РЕШЕТО - независимый литературный портал
LanaGrig / Проза

Любочка... Люба... Любовь

537 просмотров

Сегодня мне приснился сон: незнакомая медсестра звонит по телефону и спрашивает: -Это же у вас онкология? -Откуда вы знаете, что у меня онкология? — в страхе отвечаю я и просыпаюсь. На душе тревожно. К чему этот сон? Вспоминаю, что сегодня ночь со вторника на среду. Слава Богу, что не с четверга на пятницу, значит, сон не вещий. Почему же приснилось такое? И нахожу успокоение в ответе: в последнее время слишком много умирают от рака, и я часто думаю о Любе. Ее не стало два года назад, даже чуть больше — два года и три месяца. Все это время писать о ней не могла, было боль но не только писать, но и думать. Сейчас боль притупилась, и пришло смирение с неотвратимостью того, что случилось. Хотя смирение не принесло успокоения. Люба — моя коллега и подруга в одном лице. Человек надежный и честный: не обманет, не подведет, не предаст. Редкое явление среди женщин. Мы были знакомы с Любой 37 лет. Я тогда работала учителем русского языка и литературы в сельской школе, а Люба оканчивала филфак и проходила педпрактику в моей школе, то есть у меня. Сошлись быстро. Обе были замужем, обе растили детей: я — дочку, Люба — сына Сережу, инвалида с рождения: он не разговаривал и не ходил. И Люба добиралась на попутках в школу и обратно ежедневно два месяца. Окончив институт, вернулась в свою деревню и стала работать в школе. Мы встречались часто: то на семинарах, то на открытых уроках, то на учительских конференциях. Я старше Любы на семь лет, но это никак не мешало нашим отношениям. Мы бы ли похожи с ней: обе активные, добросовестные в работе, обе неравнодушные и принципиальные, обе болели одной болезнью — справедливостью. Такие вот доморощенные правдолюбки. С высоты прожитых лет и набитых на этой почве шишек понимаю: такие черты присущи неумным типам, до высшей степени неблагоразумным и непредусмотрительным. Лезли на рожон и наживали многочисленных врагов среди коллег и руководства. А результат — непонимание и неприязненность со всех сторон. Возможно, кто-то и понимал, и поддерживал в душе. Именно в душе, а не открыто, явно. Большинству хочется жить спокойно и сыто, без нервотрепок и проблем. Проще приспосабливаться, становясь на горло собственному самолюбию и совести. Стыдно? Но, как мзвестно, стыд не дым—глаза не выест. Люба видела, как школьное виртуозно становилось директорским, плавно перетекало из школьного двора в директорский двор. А по тем временам, в тихие восьмидесятые, перетекать было чему: школы снабжались в материальном плане очень даже неплохо. И продукты для школьной столовой, и техинвентарь, и краска, и постельные принадлежности, и моюще-чистящие средства, и многое-многое другое не подсчитывалось до граммов и поштучно, тютелька в тютельку, так что главное было — умно составить бумагу - отчет о реализации всего поступающего в школу. Воровали, воруют и будут воровать в нашей стране всегда. Воровство бессмертно, как мафия, по-нынешнему — коррупция. Только делать это надо с умом. Директора с опытом поднаторели в этом деле, их за руку не поймаешь, на мякине не проведешь. Любкин директор был с опытом, но она об этом не знала. Наивная, она видела только факт и думала, что руководство свыше об этом не знает. И еще она не знала, что высокое руководство тоже ворует, по-умному, конечно, и в гораздо больших размерах, чем директор. Но вид умело делать при этом честный: поддержало Любу, даже предложило вступить в ряды КПСС, погрозило пальчиком директору — и оставило все как есть. Для директора, естественно. Люба не хотела крови — просто справедливости. А нажила себе в лице директора врага. Директор - враг для подчиненного — это очень плохо. Работать надо было с оглядкой, чтобы комар носа не подточил. Но ведь Люба — учитель добросовестный и ответственный, поймать «на мякине» трудно. Но и работать ей стало тоже нелегко. Отсюда вывод, и этот вывод Люба для себя сделала: стала молчать, видеть и молчать. Об увиденном поведывала мне, как надежному человеку. Я тогда еще не высовывалась, не заявляла о себе как о борце за справедливость. Это пришло позже, что абсолютно