Сегодня я не помню ни строки
из Лермонтова, Пушкина, Кольцова.
И виноваты в этом не враги,
а шахтный газ, что подарил мне слово,
обогатив на век мой лексикон
и на мозги подействовавший как-то,
что, не особо навредив им, он
меня способен усадить за парту
забытые стихи учить опять.
Но всё ж навряд ли я осилю это.

«С частичной амнезией можно стать,
мой друг, посредственным поэтом.
Но это тебе вовсе ни к чему.
Ты энергетиком хорошим быть способен.
И я твои волненья не пойму,
ведь инженерный ум твой не раздроблен».

По-дружески утешил врач меня
и, что могу работать, выдал справку.
Но всё же жар какого-то огня
печёт порой то слева, а то справа.

И допекает рифмоплётства зуд.
Но с ним приходит сердцу облегченье.
Хотя переживу, конечно, суд,
где вижу собственное в жизни назначенье
истцом, ответчиком, защитником, судьёй.
Но весь процесс донельзя так запутан,
что неспособен нынче разум мой
одновременно быть и ангелом, и Брутом.

Но Пименом позволено мне быть,
без памяти фиксировать событья,
за это самого себя любить.
Запрещено лишь по утраченному выть мне.
 

60-е годы