РЕШЕТО - независимый литературный портал
Михайло Дубовик / Проза

Моё бытие. Продолжение.

2413 просмотров

 

Михайло Дубовик (Дубко)


 МОЁ БЫТИЕ
(продолжение)

 

Начало по адресу
http://resheto.ru/users/mishel/art/93333

 

И СНОВА ТРУД!

 

Конечно, мы выступили на Учёном Совете Института с сообщениями о командировке. Я докладывал о работах в Польше по росту кристаллов. Воодушевлённый увиденным, а главное, осознав, что в настоящее время наша лаборатория была фактически пионером в разработке новых важных типов монокристаллов и уже имеет определённый прогресс в этом деле, а научное и партийное руководство Института относится к нам с уважением, я снова с  энтузиазмом включился в текущую работу.

Отмечу, что я уже давно взял за правило вести личные записи о текущем планировании экспериментов с указанием ответственных исполнителей и основных результатов. Кроме того, вёл регулярные конспекты о важных публикациях по своей тематике, а также отмечал, куда и с какой целью ездил. Вспоминая сейчас то время, скажу, что 1972-80–е годы были самым наукоёмным и организационно деятельным периодом моей работы. Главное – это был пик мирового всплеска работ по росту кристаллов для лазеров, в частности, по ниобатам, и мы были в самой их гуще.

Как я писал выше, нам предписывалось создать высокоэффективные кристаллические элементы для управления лазерным излучением на основе монокристаллов ниобата бария-стронция. Кратко опишу суть решавшихся нами проблем. Естественно, наши работы базировались на имевшихся мировых достижениях. И нам были хорошо известны основные трудности. Главное в том, что в то время не были созданы элементы размерами даже до 10х10х10 мм3 со стабильными эксплуатационными параметрами и наиболее эффективного состава. Но для этого необходимо было выращивать монокристаллы высокой структурной и оптической однородности диаметром не мене 25-30 мм, что осуществить в то время было очень трудно: температура их плавления была высокой, а состав - переменный! Кроме того, наиболее доступный метод их выращивания, метод Чохральского, неизбежно способствовал образованию так называемых центрального внутреннего объёмного дефекта и ростовой полосчатости. Основные причины их возникновения заключались в характере границы раздела кристалл - расплав и степени нестабильности температуры в зоне роста.

Теоретически идеальными условиями получения высокооднородных монокристаллов методом Чохральского являются плоский фронт кристаллизации и отсутствие колебаний температуры в его области. Нами и другими разработчиками кристаллов НБС были опробованы различные приёмы их создания: применение дополнительного верхнего нагревателя, обдув границы раздела кристалл – расплав воздухом, пропускание электрического тока через кристалл и расплав. Мы установили, что почти идеальных условий выращивания можно достичь, использую коаксиальный платиновый тигель, т. е. условия типа «водяной бани», и верхний дополнительный нагреватель в виде платинового цилиндра, размеры которых в определённых пропорциях соотносились бы к размерам кристалла.

Подготовили заявку на изобретение. Но на использование коаксиального тигля внутренний эксперт Л. Г. Эйдельман противопоставил нам метод выращивания кристаллов из растворов в расплаве, где он был применён. Наша неопытность и слабая настойчивость привели к тому, что мы «сдались», но позже Брайс в Англии, как будто списал у нас этот приём в своём патенте. Всё же мне с коллегами удалось при дальнейших разработках других кристаллов сложного состава создать изобретение на динамичный способ их выращивания, используя верхний дополнительный нагреватель и вращающиеся коаксиальные кольца, которые устанавливались между тиглем и нагревателем. Но главным в описываемый период было то, что нам удалось выращивать крупные качественные монокристаллы НБС, изготовить и поставить Заказчику необходимые элементы и «закрыть» Правительственное постановление. При этом комплект технологических документов мы передали на Кироваканский химзавод для освоения.

Но только закончили разработку кристаллов НБС для Минрадиопрома-«посыпались» новые Постановления непосредственно для Миноборонпрома, где головными от Заказчика были ГОИ и ЦНИИ-22. Нам необходимо было максимум за два года разработать высокоэффективные и стойкие к лазерному излучению элементы из монокристаллов ниобата бария-стронция, ниобата лития и танталата лития. Это был 1975 год. Однако, как технологически, так и по кадровому составу лаборатории такое задание было для нас чрезвычайно трудным. В своих докладных записках я просил Дирекцию укрепить лабораторию новыми специалистами, обеспечить нас новым оборудованием, а лабораторию - соисполнитель №20 - высококачественными исходными компонентами для синтеза шихты. Но, к сожалению, всё двигалось со скрипом.

