ч.7-3

                              Рассказ Емельяна Пугачева о «делах» под Оренбургом

    Мы с вами уважаемей читатель начиная с ч.7 так увлеклись описаниями штурмов Оренбурга составленными прямым очевидцем и участником этих событий И.Рычковом, что оставили в стороне свидетельства самого Пугачёва которое он дал на допросе в Яицкой секретной комиссии 16 сентября 1774 г.

      Теперь же зная точно, как развивались события в лагере его противников давайте посмотрим на то как сам Пугачёв оценивал штурм Оренбурга с октября 1773 по апрель 1774 года.

     «А на другой день пошли к Оренбургу, а не дошед Оренбурга, начевали против самой Берды, в семи верстах от города, куда берденския казаки сами ко мне приехали.

 А я и причислил их к своей толпе.

     Потом дал приказ своей толпе (В черновике протокола слова “своей толпе” написаны над зачеркнутыми “своим казакам” (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.37)), что иду прямо в Оренбург.

     Однакож велел написать сперва указ илецкому казаку Максиму Горшкову (Далее в черновике протокола зачеркнуто: “ибо оной лутче  Почиталина умеет писать” (ЦГАДА Ф.6.Д.663.Л.37об.)), а подписал вместо меня Почиталин, в такой силе, чтоб губернатор не противился и мне город здал.

            Справка:Горшков Максим Данилович (1729 - не ранее 1776) - илецкий казак, сподвижник Е.И.Пугачева.

           К пугачевцам он примкнул 21 сентября 1773 при вступлении повстанческого войска в Илецкий городок. Спустя несколько дней Пугачев взял его к себе в секретари, а в середине ноября того года назначил секретарем в свою Военную коллегию. Там вместе с "думным дьяком" И.Я.Почиталиным он составлял пугачевские манифесты и указы, предписания Военной коллегии и ведал деловой перепиской с атаманами, действовавшими в отдаленных очагах повстанческой борьбы (3).

           При поражении Пугачева 1 апреля 1774 под Сакмарским городком Горшков был схвачен карателями, допрошен в походной канцелярии генерала П.М.Голицына (4), после чего отконвоирован в Оренбург и заключен в тюремный острог. 8 мая 1774 он предстал перед Оренбургской секретной комиссией, дал на допросе подробные показания о своей службе у Пугачева, о жизни и быте повстанческого лагеря в Бердской слободе (5). В ноябре 1774 Горшкова доставили в Москву, где производилось "генеральное" следствие над Пугачевым и ближайшими его сподвижниками. Суд приговорил наказать Горшкова кнутом и, "вырвав ноздри, сослать на каторгу". Каторжные работы ему следовало отбывать в эстляндском прибрежном городке Балтийский Порт (ныне г.Палдиски в Эстонии), куда и был доставлен 31 января 1775 (6).

       Справка: Почиталин Иван Яковлевич (1754-не ранее 1798) - яицкий казак, сподвижник Е.И.Пугачева.           В середине сентября 1773 г. Иван Почиталин, подчинившись уговорам отца - Я.Ф.Почиталина, а также казаков К.И.Фофанова, Т.Г.Мясникова и В.Я.Плотникова, отправился из Яицкого городка к Е.И.Пугачеву, чтобы занять при нем должность секретаря. С того времени он вел "письмоводство" предводителя восстания.

           Почиталин составил первый именной указ Пугачева ("императора Петра Третьего"), датированный 17 сентября 1773 и обращенный к казакам Яицкого войска. Документ этот, по мнению Пушкина, - "удивительный образец народного красноречия, хотя и безграмотного", но оказавшего сильное воздействие на яицких казаков, на решимость большинства из них примкнуть к восстанию (1).

           Содержание указа и ряда последующих посланий Пугачева было учтено и отображено Пушкиным в главе "Пугачевщина" повести "Капитанская дочка". Как вспоминал ее герой Петр Гринев, пугачевское воззвание, составленное "каким-нибудь полуграмотным казаком", написано было "в грубых и сильных выражениях и должно было произвести опасное впечатление на умы простых людей" (2).

           При создании в середине ноября 1773 в Бердской слободе своей Военной коллегии Пугачев назначил в ее состав на должность думного дьяка и Почиталина. Он заведовал делопроизводством, управлял секретарями, повытчиками и писарями. Его подписью скреплены все сохранившиеся указы повстанческой Военной коллегии за декабрь 1773 - март 1774. Почиталин находился при Пугачеве постоянно, сопровождал его во всех походах и поездках и, по словам многих повстанцев, был первым любимцем Емельяна Ивановича. В начале марта 1774 он спас Пугачева от гибели в момент покушения на него Д.С.Лысова.

           С поражением войска Пугачева в битве 1 апреля 1774 под Сакмарским городком Почиталин был захвачен в плен неприятельскими гусарами и заключен в Оренбургский тюремный острог. Следствие над ним провела Секретная комиссия, допрашивавшая его первым из числа плененных (6). В начале ноября 1774 Почиталина доставили в Москву. По судебному приговору ("сентенции") от 9 января 1775 определено было высечь его кнутом и, "вырвав ноздри, сослать на каторгу". После экзекуции, произведенной 10 января на Болотной площади, его и еще семерых пугачевцев, осужденных на каторжные работы, отправили в Прибалтику. Каторгу они отбывали в прибрежном городке Балтийский порт Эстляндской губернии (ныне г.Палдиски в Эстонии), где Почиталин много лет спустя и умер. Последнее прижизненное документальное известие о нем относится к июлю 1797 (7).

……………………..

     В то время было у меня всего войска тысечи две да тритцать пушек.

     Как же, в разсуждении так великаго города, людей сего числа мало, то я велел всю свою толпу растянуть в одну шеренгу, дабы издали можно было видеть, что сила у меня непобедимая; значков  же в разныя времена и больших знамен наделано было около сорока.

       И так устроясь, пошол к городу и, остановясь на горе , в разстояни от города верстах в пяти или в шести, в тех мыслях, чтоб гороцким меня, а мне их видно было.

      Потом заготовленной мною указ с казаком (Далее в черновике протокола зачеркнуто: “как ево зовут, — не знает”.(ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.37об.)) Иваном Солодовниковым  послал.

      А сей, взяв оной и подъехав на ближайшее разстояние к Оренбургу (Далее в черновике протокола зачеркнуто: “и колышек, расколов вдоль, конверт” (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.37об.)), указ ущемил в колышок, сам ка мне возвратился.

      Потом видно было, что оной указ в Оренбург взяли, и ничего тогда не ответствовали.

      А как и через два часа ничего же не было, то я повел свою толпу к городу и велел было зделать удар для взятья города конницею.

      Но как стена оренбургская довольно крепка, то воротить велел назад. А в городе зажгли фарштат  и стали палить ис пушек. Потом, отойдя от города разстоянием версты на две, расположился станом.

     А на другой день выслана из города выласка (Далее в черновике протокола зачеркнуто: “и была ис пушек” (ЦГАДА. Ф.6.Д.663Л.37об.)), состоящая в яицких казаках, однакож, не учиня ничего важнаго, разъехались.

       В то время пришло мне известие, якобы бригадир Корф идет с командою к Оренбургу на сикурс.

Корф Алексей Алексеевич (1712 - не ранее 1786) - комендант Верхнеозерной дистанции крепостей.

Происходил из курляндского дворянства, в русскую военную службу вступил в 1750, был офицером полевых армейских и гарнизонных войск в Сибири, в1769 стал полковником. Указом от 25 сентября 1771 Екатерина II произвела Корфа в бригадиры и назначила комендантом указанной дистанции (8).

10 октября 1773, через пять дней после подхода войска Е.И.Пугачева к Оренбургу, губернатор И.А.Рейнсдорп послал предписание Корфу: собрав в крепостях вверенной ему дистанции лучшие гарнизонные и казачьи части, а также забрав пушки, следовать с ними на помощь осажденному городу.

       Исполняя этот приказ, Корф сформировал корпус из 2495 гарнизонных солдат, оренбургских и исетских казаков, конных калмыков, башкир и татар, стянул из разных мест22 пушки и, приблизившись по левому берегу Яика к Оренбургу, 14 ноября вошел в него, смяв по пути немноголюдные пугачевские заставы у предместий.

