Вот пройдёт ещё несколько лет,
и уйдут навсегда ветераны,
те, кто видел салюты побед
и хранит незажившие раны,
кто прошёл пол-Европы пешком,
очищая мир от гитлеризма.
И не думалось нам о таком –
вновь увидеть потуги фашизма.

И не где-то в чужой стороне,
а на старости в новой России.
Что творится в любимой стране?
И чему были отданы силы?

Воевали единой семьёй –
мы в окопах различий не знали.
Что же стало с родимой страной? –
о таком ли на фронте мечтали?

То таджикский ребёнок убит,
то поджёг совершён в синагоге.
Вызывающе череп побрит
у скинхеда, мол я не убогий,
а я выше любого из вас,
кто глядится нерусским по морде.
нынче эта безмозглая мразь
и у власти, похоже, что в моде.

О Победе бессовестно врут
те, кто может угрохать нацмена.
На единого стаею прут –
изо рта мат и бешенства пена.

А меня с поля боя еврей
и грузин на себе выносили.
Рисковали ведь жизнью своей…
До конца их мы братьями были.

Оба умерли от старых ран –
за единый союз воевали.
Это нынче из разных все стран,
раньше этого мы и не знали.

А теперь я боюсь пригласить
внуков в гости своих побратимов.
Ни за что их здесь могут убить:
наши внуки теперь нетерпимы.

Наши внуки… Махнуть бы рукой,
но ведь боль за родную Россию.
Людям сытость нужна и покой,
а скинхедам-фашистам – насилье.

В них кипит непонятное зло
не на власть, а на них непохожих.
Как мальчишкам здесь не повезло! –
кто-то подлость свою так итожит.

Уводя от насущных проблем,
им внушают идеи фашизма.
Ну, а мы старики, словно в плен,
добровольно пошли в конце жизни.

Терпим молча «нашистскую» мразь,
«путинюгенд» – придумку Суркова*.
Втопчут эти за денежки в грязь
всех, кто любит правдивое слово.

На Манежную вышли громить
всё и вся, но ведь не за свободу.
Побузить бы, кровь чью-то пролить…
Разве нужно такое народу?

Извини, что ворчу я, старик,
но на большее нет моей силы.
В девяносто напало бессилье –
не могу перейти я на крик,
чтоб услышал бы каждый в России,
чтоюы людям понятье дошло:
наши власти торгуют страною.
Это – антинародное зло!
Разве ты не согласен со мною?