РЕШЕТО - независимый литературный портал
LanaGrig / Проза

Тотальное одиночество

786 просмотров

Тоня сидит на открытой верандочке своей дачки, положив натруженные руки на колени, и слушает пение соловьев, которым здесь, в заброшенном дивном уголке природы, вольготно и живется, и поется. Соловьев было несколько, и создавалось впечатление, что это годами спетый ансамбль, в котором у каждого своя партия и свой голос. И если один поет, остальные слушают и не мешают его пению, дожидаясь каждый своей очереди. Дирижера у них, по всей вероятности, нет, да он им и ни к чему, потому что талантливые певцы не нуждаются в руководстве. Настоящий талант не должен быть управляемым и направляемым кем-то, не может существовать в рамках, ограничивающих его свободу и развитие. Загнанный в эти рамки, он перестанет развиваться и зачахнет. У соловьев таких границ нет, они сами себе дирижеры, сами себе хозяева, поэтому их пение держит человеческую душу во власти упоительного очарования и гипноза, который не дурманит сознание, не сковывает волю, а размягчает душу. И вдруг обнаружится, что живет в ней и нежность, и доброта, и любовь, - живет то, о чем человек забыл в суете материальной жизни, в суетности быта и выдуманных им самим проблем. Много лет Тоня живет без тепла, нежности и любви. И без элементарной заботы и внимания со стороны родных людей. Наверно, она привыкла к такому своему состоянию. Привыкла и смирилась. И перестала терзать себя желаниями. Ей казалось, что в душе ее навсегда поселилось спокойствие и равновесие, которое стало ее щитом. За этим щитом она прятала себя и свое личное пространство от людского вмешательства. Общение с людьми стало поверхностным, на уровне быта. Она не желала других отношений, потому что другие отношения предполагали бы невольное ответное действие – открыть свою душу и впустить в нее кого-то, чего Тоне не хотелось больше всего на свете. Ее уединение в заброшенной обезлюдевшей деревеньке на берегу реки было добровольным и вынужденным одновременно. Столичная суета изматывала и выхолащивала душу, и в ней Тоня еще острее чувствовала свою ненужность и забытость, чем в оторванности от цивилизации. Ни интернета, ни телевидения, ни радио – ничего, что связывало бы ее с миром, из которого она сбежала. Ее не интересовало то, о чем там вещалось. Да и какое это имело отношение к ее жизни и к ее душе? Здесь тоже были люди, такие же пенсионеры, как и она. Но каждый жил своей жизнью, не посягая на чью-то свободу, не завязывая тесных отношений – все держали друг друга на расстоянии. И Тоню это устраивало: никто не лез к ней в душу. Угнетало только то, что рядом не было родного человека: дочка с внучкой – за океаном, с братьями не было душевной близости, настоящей подруги она себе не завела – не имела такой потребности. И мужа у нее тоже не было, хотя она дважды выходила замуж. Дни на даче Тоня заполняла работой: вскапывала огородик и сажала лук, морковь, свеклу, немножко огурцов и помидоров. И обязательно – цветы. Периодически соседи, пользуясь временным отсутствием хозяйки, воровали их у нее. И Тоня, избегая конфликтов, привозила и высаживала новые. Она не хотела ни с кем воевать, только недоумевала и удивлялась человеческой наглости. Жизнь рядом с людьми только подтверждала это мнение о них и усиливала разочарование. В прошлом году, уезжая на зиму в столицу, Тоня сняла с машины, старенькой «мазды», новый аккумулятор и отдала на хранение соседям, с которыми, ей казалось, у нее были добрые отношения. Весной они вернули ей, вместо нового, подержанный аккумулятор, который «не подавал признаков жизни». На Тонины возражения соседи обозвали ее «выжившей из ума» и выставили за дверь. Тоне ничего не оставалось, как в очередной раз проглотить обиду. Защищать ее было некому, и люди пользовались ее незащищенностью. А выяснять отношения с людьми «действенными» методами Тоня не могла, потому что была интеллигентной женщиной, преподавателем вуза. Хотя насмотрелась она на вузовских интеллигентов… Воспитанность, видимо, передается по наследству, как болезни, и Тоне она тоже досталась от мамы. И справедливую в чем-то пословицу: «Среди волков жить – по-волчьи выть» - отвергала напрочь. «Выть по-волчьи» она не хотела, поэтому до минимума ограничила свое общение с людьми. Зато научилась общаться со всем, что окружало ее кроме людей. Ухаживая за растениями, она наблюдала, как опускаются на цветы, выбирая самые яркие и пахучие, осы и шмели, чтобы собрать пыльцу и нектар. Шмель, издающий обычно на лету неприятный низкий звук, садясь на цветок, меняет высоту и тембр звучания, переходя с жужжания на звон, и держит его, пока не закончит трудиться, на одной высоте и громкости. И звон этот на его языке – свидетельство получаемого им удовольствия. Тоня сидит совсем рядышком, но не испытывает никакого страха, потому что знает: в таком состоянии благодушия шмель не способен на зло. Часто по Тониному двору ползают ужи, которых сначала она боялась, а потом привыкла. И ужи тоже привыкли к ней и не пугали своим шипением. Каждый занимался своим делом, не мешая другому. Не мешать – значит не обращать внимания. Залетают во двор к Тоне незнакомые разноцветные птички, поющие на всевозможные лады: у каждой – свой голосок, свой тембр, свое исполнение. Одна из них, маленькая, светло-коричневая, садится на нижней яблоневой веточке, опустившейся к самой земле, и начинает так истошно кричать, что у Тони закладывает уши. Такая маленькая, а такой сильный голос! То ли что-то рассказать Тоне хочет, то ли песню ей поет. - Ну, что ты раскричалась? Я все равно тебя не понимаю, - обращалась к ней Тоня, выдергивая сорняки на грядке с луком. Птичка вертела головой, стараясь понять смысл занятия женщины-человека. Вероятно, думала, что Тоня ищет червяков и козявок, и перелетала на выполотые участки и клювом ковыряла землю, подражая Тоне. Как-то во двор стала заходить собака, такая же одинокая, как и Тоня. Так появилось существо, требующее внимания: собаку надо было кормить. И Тоня делилась тем, что ела сама. Общаясь с живым миром природы, Тоня обретала покой: никто не хитрил, не обманывал, не лицемерил, не подличал… В душе воцарилось умиротворение. И только думы непрошеной стаей будоражили душу, нарушая установившуюся было в ней гармонию. По ночам Тоне не спалось. Болели суставы, особенно не давали покоя руки, которым приходилось делать далеко не женскую работу: восстанавливать полусгнивший забор, поправлять прохудившуюся крышу и печную трубу, таскать из речки воду для поливки огорода… А сил-то осталось немного, да и годы берут свое… Да еще соловьи своим пением взволновали душу и нарушили гармонию. Или не гармония это вовсе, а пустота, которую Тоня приняла за гармонию? И так грустно ей стало, так невыносимо одиноко… Все одной: и работа, и думы, и бессонные ночи, и вот эти соловьи – не с кем разделить и не с кем поделиться! Никому не нужна… А нужен ли кто-нибудь ей? «Кто-нибудь» - не нужен, потому что он будет чужим. А чужому ничего не отдашь и ничего у него не возьмешь, потому что он тебе ничего не может дать… Что с ним, что без него – все равно одна. Где-то слышала Тоня – тотальное одиночество… Это о ней, о Тоне, это у нее тотальное одиночество: и вокруг, и внутри. Не гармония, не покой, не умиротворение, а одиночество! А ведь были чувства, желания, поступки – была цель и смысл. Ничего не осталось: угасли чувства, свелись до минимума желания, ограничились до размера огородика действия. Все стало незначительным… И сама себе кажется Тоня маленькой и никому не интересной. И себе самой неинтересной, ограниченной узеньким миром, который сама себе и создала… А соловьи выводят свои трели, охваченные любовью и естественным для всего живого желанием продлить род свой и дать жизнь новым поколениям талантливых певцов-самоучек. И так захотелось Тоне испытать давно забытое ею чувство любви, чтобы потерять голову от нахлынувшей нежности в объятиях родного человека, чтобы ожила душа и распахнулась навстречу ответному чувству, чтобы забыть о всех делах земных - и только вбирать в себя и этот весенний воздух, насыщенный запахом цветущей сирени, и это сумасшедшее соловьиное пение, взволновавшее до слез, и весь этот огромный разнообразный мир, в котором нет места такому всепоглощающему чувству – тотальному одиночеству…
02 June 2016