Но после того, как партгрупорг нашей лаборатории Б.П. Назаренко поведал наши беды на одном из открытых партсобраний Института, сказав при этом вскользь, что в стиле руководства лаборатории проявляются элементы формализма, Дирекция, наконец, приняла решение кардинально укрепить нашу лабораторию новыми кадрами. В это время решался вопрос о судьбе лаборатории по разработке кристаллов железо-иттриевого граната №17, которой руководил в то время О.М. Коновалов и ставшую почему-то ненужной. Основная часть её сотрудников (с. н. сотрудник Космына Мирон Богданович, мл. н. сотрудники Бальва Ольга Павловна, Бондарь Валерий Григорьевич, Пирогов Евгений Николаевич, Прокопович Софья Фёдоровна и механик-электрик Сгонников Пётр Павлович) была переведена к нам, а её начальника назначили руководителем лаборатории полупроводников. А меня вместе с зам. директора Института Э.Ф. Чайковским, куратором Института Александром Яковлевичем Азимовым из СОЮЗРЕАКТИВА МХП «командировали» в ВПК при Совете Министров СССРКремль) «выбивать» оборудование. После моего краткого доклада там, как руководителя разработок, решение было принято мгновенно, несмотря на отговорки представителя Минэлектронпрома - разработчика ростового оборудования В.М. Гармаша, - передать Институту монокристаллов установку, которую мы требовали (Донец-3), немедленно, а нам -  выполнить Задание!

Естественно, после таких кардинальных мероприятий дела завертелись с новой силой как в научно-методическом, так и организационном направлениях. Во-первых, из одной проблемной темы сделали четыре, руководителем трёх из которых был я, а одной (по танталату лития) - М.Б. Космына. Во-вторых я закрепил основных технологов за конкретным направлением работ: Б.П. Назаренко – ниобат бария-стронция, В.Г. Бондарь – ниобат лития, С.Ф. Прокопович–танталат лития, Е.Н. Пирогов монодоменизация (униполяризация) и отжиг кристаллов ниобата и танталата лития, Г. В. Майсов – монодоменизация кристаллов ниобата бария–стронция, О. П. Бальва и Е. А. Дрогайцев - контроль оптических параметров кристаллов и элементов, А. Левин – контроль лучевой прочности элементов.

Светлыми воспоминаниями тех напряжённых лет работы были только  визит наших польских коллег да некоторые командировки. Особенно радостными были контакты с поляками. Весной 1973 года к нам приехали известные нам M. Czyz, Jerzy Czeszko и их сотрудник Edward Zalewski. Дирекция приняла самое активное участие в основных мероприятиях по приёму гостей. Все они проводились по санкции и при участии Сергея Евстратьевича Ковалёва. Неизменными сопровождающими их были Ю.Ф. Рыбкин, В.И. Костенко и я.  Запланированы были поездки на родину Чешко – в Нижнюю Сыроватку и на поле Полтавской битвы, «приёмы» в нашей лаборатории и общий - в Институте.

Для обслуживания гостей был выделен «Рафик» с покладистым водителем. Поездки были весёлыми, с шашлыками на привалах и с песнями. В одну из них во время обеда на берегу Ворсклы в Клементьево Ю.Ф. Рыбкин, В.И. Костенко, я и Чешко рискнули даже переплыть эту реку в чём мать родила (а в то время было ещё холодно – начало мая). К сожалению, сотрудничать нам не разрешили, как нам объяснили, по мотивам безопасности…

Интересной была командировка в Баку, куда нас пригласили азербайджанские коллеги участвовать в конференции по элементам памяти. Она проходила в доме отдыха на берегу Каспийского моря. Тогда мы втроём (Саша Левин, Боря Назаренко и я) любовались синевой Бакинской бухты, Девичьей башней и Памятником 26-ти Бакинским комиссарам.

А в лаборатории была напряжённая будничная работа, которая закончилась сдачей тем Госкомиссии, которую возглавлял представитель ЦНИИ-22 Юрий Аникиевич  Дёмочко. В её состав входили представитель ГОИ А. А. Бережной и военпред Б.Н. Ёлкин. Работу у нас приняли, но с выводами, что основную цель мы не достигли из-за специфичности материалов и требуются дальнейшие исследования.

Светлыми воспоминаниями остались и те дни, когда с детьми или всей семьёй (а детей было трое! о них – в конце рассказа) удавалось поехать отдыхать на Юг (в большинстве случаев ездили «дикарями») или в село к родным жены. Прилагаю две семейные фотографии тех лет (фото 8 и 9).