         Прибытие корпуса усилило Оренбургский гарнизон, но не внесло переломав ход боевых действий под стенами осажденного города. Корф, как и непосредственный руководитель обороны обер-комендант К.И.Валленштерн, не продемонстрировали ни воинского умения, ни решительности. Организуемые ими вылазки из города успеха не имели и сопровождались, как правило, значительными потерями.

     Т от и другой бездарно предводительствовали гарнизоном в сражении 13 января1774 под Бердской слободой. Устрашенные яростным сопротивлением пугачевских отрядов, они, не дожидаясь исхода боя, бросили свои команды и бежали в Оренбург.

……………………….

         «А я, услыша сие, приказал взять ис толпы своей казаку две пушки и человек сто людей, послал в степь в ту сторону, откуда ожидал Корфа, и дал приказ тому посланному, чтоб на утренней зоре палить ис пушек, естли и Корфа на себя не наждут.

        Сие для того зделать приказано было, чтоб оренбургских обмануть, бутто идущей к ним на сикурс бригадир моими людьми атакован и, неравно выслан будет корпус туда на сикурс, так оных перехватить.

      А сотнику артилерискому Чумакову дал приказ, чтоб он взял два единорога и девять пушек с командою в то место, где, чаяли, пойдет сикурсная команда из города, и чтоб ему залечь, когда ж на него найдут, то ис пушек учинить поражение.

      Справка: Чумаков Федор Федотович (1729-не ранее 1787) - яицкий казак, пугачевский полковник, один из главарей группы заговорщиков, арестовавших Е.И. Пугачеваи выдавших его властям.
           Чумаков вступил в отряд Пугачева 18 сентября 1773 под Яицким городком, после чего участвовал во взятии прияицких крепостей, а с начала октября - в осаде Оренбурга. Там, под Оренбургом, Пугачев произвел его в полковники и назначил командиром своей артиллерии, насчитывавшей до ста орудий.

          Он был с Пугачевым, когда тот, потерпев тяжелое поражение от карателей весной 1774, бежал за излучину реки Белой, в горнозаводский край Южного Урала, и приступил там к созданию нового войска, вместе с ним участвовал в походе по Уралу, Прикамью и Поволжью.

           Но уже в середине августа 1774, когда отчетливо стала вырисовываться вероятность скорого военного поражения восстания, он в сговоре с повстанческими полковниками И.Федулевым и И.Твороговым, а также с их немногими сторонниками, приступил к организации заговора против Пугачева, надеясь ценою его ареста и выдачи заслужить прощение от правительства. 

           Первую предательскую акцию осуществил именно Чумаков:

           24 августа, накануне битвы с корпусом полковника Михельсона у Солениковой ватаги под Черным Яром, он расставил 36 орудий таким образом, что в первые же минуты сражения пушки были захвачены неприятелем, и это предопределило скорый разгром пугачевцев.

        Уйдя с остатками своего воинства от погони, Пугачев переправился на левый берег Волги и углубился в степь. 

           Заговорщики, бдительно следившие за ним, искали удобного случая для его захвата. Такой случай представился им 8 сентября 1774.

          Пугачева арестовали у реки Большой Узень, воспользовавшись тем, что ничего не подозревавшие рядовые казаки находились в отдаленном степном лагере у реки Малый Узень и, следовательно, не могли воспрепятствовать таким их действиям. Утром 11 сентября Чумаков и Творогов явились в Яицкий городок и сообщили, что едущие вслед за ними сообщники везут с собою арестованного ими Пугачева и готовы передать его в руки властей. В тот же день прибывшие были допрошены в Яицкой секретной комиссии, а в ночь на 15 сентября в комиссию доставили и самого Пугачева (4).

           В ноябре 1774 Чумакова отконвоировали в Москву, где производилось "генеральное" следствие над Пугачевым и ближайшими его сподвижниками, а вскоре начался и судебный процесс над ними.

         Приговором от 9 января 1775 Чумаков был отнесен к группе из девяти казаков (пятеро из них, включая его, - главари противопугачевского заговора), которые формально освобождались "от всякого наказания", фактически же высылались на пожизненное поселение в Лифляндскую губернию.

        Чумаков умер в городе Пернове (ныне Пярну в Эстонии); последнее прижизненное документальное известие о нем относится к августу 1786 (5).

……………………….

       «Поутру же, хотя тревога фальшивая в назначенном месте и была, однако ж посланной от меня далече в степь отошел, а потому и не слышно выстрелов было.

      Но оренбургския на выласку вышли,

       (Далее в черновике протокола зачеркнуто: “и как выступили в немалом числе людей” (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.38об.)) против которых и я (Далее в черновике протокола зачеркнуто: “выступил, а Чумаков так з засадною силою лежал, а наконец зделалось у нас сражение.

       И оренбурские, не знав моей засадной силы, к Чумакову так блиско нашли, что он мог изо всех пушек вдруг учинить стрельбу и збил их.

        А оренбурские не могли того удару вытерпеть, возвратились в город. А я на них на самой из города пушечный выстрел прогнал” (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.39)) вооружился.

     Когда ж натянул на то место, где лежал в закрыти Чумаков с пушками, и так их жестоко поразил, что принуждены с немалым уроном в город возвратиться. Потом оренбургския — на выласку против меня уже долго не выхадили.

    Из сего лагиря взятую в Татищевой женщину и з братом послал я з берденским казаком  к нему на квартиру.

       А как сие увидели яицкие казаки, то выехали под дорогу и убили ее и з братом до смерти за то действительно, что я ее любил.

      Как о чем мне было сказано после, и я об ней сожалел.

         (Крайне интересный пассаж. Тут речь идет о жене бригадира Билова, мужа которой Пугачев убил, а жену вначале изнасиловав, а затем взял в свои сожительницы-наложницы! Шантажируя ее при этом   убийством ее малолетнего брата!)

       И он «сожалеет…»

      В общем все получилось, как и у Стеньки Разина с его «персидскою княжной» …

        А далее Е.Пугачев рассказал следующее:

        Во оное время велел я написать Идоркину сыну к башкирскому старшине Яман-Сараю  указ, якобы принял государь Петр Федорович царство, и шли бы ка мне в  службу, также и к другому старшине ж Кинжаю , в Красногорскую крепость ,

      (Далее в черновике протокола зачеркнуто: “к заводам же и чтоб везли оттуда пушки и порох же” (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.39)) на Воскресенской  и на протчия заводы крестьянам со обещанием им вольности и всяких крестьянских выгод, с требованием, чтоб шли все в службу, да и во все места, откуда чаял себе получить помощь.

         Всходствие чего в короткое время прислали ко мне (Далее в черновике протокола зачеркнуто: “ис первых мест, сколько, - не упомню” (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.39об.)) башкирцев при их старшинах тысеч десять (Далее в черновике протокола зачеркнуто: “поддалось мне семь тысящ” (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.39об.)), завоцких крестьян и всякого сорту — семнадцать тысеч, в том числе несколько и отставных салдат.

         А через две недели еще пришло башкирцов четыре тысечи человек, ставропольских калмык — триста, а к декабрю прошлаго 773 года было у меня всей толпы сто дватцать тысеч человек , пушек (Далее в черновике протокола зачеркнуто: “было 120” (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.39об)) с лишком сто, четыре гоубицы, пороху и других снарядов множество. На продовольствования всего того людства и для лошадей фуража изо всех мест потребное свозили, но большею частию з заводов.

      Потом перешол я в другой лагирь близ Берды и приказал делать под городом три батареи (сие было ночью).

         И поставлено было на те батареи семдесят пушак со всеми припасами. И отдал приказ, что поутру будет к городу генеральной приступ, и когда де из вестовой пушки будет выстрел, то и со всех батарей по городу производить пальбу, что было и исполнено.

      Покудова ж и продолжалась стрельба, я между тем взял пешую толпу и пошол к тому месту, где был фарштат, х каменной церкви, что от реки Яику, и приказал лесть

      (Далее в черновике протокола зачеркнуто: “пехоте на стену” (ЦГАДА Ф.6.Д.663.Л.40)) через вал.

      А между тем ввезены были и в церковь пушки, как в удобное место, откуда б можно было выстрелами подкреплять свою толпу (В черновике протокола слова “свою толпу” написаны вместо зачеркнутого “пехоту” (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.40)).

        Когда ж толпа моя стала чрез вал в город усиливатца, то начали из города жестоко картечами бить.

