* * *
Не гляди так грустно, речка,
Вслед тому, кто покидает.
Радостны бывают встречи,
Все куда-то исчезает.
Голубые ткани неба
Омывай своей водою,
И не порывайся следом
За звездою голубою.

* * *
Редко ты ко мне, веселость,
Мимо и искринки смеха,
Понатаскано здесь сора —
Не проехать, не объехать.
Не могу закрыть глаза я,
Чтоб не видеть лужи грязи,
Нечего не замечая
Пить да есть, По грязи лазить.
Отцветет, отгрозовеет,
Понесет ко дну покоя.
Может, стану я грубее,
А пока что вот такой я.

* * *
Предноябрьский ветер
Стылый, недовольный,
Непогодой этой
Не один ты болен.
Замолчи ты, ветер,
Разве ты не знаешь,
То, что в грусти сети
Душу загоняешь.


ВРАГИ НАРОДА
Рядом со школой столовка рабочая,
Метров так двести, какой еще счет?
Ящик возле нее раскурочили,
Школьники, кто это может еще?
В школу директор этой столовки
За ухо притащил пацана,
Тот вырывался, но видно, неловко,
Пойман на месте, и вся здесь цена.
Пойман один, разбежались другие,
Как воробьи разлетелись с гумна.
Столовский орал: «Ах! такие-сякие!
Враги вы народа, не просто шпана.
Завуч на Берию тянул своей рожей,
Сразу преступника взял, забурил:
«Что ты ревешь? Не реви, не поможет.
Лучше с тобою кто был, говори!
Хватит тебе разводить тут мокрицу,
Хлюпаешь только, ни «а» и ни «б»,
Вот я сейчас позвоню в милицию,
Нет не в милицию, а в КГБ.
И увезут тебя сразу в колонию
Для малолетних преступников. Хошь?»
И второклассника замакароненого,
Вести такие бросили в дрожь.
Стал выдавать. Заполняется список,
«Берия» достал его, крепко пронял.
Папка преступника крепко высек,
Чтоб социмущество не устранял...
В список и я угодил, и приятель мой,
Хоть мы про ящик не знали ничуть;
Тоже нас ожидало «распятие»,
Крестный к Берие-завучу путь.
Так и не знаешь, когда что обрящешь,
Простится тебе или сразу в тюрьму.
Словом, полшколы ломало ящик,
Если верить списку тому.
Все осознали свою вину.


ЯЩУРКА
Я на бревнышко, и вот
(По глупости, не злости)
Вдруг какой-то идиот —
Хвать меня за хвостик.
Рожа у него как булка,
На губе короста.
Из-за этого придурка
Я теперь безхвоста.
* * *
Кто-то пишет-мается,
Выдает шедевры,
Но не отражаются,
Не щекочут нервы.
Лезу как под теплый душ
Часто в стихотворство я.
И люблю открытость душ,
Не люблю притворства я.
Говорят: легко писать —
Недостаток это.
Как мне хочется ...
На диплом поэта.


ПИРОГ С НАЧИНКОЙ
Промерзшие углы барака.
Мне только год. Пока здоров.
Мать затопила печь, однако,
Ушла за новой пачкой дров.
Чтоб не застыл посажен в ванну,
На кучку разного тряпья,
И на плиту — ту ванну, странно,
Не жарить же взялась меня.
Конечно, нет. Мать так решила:
Ну посидит минуты три, —
Я только печку затопила,
Плита холодная почти.
Ушла она. Ушла — пропала.
А в печке разгорался зверь.
А там поленница упала,
Собой загородила дверь.
Мать билась запертою львицей.
О! что там было за стеной,
Там крику было не пробиться:
Сгорал на печке сын родной.
Шум этот сковырнул соседа,
— Что «деется» в дровянике?
Она: «Скорей! Скорее, Федя!
Пацан там в ванной на плите!».
Не помню — мал, не обессудьте.
Все с материнских это слов:
Ребенком был довольно шустрым,
Уже на подвиги готов.
Сидел я в ванной с голым задом,
Руками тряпки ворошил,
Огонь трещал, ну как и надо,
Чугун плиты нагреть спешил.
Тряпье я из-под зада выгреб,
И оказался на плите.
Вот жар мне кожу-то и выбрил,
Ношу до сих пор шрамы те.
Орал, наверно, я истошно,
Пока тот Федя не прибег.
Вот так однажды не нарочно,
Я превратиться мог в пирог.
* * *
Опять прорастает тревога,
Проходит через дерно.
Не надо бы этого трогать,
Но только нахлынет само.
То ль ожидание остуды,
То ли иная гнусь.
Стисну покрепче зубы,
О стену плечом обопрусь.

