Вечер. Полусумрак. Блики на стене.
В канделябрах свечи – бутафория.
Ламп неоновых миганье портит мне
настроение. Такая вот история.

А до них, свечей, всё было хорошо.
Брудершафт способствовал сближению.
Щедро золотил закат портьерный шёлк
и упругие колени Жени, и
пальцы, признаюсь, нескромных рук моих
на коленях этих завлекательных.
Женя мне читала, в общем, слабый стих,
но казался он мне замечательным.
В резонанс всем интонациям чтеца,
то бишь чтицы, гладил ей колени я.
Как карась, попался на живца,
разум спятил в хмели вожделения.

Мои руки снявши со своих колен,
Женя назвала их очень храбрыми,
хоть они попались под юбчонкой в плен.
И пошла возиться с канделябрами.
Их включила. Замигали лампочки,
почему-то портя настроение.
Плюс к ним блики на стене, как тряпочки.
И погасло всё моё хотение.
Вечер был, казалось мне испорченным,
а хотелось теплоты взаимности.
Я сидел, как топором приконченный:
улетучилось желание интимности.

В сердце тихо разрасталась трещина
то ль обиды, то ли отчуждения.
Но, однако, Женя – чудо-женщина
и достойна, право, восхищения.
Я не помню мелкие подробности,
как случились радости такие:
утопали до утра в нескромности,
словно обезумевши, нагие.

И когда в постели бесновались,
и когда, прощаясь, руки жали,
канделябры злом мне не казались,
блики на стене не раздражали.

… Года три прошло с тех пор, наверно.
Эпизод мне вспомнился случайно.
Мы с женой зашли в кафе «Таверна»
в душный вечер на морском причале.
Пахло мясом здесь перегорелым,
но увы, никак не шашлыками;
на столах подобие тарелок
с вырванными чьими-то клыками
(так казались недогрызки мяса).
А на стенах жутью – канделябры.
Из-за позднего и для курорта часа
что-то съели здесь довольно храбро.
И при этом вспомнился мне Киев,
где я был на курсах повышенья,
где случилось, что парил без крыльев
над прекрасной киевлянкой Женей.

1981 г