоды, а не дёргать всё зелёное подряд. Капитализм -- трагедия глупого детства человечества. Всё это:

   "помышление сердца человеческого - зло от юности его" (Быт.8:21).

   Прав Инт, пытаясь спасти хотя бы парочку негодяев, которые дали бы преступные плоды в будущем. Зло необходимо для развития общества и формирования истинной нравственности. Надо ждать созревание плода, а не уподобляться персонажу известной детской книжки, говорившего: "преступление рождается в голове и надо казнить каждого, у кого она есть!"

   -- Но разве не справедливо уничтожил Всевышний эти создания, которых и людьми не назовёшь,

   "потому, что они плоть"? (Быт.6:3),

   -- плоть бездуховная и почти бездушная!

   Командор, хотя и понимает, что Эрт хочет смягчить чувство его вины, но, тем не менее, возражает жестко:

   -- Ты не прав, Эрт! И говоришь это, чтобы оправдать мою преступную бездеятельность. Невозможно оправдать меня за то, что погибло человечество, а с ним наши дети, жены!

   Ант массирует грудь слева. Вероятно, снова прищемило сердце болью. Помолчав, продолжает:

   Скажу одно: я никудышний социолог. После пришествия на Землю, надо было, пользуясь нашим авторитетом богов со звёзд, устранить Донока с его дикой религией. Чур безкровно: осмеять, лишить авторитета, изгнать из посёлка, пока прощения не попросит. Так, как это сделал, придя в землю Нод, создатель цивилизации -- Каин. Надо было активно поддерживать власть старшины Ноя и создавать новую религию - религию разума! Надо было оставаться в глазах людей богами - непререкаемыми авторитетами, а не устраивать партнёрство на равных. Власть получить трудно, а потерять легко. Люди не доросли до понимания того, что они - боги. Равенством с собою мы одних испугали, других разочаровали, третьих настроили враждебно. Нельзя воспитателю держаться на равных с воспитанниками. Надо было относиться к людям, как родители к детям, быть добрыми, строгими, но непререкаемыми,

   "потому что помышление сердца человеческого - зло от юности его" (Быт.8:21).

   А мы с детьми природы - по стариковски: нудно и не понятно. Надо было быть проще, понятней и... строже! Ввести обязательное обучение - ликбез! А мы всё откладывали на потом... а потом мы состарились и этим скомпрометировали себя не только в глазах наших не стареющих жен. Надо было успеть всё делать во-время. Как Ковчег. По сетевому графику.

   Ант кладёт под язык предложенную мной таблетку и, через несколько минут, снова становится прежним командором. Но выдаёт его состояние голос: напряженный и взволнованно хриплый. Да и команды не из космического устава:

   -- Уст, задай на планшет милю южней Ковчега. Чтобы его не задеть. Эрт, ляг плотней, чтобы голову не встряхнуло, закрой глаза. Так... Приготовились!!

   Обычная предстартовая пятисекундная пауза затягивается. Ант обводит нас взглядом и я вижу необычную тоску в глазах старого космического волка. Ант отворачивается к пульту управления и... пилот асс экстракласса - легендарный командор, -- переключает управление Кораблём из ручного режима в автоматический! Понимая, что я это увидел, говорит, будто бы, оправдываясь:

   -- Так надёжнее. Сердце не то... А если что-то случится со мной - не тратьте время на погребение. Оставьте в Корабле за пультом управления. В старину на Фаэро так хоронили викингов...

   С этими словами командор нажимает кнопку "старт". И вот, когда-то привычная, а ныне подзабытая, стартовая перегрузка прижимает к полу отяжелевшее тело. Но память плоти так сильна! И тело, каждой клеточкой, вспоминает прошлое... и чувствую себя я прежним молодым астронавтом, который только что простился с женой и детьми на космодроме и стартует в космос в команде из закадычных друзей, которую возглавляет легендарный командор!

   Но тут же сердце мучительно сжимается от горя, потому что нет ни Фаэро, ни семьи, ни молодости... и экипаж Корабля... а какой был космический дуэт, когда пели песни с музыкой Орта на озорные слова Юнта! Жаль, никогда не услышу...

   Ослепительная вспышка пронизывает нестерпимой болью... боль исчезает в блаженстве необычайной лёгкости. Разве бывает такая невесомость? - без тошноты, без прилива крови! Нет, это что-то другое: вместе с тяжестью тела исчезло его ощущение! Только мысли сменяют друг друга... спокойные, безмятежные, как речной плёс на безветренной утренней зорьке...

   Почему я с такой горечью думал, что не увижу Юнта и Орта!? А вот и они!! С нами!!! Или, это мы с ними? Но какая разница, если мы вместе! Здесь и мои родители, и дети... только вспомню о ком-то и, вот, - мы вместе! Не только видим, а понимаем друг друга без слов! Как хорошо тому, кто красиво и честно прожил земную жизнь, кому не надо стыдиться обнаженности загаженного духа! Каждый знает всё не только о каждом, но и о себе самом, потому что открыты мы не на душевном, а на духовном уровне в четырёхмерном мире.