* * *
Ушло сцепление колеса,
Дождем расквашенная местность.
И не вперед, и не назад,
Рычит машина и ни с места.
Углей потухших не раздуть
Ни долгой грустью,
и ни словом.
Так и сцепления наших душ,
По видимому никакого.

* * *
А время стариться не может,
Промчатся миллионы лет,
А время оставляет след,
И далее маршрут проложит.
С орбиты вырвется земля,
Развалится, погаснет солнце,
И время лишь не разобьется
Отсчитывать часам веля.

* * *
Напоило холодным ветром,
Набросало хвоинок в глаза,
И деревьев ноябрьская ветхость
Что хорошего может сказать?
Только дождик короткий поплачет,
Только ворон свое протрубит.
Да, мне грустно, но это не значит,
Что я землю успел разлюбить.

КЕДРОВЫЕ ШИШКИ
И сказал наш шкипер Фока,
Пониманием польщен:
«Злыдня вся — от человека.
От кого она еще?
И от жадности его же,
Тащит все, всему труба.
Человек нагадить может —
Животине худоба».
Пальцем указал на берег,
Сосен где кедровых ряд.
«Позабрались на деревья,
Погляди-ка что творят.
Шишки бьют. Какие шишки!
Для чего вся маята?
Высуши-ка их, и шиш вам, —
Во всех ядрах пустота.
Потерпите три недели,
Нет — не вытерпит душа.
Вон что делают тетери,
Прямо с ветками крушат.
Через это и кедровки
Ядрам не дают поспеть,
Выколупывают ловко,
Молочко там — что за снедь?
То ли было позадь веком?
Не было нужды крушить.
Вот и спорят с человеком:
Кто кого переспешит».
И по шкиперски сругался,
Оборвал речуги нить,
И опять в свой трюм забрался,
Чтобы кресло дочинить.

* * *
Что-то много мрет народу,
Тоже, выдумали моду.

* * *
Прилизывал, причесывал
Дождь ночь всю напролет,
И у него запросы есть,
Когда он с неба льет.
Во-первых — пыль претит ему,
Шумит: «В грязь перетру!»
И зноем день пропитанный
Совсем не по нутру.
Гром не стучал сапожником,
Был на грозу запрет.
Итак, к ночному дождику
У нас претензий нет.

* * *
А кто-то уверяет нас:
Из слизи мы и в слизь вернемся.
Создать иное сможет солнце
Из нашей кожи, наших глаз.
Понятен этот примитив.
Кто в это верит, пусть и верит,
И рот свой от всезнайства щерит.
Я этого не супротив.

* * *
Нам дано тосковать и смеяться,
И по серому снегу брести,
А потом — внезапно сорваться,
Все, что сами сплели, расплести.
Нам дано провести под часами
Тридцать лет, или же за полста.
Сложность мы создаем сами,
А по правде, жизнь наша проста.
* * *
Говорят, что не найти,
И искать не надо бы,
Край, где с неба конфетти
И конфеты падают;
Где тепло и где уют,
Мотыльки летают,
Где прохожим раздают
Все, что те желают;
Где всегда готов обед,
Теплое жилище.
Да, такого края нет,
Люди все же ищут.

МУХИ
Мух не держим на брандвахте,
Здесь для них худая жизнь,
Здесь для них такие страхи,
Ловят их, только держись.
Если скука одолеет, —
В руки — удочку, эх, ма!
Муху на крючок. Уклеек
Ловим, благо их здесь тьма.
Вот вам соцсоревнование:
Кто рыб больше надерет;
И гудит речное здание —
Соревнуется народ,
Носится в азарте шалом,
Даже Фока шкипер дед,
Рыбы за бортом навалом,
Только мух падлючих нет.
Рыбака познайте душу,
Он волос сдерет пучок,
Трою новую разрушит,
Если рыба на крючок.
Мы бы ведрами ловили,
На закате клев хорош,
Если б только мухи были,
Где их тварей наберешь?

* * *
Посижу чуть-чуть на стенке,
От восторга — дуралей,
Окажусь вдруг на коленке,
На коленке на твоей.
Посижу и не наскучу,
Рядом с краешком белья.
Ты посмотришь, скажешь:
«Лучик!»
Ошибешься — это я.

* * *
Влажным носом теленка
Коснусь, ты воскликнешь:
«Ай!».
Не прогоняй меня только,
Только не прогоняй.
Не наступлю, не стукну
Неловким своим «каблуком».
Можно лизнуть твою руку
Шершавым языком?

