Давайте вспомним далёкие шестидесятые. Это были угарные и сумасбродные, развесёлые и разбитные, поистине сумасшедшие годы. Если кто не знает, они начались с сенсации, с того, что младший сержант СА Асхат Зиганшин съел свой сапог, о чём несколько позже даже сочинили песню:
- Зиганшин – буги! Зиганшин – рок!..

Буги-вуги, твист, синтетические парики и шиньоны, кулоны из янтаря, плащи из болоньи, почти что заграничные духи марки «Дзинтарс», девичьи причёски «бабетта» и «конский хвост», журнал «Юность» - это тоже всё шестидесятые. Ещё не придумали термин «шестидесятничество», но Сэлинджер уже написал «Над пропастью во ржи» - книгу, поставившую на уши весь мир; сейчас уже несколько подзабытый, а тогда – звезда эстрады первой величины Эмиль Горовец спел о Марине, сделав это имя чрезвычайно популярным в стране; ну и, само собой, Гагарин полетел в космос.

А тон в мире моды тогда задавали Татьяна Самойлова, Регина Збарская, сёстры Вертинские – настоящие королевы, изысканные смуглянки, вызывающе жгучие брюнетки с лучезарными раскосыми очами и парадными причёсками. Жаль, что очень скоро им на смену придут худышки типа Твигги, бесцветные пустышки с сонным взглядом и приклеенными ресницами, плоские, инфантильные и стриженые под мальчика.

Но это потом... А пока девушки были все как на подбор фигуристые, и это нисколько не вредило им, а на их весёлых улыбчивых мордашках с нежным румянцем во всю щёку играли забавные ямочки. А ещё они умели радоваться как никто. Воистину, самые красивые девушки всех времён и народов жили в шестидесятых годах в нашей великой стране.

Такими и были Вита и Наташа, две закадычные подруги, две наши «шестидесятницы»; можно сказать, что они были отражением своей эпохи. Именно в тот день, о котором пойдёт речь, они были на редкость хороши очарованием юности и отлично осознавали это.

Заканчивался февраль, но в их южном городе уже вовсю священнодействовала весна, окутывая бело-розовой дымкой плодовые деревья и расстилая ковры из фиалок. Ночной неистовый дождь смыл пыль, окропил влагой траву, и воздух был стеклянный, до лёгкого головокружения пьяняще – свежий.

Девушки, обе в нарядных, солнечной цветовой гаммы платьях с колышущимися юбками колоколом и лёгких плащиках покроя «трапеция», встретились у входа в парк имени Тельмана, там, где продавали сладкую вату, петушков на палочке и всякую другую копеечную шара-бару, и пошли по главной аллее вглубь; под каблучками их туфелек вкусно хрустел влажный песок. Парк, невзирая на зимний, непопулярный у публики период, содержался в образцовом порядке, как, впрочем, и любой парк культуры и отдыха в те годы. Усаженная старыми деревьями аллея была полна глубокой тишины, и сумрак её казался бархатным; по её обеим сторонам между стволами кое-где мелькали гипсовые скульптуры стоявших навытяжку пионеров - горнистов и барабанщиков.

А вот и площадка с аттракционами – намеченная загодя цель их сегодняшнего маршрута. Быстренько сговорившись, подруги первым делом решили заглянуть в «Комнату смеха».
Переходя от зеркала к зеркалу, девушки, как оно и полагается в таком месте, смеялись, паясничали, озорно корчили рожи. В комнате народу было не много, а вскоре остались только они да двое ребят, одетые в форму курсантов. Один – с коротко стрижеными русыми волосами, второй - совсем чернявый; сразу видно, что не русский. Вита толкнула Наташу локтём, мол, посмотри, какой нос выдающийся. Обе они задорно прыснули, но тут же опять приняли пристойный вид.

Понятно, что курсанты такого внимания к себе со стороны двух красивых девушек пропустить никак не могли и подошли поближе.

Второй был очень даже симпатичный; высокий, статный и форма на нём сидела как влитая. Вите он приглянулся, но она не подала виду.

- Девушки, веселимся?