       И так принужден был я дать приказ, чтоб отступили прочь 253. Но ис пушак с утра и да вечера как от меня з батарей, так из города перестреливались по самую ночь (Далее в черновике протокола зачеркнуто: “ночью пальба и умолкла” (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.40)). Потом пушки з батарей возвращены в лагерь.

        После ж сего хотя з городовыми стычки и были, однакож больше выезжали на пере[го]ворку. На переговорке ничего другаго не было, как-то, что городския зовут из толпы моей людей в город, а мои — оренбургских, чтоб поскорее здались.

А между тем оренбургския твердили часто, что я — Пугачев и беглой казак.

      Однакож мои не верили и говорили противное.

      Тут же говорено было, да и письменно знать дано, что бутто я бит кнутом и рваны нозри .

      А как онаго никогда не было, то сие не только в толпе моей разврату не причинило, но еще и уверение вселило (Далее в черновике протокола зачеркнуто: “что я — подлинно государь” (ЦГАДА Ф.6.Д.663.Л.40)), ибо у меня нозри целы, а потому еще больше верили, что я — государь.

        Побыв в лагире (Далее в черновике протокола зачеркнуто: “ноября месяца по 2-е число” (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.40)) по ноябрь месяц, вступил я со всею толпою (В черновике протокола слова “всею толпою” написаны над зачеркнутыми: “всеми людьми” (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.40)) в квартиры в слободу Берду 255.

        Потом услышал я, что идет для разбития меня из Казани генерал Кар, против котораго и нарядил я атамана Овчинникова с тремя стами казаками и четырью пушками.

         Овчинников Андрей Афанасьевич (1739 - 1774) - яицкий казак, ближайший сподвижник Е.И.Пугачева.

           В казачью службу он вступил в 1757 г., участвовал в охране российских рубежей по Яику от набегов степных кочевников-казахов. Благодаря боевому опыту, неустрашимости действий и независимому характеру Овчинников приобрел авторитет среди казаков, которые не раз выбирали его в состав делегаций (так называемых "зимовых станиц"), посылавшихся в Петербург по делам Яицкого казачьего войска.

         В январе-июне 1772 он принимал активное участие в восстании казаков "мятежной" стороны на Яике. После поражения восставших, спасаясь от ареста, "ушел в бега" и несколько месяцев укрывался в глухих хуторах прияицкой степи. К начавшемуся вскоре Пугачевскому восстанию примкнул 18 сентября 1773, в день первого приступа отряда Пугачева к Яицкому городку. День спустя на войсковом круге казаков-повстанцев он был выбран походным атаманом.

           Командуя повстанческой конницей, Овчинников участвовал во взятии прияицких крепостей и осаде Оренбурга, начавшейся 5 октября 1773. В боях на дальних подступах к Оренбургу, происходивших 6-9 ноября того года у деревни Юзеевой, он вместе с атаманом Зарубиным-Чикой возглавлял повстанческие отряды, нанесшие поражение карательному корпусу генерала Кара и вынудившие того к поспешному отходу к Бугульме. С первых дней восстания входил в так называемую "Тайную думу", объединявшую ближайших советников Пугачева, и был среди них лидером.

          В середине ноября он выступил инициатором создания Военной коллегии, занимавшейся пополнением, вооружением и обеспечением повстанческого войска. С января 1774 Овчинников участвовал в осаде городовой крепости - "ретрашамента" - в Яицком городке. В том же месяце, исполняя поручение Пугачева, предпринял поход в низовья Яика, к Гурьеву городку, штурмом овладел его кремлем, захватил богатые трофеи и пополнил отряд местными казаками, приведя их в Яицкий городок.

           С большой отвагой держался он в битве, развернувшейся 22 марта 1774 у стен Татищевой крепости.

           В тот момент, когда штурмовые колонны генерала П.М.Голицына после шестичасового боя стали одолевать повстанцев, а Пугачев, уступив уговорам своих атаманов, оставил крепость и, преследуемый голицынскими гусарами, бежал с небольшой группой казаков к Бердской слободе, остававшийся в крепости Овчинников взял командование в свои руки.

        Он со своим отрядом стойко оборонялся до тех пор, пока не кончились пушечные заряды, а потом с тремя сотнями казаков прорвался через неприятельские цепи и отошел к Нижнеозерной крепости.

         Три недели спустя, присоединив к себе отряды атаманов А.П.Перфильева и К.И.Дехтярева, Овчинников предпринял попытку остановить продвижение карательной бригады генерала П.Д.Мансурова к Яицкому городку, но потерпел поражение в бою у реки Быковки.

        После этого он повел отряд на восток - кружным путем, через оренбургские степи и предгорья Южного Урала, на соединение с войском Пугачева, ушедшим за реку Белую.

         К Пугачеву Овчинников вновь присоединился 8 мая 1774 у Магнитной крепости, и с того времени возглавлял казачьи полки в пугачевском войске.

           Он обладал властным, решительным характером; Пугачев не только высоко ценил его, но и не отваживался противоречить ему, потому что "оной Овчинников - первой человек во всей ево толпе" (4).

           С пугачевским войском Овчинников проделал поход по Уралу, Прикамью и Поволжью, участвовал в боях под Троицкой крепостью, в горах Башкирии, под Кунгуром, Ижевском, был при взятии Казани, Саратова, Камышина, в битвах у реки Пролейки и под Царицыном.

          При пожаловании своих ближайших сподвижников чинами и орденами Пугачев отметил его высшими отличиями - произвел "в генерал-фельдмаршалы и в кавалеры всех российских орденов".

        Овчинников погиб при поражении повстанческого войска в битве, происходившей 25 августа 1774 на степном берегу Волги, вблизи Солениковой рыбопромысловой ватаги под Черным Яром (5).

…………………

     «Овчинников (Далее в черновике протокола зачеркнуто: “пошол против Кара” (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.40об.)), собрав еще в свою толпу несколько человек, в том числе присоединил и Хлопушу з завоцкими мужиками, Кара принудил возвратитца х Казане и привел ко мне в Берду, около двух сот гранодер.

     Когда ж ане приведены были, то приказал я поставить кресла, сел на оныя и велел подходить к руке, у которой ане и были.

    А ис числа оных два человека отозвались мне, что они были в Петербурге и меня якобы знают (Далее в черновике протокола зачеркнуто:

     “К сему говорил, и я нечто приличное и уверял о себе разными способами, дабы народы поколебать”. (ЦГАДА Ф.6.Д.663.Л.41)).

     А сие самое и делало уверение многим, для того что мужики верят более салдатам, нежели казакам (Далее в черновике протокола зачеркнуто: “а я, сидя в креслах, говорил солдатам: “Служите богу и мне, великому государю, верою и правдою”.

        И при сих же разговорах я же, смотря на салдат, заплакал, да и салдаты, смотря на меня, также плакали и говорили” (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.41)).

        Случилось и то, что при некоторых разговорах я и плакал, вспоминаючи в малолетстве якобы своего сына, государя цесаревича и великаго князя Павла Петровича, дабы чрез то более удостоверить простой народ в моей пользе.

       Вышесказанных солдат велел я определить в пехоту к атаману из афицеров Ивану Иванову, а прозвания не знаю. А как в числе сих гранодеров были двоя афицеров, ис коих один назывался Шванович, то я спрашивал у гранодеров: “Каковы они люди?”

           Справка: Шванвич Михаил Александрович (1749 - 1802) - офицер-пугачевец, сын А.М. Шванвича; вместе с ним, матерью и братьями Михаил около трех лет (1760 - 1762) провел в Оренбурге, где в то время отец служил офицером в местном гарнизоне.

           Михаил Шванвич начал военную службу ефрейтором в Ингерманландском карабинерном полку (1765), два года спустя был произведен в вахмистры, в 1770-1771 гг. участвовал в Русско-турецкой войне, был в боях под Негоштами, Журжей и Бухарестом. С октября 1772 служил во Втором гренадерском полку в Нарве, в июне 1773 его произвели в подпоручики. С сентября 1773 Шванвич находился в полковой команде поручика А. Карташева, производившей набор рекрутов в Симбирской провинции.