ПЛОТВА
Рыбе надо-то немножко, —
Быть накормленной с утра.
Вот обычная сорожка,
А еще она — плотва.
Здесь ее в заливах тьмище,
Когда нерест по весне,
Выметать икру где — ищет,
Вот где браконьерам снедь.
Ищет рыба,где тесноты,
И как можно потесней,
Выметать икру охота,
И как можно побыстрей.
Этим пользуется ворог,
То бишь жадный человек,
Человеку мало корок,
Зарится на рыб набег.
Жадный вырубает елку,
Тесно сеткой обнесет,
Елку в воду втихомолку, —
«Рыбки, залезайте все».
В сетку рыба понабьется,
Надо же икру метать,
Человечек рассмеется,
Станет живность уплетать.
Даже угостит соседку,
А она ему — вина.
А в воде забудет сетку:
Сотне штук плотвы — хана.

* * *
Маску делала медовую,
В бочку влезла стопудовую.
Облепили ее мухи,
Всю сожрали с голодухи.

* * *
Тучи, тяжелые тучи,
Когда же вас раскуют?
Как вам давить не наскучит
Бедную землю мою?
Когда вы свой взгляд перемените,
Черное вылив вино?..
Солнца все меньше и меньше,
Скоро исчезнет оно.

* * *
Весенняя вода хмельна,
Через луга спешит она.
Она справляет русла рек,
Что берегов ей оберег.
Пусть более того спешит,
Все море за нее решит.

* * *
Непролазе грязь в угоду,ь
Засосешься, как сапог,
Пес в такую непогоду
Не посмотрит за порог.
Тучи шилом искололи,
Королевство серости,
И об этом все, в наборе,
Обломаешь челюсти.
И не верится, что где-то
Солнце гладит с высоты,
Изумруды дарит лето
И веселые цветы.

* * *
Часто ищем, братцы, мы,
С кем бы нам подраться бы.
Рады расшибиться мы,
Только бы пробиться бы.
Лезем через крыши мы,
Только бы повыше бы.
Оказавшись в луже мы,
Горечью загружены.
Сами виноваты мы,
Мозги-то не из ваты ли?
* * *
Щедрин не любил Фета,
Чайковский считал Фета гением.
Для кого-то дерьмо — конфета,
Сущее объедение.
Не надо спорить о вкусах,
Занятие это в отрубе.
Папуасы носили бусы,
А теперь с ними бегать не будут.
Не все Щедрина уважают,
Не все склонны к скалолазанию.
Терпимее будьте, уважаемые,
К мнениям и высказываниям.

ВСТРЕЧА
Всяк нормальный — по перрону,
Ненормальный — по путям.
Вот и я — взял да и тронул
«Вихри снежные крутя».
Все составы да составы,
Вот куда себя зашил,
Подразмять свои суставы,
Поддержать настрой души.
Тут и вырос этот малый —
«Шкаф посудный» — ничего.
Неуютно что-то стало
От угрюмости его.
Я, пожалуй, и не ниже,
Сунься, в нюх от сердца — жах.
На меня так смотрит рыжий:
«Ну а если на ножах?»
Постояли три минуты
(На Угре так рать на рать).
Впрочем, я не чеканутый,
Чтобы первым начинать.
Ветер. С неба снега манна.
Под ногами слякоть-слизь.
Рук не вынув из кармана
Осторожно разошлись.

У ДЕРЕВНИ БАЙДАРЫ
Мы причалили под вечер
У деревни Байдары.
Байдаровские навстречу,
При себе у всех «дары», —
У кого «фонарь» под глазом,
У кого синяк синей;
Жалуются хором-разом
На аниковских парней.
Мы в команде молодые,
Все проворны, не сомы;
Отказались бы другие,
То другие, но не мы.
Там, в Аниково сегодня
Танцы, значит, будет «бал»,
И жарку-то мы нагоним —
«Кто здесь наших вырубал?»
Словом, двинулись тусовкой,
Подкатили к клубу в масть,
В музыку вписались ловко,
Ну, короче, понеслась.
В дело колья шли и лавки,
И другой колхозный хлам,
Враг не вынес этой давки,
Разбежался по домам.
«Наша! Наша победила!» —
Мы орали как быки.
Но, увы, не тут то было —
К клубу мчались мужики.
Там и здесь мелькали вилы,
Кто-то из берданки — бах!
Мы уже на старте были,
Чтоб остаться при бобах.
Как педали мы крутили,
Как мы заметали след...
Раненые, правда, были,
Но убитых все же нет.

* * *
Сквозь тальник прибрежный,
Ил вязкий и топкий...
И все же надежда —
Выйти на тропку.
Прешь в узость по лисьи,
Рвешь кожу, одежду,
Ветки и листья,
Но не надежду.

* * *
Кто там плачет навзрыд?
Только ль октябрь? — едва ли.
Плач этот на разрыв
Сердце мое проверяет.
Тревоги растут этажи,
Снова потеряно лето, —
С этим так тяжко жить,
Так неотступно это.

* * *
Да, мы с тобой позабыты,
Оставлены во вчера,
Как надоевшие боты,
Которым на выброс пора.
Кто тужит о высохшем клее?
Кто слезы о нем льет?
Вот так же — того не жалеют,
Кто доживает свое.