 

Фото 8. Моя семья

 

 

Фото 9. Лена и Саша у дедушки и бабушки Кобцевых

 

 

СМУТНОЕ ВРЕМЯ

 

Неудачное выполнение последних тем, тем более в начальный перестроечный период в Государстве, осложнило дальнейшую судьбу лаборатории да и мою, как её руководителя. Я раньше писал, что наша лаборатория, как головная технологическая по своей тематике, полностью работала по хоздоговорам. А в тот период начало ослабевать внимание к оборонной тематике. А тут ещё неудачи с темами. И вышло так, что у нас возник кризис с заказчиками. Я, конечно, принял все зависящие от меня меры, чтобы заключить новые договоры, обратившись, прежде всего, к Ю.Н. Веневцеву и другим известным мне коллегам. Юрий Николаевич откликнулся сразу же, приехав в наш Институт вместе с директором Радиотехнического института В.С. Бондаренком. Был согласован план новых работ.

Но Дирекция имела, как выяснилось, свои намерения. Сославшись на циркуляр Министерства об упразднении малочисленных подразделений, нашу лабораторию упразднили, образовав два сектора во главе со мной и М.Б. Космыной, которые включили в  состав лаборатории №13, возглавляемую Б.С. Скоробогатовым. Вот так замкнулся круг моей научной работы на тот период.

В моём секторе остались только сотрудники, которые составляли ядро бывшей лаборатории №11, а название он имел «Сегнетоэлектрические и родственные кристаллы», что было фактически условно, так как и сектор М.Б. Космыны занимался тем же. Я же с таким решением не был согласен и обращался в вышестоящие организации (Министерство и Госкомитет по науке и технике СССР) с просьбой восстановить лабораторию в её прежнем статусе. Но время шло, и нужно было идти вперёд, начиная фактически с поиска заказчиков.

Честно говоря, я не хотел цепляться за кристаллы, которые мы уже изучали, тем более, что к такой тематике подключился М.Б. Космына (он занимался ниобатом  и танталатом лития). И, вспоминая тот период, нужно снова отдать должное Борису Семёновичу, который предложил Дирекции поручить нашему сектору разработку перспективных кристаллов на основе калий - гадолиниевого вольфрамата (КГВ). Лабораторная методика их выращивания была разработана в Институте неорганической химии СО АН СССР и передана нашему институту. Конечно, это был «подарок» не из приятных, так как КГВ плавился неконгруэнто, и предстояло сильно поморочиться, чтобы вырастить совершенные монокристаллы. К тому же не было надёжных заказчиков на этот кристалл.

К счастью, мне удалось достойно выйти из создавшегося положения, благодаря, прежде всего тому, что я не особенно надеялся на официальные решения, а по согласованию с БС продолжал поисковые исследования по новым кристаллам. И что только мы не перепробовали в тот период! И тут появилась публикация русских коллег (В. Милль и др. из Московского госуниверситета и ИКАН) об открытии ими нового семейства лазерных монокристаллов сложного состава типа кальций - галлогерманата. Среди них я интуитивно выбрал лантан - галлиевый силикат La3Ga5SiO14 (условно: ЛГС), который, судя по его нецентросимметричной структуре, должен, как я предполагал, обладать нелинейно-оптическими и пьезоэлектрическими свойствами. Мне сразу же удалось заинтересовать БС и в темпе начать постановку опытов по выращиванию таких кристаллов, активированных неодимом и с добавками других соактиваторов. И дело быстро пошло, хотя своей темы я не имел.

Но оказалось, что этот материал не так прост, как его описывали. И мне с сотрудниками пришлось приложить много усилий,  почти всегда лично участвуя в технологических экспериментах в разное время суток, чтобы получить кристаллы, пригодные для изготовления из них экспериментальных лазерных элементов (привожу свое фото того периода-10).

К сожалению, как показали результаты, полученные Александром Усоскиным, лазерные параметры таких элементов были не на высоте из-за высоких порогов генерации.  И тогда меня осенила мысль измерить их пьезоэлектрические свойства. С этой целью я передал один образец, активированный неодимом (а мы растили в то время только такие кристаллы), Ю.Н. Веневцеву. Но там дело застопорилось. И тогда я обратился к Илье Александровичу Андрееву (сотруднику Ленинградского пединститута), с которым я случайно познакомился ранее на одной из конференций, традиционно проходивших в Московском Доме научно-технического творчества.