          Месяц спустя команда (до 200 гренадер) была включена в карательный корпус генерала В.А. Кара, посланный из Казани к Оренбургу, осажденному войском Е.И. Пугачева. Следуя в авангарде корпуса Кара, она приблизилась к деревне Юзеевой (к северо-западу от Оренбурга), где в ночь на 6 ноября была внезапно окружена и атакована пугачевскими отрядами, а вскоре капитулировала. Пленников пригнали в Бердскую слободу, представили Пугачеву и привели к присяге на верную службу новоявленному "императору Петру Третьему".

           Уважая просьбу гренадеров, с одобрением отозвавшихся о Шванвиче, Пугачев не только избавил его от казни, но и определил в есаулы полка пленных солдат. Некоторое время спустя, узнав о том, что Шванвич свободно владеет инстранной грамотой, он поручил ему составить на немецком языке указ И.А. Рейнсдорпу с предписанием покориться "Петру Третьему" и сдать ему город.

       Этот указ был подброшен повстанцами в декабре 1773 к стене городовой крепости. Тогда же Шванвич был определен в пугачевскую Военную коллегию в качестве секретаря для перевода с иностранных языков на русский неприятельской корреспонденции.

           Отмечая службу Шванвича, Пугачев пожаловал ему шубу с "царского плеча", а в январе 1774 произвел в атаманы солдатского полка.

     Однако благосклонность Пугачева и оказываемые им знаки"монаршей" милости не радовали Шванвича.

     Он тяготился пребыванием в чуждой ему мужицко-казачьей среде и под предлогом болезни стал уклоняться от службы, обдумывать возможности побега.

           23 марта 1774 г. офицер бежал в Оренбург, принес повинную властям, но был арестован и заключен в тюремный острог.

           Два месяца спустя он предстал перед Оренбургской секретной комиссией, где дал подробные показания о себе самом и о своем пребывании в стане Пугачева (7). В ноябре 1774 г. Шванвич был доставлен в Москву, к месту "генерального" следствия над Пугачевым и ближайшими его сподвижниками, а затем и судебного процесса над ними. 10 января 1775 был объявлен утвержденный Екатериной II приговор, где в отношении Шванвича было определено:

      "Лиша чинов и дворянства, ошельмовать, переломя над ним шпагу" (в наказание за то, что он, оказавшись в лагере мятежников, "забыв долг присяги, слепо повиновался самозванцевым приказам, предпочитая гнусную жизнь честной смерти").

      Шванвич был приговорен к пожизненной ссылке, которую отбывал более четверти века в Сибири, в заполярном Туруханске, где и умер в ноябре 1802 г.

…………..

      «Гранодиры сказали, что люди хорошия, и они ими довольны.

      А потому и сих афицеров оставил над ними командирами, одного произвел тут же атаманом , а Швановича есаулом.

     Из сих же афицеров Шванович объявил тут мне, что он знает по-немецки. А я, сказав ему, что мне такие люди надобны, определил его сверх есаульской должности к Военной коллегии для письма случающихся немецких каких писем.

      А чрез некоторое небольшое время, призвав к себе Швановича, приказал ему написать на немецком языке указ к оренбургскому губернатору в такой силе, чтоб он здался мне без супротивления и не морил бы людей в городе гладом.

      А Шванович, написав такой указ, принес ко мне, которой я, приняв от него, не смотря, отдал Почиталину, и велел запечатать и послать к губернатору

       (Далее в черновике протокола зачеркнуто: “В ноябре месяце, не припомню, — которого числа (сколько припомнить могу, что его было в Филипов пост, незадолго до Николина дни)” (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.42). Филиппов рождественский пост продолжался с 15 ноября по 25 декабря; Николин день зимний — 6 декабря. Событие, о котором говорил Пугачев, — разгром корпуса полковника П.М. Чернышева под Оренбургом, — происходило 13 ноября 1773г. — в канун Филиппова дня.).

       Потом вскоре прибежал ко мне ис Чернореченской крепости казак (кто он таков, — не знаю), сказывал, что в Черноречье вступил полковник Чернышев с командою и намерен-де в нынешнюю ночь оттуда поднятца в Оренбург.

          Справка: Чернышев Петр Матвеевич (1730 - 1773) - комендант гарнизона в Симбирске, полковник.

           Происходил из беспоместного польского шляхетства, службу начал в 1745 г. лакеем при дворе императрицы Елизаветы Петровны, где при этом получал воинские чины (в 1746 - прапорщика, в 1747 - подпоручика, в 1748 - поручика).

         Однако вскоре после этого он каким-то проступком вызвал недовольство Елизаветы, которая удалила его из своих покоев.

         Придворную службу Чернышев продолжал в штате царевны Екатерины (будущей императрицы), которая покровительствовала ему, ценя безусловную преданность и услужливость.

           Особенно быстрое чиновное возвышение Чернышева последовало по воцарении Екатерины II.

          В 1762 он был произведен в премьер-майоры, в 1764 - в подполковники, в 1765 - в полковники (хотя военно-административным, а тем более боевым опытом не обладал, в походах и сражениях "противу неприятеля" не бывал).

          В марте 1765, одновременно с производством в чин полковника, Чернышев был назначен комендантом Симбирского гарнизона (7).

           Во второй половине октября 1773 г. генерал-майор В.А.Кар, возглавивший карательную экспедицию против Е.И. Пугачева, предписал Чернышеву, чтобы он, собрав наиболее боеспособные местные команды и части в сводный корпус, следовал с ним к Оренбургу по Старо-Московской дороге, вдоль Самарской дистанции крепостей. Сам Кар готовился выступить от Казани к Оренбургу по Ново-Московской дороге, через Шуран, Ерыклинск, Кичуевский фельдшанц, Кандыз, Юзееву,Сакмарский городок.

           В конце октября Чернышев, взяв с собой большую часть Симбирского гарнизона, выступил в поход, стягивая в свой корпус в Ставрополе, Самаре, Алексеевске и попутных крепостях Самарской дистанции годных к службе солдат, казаков и калмыков. 12 ноября, в день вступления в Чернореченскую крепость, корпус насчитывал до 1200 человек и имел на вооружении 15 пушек.

           Находясь в Чернореченской, Чернышев получил известие о том, что корпус генерала Кара потерпел поражение в боях с пугачевцами 7-9 ноября под деревней Юзеевой (в сотне верст к северо-западу от Оренбурга) и начал поспешное отступление к Бугульме. Лишившись поддержки Кара, Чернышев после некоторых колебаний отважился на попытку прорыва в Оренбург, до которого осталось пройти всего 28 верст.

           В ночь на 13 ноября он выступил в поход, перед этим выслав в Оренбург передовую группу во главе с капитаном С.М.Ружевским, который должен был загодя оповестить губернатора о подходе корпуса Чернышева и попросить о том, чтобы местный гарнизон прикрыл вступление его в город.

          Ружевский сумел благополучно миновать пугачевские заставы, пробраться в Оренбург, но прошло немало времени, прежде чем ему удалось встретиться с губернатором.

           Рейнсдорп распорядился вывести из городовой крепости навстречу корпусу Чернышева команду премьер-майора С.Л.Наумова.

         Но в тот момент, когда команда подготовилась к выходу из Сакмарских ворот, послышались пушечные выстрелы со стороны Бердской слободы, возле которой, как оказалось, пугачевские отряды внезапно окружили чернышевский корпус, сломили недолгое его сопротивление и, обезоружив, угнали в свой лагерь.

           Там, в Бердской слободе, повстанцы в тот же день казнили Чернышева и около 30 старших офицеров его корпуса. Все солдаты, казаки и калмыки, а также офицеры в младших чинах были зачислены в повстанческое войско и участвовали в боях под Оренбургом.

………….

         «А я, получа о сем известие, тот же час приготовился к походу. На другой же день рано поутру выступил из Берды, встретил ево, не допущая до Оренбурга, верст с пять на Общем Сырту  у Маяшной горы.

        Сошедшись же друг с другом, сперва от Чернышева начали палить ис пушак, а потом и я приказал от себя.

        И выпалили от меня только ис четырех пушак по одному разу, то Чернышева команда оробела и тотчас салдаты бросили ружья, все ко мне приклонились без драки.

         Только одни афицеры, собравшись в одну кучку, противились и стреляли из ружей . Однакож никак неможно было им уже устоять, всех перехватали, в том же числе и полковника Чернышева, которой тогда сидел на козлах у коляски.