* * *
Как мы боимся боли,
Позора и темноты,
Смысла невидящей бойни
И надмогильной плиты,
Когда тянут совести жилы,
И бесконечных тризн...
Все устает от жизни,
Если затянута жизнь.

* * *
Не воспитают мама с папой,
Будет сын не лапкой, лапой.

* * *
Кто видит истину в вине,
Бывает редко на коне,
Бывает чаще под конем
И куча мусора на нем.

* * *
А зачем, скажите, братцы,
В эту хитрость зарываться?
Мы еще пока живы,
Носим кочку головы.
Для чего петь за волынкой:
«Вот умрем, чтоб стать
травинкой».
(Ложкой, тазом, керосинкой,
Кленом, вербою, осинкой,
Брусом, буковым паркетом,
Парапетом, вторчерметом).
Мы об этом — не случайно,
Нас пугает смерти тайна.

СЛУЧАЙ НА РЕКЕ
Теплоход «Заря» причалил,
Пассажиры к трапу — хлесть;
А один самый отчаянный,
Все старался первым влезть.
От него несло «бутылкой»,
Отрыгаловка на нем.
Кэп «Зари» был тоже пылкий:
«Пьяных на борт не берем», —
Да ногой его, да с трапа,
Да удачно — прямо в нос.
Поплыла по речке шляпа,
Вслед за нею шляпонос.
Понесло его течение,
Как подсохший каравай,
Сгинуть бы ему с мучением —
Мимо мы ни проплывай.
Он уже не трепыхался
Усмиря былую прыть,
Он уже на дно собрался
Рыбье стадо подкормить.
Бедолагу изловили,
Хоть глаза его и злы,
Прямо в лодку завалили
И на берег отвезли.
Там он «отмочил собаку», —
И один да на троих, —
Бросился немедля в драку,
На спасителей своих, —
Тянет с кирпитоном лапу
К ближнему, чтоб в темя хлоп,
И орет: «Отдайте шляпу!
Возвратите теплоход!
Кулаком его три раза,
Чтоб не прыгал крокодил...
Камень в нас швырнул зараза,
Чуть в мотор не угодил.
Так расстались с этим Федей,
Откровенно говоря.
Через пять часов уедет, —
Будет новая «Заря».

ЗАРАБОТОК
Рыбу кормят не попкорном,
Это ненадежный щит,
А обычным комбикормом,
Если с фермы утащить.
Федькина жена на ферме,
Раздает комбикорма,
Вот и тащит Федька-стерва,
Если можно задарма.
В чугунке огромном парит
Новоявленный попкорн,
А потом и в речку валит —
Рыбке знатной на подкорм.
Вот и ловится мешками,
Он и вялит, Федька-чернь,
И огромными прыжками
Прямиком на рынок, в Пермь.
Заработок очень верный,
В «корде» пузо и спина.
Хорошо когда на ферме
Приспособлена жена.

* * *
Потерял работу Вася,
Бригадиром был «вчерася»,
Кулаком об стол стучал
И прилично получал.
Приняла бригада в массе —
Обойдемся и без Васи.

* * *
Работа есть всегда, ребята.
Другой вопрос: а где зарплата?

* * *
Герои нужны не для потехи,
Герои нужны, чтоб заштопать
прорехи.
Герои нужны, чтоб примером
служили,
Чтоб подгонять — кто
не двужилен.
А если нормальную жизнь мы
устроим, —
Исчезнет экстрим, для чего нам
герои?

* * *
Ты уйдешь — не удивлюсь я,
Ты придешь — не удивлюсь,
Быть забытым не боюсь я,
Не боюсь.
Пусть тоска вопит мигреня,
Ревность чиркает во мгле,
Мы же встретились на время
На земле.

ОХОТНИЧЕК
Охотник на брандвахте
Для нас он сущий клад, —
Разок-другой бабахнет
И не ходи на склад,
И дичь тебе парная,
И запрещенный лось.
Послали в лес мы парня,
Чтоб хорошо жилось.
С рассвета до заката
Он по сучкам бродил,
И в рябчика помятого
Он все же угодил.
В огромнейшей кастрюле
Варили этот бред,
На варево взглянули,
А рябчика-то нет.
А рябчик птица-кроха,
Ощиплешь — с кулачок,
Зачем он, недотёха,
Попался на крючок?
Растаял весь он в пшенке,
Не отыскал его;
Добавили тушенки
И вышло ничего.
Охотничек — на вахту,
Для нового живья.
А на других брандвахтах
И вовсе нет ружья.

