Жрать в тот день было охота сильно. А я когда жрать хочу, зверею очень. Обычно-то я ем хоть и очень просто, да и не досыта, честно говоря, но регулярно. Денег, конечно, едва хватает, но чтоб вот так, чтоб совсем нечем перекусить, такое, наверное, в первый раз со мной. Обычно на табуреточку сядешь, шапку вверх ногами перевернешь, уже и первые желтенькие летят, а как баян растянешь, так и беленькие тут как тут, правда в основном рубли и двушки, пятаков почти совсем нет. Вот когда играть да петь начнешь, тогда и червонцы изредка в шапку падают, а пятаки очень редко. Вот так играешь, играешь, и вдруг скучно и тоскливо становится, так тоскливо, что прерываешь веселую песню на полуслове и начинаешь тянуть что-нибудь протяжное, жалостливое, денег сразу больше дают, да только настроение от таких песен быстро портится и делать ничего уже не хочется. А я ведь без желания, без вдохновения петь не могу, да и хочу, чтобы платили мне не просто так, не из жалости, а за работу, за поднятое настроение. Вот поешь что-нибудь заунывное, подходит какой-нибудь человек, видит ободранное пальтишко, валенки старые, шапку-ушанку бесформенную, выцветшую, да еще с ухом одним оторванным, кидает брезгливо червонец и быстро уходит, присмотришься к нему, а он сам-то одет немногим лучше, хоть догоняй и возвращай. А веселую песню поешь, люди проходят, улыбаются, правда кидают в основном мелочь. Иногда, конечно, и интересное что-нибудь происходит. Вот пару месяцев назад был случай: играю весело, пою громко, смотрю, человек подходит, по лицу вижу, что искренний и добрый, да и одет хорошо. Такие обычно мелочью бросают, зато много. Сейчас, думаю, червонец даст. А он подходит, протягивает полтинник и просит сдачи дать, сорок рублей, а дело-то утром было, в шапке мелочь только. Вывалил я в ладонь все, что в шапке было, и в карман пальто полез, долго в кармане искал, думал может в подкладку через дырку что-нибудь завалилось. Ничего не нашел. Глаза поднимаю, а его и нет уже, а полтинник в шапке лежит. Я тогда сразу в кабак дешевый пошел и напился. Теперь-то я не пью, месяц назад бросил. Для здоровья, говорят, вредно, да и посчитал я, оказывается экономия большая. А три дня назад несчастье произошло: баян мой играть перестал. Он был мне как брат родной. На свалке я его подобрал, сразу заметил: лежит на боку, почти новый, только пыльный чуть-чуть. Я ближе подхожу, смотрю, а он порванный с одной стороны. Я его взял аккуратно, к себе отнес, денег немного раздобыл и купил клея дорогого, а кожи кусочек мне просто так дали на рынке, он уже отрезанный был, все равно не купил бы никто. Баян свой аккуратно заклеил, потом выдерживал два дня, боялся, что расклеится. С тех пор дела лучше пошли. Михалыч, знакомый мой, играть научил, сам-то он давно этим на жизнь зарабатывает. Далеко, правда, играет, на соседней станции. Табуреточку мне столяр местный подарил, мужик он хороший, увидал однажды, как я на земле матрас старый разложил, подошел червонец кинул, а на следующий день табуреточку принес, хорошую, деревянную. С тех пор знакомы мы с ним, здороваемся при встрече. Первое время я даже, помнится, спасибо ему говорил часто, а он отвечал все время: «Брось, пустяки это». А как-то раз беру я баян, а он и не играет совсем, звуки какие-то странные из него исходят, да только не те, что нужно, да и тихо к тому же. А я же не мастер, в чем дело понять не могу. Я его и Михалычу показывал и столяру. Михалыч – мужик хоть и добрый, да понимает еще меньше моего. Его настроить, говорит, нужно, он расстроился у тебя. А где его настраивать-то и сам не знает. Столяру показал. Столяр только головой покачал. Он прогнил, говорит, у тебя совсем, на свалке, говорит, ему самое место. Я, помнится, вспылил тогда сильно, даже обозвал его как-то. А как домой пришел, как табуреточку мою ладненькую увидел, так на следующий же день и извиняться пришел. Извинился, рассказал столяру, что для меня баян мой значит, как подобрал я его, как починил. Столяр – мужик хороший, все сразу понял. Брось, говорит, пустяки это. А я баян свой не выкинул. Как выкинуть, ведь я по пьяни, бывало, даже разговаривал с ним. А как сломался, так я к нему несколько раз подходил, брал в руки, поглаживал и растягивал в надежде, авось заиграет. Баян так и не заиграл, а дела сразу же хуже пошли. Есть стало нечего. А тут еще шапка развалилась совсем, холодно стало. Наверное, так и замерз бы я тогда, если б не Жизнь. Иду я тогда в сторону станции, ну чтоб согреться, а навстречу мне псина бежит. Останавливается возле меня, ноги мне нюхает, подпрыгивает, лапами пальто пачкает, да только грязи-то на старом пальто совсем не заметно. Странно это, собак нынче совсем мало стало. Говорят, что режут их и едят. Мы с Михалычем собак не едим. Как можно это, ведь вот она: глаза умные, язык свисает, дышит тяжело. Бежала мне навстречу, силы последние тратила. А я сам как она: у меня пальто ободранное, у нее шерсть выдрана в нескольких местах, У меня шапка без одного уха, у нее правое сломано, у меня валенки грязные, у нее лапы не чище. Решил я ее к себе взять. Чем кормить буду, когда самому есть нечего, даже не подумал, сказал только: «Похожи мы с тобой очень, пошли со мной, дружить будем». А пес как будто понял, что я ему сказал: хвостом завилял, и давай бегать вокруг ног моих. Сначала одну обежит, потом другую. Я смотрю, а он все бегает, будто и не устал совсем. У меня от удивления даже шапка упала на землю. Я ее поднимать не стал, все любовался. А когда за шапкой потянулся, глядь, а там червонец лежит. Я пошел тут же и хлеба купил. Мы его с Жизнью на двоих поделили. Жизнью я пса своего назвал, может быть для кобеля кличка и не совсем удачная, зато красивая. Пес Жизнь. По-моему звучит. С тех пор мы этим на хлеб и зарабатывали. Жизнь быстро обучился трюкам всяким, были среди них и довольно сложные. Денег давали много и с охотой. А как-то раз заметил нас Федор Петрович. Заметил и взял к себе в цирк. Меня там одели, обучили кое-чему, зарплату хорошую дали, и даже квартиру. После этого я, помнится, благодарил его очень много, а он все отвечал, что я сам молодец, и что я все это заслужил, еще говорил, что я отличный дрессировщик и, что таких как я мало. Вот сидим мы вечерами с Жизнью в новой квартире. Я на диване мягком, пес на табуреточке столярской, уж больно она ему понравилась. Сидит он на ней и смотрит, как я в очередной раз беру в руки старый баян, плавно растягиваю и сжимаю. Надо же, заиграл!