      Всех салдат пригнали в Берду. Полковника и афицеров я повесить велел, а салдат, по приводе к присяге, распределил по разным полкам в пехоту.

        Сиим афицерам казнь, как и в других местах, потому больше чинена была, что оне соблазняли чернь, да и казаки уговаривали меня, что их щадить не для чего. А потом мною сия лютость отменена была, разве что без ведома моего где чинено было сие. В таком случае я часто говаривал, чтоб безвинно людей не губили.

        Тот же день известно мне было, что брегадир Корф должен с корпусом пройти в Оренбург на сикурс.

        Однакож, по взяти корпуса Чернышева, было у меня дело в растройке, да и обольстясь толь важною победою, я пооплошал, ибо дал приказ всем людям толпы моей абедать.

           Но со всем тем послан был казак Яков Пономарев в числе четырех человек Корфа стеречь (Далее в черновике протокола зачеркнуто: “

        А против ево выступили яицкия казаки, и делали между собою сражение, на котором убили команды моей казака Якова Пономарева, и Овчинников поворотился в Берду” (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.43 и об.)).

           Пономарев Яков Иванович, по прозвищу Самодур или Самодуров (1750-1773) - яицкий казак, пугачевец.

           Сын одного из предводителей восстания казаков "мятежной" стороны на Яике в 1772 г., повстанческого полковника И.А.Пономарева-Самодура, сосланного после подавления восстания на каторжные работы в Нерчинск, Яков Пономарев вступил в отряд Е.И.Пугачева 18 сентября 1773 г. под Яицким городком. День спустя на войсковом круге казаков-повстанцев он был выбран в хорунжие. Позднее участвовал во взятии прияицких крепостей и в осаде Оренбурга.

        Погиб в бою 13 ноября 1773 во время прорыва корпуса бригадира А.А.Корфа в осажденный Оренбург (3).

      Когда ж он увидил, что Корф приближаитца, то весть хотя и дал, но поздно, ибо посланной от меня атаман Овчинников, хотя против ево с корпусом, чтоб от города отрезать, и выступил, но как Корф уже был под стенами оренбургскими, то захватить ево не успели. Однакож Овчинников к Оренбургу подъехал и вслед по нем ис пушак палил, но безвредно, а потом возвратился в Берду.

         На другой день брегадир Корф учинил выласку , подошел блиско Берды и начал палить ис  пушак.

       А как я против ево вышел и розделил свою толпу на две части, таким образом зделал на Корфа удар, побил несколько у него людей и принудил ево убираться в крепость (Далее в черновике протокола зачеркнуто: “побив у него великое число людей” (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.43об.)). В следующия дни важнаго ничего не было, окроме переговорок. А хотя между тем выходили с обеих сторон и на сражение, однакож свалки бальшой не было.

        В разныя времена посылал я из Берды, а иногда и сам ходил, для взятья вокруг Оренбурга крепостей, ис коих некоторые без меня, / а Ильинская крепость при мне взяты , и люди, взятыя тамо, все приверстаны в казаки.

        Потом просили меня яицкие казаки 273, чтоб послать в Яицкой городок казаков Михаилу Толкачова и татарина Тангаева осведомитца, что в городке Яицком делаитца.

       Почему я велел написать указы в такой силе, чтоб шли оне Бухарскою стороною  на Калмыковской фарпост, а оттуда, поворотя, шли бы в Яицкой городок, забирая с собою всех с фарпостов казаков, оставляя человека по четыре.

       А как указ был написан, то татарин Идорка говорил мне:

        “Пошлите-де, ваше величество, Тангаева к Нурали-хану, он-де детина проворной и, канешно, по указу вашему исполнит”.

         Почему я Тангаеву к Нурали-хану указ дать и велел с тем, что, когда исполнит свое дело, то, возвратясь бы оттуда, и во обще с Михайлой Толкачовым, собрав с Нижней Яицкой дистанцы людей, вошли в Яицкой городок и, что учинят, прислали бы ко мне рапорт.

         Справка:Толкачев Михаил Прокофьевич (1729 - 1774) - яицкий казак, пугачевский атаман.

           Один из активнейших участников восстания казаков "мятежной" стороны на Яике в январе-июне 1772 г., он после поражения восстания, спасаясь от репрессий, "ушел в бега", скрывался в глухих зимовьях и хуторах прияицкой степи. В лагере Пугачева под осажденным Оренбургом Толкачев появился в ноябре 1773, участвовал в боях против местного гарнизона, был в походе к Верхнеозерной и Ильинской крепостям.

           В начале декабря 1773 Пугачев отправил Толкачева и Аптыша Тангаева со своими указами к правителям казахского жуза, хану Нурали и султану Дусали, кочевавшим в низовьях Яика. Посланцы должны были уговорить Нурали и Дусали, чтобы они прислали казахов-джигитов в войско "императора Петра Третьего" под Оренбург. Эта миссия кончилась неудачей: хан и султан уклонились от предоставления подкреплений Пугачеву (4).

      Зато с успехом Толкачев выполнил другое поручение - набрать в свой отряд казаков в крепостях и форпостах Нижнеяицкой дистанции и направиться с ними к Яицкому городку, а затем захватить его.

         Толкачев и Аптыш овладели находящимися в низовьях Яика крепостями Кулагиной и Калмыковой, перебили там представителей войсковой администрации, после чего отправились в поход на север, пополняя отряд казаками в попутных крепостях и форпостах, забирая там пушки, боеприпасы и провиант. 30 декабря Толкачев приблизился к Яицкому городку, в семи верстах от которого разбил и захватил в плен высланную против него казачью команду старшины Н.А.Мостовщикова; вечером того же дня он в этот город вступил.

           В январе - первой половине апреля 1774 г. Толкачев вместе с атаманом Н.А.Каргиным руководил осадой находившейся внутри Яицкого городка крепости, где засел гарнизон во главе с подполковником И.Д.Симоновым.

           На состоявшейся 1 февраля свадьбе Пугачева с казачкой У.П.Кузнецовой Толкачев был тысяцким, а его жена А.П.Толкачева - свахой.

            15 апреля в Яицком городке узнали о поражении отрядов пугачевских атаманов А.А.Овчинникова, А.П.Перфильева и К.И.Дехтярева в бою у реки Быковки, а также о скором вступлении в город карательной бригады генерала П.Д.Мансурова.

            Воспользовавшись паникой, группа казаков, стремившихся выслужиться перед карателями, схватила Толкачева, Каргина, других видных пугачевцев и выдала их Симонову. В начале мая Толкачев и иные арестованные были отконвоированы в Оренбург. На допросе в Оренбургской секретной комиссии он дал подробные показания о своей службе у Пугачева (5). По приговору комиссии был казнен в Оренбурге 27 мая 1774.

………………..

          «Почему Толкачов с Тангаевым туда и поехали. Тангаев же, хотя у Нурали-хана и был, однакож помощи ко мне никакой не испросил 279, а забрав во обще с Толкачовым с Нижней Яицкой дистанции людей, пришли в Яицкой городок 280 и осадили полковника Симанова в ретранжаменте, и прислали ко мне рапорт.

       Когда ж я хотел туда ехать сам, то писарь Горшков, да и другия приступили ко мне и просили, чтоб учинить Военную коллегию, ибо “без присудствия-де вашего величества надобно, чтоб она была, и должно-де посадить для правления так великим числом людей хороших судей”. Почему я коллегию и учредил: в думныя дьяки (В черновике протокола слова “в думные дьяки” написаны над зачеркнутыми: “в старшие секретари” (ЦГАДА Ф.6.Д.663.Л.44)) — Ивана Почиталина, в секретари — Максима Горшкова, Ивана Творогова

         Справка: Творогов Иван Александрович (1742-не ранее 1820) - илецкий казак, пугачевский полковник.

           В сентябре 1774 г. он стал одним из главарей группы заговорщиков, арестовавших Е.И.Пугачева и выдавших его властям.

           Творогов примкнул к Пугачевскому восстанию 23 сентября 1773 в Илецком городке. День спустя на казачьем круге был выбран командиром полка илецких казаков-повстанцев, после чего участвовал во взятии прияицких крепостей и в осаде Оренбурга. С учреждением в середине ноября того года повстанческой Военной коллегии ее членом ("судьей"), по предложению Пугачева, был назначен Творогов: этот пост он занимал до августа 1774, исполняя одновременно и обязанности командира полка.