«ДЬЯВОЛ НЕ ОСТАВЛЯЕТ ТЕНИ»
Человек потерял свою тень
(Человек в меру сытый и полный).
Человек потерял свою тень,
Где оставил ее не помнит.
Просто шел он своим путем,
И во мраке ночном, и при свете.
Просто помощь отнес на потом,
Просто слез чужих не заметил.
* * *
На глухой крапиве
Тоже есть цветы,
Но она не жжется,
Как умеешь ты.
Ты ни жечь не можешь,
Так себя любя.
Гусеницы все же
Слопают тебя.

* * *
Зачем мне воля —
Кормили бы «поболя».

МИЛЫЕ ТЕШАТСЯ
Обозвал ее он «Дуней»,
И еще обидней как-то;
А она его, подумав,
Объявила «катарактой».
Он ее: «Очкастой клячей»,
А она его — «клоакой».
Пробурчал: «Словарь ходячий,
Лучше б назвала собакой,
Крокодилом, бегемотом,
Вон по-книжному как шпарит,
По научному как ботает,
Голова не переварит».
Так любимые бранились,
Надоело им скучать.
Но, а может проще было
Посидеть и помолчать?

* * *
Солнечный зайчик
Такой озорной,
Солнечный зайчик —
Чувств посыльной.
Покуда есть солнце,
Воздух, вода,
Солнечный зайчик
Будет всегда.

* * *
Все станут бросаться
С гранатой под танки,
В стране не останется
Даже и Таньки.


ПРИСЯГА
В столовской мы сидим биндюжке,
Хозвзвод — малюсенький отряд,
И «старики», а не старушки,
Решили провести обряд:
Обряд неуставной присяги,
А он веками освящен, —
Половником тебя по заду,
И ты в солдаты посвящен.
Биндюжник здесь, в биндюге, прима,
Имеет и биндюжный вид.
«Все приняли, а ты не принял», —
Мне по биндюжьи говорит.
Четыре навалились туши,
Упитанные все на ять,
Но я не стал им лоб и уши
Под их удары подставлять.
Они как коршуны, я — петел,
Отмахивался не шутя,
Тому и этому ответил,
Иначе в тряпку превратят.
И мне, конечно, тоже было,
Нос раскраснелся, как бурак.
Отбой биндюга протрубила,
И все оставила есть как.
Не распускали больше краги,
Хоть намечали на еще.
Так и остался без присяги,
И «старикашками» прощен.

* * *
Говорят: лет через триста,
Где Россия — будет чисто.
Начисто исчезнет Ваня,
Не поможет даже баня.
* * *
По тропинке до погоста
Мы шагаем веселясь,
Увлекают нас заботы,
Наслаждения и грязь.
Кто-то помнит о кончине,
Кто-то знать ее не хочет...
Как бы ни гореть лучине —
Осветит лишь грошик ночи.

* * *
Облачко ты белое,
Я же серый дым;
Мы с тобою рядышком,
Рядышком летим.
Знаю, что не слиться нам,
Не дано судьбой.
Молча полюбуюсь я,
Облачко, тобой.


К СЛОВУ ЖЕНА
Жена — это слишком грубо
Звучит, как упавшее блюдо.
Слово какое-то жесткое,
Избитое да изношенное,
Навязчивое, колючее,
Злое, хлесткое, жгучее.
Я себе не позволю
Тебя называть женою...

Лучи поэзии, что вы? —
Найдите другое слово,
Звучало чтобы таинственно:
«Любимая, единственная».
А станет колючкой она,
Пусть будет тогда «жена».

РАЗБОРКА
Начпрод сказал свежо не тухло,
Он с обстановкою знаком:
«Кто не на смене, да на кухню —
По черепушке черпаком».
(Нас погонять, конечно, нужно,
Пора кончать такой отёл.
А то устроили гадюшник,
Кто ни приди — рукой в котёл).
Зашел латыш, сержант наглючий,
Решил мясца отведать яд,
Я черпаком ему покруче,
И не один раз, два подряд.
И сразу закипела свара
(И зрителей был полон зал).
Еще отведав два удара
Сержант наружу выползал.
А вечером ждала разборка,
Как мужа пьяного жена, —
Сержантами полна каптерка,
И верховодил старшина.
Латыш глазами нервно зыркал,
Видать желал Пилатом быть.
А я в карман припрятал гирьку,
На случай, если станут бить.
Но обошлось и без прикладства,
Хотя за мной была вина.
Сержантское кипело братство,
И верховодил старшина.
«Да как ты смел! — кричит с порога. -
Суши носки! Считай труба!
Теперь в дисбат тебе дорога,
Не гарнизонная «губа»!
Так полчаса меня морили.
Звонок. Каптерщик стал как мел.
Ему из штаба позвонили.
Начпрода голос: «Я велел!»

