Ведь мог бы свет возненавидеть
за все мучения твои.
А мне и мухи не обидеть
во всеобъемлющей любви,
какую ты мне подарила
и неостывшей до сих пор.
Я помню всё, что говорила
мне без упрёков, но в укор
за чёрствость, за мою бестактность
и за мальчишеский снобизм,
что проявлял неадекватность
к порядочным и жополизам.

Нет, я не стал твоим вассалом!
И не стремясь поработить,
меня, как скульптор, обтесала,
другим заставив всё же быть.

Я мягче стал, я стал терпимей
и даже чуточку мудрей.
Я уважать своё стал имя,
и дорожить, что я еврей.
Но я тобою не научен
был подлость всякую прощать.
И полюбить впредь всех, кто гнусен,
я не смогу пообещать:
ведь я, хоть мухи не обижу,
заветы все твои храня,
душою всею ненавижу
дерьмо до нынешнего дня.