/Из «Записных книжек энергетика шахты»/
 
Разговор с Машей Фадей, дежурной электроподстанции
во время моего праздничного дежурства по шахте.
 
«Никакой перспективы у наших людей.
 А романтика застит вам очи», –
так сказала намедни Мария Фадей
в разговоре в подстанции ночью.
 
Постоянно по праздникам мы, ИТР, –
издавна так, – дежурим по шахте.
 Перед мною днём был по ТБ инженер,
ну, а ночью сидел я на вахте.
 
Но, а так как подстанция – это моё,
и к тому же здесь не одиноко,
провожу здесь обычно дежурство своё,
наполняюсь живительным соком
небывалых речей, интонаций и слов;
окунаюсь я в тайны историй,
узнаю чью-то радость, видения снов
и к кому-то пришедшее горе.
 
Так же было сейчас. Разложив «тормозки»,
повечеряли, разговорились.
 
Маша с мужем вернулась на днях из Москвы.
 «Мы в столицу, так прямо, влюбились!
 В парке Горького были, на ВДНХ.
 Мавзолей Ильича посетили.
 Но, однако скажу: было б мало греха,
коль его бы и захоронили».
 
«Что ты, Маша?! Ведь это…» «Иосич, я так.
 Я по-бабьи. Но он, чай, крещённый…
 Но не только мне видится в этом бардак –
он во всём, коль сказать обобщённо.
 
В магазинах всего там, хоть пруд запруди.
 А у нас ни хрена на прилавках.
 Что не знают кремлёвские это вожди
и хапуги – начальники главков?!
 
В ГУМе Ване купили мы польский пиджак,
в «Детском мире» я шубку купила.
 По деньгам, так сказать можно, просто за так,
 только радость вся мимо проплыла:
 ведь подумать о том, как мы все тут живём –
ни жратвы, ни одежды лишь гимны.
 А руду-то мы миру всему продаём!
 За неё мужики наши гибнут.
 Ордена им посмертно… А денежки где?
 Ни зарплаты достойной, ни пенсий.
 Есть навалом зато при постыдной нужде
лишь парадные бодрые песни.
 
Ты, Иосич, прости, но – романтик-карась:
ты совсем и не видишь всё это.
 А кругом демагогии пышная грязь.
 Может, скоро скончание света,
и мы все посходили, должно быть, с ума?
 Ты стихи о таком не напишешь.
 Вот и я разболталась с тобою сама,
что испугано даже ты дышишь,
словно я – враг народа. А я и не враг.
Просто сердце в ужасной тоске,
что как будто загнали в вонючий овраг
здесь всех нас – всё не так как в Москве.
 И завидки берут и злоба на властей
за сегодняшний наш беспредел.
 КГБ если б знать – не собрать мне костей:
без суда и меня под расстрел…»
 
Замолчали надолго. «Уже вот рассвет.
 Ты, Иосич, забудь мои бредни».
 Что ты, Маша?! Пока! Я пошёл в кабинет».
 
 Вот такой разговор был намедни.
 
1968 г.