 

Фото 10. Я с кристаллом Лангасит

 

Он с энтузиазмом взялся исследовать новые свойства такого же образца и вскоре я получил от него очень обнадёживающие данные. Главное-материал новый и его пьезоэлектрические параметры во много раз превосходят структурный аналог-кварц! Он рекомендовал быстро оформить публикацию, параллельно подать заявку на изобретение и обещал быстро найти заказчиков. Так началось фактически моё возрождение и длительное взаимовыгодное научно-творческое сотрудничество с этим незаурядным специалистом и человеком! Но, к сожалению, как и я, он поздно защитил докторскую диссертацию - только в марте 2007-го года (в год достижения своего пенсионного возраста).

А в это время у нас начались новые структурные преобразования: было разрешено всё-таки восстановить лабораторию №11. Конечно, БС понимал, что существование двух почти однотипных секторов в его лаборатории дело временное и сам помогал снова слить их в одну лабораторию. Но её начальником был поставлен М.Б. Космына, который имел главное  преимущество по сравнению со мной – был членом КПСС и партбюро института. Кроме того, в официальном «запасе» на начальника он состоял ещё в мою бытность начальником лаборатории. Я же остался начальником сектора, который сохранил своё прежнее название.

И потянулись дни снова личного напряжённого труда, причём «под руководством» менее, как мне казалось, компетентного специалиста в разрабатываемой нами тематике. Но я  не входил в конфликты с М.Б., часто замещал его в период командировок и работал над продвижением нового материала, которому И.А. Андреев и я дали название «лангасит» и который мы специализировали только как пьезоэлектрик. И.А. перешёл из Ленинградского пединститута на другую работу – ведущим инженером в проблемную лабораторию завода «Морион». В то время этот завод  являлся одним из ведущих предприятий в СССР по изготовлению пьезоэлементов. Этот завод стал первым нашим заказчиком  на лангасит.

Сравнительно быстро мне удалось получить неактивированные монокристаллы лангасита, выращивая их то «вручную», то с трудом «пробивая» возможность использовать установки типа «Донец» с полуавтоматическим управлением процессом роста с датчиком контроля массы расплава. Отмечу, что в это время М.Б. «вёл» темы по усовершенствованию процессов роста монокристаллов танталата лития. А наш сектор разрабатывал автоматизированный процесс выращивания монокристаллов ниобата лития на установке также типа «Донец-1» с датчиком контроля уровня расплава в тигле, который мы успешно внедрили на Кироваканском  химзаводе, выполняя опытно – конструкторскую работу  (ОКР) «Каскад». Поэтому с оборудованием было туго, тем более, что работы по лангаситу проводились как этап темы, которой руководил М.Б.

Наша дирекция, конечно, была заинтересована в разработке новых материалов. Поэтому мне оказывалось содействие как со стороны М.Б. Космыны, которого вскоре назначили зам.  Директора института, так и со стороны отделов и лабораторий наших традиционных соисполнителей. В то же время И.А. Андреев сумел заинтересовать в лангасите не только своих руководителей, но и других Ленинградских предприятий, быстро показывая превосходство изделий из него по сравнению с имеющимися аналогами: кварцем, ниобатом и танталатом лития и берлинитом. И когда на заводе «Морион» принималась тема «Латунь», результатом выполнения которой было создание новых изделий, Приёмная комиссия под председательством известного специалиста по пьезоматериалам Валерия Борисовича Грузиненко (членом комиссии был и я) приняла решение дать ей высокую оценку и провести опытно – конструкторские работы с участием нашего Института. Сам же В.Б. Грузиненко, начальник отдела ведущего в СССР института по пьезотехнике «Фонон», обмолвился, что работы по лангаситу, выполненные на «Морионе», «перекрыли кислород» «Фонону». В дальнейшем этот институт начал проводить самостоятельные работы даже по выращиванию этих кристаллов под руководством Игнатия Васильевича Кабановича.

 

НА ПОДЪЁМЕ

 

Таким образом, начало 80-х годов ознаменовалось для меня новым творческим подъёмом, хотя я и не защитил докторскую диссертацию к намеченному сроку и не стал вновь начальником лаборатории, которую фактически создал. Но у меня остались все возможности разрабатывать монокристаллы в выбранном ранее направлении, а новый материал лангасит позволял надеяться на достижение поставленной цели. Но ситуация складывалась в то время так, что прежде всего нужно было зарабатывать деньги, т. е. иметь хоздоговоры и внедрять свои разработки в промышленное производство. Мы на это надеялись, оценивая ситуацию с разработкой лангасита.