           После поражения весной 1774 в боях под Оренбургом Творогов бежал с Пугачевым и несколькими сотнями оставшихся с ним людей за излучину реки Белой, в горнозаводской край Южного Урала - там началось создание нового повстанческого войска. В рядах его он участвовал в походе по Уралу, Прикамью и Поволжью.

           В середине августа, когда вероятность скорого военного поражения стала вырисовываться особенно отчетливо, Творогов в сговоре с повстанческими полковниками Ф.Чумаковым, И.Федулевым и их немногими сторонниками приступил к организации заговора против Пугачева, надеясь ценою его ареста и выдачи получить прощение от правительства, спасти собственную жизнь и избежать наказания.

           Вскоре после разгрома пугачевского войска в сражении 25 августа 1774 у Солениковой  ватаги под Черным Яром заговорщики приступили к осуществлению своего замысла. 8 сентября в заволжской степи, в лагере у реки Большой Узень, Пугачев был ими арестован, но тут же, вскочив на коня, бежал. Попытка скрыться в зарослях прибрежного камыша не удалась. Первым его настиг Творогов; на помощь прискакали другие казаки-заговорщики.

           Схватив беглеца, они повезли Пугачева в Яицкий городок.

        Первыми туда утром 14 сентября явились Творогов и Чумаков, которые и сообщили коменданту местного гарнизона Симонову, что едущие вслед за ними их соучастники везут с собою арестованного ими Пугачева.

         В тот же день Творогов и Чумаков были допрошены в Яицкой секретной комиссии (7).

         В ночь на 15 сентября в комиссию был доставлен сам Пугачев. Обстоятельные показания о своей службе под его началом и об аресте предводителя восстания Творогов дал на допросе 27 октября 1774 в Казанской секретной комиссии (8).

           В ноябре 1774 он был доставлен в Москву, где производилось "генеральное" следствие над Пугачевым и ближайшими его сподвижниками. Вскоре начался судебный процесс.

          По "сентенции" от 9 января 1775 Творогова отнесли к той группе, которая формально освобождалась "от всякого наказания". Фактически же эти люди были высланы на пожизненное поселение в Лифляндскую губернию, где Творогов и умер в городе Пернове (ныне Пярну в Эстонии). Последнее прижизненное документальное известие о нем относится к 1819 г. (9).

………………………

      (В черновике протокола перед словами “Ивана Творогова” зачеркнуто: “секретарем” (ЦГАДА Ф.6.Д.663.Л.44)), в судии в старшия — Максима Шигаева и Андрея Витошнова.

         И приказав всю свою в Берде команду Максиму Шигаеву с полною властию, сам в Яицкой городок поехал, взял с собою только десять человек казаков.

    А по приезде в Яицкой городок встречен был с хлебом и солью; квартиру занял казака Михаила Толкачова.

        А на другой день ездил я по блиску Кремля смотреть, как бы можно было ево взять. Но как с колокольни тогда стреляли, то блиско ко оному подойти было неможно, то приказал я поставить три притина , дабы предостеречь строение от пожару, ибо Симанова многое строение тогда зжог.

       Потом написал к Симанову указ, чтоб он вышел ис Кремля и покорился мне . А как он ис Кремля не выходит, то я разсудил зделать подкоп.

     При оной работе был русской человек Матвей Ситников , но главное над тою работою надзирание я имел сам смотрение.

           Справка: Ситников (он же Толкачев) Матвей Иванович (1740-не ранее 1775) - пугачевец.

           Происходил из приписанных к Авзяно-Петровскому заводу ясачных крестьян села Болдырь Казанского уезда. Оттуда в 1762 бежал в Яицкий городок, где жил в наемных работниках у казаков Толкачевых, занимался охотой и рыболовством, пас конские табуны, плотничал.

           К повстанческому движению Ситников примкнул в январе 1774, в дни пребывания Е.И.Пугачева в Яицком городке.

       По совету атамана М.П.Толкачева Пугачев назначил его атаманом над жившими в городе "пришлыми российскими людьми" из числа мастеровых (около 150 чел.).

       Они трудились над сооружением передвижной трехорудийной пушечной батареи, установленной на больших, длиною в восемь саженей, санях, защищенной деревянными стенками с тремя амбразурами.

          Эту маневренную батарею повстанцы намеревались использовать для обстрела осажденной городовой крепости, однако опыт создания своеобразного прообраза самоходной артиллерийской установки оказался неудачным.

          Батарею, созданную по замыслу Ситникова, "по великой тяжести с места, на котором зделана, содвигнуть не могли".

           Под наблюдением Пугачева он руководил и работами по устройству минного подкопа под фундамент каменной колокольни Михайловского собора, стоявшего внутри крепости. Мина под колокольней была взорвана пугачевцами 19 февраля 1774 г.; она рухнула, не причинив, впрочем, большого урона осажденным.

           За два дня до вступления в Яицкий городок бригады генерала П.Д.Мансурова (16-17 IV 1774) сбежавший оттуда Ситников написал прошение Пугачеву о назначении его атаманом на Иргизе, обязуясь поставлять из тех мест хлеб и другие съестные припасы.

           Укрывшись с немногими бежавшими с ним людьми вблизи реки Большой Узень, он вскоре собрал отряд из 40 яицких казаков, беглых солдат и рекрутов, крестьян и дворовых людей. Отряд втечение нескольких недель бродил по заволжским степям, не предпринимая особо активных действий, нападая на небольшие обозы и конские табуны.

          27 мая 1774 карательная команда настигла этот отряд, захватила его в полном составе в плен и доставила в Яицкий городок (2).

       Позднее новое следствие над ними произвела Оренбургская секретная комиссия, по определению которой Ситников был приговорен к наказанию кнутом (100 ударов) с последующей отправкой на пожизненные каторжные работы (3)

…………………….

      Сия работа известна мне потому, когда был я в Пруском походе, так при подкопах употребляем был в работу (Далее в черновике протокола зачеркнуто: “и насмотрелся порядку” (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.45)) и некоторое примечание тогда зделал.

      Оной подкоп, хотя и подрыт был, но на одну верхнюю батарею, и не угадали, ибо, хотя и взорвало, но вреда в Кремле не учинили (Далее в черновике протокола зачеркнуто:

      “И хотя приступ в то время — по взрыве — и был, но ничего пользы не было, как только убито выласкою у меня много людей” (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.45)).

    И на приступе потерял тогда я немалое число толпы своей людей.

        Потом (Далее в черновике протокола зачеркнуто: “собрались ко мне старыя яицкия казаки и советывали рыть подкоп под колокольню, что я делать и позволил, и тот же Ситн[ик]ов к работе был определен” (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.45)) пришли ка мне яицкие казаки, все люди пристарелые, в том числе Никита Каргин , Ерафеев , три брата Толкачовы  и протчих множество, но всех не упомню, и говорили:

“Не можно ли-де, ваше величество, у нас жинитца?”

На то я им говорил: “Естли я здесь женюсь, то Россия мне не поверит, что я царь”.

 Но казаки говорили: “Когда-де мы поверили, так, конешно, и вся Россия поверит, а за то больше, что мы — славныя яицкия казаки” (Далее в черновике протокола зачеркнуто: “На то я говорил: “Да вы мне здесь невесты не сыщете”. На то Каргин: “Невеста для вашего величества готова”. А я спросил: “Кто такая?”

        На сие ответил, что прекрасная есть дочь у казака Петра Михайлова сына Кузнецова” (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.45)).

       Как же я по тому разсудил им зделать удовольствие, то и приказал искать невесты. А между тем и сам, быв в одно время на дивишнике, увидел одну девицу и велел ее записать имя.

         Одна кож, призвав Михаила Толкачова, и велел ему невесту присматривать, которой много раз ездил и, наконец, объявил, что путче той не нашол, которую я и сам видел, а именно, — дочь казака Петра Кузнецова — Устинья.

        Почему я и послал Толкачова х Кузнецову с тем, спросить ево, естли отдаст он волею дочь свою, так я женюсь, а когда не согласитца, так силою не возьму. Толкачов по приезде сказывал мне, что невесту видел, а отца ее не застал дома, только-де (Далее в черновике протокола зачеркнуто: “девица прекрасная” (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.45об.)) очень хороша девка.