нелогично: люди с возрастом обычно мудреют, я же – наоборот. А тогда я слушала Любу, поддерживала ее и завидовала ее смелости, честности, прямоте. Простота хуже воровства — это я тоже поняла потом, когда вся голова уже была в набитых шишках. Вскоре началось массовое закрытие школ, сначала начальных, затем базовых и средних. Деревенских жителей становилось все меньше, следовательно, и детей тоже. Любину школу закрыли, и ей пришлось добираться на работу в соседнюю деревню, за пять километров от дома. Ученики ездили рейсовым автобусом, а Люба — на велосипеде. Экономились время и деньги. До работы она успевала свозить на продажу молоко в соседний поселок, что в пяти километрах от дома. Тоже на велосипеде. Так что до начала уроков она наматывала до пятнадцати километров. Но Люба никогда не считала это тяжким трудом и не жаловалась: она с детства привыкла к тяжелым физическим нагрузкам. Отец — лесник, мама на ферме, Люба со старшим братом - по хозяйству, да еще за двумя младшими, братом и сестрой, присмотреть. Лето и осень Люба в лесу, ягоды и грибы таскала ведрами. Пока односельчане соберутся в лес, Люба уже из лесу с полным ведром возвращается. Собирала дары леса и сдавала — получалась приличная сумма. На эти деньги готовила двух дочек к школе, покупала и себе наряды: в класс ведь не придешь зачухой. Когда мама постарела, ей стало трудно ухаживать за Сережей, пока Люба в школе. Работу ведь не бросишь, не за кем бросать — пришлось Сережку поместить в школу-интернат для детей-инвалидов. И Люба моталась почти ежедневно за тридцать километров к сыну, пока он не умер. Дочки - малолетки отвлекали Любу от горьких переживаний и заставляли думать о жизни. А дел у нее всегда было в избытке. Все было на ней: хозяйство, огород, дом, дети, работа. Я удивлялась: -И когда ты все успеваешь? Когда спишь? Как находишь время на себя? А она в ответ улыбается: -Надо, Светлана, успевать. Куда денешься? Девчонок поднимать надо. На Олега, сама знаешь, рассчитывать не приходится. Олег — муж Любы. Внешне очень симпатичный. Я думаю, Люба выходила замуж по любви. И характер у него добрый. Одно плохо — любил спиртное. С годами стал законченным алкоголиком. И красоту, и доброту, и жену, и детей — все пропил. А из алкоголика что за работник? По хозяйству еще кое-как под давлением Любы хлопотал, а другой работы по-настоящему не знал. Нет работы — нет и заработка. Куда ни пристроит его Люба, отовсюду выгоняют за пьянство. Стала она подрабатывать вместо него, а стаж записывала в его трудовую книжку — так и заработала мужу кое-какую пенсию. Кроме ягод и грибов, летом Люба подрабатывала в пионерском лагере. Сначала несколько лет начальником лагеря, а потом уборщицей в столовой. Отходами кормила своих свиней и коров. Одним словом, крутилась как белка в колесе. В школе Люба была одной из лучших учителей и результатов хороших добивалась. Редко у какого учителя русского языка в школе с белорусским языком обучения дети получали на тестировании высокие баллы. У Любы — получали. Дети ее любили, родители уважали. Она была настоящим учителем, неравнодушным, ответственным. Работала не для галочки, а на результат. Есть такое простое слово — добросовестность. Добрая совесть — это поступать по совести с добром, не для себя — для других. Совершать поступки, движимые совестью. И вера ее тоже была глубокая, искренняя, без тени лицемерия. В райцентр, где я живу, ездила Люба на велосипеде, а это двадцать километров. И постоянно в обуви, какая бы ни была по сезону, на каблучках. Я удивлялась: -Как ты крутишь педали? Это же неудобно. -Я привыкла уже,-смеется Люба,-в школу ведь тоже так добираюсь. Зацокают каблучки по асфальту в моем дворе — знаю: это Люба идет. Походка у нее была особенная какая-то: и мягкая, и уверенная одновременно. И фигурка женственная — таких женщин мужчины провожают взглядом. И голосок звонкий — с другим не спутаешь. А однажды появляется у меня на пороге какая-то загадочная: помолодевшая, постройневшая, глаза светятся, рот в улыбке, а улыбка - счастливого человека. -Что с тобой? Тебя не узнать. Давай рассказывай,- тороплю я ее. -В двух словах и не расскажешь... -А ты не в двух, а