* * *
Добро ли писать только —
Словами красивыми цацкаться,
В сердце людское торкаться,
К теплому месту царапаться.
Расхваливать грязные лужи,
Даря им другое понятие.
Кому это все нужно?
Дерьмовое это занятие.
Искренен будь по полной,
С ложью старайся не вошкаться,
Искреннее запомнится,
Все остальное приложится.

* * *
Нет, не чувства мне разум туманят,
Хитрость сладенькой лестью не дышит,
Ты не к чаю медовый пряник,
И оценки своей повыше.
Ты пригоршню чистого разума
Окунула в сердечный настой.
Ты бываешь такой разной,
Очень сложной и очень простой.


СЕКРЕТНЫЙ ОБЬЕКТ
А в карантине нас пугали
(С уставом-то не всяк знаком);
О землю топали ногами,
Размахивали кулаком,
По мозговым долбили клеткам,
Как по паласу бьет жена.
«Вы служите на сверхсекретном!
Вот вам какая честь дана!
Домой об этом ни полслова...»
(О Боже! — горе от ума!)
И об ответственности снова:
«За разглашение — тюрьма».
Мол, всюду крутятся шпионы,
У них всегда полно затей,
И выдают за шампиньоны
Себя и собственных детей.
А сами слушают, подонки,
О чем там шепчут и поют,
Как водится — скорей на пленку,
И за «бугор» передают.
Мы за казармой землю рыли,
Как члены разномастных сект,
И меж собой не говорили
Про этот самый спецобъект.
Писал своей я часто маме
О том, что есть дают и пить...
А про объект тот фильм снимали,
Чтобы по телику крутить.

* * *
Ты идешь по тропе гор,
То лучи, то от скал тени,
Это верно — судьбы приговор
Плоть имеющий не отменит.
Над тобой летают мечты,
И улыбка цветет малиной,
Потому, что не знаешь ты,
Как все рушится под лавиной.
* * *
Деньги есть — дуй на Канары,
Там и пляж тебе, и шмары.
Деньги кончаться — не всё,
Приедешь лохов потрясешь.

* * *
У тела свои законы,
А у души свои.
Тело-то мы накормим,
От боли, от бед отслоим.
Душе остается мало,
Нетребовательна она,
Ей не нужно сало
И рюмка большая вина.
То, что душа захотела —
Тело не тормошит.
Нас больше тревожит боль тела,
И меньше боль нашей души.


БЫТОВАЯ СЦЕНКА
«Опять с похмелья ты, скотина, —
Пылает мужняя жена, —
Зачем я вышла за кретина,
Не просыхает от вина.
Допьет гад, вытурят с работы,
Кормить-то чем тогда ребят?
Друзья такие же проглоты,
В бутылку только и глядят.
Опух подлец уже от водки,
Сто лет не брита борода.
Вот повыбрасываю шмотки,
Пусть в бойлерной живет тогда».
Потом чуть мягче: «Жрать-то хочешь?»
Ответ: «Да ну, по горло сыт». —
«Ты что мне голову морочишь?
Еда нетронутой стоит» —
«Да ел я, ел, ну ел — немало,
Из миски, та, что из стекла».
Жена раскрывши рот стояла,
И очень четко понимала:
У мужа крыша потекла.
Вчера пил чуть ни до отходной,
Проснулся утром с бодуна,
«Все от грибов сожрал отходы.
И до сих пор жив сатана».


* * *
Башки свернули унитаз,
Он не спросил: «Который час?»

* * *
Всегда так было: радости
Сопровождают гадости.
* * *
Сегодня дождь опять с утра
Метлою подметает душу;
Ты объяснений слов не трать,
Никто их не захочет слушать.
Наш век нахохлен, как сова,
Наш взгляд на мир — тяжелый
вывих.
Оставь себе свои слова,
Иль в темноте в кусты швырни их.

* * *
Швырнуть часы, разбить о стену,
Заткнуть и уши и глаза:
Торопятся минуты стервы
И не заглядывают за...
Куда иду? зачем все это?
Зачем и солнце, и земля?
Ответа нету, нет ответа:
Не отпускают, не велят.

* * *
Февраль и солнцем обольет,
И закружит тебя пургою,
Как непонятную строкою,
И снега в рукава набьет.
Он так изменчив месяц этот,
Он может холодом облить,
И подарить мороза блик,
Поля голубизной отметить.
Он может скукой заболеть,
Тоской, отчаяньем, капелью.
Ему не хочется быть с тенью...
И я родился в феврале.

* * *
И ничего такого,
Просто обыденно все,
Словно затертое слово,
Словно лист унесен.
Другие слова будут,
Другие будут листы.
Будни. Их много будней,
Их тяжело нести.

