До чего ж нынче ночь тиха
и украшена бисером звёздным!
Кукареканье петуха
отдаётся гудком паровозным.

Я не сплю. Я смотрю сквозь окно,
словно вижу там воспоминания, –
всё, что было со мною давно
и умчалось на расстояния.

Память, всплывшая в сороковых,
понесла меня в пятидесятых.
Вот читаю свой первый стих
о пришедших с войны солдатах.

Закачался, я помню, зал
от мужских благодарных оваций.
Я стесняюсь скупых похвал
после первых своих публикаций.

Но готов от девчат принимать
их восторг, побеждающий скромность,
и почти что сознательно гнать
в полюбовных делах скоромность.

Вновь свиданий я чувствую хмель,
поцелуев девчоночьих сладость.
Баржей, севшей навечно на мель,
часть судьбы моей там осталась –
в тех умчавшихся сороковых,
в Лету канувших пятидесятых,
где я вижусь среди молодых,
ещё худеньких и неженатых.

А потом… Прижимаясь к тебе,
в благодарственной нежности таю.
Наши годы в совместной судьбе
за страницей страницу листаю.

Грязных пятен не видно на них,
так случайные лишь заморочки.
Покаянно задумчиво тих
глажу пенистость кружев сорочки.

Чуть-чуть-чуть и уже сорок лет
как мгновенье одно пролетели,
и должно быть, счастливее нет
нас с тобой и в быту, и в постели.
               
1992 г.