   "Ибо кто из человеков знает, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нём?" (1Кор.2:11).

   Ни что не скроешь на Суде Божьем, выступая в роли прокурора и защитника перед самим собой, когда судья - твой собственный дух и судит

   "совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую, -- в день когда Бог будет судить тайные дела человеков через Иисуса Христа" (Рим.2:15,16).

   Как жаль, что столь бездушны были мы в плотской жизни! Сколько раз проходили мимо ближнего, не слыша молчаливую мольбу о помощи, не понимая печальную улыбку за которой скрывались "невидимые миру слёзы"! Как страшно жить на земле среди людей! Жить в пустоте духовного одиночества, среди душ, разобщённых плотью! Как горько за черствость к ближнему, которого не понимали! Сколько лицемеров громогласно вещали о любви к людям, переполняясь завистью и презрением к человеку! Только любовь невозможно ни скрыть, ни изобразить, поэтому именно она стала индикатором отношения к Богу, ибо

   "Кто говорит: "я люблю Бога", а брата своего ненавидит, тот лжец; ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, которого не видит?" (1Ин.4:20).

   Любовь к ближнему начинается с сочувствия, а оно - от понимания чувств. Понимание - от знания, которое приходит с жизненным опытом, от чтения мудрых книг, а не от псевдолитературной шелухи. Через познание людей и окружающего мира происходит постижение Бога, а, значит, и любовь к Нему. Ибо видим мы Бога, постигая Его творения. (Рим.1:20). Те, кто прячется от познания мира и чувств человеческих, живя "без чувств, без мыслей, без любви", не могут возрастать к Богу, всегда оставаясь чуждыми Ему, ибо

   "Не хорошо душе без знания" (Пр.19:2),

   при непрестанном экзамене на звание сына Божьего. Объективен, но строг экзаменатор,

   "Ибо Господь есть Бог ведения" (1Цар.2:3).

   А душа наполняется ведением не только из учебников, но и из опыта каждого прожитого дня и каждого доброго дела, ибо

   "Кто делает добро, тот от Бога" (3Ин.10).

   Увы, гораздо больше на земле тех, кто уверен, что

   "Все труды человека - для рта его, а душа его не насыщается" (Ек.6:7).

   На земле общение с пустодушными людьми скрашивает приятная плоть, либо крепкая выпивка. Но в мире духовном человек воспринимается только по духовному содержанию, обретённому на земле, ибо

   "что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе" (Мф.18:18).

   Даже на земле некоторым душам человеческим претит общение с пустыми, как шелуха от семячек, людьми, души которых не наполненны ни любовью, ни знанием. Не от учёных степеней зависит содержание душ человеческих, потому что среди безмозглых образованцев пустодушных не меньше, чем среди безграмотных. Ведь, душа человека обогащается не знанием сопромата, а чувствами: восторгами, страданиями, познанием людей, животных, природы, но, главное, обретением собственного внутреннего мира из размышлений о сущем. Но когда на земле, как и на Фаэро, стали плодиться незнайки и пустодушные прагматики, то решил Господь:

   "Истреблен будет народ Мой за недостаток ведения" (Ос.4:6).

   И сокращая сроки жизни, смыл Бог с лица земли деловых прагматиков, как смывают в канализацию не нужное. Не мало посодействовал этому попишко Донок... И только я подумал о Доноке, как вот он - лёгок на помине! -- узнаю такие подробности его биографии, о которых старался не помнить и Донок. Узнаю и о том, как мучительно умирал он в ту страшную ночь от открывшегося гнойного перетонита. А рядом был я - хирург от Бога! - как говорит обо мне Ант. Сам себя осудил Донок на мучительную агонию в обгаженной постели, извиваясь в муках, терзаемый пыткой неистовой боли перед которой сожжение на костре было бы удовольствием. Но умер Донок, при виде Корабля, от страха.

   Это была последняя посадка нашего старого, любимого Корабля, последней частицы родной планеты. Посадка у Ковчега не состоялась. Корабль взорвался в облаках, пронзённый гигантской молнией. И мы, последние люди Фаэро, и наш славный Корабль сгорели на взлёте - какая красивая смерть! Благодаря интуиции наш командор знал о приближении смерти и рад был тому, что смерть застанет его за пультом космического корабля. Видел свою смерть Ант в вещих снах, думал, что не переживёт перегрузки -- сердце болело всё сильнее. И перед стартом молча прощался с нами. Думал, что смерть придёт за ним одним. Только за ним. Человек, пока жив, надеется на лучшее, даже если это лучшее - собственная смерть, потому что

   "праведный и при смерти своей имеет надежду" (Пр.14:32).