подробно. Слушай, а не влюбилась ли ты? -Не знаю, что и сказать. Он очень интересный. С ним легко и спокойно, как будто знакомы всю жизнь. Я ни с кем так не общалась, ни с кем столько не разговаривала. И темы находятся сами собой… -Вы встречаетесь? Где? Это же деревня — все как на ладони. -Встречаемся по вечерам, подальше от людских глаз. Броня — дачник из соседней заброшенной и обезлюдевшей деревушки. Ходил к Любе за молоком, все присматривался к ней, пока не влюбился. Он старше ее лет на десять, но выглядел молодо: не увлекался алкоголем, занимался спортом. Потому и был в отличной спортивной форме. Бронислав второй раз женат. От первой жены ушел, оставив ей все, что было нажито совместно. Детям помогал, даже ездил внуков смотреть. Вторая жена, одинокая женщина, несмотря на имевшегося в наличии сына, приютила его, одинокого мужчину. Просто сошлись два одиночества от безысходности. У жены онкология, сделали опкрацию и вывели из кишечной полости трубочку — так и жила с этой трубочкой... Броня ухаживал за ней, и жили бы они так и дальше, но встретилась Броне Люба — и вспыхнули чувства, нежданно-негаданно, не по заказу. А у Любы никого, кроме Олега-пьяницы, не было в жизни. А тут Броня, полный сил и чувств нерастраченных. Есть понятия — первая и последняя любовь. И не только в литературе. Сильнее, наверно, любит человек в последний раз, потому что дальше нет надежды, что где-то там, впереди, что-то еще будет. Первую любовь, вольно или невольно, мы предаем — последнюю предать не успеваем. Так и умираем с ней. Говорят, есть еще любовь одна - единственная на всю жизнь, но я не встречала таких счастливчиков в реальной жизни. Счастливая Люба летала на крыльях любви и ничего и никого не боялась: ни людских пересудов, ни греха. Верующая Люба ходила к священнику на исповедь, и это он ей сказал, что ее любовь — это грех. Но отказаться от нее у Любы не хватало сил. И страх тоже исчез куда-то. Любовь оказалась сильнее. Броню со второй женой ничто не держало, и он мог уйти к Любе в любой момент. А у нее – цепи в виде Олега, хоть и не жила с ним Люба под одной крышей уже давно, с тех пор как ее мама постарела и стала болеть. Но считалась Люба мужней женой, пусть формально, но женой. Олег превратился совсем в дурачка после того, как кто-то из собутыльников проломил ему череп. Трепанация не прошла бесследно, и Люба ухаживала за ним, как за малым дитем. Он считался мужем и отцом ее детей, хотя ни жена, ни дети ему, наверно, никогда не были нужны, тем более теперь. Но есть чувство долга, есть обязанность. Их не сбросить со счетов, не выбросить, как ненужную вещь: не позволит совесть. Вот и металась Люба между любовью и совестью. Первая делала ее счастливой, вторая это счастье омрачала. Броня вошел в Любино сердце и в ее жизнь, и сплетни и пересуды не могли изменить что-либо в их отношениях. Такое простое и естественное бабье счастье — быть рядом с тем, кто любит и понимает тебя, заботится о тебе, кому ты нужна…Много ли найдется женщин, кому в этом повезло? Любе повезло. Любовь к Броне творила чудеса: Люба помолодела, распрямила плечи, как будто сбросила с себя непосильный давящий груз. Дочки выросли, вышли замуж, но она по-прежнему помогала им. Правда, сбыла свое многочисленное хозяйство, и появилось свободное время, которое уже можно было тратить на себя. Но Любу стали беспокоить боли в желудке. Она сдавала анализы, делала гастроскопии и биопсии, но ничего, кроме гастрита, у нее не находили. И последний анализ, за полгода до операции, ничего не показал. Невероятно и странно, но факт есть факт. Мы с Любой всегда поздравляли друг друга с днем рождения. В тот день я ждала ее звонка, но она мне не позвонила. Вечером я сама набрала ее номер. -Здравствуй, Люба,-с обидой в голосе начала я.—Что же ты меня не поздравляешь? Наверно, не до меня тебе теперь… -Что ты, родная. Я не забыла, я в больнице сейчас.