       А на другой день поехал сам еще смотреть и посвататца. Отца ее дома не застали ж, однакож он тот час приехал.

       Устинья ж мне показалась, и стал я отцу ея говорить такими словами: “Войско-де Яицкое налегло на меня, чтоб я женился, а я приехал к тебе посвататца. А окроме-де твоей дочери, лутче я нигде не нашол.

         Отдашь ли за меня, или откажешь?” Почему Кузнецов отдать дочь свою за меня согласился 302. А на другой день была свадьба. Венчался в церкви Петра и Павла, и в песнях церковных во время венчания велел я жену мою именовать государынею императрицею Всероссийскою.

      По окончании венчальной церемони Устинью посадили в сани, а я сел верхом, и со всеми моими ближними приехал в дом к Толкачову, был обеденной стол, и несколько повеселились.

     Жил я в Яицком городке после свадьбы неделю, в кое время приказал я под ретранжамент рыть другой подкоп, под колокольню, ибо я другова способа не находил взять ево, как подкопами.

            Справка: Шигаев Максим Григорьевич (1726-1775) - яицкий казак, один из близких сподвижников Е.И.Пугачева.

           Шигаев был активным участником вспыхнувшего на Яике 13 января 1772 г. восстания казаков "мятежной" стороны. В конце января он возглавил делегацию, посланную предводителями восстания в Петербург с челобитной, адресованной Екатерине II.

              В ней перечислялись обиды, причиненные в течение многих лет казакам войсковыми старшинами и администрацией, излагались обстоятельства стихийно вспыхнувшего в Яицком городке мятежа и оправдывались действия восставших. Делегация была выслушана на заседании Военной коллегии, после чего в полном составе заключена в Петропавловскую крепость, где содержалась более четырех месяцев.

           В июне 1772, вскоре после подавления восстания на Яике, Шигаева и его товарищей отконвоировали из столицы в Оренбург, где они около года провели в тюрьме вместе с содержавшимися там предводителями и видными участниками восстания. Дознание над ними производилось в следственной комиссии, возглавлявшейся полковником В.В.Нероновым; допрашивали и Шигаева (7).

    Согласившись с мнением комиссии, Военная коллегия сочла возможным его помиловать, учтя, в частности, что во время восстания он защитил от мести восставших нескольких офицеров и казачьих старшин. 10 июля 1773 Шигаев был освобожден из заключения.

           Не прошло и двух месяцев, как Шигаев стал одним из главных зачинщиков нового вооруженного выступления. 29 августа 1773 он вместе с казаками И.Н.Зарубиным-Чикой, Т.Г.Мясниковым и Д.К.Караваевым встретился на Таловом умете под Яицким городком с Пугачевым. На встрече обсуждались планы нового восстания на Яике, в подготовке которого в последующие дни Шигаев принял самое деятельное участие. С 17 сентября он находился в рядах повстанческого войска, участвовал во взятии прияицких крепостей и осаде Оренбурга. Произведенный в полковники, вошел в круг ближайших пугачевских помощников и советников.

              Пушкин в "Замечаниях о бунте" склонен был относить Шигаева (наряду с А.П.Перфильевым) к числу "смышленных сообщников" Пугачева, управлявших его действиями (3).

           При создании в середине ноября 1773 повстанческой Военной коллегии Пугачев назначил его на пост одного из четырех судей (членов коллегии).

       И хотя формально он был назван третьим (после А.И.Витошнова и И.А.Творогова), но, как свидетельствовал пугачевский секретарь М.Д.Горшков, поскольку был "замысловатее" других и "любимее больше Пугачевым", то они "следовали больше его советам", и все, включая коллежских секретарей, "слушивались больше его" (8).

      Это подтвердил и другой секретарь, И.Я.Почиталин, при допросе показавший, что Пугачев, учредив Военную коллегию, назначил в нее "главным членом" Шигаева - выше Витошнова, Творогова и Скобычкина (9).

           По службе в Военной коллегии Шигаев занимался главным образом "интендантскими" делами, обеспечением войска оружием, боеприпасами, провиантом, фуражом, деньгами. При отъездах Пугачева из Бердской слободы он вступал в командование находившимися там отрядами. Например, 13 января 1774 его отряд выиграл бой вблизи Бердской слободы.

           23 марта, день спустя после разгрома пугачевского войска в битве у Татищевой крепости, в обстановке паники, начавшейся в Бердской слободе, Шигаев, проявив слабость, вступил было в сговор с казаками-предателями Г.С.Бородиным, М.И.Логиновым и Ф.Моруновым, которые намеревались арестовать своего предводителя, отвезти его в Оренбург и выдать властям. Однако затем одумался, отказался от сообщества с заговорщиками и остался с Пугачевым.

           После нового поражения пугачевского войска в битве 1 апреля 1774 Шигаев, спасаясь от погони бежал с пятью казаками в Илецкий городок, где неделю спустя был схвачен, а вскоре доставлен в Оренбург. Здесь его допросили в Секретной комиссии и снова водворили в тюрьму (10). В ноябре арестанта отконвоировали в Москву. По приговору от 9 января 1775 г. он был приговорен к смертной казни.

……………………

         Между тем из Берды от Максима Шигаева получил я репорт, коим он меня уведомлял, что против меня идет генерал-майор князь Голицын с армиею.

       Голицын Петр Михайлович (15.12.1738 - 11 или 14.11.1775), князь, генерал-поручик.

      В 1755 поступил на военную службу, 25.11.1758 произведен в корнеты, в 1765 в ротмистры, 22.5.1766 в полковники. В 1767 был депутатом Уложенной комиссии от Белгородской губернии.

     В 1768 участвовал в военных действиях в Польше. В 1769 состоял в Санкт-Петербургском карабинерском полку и сражался против турок, за отличие получил чин бригадира (19 сентября).

      В 1770 одержал победу над отрядом конфедератов. 4.12.1770 произведен в генерал-майоры. В 1771 участвовал в военных действиях на Перекопской линии, 14 июня отличился в сражении под Кафой. В следующем году вновь действовал против конфедератов.

         За взятие польской крепости 30.8.1772 награжден орденом орденом Св. Анны.

      Под командованием П.А. Румянцева участвовал в сражениях при Карасу (27.3.1773), Гуробале (9 июня) и др. За эту кампанию был награжден алмазными знаками ордена Св. Анны.

       Участвовал в подавлении восстания Е.И. Пугачева; командовал отдельным корпусом, которому было поручено защищать дорогу на Москву.

         Одержал побуду над войском Пугачева у крепости Татищевой.

          В июле на Голицына было возложено командование всеми войсками, действовавшими против Пугачева, но в конце июля главнокомандующим был назначен П.И. Панин.

         Голицын со свои отрядом направился к Яицкому городку, куда был доставлен под конвоем Пугачев.

       Голицын в 1775 был награждени Александровской лентой (17 февраля) и чином генерал-поручика (10 июля). В том же году убит, по другим сведениям - умер от ран, полученных на дуэли с П.А. Шепелевым.

       По свидетельству современников, в гибели Голицына виноват ГА. Потемкин, стремившийся устранить возможного соперника (на князя обратила свое внимание Екатерина II).

…………………..

       А я, получа известие, тотчас и отправился под Оренбург.

    Приехав в Берду, нашол, что тут благополучно, и услышал, что князь Голицын еще от меня не блиско, а выступил лишь только ис Казани. Почему я послал ко всем своим командирам, к Арапову  и к протчим, чтоб они, имев крайнее наблюдение за князем Голициным, и старались ему в проходе к Оренбургу препятствовать, и что будет у них происходить, — присылали б в Военную коллегию почасту репорты.

      А как я полагал, что князь Голицын еще не скоро будет, то чрез неделю поехал апять в Яицкой городок, препоруча главную команду в Берде над всеми Максиму Шигаеву.

      Приехав туда, я послал Андрея Овчинникова в Гурьев городок для взятья там пороху. А в ожидании ево старались в окончание при[ве]сть начатой под колокольню подкоп и приумножить батареи.

       Между тем получил я от Шигаева репорт, в коем он меня уведомлял, что у них было сражение с оренбургскою выласкою, и что он оренбургских с поля збил и, прогнав их в город, отбил тринатцать  пушак, три ящика пороху.

        Каковым известием я был очень доволен и писал к Шигаеву благодарность.