Это сказал, тот, с носом. Выговор у него тоже был не русский, к тому же с едва заметной хрипотцой.

- Давайте вместе веселиться.

Девушки в ответ даже не улыбнулись.

- Ещё чего. Вместе, – отозвалась Вита.

Невежливо, конечно, но у неё это вырвалось как-то само собой.

Она схватила Наташу за руку, обе они выскочили из павильона и пулей бросились напрямик через лужайку в сторону летней эстрады, откуда доносились пронзительные звуки «Чардаша» Монти.

Девушки забежали туда и, запыхавшиеся, опустились на свободную скамью. На деревянном помосте под навесом из тента давал представление заезжий фокусник с шёлковыми цветастыми платками и шариками от пинг-понга; время от времени он откладывал реквизит в сторону и подобострастно кланялся публике. Короче говоря, ничего интересного.

На соседней скамье компания парней, одинаково одетых в сильно обуженные книзу джинсы и замшевые куртки на «молнии», лузгала семечки.

Один, с порочным лицом, обернулся и уставился на Виту сальным взглядом.

- Витка, ты что? Что ты фифу какую-то корчишь? Ничего ведь ребята. Я про тех курсантиков. Не пижоны, не шпана, как эти великовозрастные бездельники.

Наташа кивнула головой в сторону парней в куртках.

- Смотри, как насвинячили своими семечками.

Она терпеть не могла всякое безобразие.

- Да ну их всех. Как сердцем чувствовала, что пристанут к нам. Попадём мы с тобой в какую-нибудь историю, Наташка.

- Дура ты, Витка. Сглупили мы с тобой, что сбежали.

В этот момент дверь со скрежетом приоткрылась, и вошли те двое ребят в форме.

Оглянулись по сторонам, заметили наших девушек и сели рядышком.

Тот, что был с русыми волосами, зашептал:
- Девушки, вы что сбежали? Испугались? Мы не страшные.

- Мы вовсе не сбежали. Очень надо.

- Давайте знакомиться. Я - Володя, он - Ашот.

- Вита.

- Наташа.

Тотчас с передних рядов послышалось возмущённое шиканье.

Тогда все дружно поднялись со своих мест и пошли назад - в сторону площадки с аттракционами.

- Девушки, прокатимся верхом на лошадках? Вон какие кони ретивые, - предложил Ашот.

Прокатились.

Когда сходили с карусели, разделились на пары. Вита и Володя оторвались вперёд, Наташа и Ашот несколько отстали. Краем глаза Вита заметила, что они застряли возле лотка с мороженым. Не потеряться бы, подумалось ей.

Они шли не торопясь. Сладко пахло разогретой на солнце форзицией; её исходящие яростным цыпляче-жёлтым сиянием кусты с двух сторон примыкали к дорожке.

- Вита, смотрите, что там!

Это был модный аттракцион «Невесомость», ещё одно знамение того времени.

- Полетаем? – предложил Володя и как бы невзначай взял её за руку.

Как ни странно, Вита руку не отобрала.

Сверху открывался вызывающе прекрасный вид на город.

В самый острый момент, со стеснённым сердцем и прерывающимся дыханием, чувствуя, как у неё от волнения ладони делаются холодными, и изо всех сил сдерживая готовый вырваться крик, Вита закрыла глаза и вдруг почувствовала, как её пышная юбка надулась пузырём. Кошмар! Ещё этого не хватало.

Она высвободила свою ладошку и обеими руками прижала юбку к ногам.

- Вита, что случилось?

- Платье, - только и смогла она вымолвить.

Володя посмотрел на неё в упор и, как ей показалось, оценивающе, а потом вдруг доверительно шепнул на ухо:
- Красивое у вас платье, Вита.

От этих его слов ей стало вдруг так приятно и так радостно, как, кажется, не было ещё никогда. Она вспыхнула и что-то ответила ему невпопад.

- Ну что, страшно было?

- Ни капельки.

В глубине парка был устроен пруд, заросший по берегам деревьями; а ещё там была лодочная станция. Володя предложил покататься. Сообща они выбрали лодку.

- Надеюсь, эта старая калоша не перевернётся?