Мне ночью сделали операцию, и я только-только отхожу от наркоза. Голос Любы был тихим и слабым. -Как в больнице? И что за операция? -Да желудок, Светлана, наверно, язва открылась. Я сознание от боли потеряла… желудочное кровотечение… Меня сразу на стол. -Откуда язва взялась? У тебя же гастрит… Я недоумевала: был гастрит — и вдруг язва… А что же тогда анализы? -Любочка, не напрягай себя. Я завтра буду. Что тебе принести? -Ничего не неси, мне же ничего есть нельзя. Если не трудно,принеси газированной минералки. Я в реанимации, найдешь? -Конечно, завтра буду. Утром мы с мужем пошли к Любе. Меня пустили ненадолго в реанимационное отделение. Люба сидела на кровати бледная и беспомощно - растерянная. Увидела меня и как-то виновато-стеснительно заулыбалась. Я обняла ее, стараясь не показать слез, готовых вот-вот брызнуть из глаз. -Как ты, Любочка? Что с тобой случилось? Люба рассказала, что в тот день съела домашней кровяночки, которой угостила ее крестная мама ее дочки, а к вечеру Любе стало плохо, от боли в желудке она потеряла сознание. Дальше «скорая» , операция, реанимация. Попрощавшись с Любой, я пошла к хирургу, делавшему ей операцию. На мой вопрос о Любиной язве он ответил: -Если бы только язва… Как бы чего хуже не было… Хирург был опытным, и если он что-то заподозрил, то имел на это все основания. Но как-то не хотелось и не моглось верить, что у Любы рак. Даже если это и так, то после операции Люба пойдет на поправку, она же сильная физически и духом. Так убеждала себя я, надеясь на чудо. Я всегда в экстремальных ситуациях надеюсь на чудо, но мои надежды не всегда реализуются. Но я не перестаю верить почему-то… Через два дня Любу готовили ко второй операции. Ей удалили весь желудок. Ни один знакомый мне врач не мог дать никаких гарантий благополучного исхода: все в руках Божьих. Но ведь Люба верующая, Бог должен спасти ее. Наверно, он давал ей силы бороться за жизнь. И все ее родные и близкие молились за нее. -Я буду бороться до конца,- убеждала Люба в первую очередь себя. Так поступают сильные люди, а Люба была именно такой. Она очень хотела выжить, чтобы жить, и любить, и быть счастливой. Я тоже верила и надеялась. Думая о Любе, я вспомнила ее сон, рассказанный мне года три назад. Она видела себя плывущей в бурной грязной реке, она боролась с течением, теряя силы, но вот выплыла или нет — Люба не помнила. Я тогда, помню, заверила ее: -Конечно, выплыла. Ты же молодая и сильная. Не знаю, почему это сохранилось в моей памяти, но этот сон вселял надежду на Любино выздоровление. Надежду на чудо. Любу привезли домой в апреле. И она первым делом отправилась мыть и стричь своего мужа, приводить его в человеческий вид. Я тогда не знала, как назвать этот ее поступок. Как говорится, без комментариев…Теперь знаю. Это называется — быть в ответе за того, кого приручили. Приручили и позволили прирученным думать, что это наша обязанность по гроб жизни. Люба понемножку отходила от больницы, набиралась сил. Я приехала навестить ее в начале мая. Худенькая, треть той Любы, которую я знала, с редкими волосиками на голове, она показалась мне чуточку незнакомой. И только ее, Любкины, глаза и улыбка. -Я страшная, да?—с застенчивой улыбкой спросила она. -Нет, что ты… Похудела — это правда, но совершенно нестрашная. Стала как девочка,-попыталась я успокоить Любу. Мы говорили с ней долго, обо всем: о наших детях, о каждодневных заботах, об общих знакомых и, конечно, о школе. Учитель — это диагноз, это то, что не лечится. Люба, после двух операций, находила силы готовить ученицу, девочку-сироту, к тестированию. Не знаю, есть ли слова, чтобы дать точное определение такого поступка. Я боялась утомить Любу разговорами, а она время от времени сплевывала собиравшуюся во рту слюну в баночку: глотать ее было вредно. Сердце мое сжималось от сострадания к Любе, собравшиеся под горлом слезы душили меня. Но я уже умею скрывать свои эмоции и чувства — этому научили меня люди и жизнь. Я спросила у Любы о Броне. -Ты знаешь, Броня приходил ко мне в больницу каждый день. И сейчас приходит, поддерживает меня и заботится обо мне. Но что-то внутри уже не то и не так, как было, словно любовь отходит куда-то,-призналась Люба. Я поняла: в борьбе с болью любовь уступила. Значит, боль — самое сильное человеческое чувство, хотя и лежит в другой области — области физических ощущений. Видимо, любовь способна облегчить страдания, но не победить их. Значит, любовь не всесильна… -Светлана, я такой сон видела в больнице… Я еще не отошла от наркоза и вижу, будто поднимаюсь внутри большого прозрачного шара все выше и выше, а вокруг такой голубой свет, какого я на земле никогда не видела…И такая вокруг красота, и так мне хорошо и легко, что не передать словами. И вдруг резкая невыносимая боль — и я просыпаюсь.