Немного об авторе:

Приветствую Вас на своей странице. Спасибо! Мне очень нравится писать, вернее, нравилось всегда, сколько себя помню. Неожиданно потянуло к стихосложению. Мне кажется, что слово в поэзии значит больше, чем в прозе.Стихи создаются не то чтобы легче, но быстрее. Сразу видишь результат. Рада любому отзыву, любому комментарию, любой рецензии. Все прин... Подробнее

Ещё произведения этого автора:

Я не могу не думать...
Жизни колесо
Рога добра

 Комментарии

A с аккумулятором пример не однозначен - и совершенно новые после 3;4х месяцев бестолкового хранения мне приходилось сдавать на обмен благо в гарантийный срок ещё не истек. Это я тебе как снабженец и чел знающий устройство и жизнь кислотного аккумулятора. И про между у Тони зря велела в канву рассказа.
Про мазду- зря
LanaGrig 45.2
03 June 2016 18:31
Так они Тоне не ее вовсе аккумулятор вернули. А про"мазду" почему - зря?Если не трудно, поясните, пожалуйста. Буду очень благодарна.
Чучело огороднее и Мазда! Бывает конечно. Чего только нет в жизни человеческой. Я вот тоже весь в огтроде.,верю что паркситнизм тормозит возня с землёй и музыка Моцарта.
LanaGrig 45.2
03 June 2016 20:53
Если бы Вы видели ту "мазду", все Ваши сомнения испарились бы мгновенно! А вообще Тоня - человек философского склада ума, и ее отшельничество - тому свидетельство. Хорошо еще, что в бочку не залезла...
Вам - огромное спасибо!