Вита неуверенным шагом ступила на лодку. Лодка качнулась, и она невольно ойкнула. Когда она разместилась на скамье, отчалили. Володя взялся за вёсла.

- Вита - это как полностью?

- Виталина. От слова «жизнь».

- Красиво. Виталина.

Он попробовал имя на язык.

- Вита, давай на «ты». Ты не против?

Нет, она не против.

Они сидели лицом друг к другу. Вита обеими руками держалась за борта лодки. Водную гладь заливал яркий свет, и у неё слепило глаза.

- Ты учишься, Вита?

- Да. В университете на историческом.

- Здорово. А мы с Ашотом в Суворовском.

Вот оно что.

- Знаешь, ты очень красивая, Вита. Я таких красивых в своей жизни ещё не видел.

Лодка плавно двигалась вдоль линии берега, но Вите казалось, что она еле качается на голубой ряби. Пруд в этом месте просто кишел одинаковыми лодками с влюблёнными парочками. Володя рассказывал:
- Все войны на земле затеваются двумя-тремя, максимум – кучкой людей, а расхлёбывать приходится миллионам. У меня отец погиб на войне, я его даже не видел никогда. Только карточки есть...

А Вита думала: какой же он умный. И славный.

Он помолчал, а потом сказал:
- Вита, у нас скоро выпуск. Открою тебе секрет, только ты никому. Меня направляют в Военную Академию имени Буденного. Это в Ленинграде. Правда, с днём отъезда ещё не определился. Можно, я тебе буду оттуда писать? Ответишь?

Да. Конечно, да. Конечно, она ему ответит.

- На войне, говорят, наиглавнейшее после хлеба и курева – это письма.

- Значит, ты учишься воевать. Тяжело учиться?

- Знаешь старое суворовское правило: тяжело в учении, легко в бою?

Она улыбнулась ему в ответ.

- Ага, знаю, а ещё: пуля – дура, штык – молодец.

- Во-во. Вита, у меня следующая увольнительная через неделю. Давай встретимся здесь же. Ты только приди.

- Приду.

Когда солнце начало клониться к горизонту, и на землю легли косые тени, они причалили к осенённому густыми зарослями плакучей ивы берегу и пошли искать Наташу и Ашота. Но их нигде не было. На чугунных скамейках чинно сидели принаряженные отдыхающие; одни читали книги или просматривали газеты, другие сидели просто так; некоторые играли в шахматы. Дети возились в песке или скакали с прыгалками.

Вскоре парковые дали окутали сумерки, а от воды начало тянуть холодом, так что Виту даже пробрала дрожь. Она вдруг вспомнила, что соседка тётя Люба ей оставила ключи «до вечера». Наверное, уже пришла, а дома никого нет. Неудобно как.

Но потом эти мысли вытеснили другие - светлые и исполненные трепетности, восторга и нежности к этому миру. А ещё - головокружительной радости, которая рвалась наружу словами: «Как же хорошо!» Радости оттого что завтра весна, оттого что у неё такое красивое платье, и он это заметил, оттого что из репродуктора льётся её любимая песня Муслима Магомаева «Бела чао», оттого что в сумочке у неё флакончик духов «Chat noir» - настоящих французских (она купила их у знакомого фарцовщика Лёвы, потратив чуть ли ни всю стипендию, и нисколечки об этом не жалеет). И ещё просто оттого что он рядом.
Потому что радость – это когда хочется всего сразу. Хочется весны, ведь весной всегда начинается новая жизнь и всё впереди, хочется много новых нарядных платьев, хочется быть молодой и красивой, пахнуть французскими духами, хочется любить и быть любимой, хочется уехать далеко-далеко с ним одним, куда бы он ни позвал, хочется за него замуж, конечно, не сейчас, а когда наступит пора, хотя сама себе боишься в этом признаться, и хочется счастья. Такого, чтобы уж навсегда. И всё это непременно будет. Надо только поверить. Смочь. И подождать чуть-чуть.

Вот и вся моя незатейливая история про то чудесное время – незабвенные шестидесятые; собственно, ничего интересного в ней не происходило. Просто встретились двое накануне любви.