-Люба улыбается так, что у меня перехватывает дыхание. -Ты держись, Любочка, ты не имеешь права не оправдать всех усилий, всех надежд твоих родных на твое выздоровление. Ты просто обязана жить. -Я знаю… Я буду бороться… И Люба боролась до последнего. Но болезнь оказалась сильнее. Организм не выдержал нагрузок: боли, лекарств, процедур. Жизненных ресурсов хватило только на полгода, день в день. И никто не в силах был ни помочь, ни вырвать Любу из лап неизлечимой болезни. Мы все такие же беззащитные перед ней, как и Люба. Только, ожет быть, нам чуточку больше повезло. Пока повезло… К чему все мировые открытия и достижения науки?Все эти освоения космоса?В чем смысл бесконечных войн и неисчислимых жертв? Что люди хотят показать и доказать друг другу? Силу и мощь оружия? Свои амбиции?И какое дело Любе и тысячам таких,как она, до всего вышеперечисленного? Ей нужно было только одно—выздороветь и жить.Все человеческие достижения и победы меркнут и теряют смысл перед естественным человеческим желанием—просто жить! Любочку хоронили тихо и скромно, без речей,без слов вообще.Пока отпевали в церкви, я сидела на лавочке в церковном дворе.Опустошенная и отрешенная от всего и всех. Броню на похоронах я не видела: ни дома, ни на кладбище.Зачем давать людям повод для сплетен и злорадства? Я была уверена: он придет прощаться с Любой потом, без людских глаз.Так оно и было:Броня пришел на могилу, стоял и плакал. Люба была последней его любовью, дальше—пустота.Душевную пустоту ничем не заполнить. А Олег стоял у калитки и принимал соболезнования. Мне он показался абсолютно вменяемым.Я подошла к нему: --Как же ты будешь жить без Любы? Он пожал плечами. Лицо без слез, без скорби.Еще не осознавал потерю? Может быть… Была на похоронах и последняя Любина ученица, стояла с цветами и молча вытирала слезы—слезы благодарности и печали. Искренние слезы. Пришел на кладбище и бывший Любин директор школы, тот, кого когда-то давноЛюба пыталась призвать к совести.Встретил здесьзнакомого директора школы, тоже из бывших, и говорил о чем-то своем, житейском. Глаза пустые, никаких эмоций на лице.Не лицо—маска.Зачем пришел? Если в душе нет скорби, хотя бы печали и сострадания, находиться на похоронах кощунственно. Соболезнований в газете,как принято, почему-то не было, кроме нашего с мужем сиротливого.Ни от отдела образования, ни от школы,ни от учеников, ни от родителей. Вот такая она—правда жизни, горькая,несправедливая, безжалостная.Бог судья… Каждый год я приношу на могилу Любы цветы и разговариваю с ней, как с живой. Рассказываю о себе, о делах суетных. В этом году родные поставили на ее могиле памятник, и с гранитной плиты смотрит на мир Любовь Юльяновна, а в руках—учебник русского языка. Смотрит и улыбается своей очаровательной улыбкой и глазами, добрыми и честными. Была и осталась навсегда Учительницей, настоящей, с большой буквы. -Любочка, какая же ты красивая! Как мне не хватает тебя, как хочется услышать в телефонной трубке твой звонкий голосок:«Привет, Светлана..» Я сохранила в телефонной памяти ту необыкновенную мелодию, которая была и в твоем телефоне тоже. Ты мне ее подарила. Нажимаю на кнопочку—и вместе с мелодией перед глазами появляешься ты. Я всегда помню о тебе. Уходя,я машу Любе рукой и шепчу:«Пока-пока,Любочка…Люба…Любовь».
01 February 2016

Немного об авторе:

Приветствую Вас на своей странице. Спасибо! Мне очень нравится писать, вернее, нравилось всегда, сколько себя помню. Неожиданно потянуло к стихосложению. Мне кажется, что слово в поэзии значит больше, чем в прозе.Стихи создаются не то чтобы легче, но быстрее. Сразу видишь результат. Рада любому отзыву, любому комментарию, любой рецензии. Все прин... Подробнее

Ещё произведения этого автора:

Давай с тобою...
Память - немое кино...
Скажите мне...

 Комментарии

Комментариев нет