         Потом приехал из Гурьева городка Овчинников и привес с собою сорок пуд пороху. А в сие время и подкоп был окончании.

      И как положено было подкоп произвесть в действо на другой день в обед, то ночью, пришед ко мне, казак Григорей Антипов репортовал, что из городка в ту ночь ис казаков переметчик ушол и сказал в ретранжаменте  о принятом нами намерении.

        А я того ж часа, уже не отлагая времяни, дабы не успели ис под колокольни выбрать порох (ибо чрез переметчиков из Кремля было мне известно, что под колокольнею лежала пороховая казна) приказал в подкоп положить пороху тритцать пуд и зажечь в самую полночь.

         Что и было в действо произведено: подкоп взорвало, колокольню повалило. Но на приступ тогда я не ходил, кроме как из поставленных батарей производил пальбу.

          В сие время пришел ко мне репорт от Арапова, писал он ко мне, что князь Голицын идет на Сорочинскую крепость.

        Я, получа сие известие, на другой же день собравшись, из городка взял с собою пять сот человек яицких казаков, пошел в Берду.

     Приехав туда, начевал одну ночь. А на другой день, взяв тысечу человек, в том числе яицких пять сот казаков, и десеть пушак, пошел к князю Голицыну навстречу, в Сорочинскую крепость.

        Приехав, известился, что князь Голицын находится от меня уже блиско, и что ево команда передовая остановилась в Пронкиной деревне.

      Я, забрав из своей команды доброконных и четыре пушки, пошел ночью под ту деревню. Подъехавши ко оной, зделали на бывшую тут команду удар.

      Сперва оную збили было с места и отбили у них две пушки. Однакож, напоследок, справились они и принудили нас бежать назад, и те взятые у них пушки обратно отняли.

         И так я, возвратясь с такою неудачею в Сорочинскую крепость, забрав остальную свою команду и пушки, выступил оттуда к Ылецкому городку.

        Не доходя до онаго, я з дороги поворотил на Яик, а Авчинникова с командою послал далее.

    Приехав в Яицкой городок, увидел, что яицкаго кремля взять еще не могли, да и овладеть им не было надежды, кроме как ожидали здачи от претерпеваемаго во оном голода.

     Вскоре получил я репорт от Авчинникова из Илецкаго городка, что князь Голицын вступил уже в Сорочинскую крепость.

      А я в тот же день и отправился в Берду. Отъехавши из Ылецкаго городка, приказал Овчинникову следовать со всею командою в Татищеву крепость, а сам продолжал путь в Берду.

        Приехавши в Берду, взял тысечу пять сот человек команды, пушак пятнадцать и приехал со оными в Татищеву крепость, где уже и Овчинников был.

      Распорядивши в крепости, зделали з двух сторон снежной вал, а по валу разставили пушки. Приготовившись совсем к отпору, стали ожидать князя Голицына.

     Всех пушак было тут у меня дватцать , а людей (Далее в черновике протокола зачеркнуто: “всех с две тысячи пятьсот человек или меньше” (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.48 и об.)) сколько, — точно сказать не могу, — только число немалое 334.

       Наконец, дождались мы князя Голицына.

      Приблизившися он к крепости, прислал сперва трех человек чугуевских казаков проведать, есть ли кто во оной, ибо мы не показывались ему, а нажидали ево к себе ближе, дабы лутче можно было действовать артилерии.

    Я выслал к тем казакам ис крепости бабу сказать им, что бутто в крепости никого нет, а хотя и были, да уехали.

      Казаки, поверя бабе, приехали в ворота, где мы хотели перехватать, а они, увидя нас, побежали назад.

     Одного из них мы догнали, сбили с лошади и взяли в крепость, другия же ускакали. Сего же стал я спрашивать, много ли с князем Голицын[ым] армии и пушек. Казак сказал, что армии пять тысяч, пушек семдесят .

      Между тем князь Голицын приближался еще к крепости и начал производить стрельбу ис пушак (Далее в черновике протокола зачеркнуто: “а потом и я велел открыть свои батареи” (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.49)).

       А как уже по-видимому и мне надлежало свои батареи открыть, что и исполнили.

        И в такое князя Голицына привел замешательство, что естли б выласка моя приготовленная, как прежде приказано было, и в таком случае ударить, то, уповаю, что б князь Голицын приведен был в великой беспорядок.

       Но толпа моей конницы оробела, и из ворот выбить оную никак не мог.

       То хотя и долгое время продолжалась пальба с обеих сторон (Далее в черновике протокола зачеркнуто: “но сколько крепко не стояли” (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.49)), но князь Голицын стал нас побивать.

       А я, видя неудачу, и что надежды нет отбитца, приказал Овчинникову как можно стоять, сам поскакал (В черновике протокола слово “поскакал” написано над зачеркнутым: “уехал” (ЦГАДА. Ф.6.Д.663.Л.49)) в Берду.

     Вместе со мною уехали тогда Иван [96] Почиталин, Василей Коновалов, Григорей Бородин  и шурин Егор Кузнецов

        Прибежав в Берду, призвал я тотчас Максима Шигаева, Андрея Витошнова, Ивана Творогова, Максима Горшкова и многих ближних своих старшин, объявил им свое несчастие, случившееся в Татищевой крепости, и требовал от них совета, куда нам теперь, — против ли князя Голицына з достальною силою вооружитца, или в другое место следовать?

      Тогда все мне присоветывали, чтоб обойти князя Голицына мимо, итти чрез Сорочинскую крепость в Яицкой городок.

 А я, на их предложение согласившись, тотчас приказал собиратца в поход.

         На другой день, пришед ко мне, старшины доносили на Григорья Бородина, что он их подговаривал меня отдать руками в Оренбург:

         “А чрез то-де мы себе легче зделаем. А мы-де на сие ево умышление не согласились и пришли к тебе донесть”.

        Я тотчас послал было Бородина взять и привесть к себе, но Бородин уехал уже от нас в Оренбург, и догнать ево не могли.

         Справка: Бородин Григорий Семенович (1744 - 1774) - яицкий казак.

           Принадлежал к видному в Яицком казачьем войске роду: его дедом был войсковой атаман А.Н.Бородин (1703-1773), дядей - главный войсковой старшина М.М.Бородин (1737-1775).

       18 сентября 1773 г. Григорий Бородин находился в казачьем отряде старшины А.И.Витошнова (около 300 чел.), посланном для отражения первого приступа пугачевцев к Яицкому городку.  

          Однако, будучи окружен войском Пугачева, отряд Витошнова без какого-либо сопротивления капитулировал. Большая часть казаков с охотой присоединилась к Пугачеву, остальные пошли на это не по доброй воле, но все же пошли. В числе последних был Бородин.

       Тем не менее день спустя на войсковом круге казаков-пугачевцев его избрали хорунжим повстанческого войска (сам он пытался отказаться от должности, но Пугачев настоял на этом).

            Бородин участвовал во взятии прияицких крепостей, в боях под осажденным Оренбургом, ездил в Яицкий городок, где уговаривал защитников городовой крепости к сдаче ее "армии государя Петра Федоровича". В ближайшем окружении Пугачева Бородин являлся случайной, чисто декоративной фигурой, но для него был важен в амбициозном плане.

         22 марта 1774 г. Пугачев, потерпев поражение в битве у Татищевой крепости, бежал в Бердскую слободу со своими соратниками И.Я.Почиталиным, В.С.Коноваловым, Е.П.Кузнецовым; с ними был и Бородин.

          Но на другой день Бородин, спасая себя, надумал предать Пугачева и бежать от него в Оренбург; к тому же он пытался склонить видных пугачевцев М.И.Шигаева и Ф.Ф.Чумакова, но они за ним не последовали.

         Явившись в Оренбург, Бородин сообщил властям о поражении Пугачева в Татищевой крепости и о начавшемся отходе его отрядов из Бердской слободы.

           Проведя более двух месяцев в тюремном остроге, он 25 мая был допрошен в Оренбургской секретной комиссии относительно его службы у Пугачева (2) и по ее определению освобожден (3). Бородин возвратился в Яицкий городок, где умер осенью 1774 г.

          И так в тот же день, собравшись совсем, выступили из Берды , оставя тут все свои припасы, провиант, деньги и пушки, взяв с собою только десеть пушек.»

   Так для Пугачёва бесславно закончилась осада Оренбургской крепости….

                              (конец ч.7-3)