МОЛОДОЙ
Степаныч вызвал молодого,
Тиком поиграл слегка,
Всего-то и сказал два слова:
«Закопаешь «мертвяка».
Молодой — всего неделю,
По протекции у нас,
О своем смекнул на деле,
Но приказ, он есть приказ.
А вчера, на этом месте,
Всплыл утопленник со дна,
Нас не потрясло известие,
Видели не то, сполна.
Часто по реке их катит,
Только службу вызывай,
Черный приплывет спецкатер —
«Ну, загруживай давай»...
Вот утопленник вчерашний
Молодого и потряс.
Молодой и спрятал «башню»
Вместе с носом под матрас.
А с утра его Степаныч
Новостью ошеломил.
Как со старшим спорить станешь?
Хоть и белый свет не мил.
Молодой берет лопату
Не высказывая прыть,
Отправляется по трапу,
Чтобы мертвяка зарыть.
Подошел и стал на месте,
Морщит недовольно лоб,
Мертвяка нет, хоть ты тресни,
Видно заново утоп...

«Мертвяком» бревно зовется,
Что закапывают в грунт;
Вырывается «колодце» —
Ров, и в яму его, ух.
На бревно обрывок троса,
Разумеется, с петлей.
Вот и чалятся матросы,
Вот и весь «мертвяк
глухой».
Молодой стоял с лопатой,
Как зашиблен кирпичом.
Мы же лыбились бесплатно,
Понимая что по чем.

* * *
Навылет прострелена птица,
Лежит на траве, как плывет,
Уже никому не грустится,
Подумаешь — сбита в лет.
Раскинуты белые крылья,
Гладить им синь не сметь.
И для себя открыл я:
Это не худшая смерть.

* * *
Они копятся желтые кости,
Смерть — нескрытен ее неуем;
Вся земля, где живут — погосты,
На погостах мы и живем.
И тоской оттого пусть не веет,
Что такую мы тяжесть несем,
Все крестьянин на плоти сеет,
Чернозем — это плотозем;
Да, земля наша — тесная зона,
И немного крылата, учти...
Плоть построена из чернозема,
А душа не родня ей почти.

* * *
Писать о слякоти не надо:
Твержу себе который раз.
Немалый серости запас,
Запас неисчерпаем смрада.
Твержу себе, а сам пишу,
Такая у меня планида.
Рождается стих не для вида,
Но отражает сердца шум.

КЛЮКВА
Вот такой еще был случай.
И мужик-то не здоров,
Только до чего падучий
До лесных щедрот-даров.
Коль грибы, так солит бочки,
Сушит — подавай матрас,
Сразу и без проволочки,
Коль запас, так уж запас.
Август. Не дозрела клюква.
А из города спешат
Этой клюковки наклюкать,
Попугать здесь лягушат.
Не тревожьте зелень-залежь.
Разрешите ей доспеть.
Ну кого ты убеждаешь?
Этим только бы успеть.
Вот и наш — рюкзак взял
тощий,
Три ведра в него, как в пруд,
И отправился не к теще,
Ежели другие прут.
И помимо рюкзака-то,
Два отдельных взял ведра,
И до солнышка потопал
Сапожища до бедра.
Летом рано не темнеет,
Хоть одиннадцатый час.
Нету нашего Андрея,
Не в трясине ли увяз?
День второй — его не слышно,
Не приперся на ура.
Чтоб ему оглоблю в дышло,
Нам отчаливать пора.
Лишь к обеду объявился —
Долгожданнейшая весть,
Точно — где-то провалился:
В глине весь, и в тине весь.
Фонари под оба глаза —
Накусали комары,
Ведра потерял зараза,
Пуст рюкзак — вот все дары.
А ведь все жила наполнил,
Закантарил, забутил,
Только лишь потом и вспомнил,
Заблудился покрутив.
Всю ночь ползал по болоту,
Клюкву высыпал — устал.
Так ему и надо жмоту.
Все равно другим не стал.

* * *
Вечер выпачкан в осени
Поздней, очень продрог,
Лужи копили и бросили
На дорогах и возле дорог.
И от дождя не спрятаться,
Осень, осень кругом.
Взгляд тяжелый слякоти
Сквозь окна ползет в дом.

* * *
Ты случайно заброшен сюда,
Но, а может быть неслучайно;
Есть и лучшие города,
И умней, и добрей начальники.
Где-то лето все время цветет,
И у неба халат не выцвел,
А тебе дан отрезок тот,
Где так много и льда и рытвин;
Где ветра о своем трубят,
И беда, как полынь понасеена.
Даже если все против тебя,
Надо верить — плохое временно.

* * *
Снова поспели травы
Не только лишь на Руси;
Куда ты от этой правды? —
Травы пора косить,
Сено метать в зароды,
И лучше, чем больше зарод.
Всем это ясно вроде бы,
Но все-таки грусть берет.

