Попутчики в дороге, как родня.
И пусть у каждого своя при этом внешность,
но за какие-то прошедшие полдня
не только делят снедь, но и душевность.

И выльют с радостью ушат любвей,
что каждая, коль вправду, не случилась.
Такое здесь расскажут о себе,
жена б, услышав это, удавилась.

А я лежу и слушаю трепню,
в пикантные истории вникаю.
Второй придумал что-то про родню.
«Передушил бы, так не уважаю!»

Но благородным хочется ведь быть,
и порет чушь, собою восхищаясь,
как продолжает он жену любить,
соседкою при этом забавляясь

Вдруг с полки рядом: «Мать твою растак!
А я твою уже полгода драю.
Она смеётся, говорит: «Мудак
мой думает, что ничего не знаю
 я о соседке. Вот и мщу ему!»
Мужик нагнулся: «Нет, я обознался.
Тот будет старше. Пятьдесят тому.
А со своей за блядки я расстался.
Чуть я из дома – хахаль тут как тут.
Пять лет подряд была такая жизня.
Я вообще характером не крут,
терпел общаг, как в пору коммунизма».
 
… Сказал сосед и сразу захрапел.
На нижних полках долго ещё пили
и говорили, кто кого имел,
и сами в сказки верили, как в были.
За что-то предъявляли счёт родне.
Потом ночь пассажиров усыпила.
И пьяным было хорошо во сне.
А мне всё это безразлично было.

На третьей полке молодой курсант,
я, в отпуск ехал, нищ, без провианта.
Хотелось жрать, но горд собою сам,
листал при тусклом свете книгу Канта.

60-е годы.