Мне лирика поныне не чужда.
Да и с любовью у меня в порядке.
Одна лишь с детства у меня беда:
сорняк волнует на соседской грядке.

Подумаешь – пырей на ней пророс!
Ну, взять бы мне, да и на это плюнуть.
Но суну свой большой еврейский нос
туда, куда его не надо сунуть.

И аритмией сердце извожу.
И ничего не сделаю с собою,
когда на Югославию гляжу,
где круг проблем донельзя многослоен;
или российский вижу я Олимп,
где перед выборами подлость и убийства;
а здесь, в Израиле российские олим
страдают от партийного витийства;
а мракобесный ШАСовский диктат,
как возрождение средневековья;
а в Ашкелоне вспоротый солдат
«ми Русия» упал залитый кровью
лишь потому, что русским языком,
не на иврите, с братом объяснялся…

Я не умею думать о другом.
И, как бы против воли не старался,
не воскурю сегодня фимиам
страстям любовным и постельным сценам.

Себе на откуп отдаю словам
с гражданским чувством, для меня бесценным.
1999 г.