БАКЛАН
Ну как и полагается —
В воде сплошной навоз.
На Каме начинается
Северный завоз.
«Путейский» наш зачуханный
Развозит бакена,
Против течения чухает —
«Лошадок» до хрена.
С получки все пожухлые
Сам знаешь — повело...
Но кончилась жратвуха,
На полочках голо.
Охотник дал баклана нам
(Охотник — кэпа друг). —
Баклана на заклание —
Не кандидат наук.
Пух, перья всюду летают,
Разве движка опричь.
Поесть решили плотно мы,
Какая ни есть дичь.
На варку мало времени,
Жрать хочется — убей.
А птица эта вредная —
Подметки погрубей.
К тому же пахнет рыбою,
Никак не лезет в рот;
Кто б съел ее с улыбкой —
Был явный патриот.
Такой еде откланялись,
На все пятьсот свечей.
Не зря зовут «бакланами»
Отпетых трепачей.

* * *
Хотелось кануть в эту серость,
Чтоб не было с ней по пути.
А гибель так легко найти,
Чтоб не дышалось и не пелось.
Так просто превратиться в ноль,
Поцеловать свою убогость...
И, Слава Богу! Слава Богу!
Что это — временная боль.

* * *
Мы сами поднимаем волны,
Нам хочется кипеть и бдеть,
Свою употребляя волю
На то, чтоб ветер разбудить.
А ветер — сломанные ветви,
А ветер — нетерпения знак.
О эти ветры! эти ветры! —
И горе, и без них никак.
В порывах столько скрыто дури,
Бахвальства, пьяной дерзости...
А после ливня, после бури,
Глядите, как река блести!

* * *
Обречены на заклание
И Авель, и Каин, и ты.
А строим такие здания
В плену находясь суеты.
И души наши гуляют
По зданиям и садам.
А небо нас проверяет
Неравенством.
Что будет там?
* * *
Ты дорожи и каплей дня,
Почувствуй, как все быстротечно,
Конечно, существует вечность,
Но для тебя ли? для меня?
Наполни самый малый миг
Пусть малым, только настоящим.
А тишину всегда обрящешь,
Да кто б ее здесь ни постиг?

ЗАБЫЛИ
Горели бревна жарко очень,
Огонь готов все сокрушить,
Нам пятерым сплавным рабочим,
Его пришлось в обед тушить.
Туда «пожарка» не подъедет,
Горят бревешки и горят.
Вот и потеют Вася с Федей
(Ну фигурально говоря).
А леса тыщи кубометров
(Вам не резинка от трусов);
Все унесет восточным ветром
Всего за несколько часов.
Штаны и курточки дымили
(Да, вот такой аперитив);
А воду с катера мы лили
Туда, где бревен был разрыв.
Ну что сгорело, то сгорело,
Не дали большему сгореть,
И тут начальство подоспело,
Не видели какого впредь.
И сам директор комбината
(В хорошем настроении был) —
«Ну, молодцы же вы, ребята, —
Авторитетно заявил, —
Отбросив мелкие детали,
Мы вот что вам сказать хотим:
Всех премиальным завалим,
Осеребрим, озолотим!»
Прошло сто лет. А может двести
Прошелестели словно шелк.
Директор не на этом месте —
На повышение пошел.
Зачем в годах копаться дальних,
Блуждая, как средь звездных трасс.
Не видели мы премиальных,
Не знаем где они сейчас.

ВЕТЕР
Кажется, что он свободен,
Как свободны короли, —
Он летит куда угодно —
Во все стороны земли,
Поднимает тучи пыли,
И границ не признает,
Волны океана вскинет,
Ливню бешенство дает,
Иль качается на ветках
Сил не накопив пока...
Короли — что птицы в клетках,
Правда, клетка велика.

* * *
Нет равенства, и быть не может,
И пальцы Бог не уравнял.
Уравниванию не родня
Мы, если честно подытожить.
О равенстве зудит порой —
Кого обуревает зависть,
В ком — самому взмыть выше завязь,
Стать среди холмиков горой.

* * *
Темнота хоть режь ножом,
Лампочки не лучики,
Мне с нелегким багажом
Распрощаться лучше бы.
Холодище, а туман
Катится клубами,
Сходни — глупый меломан,
Трос скрипит зубами.
Тонко воют леера,
Борт гудит от встряски.
Ночи темная гора
Не меняет краски.
* * *
Время-время, не спеши,
Не успел я много,
Много я не завершил,
Что успел — убого.
Ты мою обрежешь нить
Резко и упрямо...
Время не уговорить, —
Не родная мама.

ГЛУПЫЙ БОЙ
Глупый Бой, Глупый Бой,
Дурачок, ну что с тобой?
Что ты скачешь, — как шальной?
Что тому, скажи, виной?
Ну, уймись же, слышишь, пес?
Ты зачем лизнул мой нос?..

Я когда ее любил —
Вот таким же глупым был.