А ситуация была такой, что к нам, благодаря расторопности И.А. Андреева, посыпались письма с просьбами дать монокристаллы для изготовления эффективных резонаторов на объёмных акустических волнах и фильтров для линий задержки сигналов на поверхностных акустических волнах. Причём, такие изделия нужны были как для коммерческого приборостроения, так и оборонного. Основными заказчиками выступали уже известный «Морион», Всесоюзный телевизионный институт, НПО «Фонон» Минэлектронпрома, Приборостроительный институт Общего машиностроения и др. Причём, «Фонон», например, предлагал передать нам 30 новых ростовых установок типа «Лазурит», которые изготавливались в Луганске на предприятии его министерства. Эту проблему мы обсуждали с М.Б. Космыной непосредственно с Главным инженером «Фонона» Львом Ефимовичем Лапидусом. Он предлагал организовать промышленное производство кристаллов лангасита и изготовления из них необходимых изделий на предприятии «Импульс» их министерства, которое находилось в Черкассах. Но, как обычно бывало, наша дирекция стремилась тщательно изучить потребность в этих кристаллах прежде, чем начать ОКР. А наш главный инженер Г.П. Пижурин даже рекомендовал мне «не бежать впереди паровоза», так как ему казалось, что пока что не созданы все методики и не получены акты на изделия, хотя я и предоставил Дирекции опытные образцы резонаторов на различные частоты, изготовленные на заводе «Морион».

Поэтому параллельно с технической подготовкой к проведению ОКР мы разрабатывали и согласовывали с заказчиками общее техническое задание на разработку кристаллических заготовок из лангасита, передавая при этом имеющиеся образцы кристаллов заинтересованным предприятиям для предварительных испытаний, но не раскрывая сути основных технических решений, на семь из которых были поданы заявки на изобретения заводом «Морион» с моим участием. Это было в 1985 году, когда после скоропостижного ухода их жизни С.Е. Ковалёва Директором института монокристаллов стал молодой доктор физ.-мат. наук Владимир Петрович Семиноженко, воспитанник Академика Баръяхтара, секретарь Комитета комсомола ФТИНТ,а, а я был снова переизбран Учёным Советом института на должность нач. сектора. Но, к сожалению, дела с ОКР, да и вообще работы по росту лангасита в нашем институте начали стопориться, так как нахлынула эпоха высокотемпературных сверхпроводников! И с 1987 года почти все ведущие технологические лаборатории полностью, кто официально, а кто по своей инициативе стремились внести свой вклад в эти престижные разработки.

 

СНОВА В ПОИСКЕ

 

Да! Сообщение американских учёных о создании высокотемпературного сверхпроводника (ВТСП с точкой Кюри Тк ≥ 77 К и даже с Тк, равной комнатной температуре!) всколыхнула всех учёных мира, которые работали в области материаловедения. Ведь до сих пор были известны только металлические сверхпроводники, имеющие Тк чуть выше абсолютного нуля температур. А тут открывались новые возможности для научно-технического прогресса. И энтузиазм учёных можно было сравнить лишь с их энтузиазмом при исследовании ядерных процессов. Отличие состояло лишь в том, что ядерные процессы можно было изучать только в специализированных лабораториях, а создавать сверхпроводники – почти в любой физико-химической лаборатории.

Поэтому в нашем институте почти все технологические лаборатории кинулись наперегонки в область синтеза соединений на основе лантано – иттриевых и висмуто – кальциевых купратов, которые показали свою перспективность. Заниматься такими сверхпроводниками было очень престижно и экономически выгодно, так как всеми работами руководил В.П. Семиноженко, и любой успех щедро поощрялся. Наиболее активно работали в области синтеза ВТСП сотрудники лаборатории № 20, а в области роста монокристаллов ВТСП – сотрудники нашей лаборатории. Немаловажным было и получение тонкоплёночных ВТСП.

И, конечно, я не мог быть в стороне от исследований по ВТСП. Но, правду говоря, все «злачные» направления технологических исследований в лаборатории М.Б. Космына поручил в основном А. Воронову, А. Левину и В. Мирошниченко под своим руководством. И мне фактически пришлось «протискиваться» в узкую щель, которую нужно было ещё и отыскать. И такой щелью я выбрал проблемы взаимодействия эффективных ВТСП соединений с различными кристаллическими подложками с последующим получением покрытий на наиболее стабильных подложках и выращивание кристаллитов ВТСП методом зонной плавки. В качестве подложек я имел возможность использовать отходы, имевшихся у меня различных кристаллов, а с зонной плавкой я уже был знаком ранее. Направления своих исследований я согласовал с М.Б. Космыной, а через него они стали известны и В.П. Семиноженко.

И началась работа в тесном контакте, прежде всего с М.Б. Космыной и ведущими специалистами Института: Е.К. Салийчук, группа которой осуществляла синтез ВТСП порошков, А. Усоскиным, в группе которого полировались для меня необходимые пластинки (главным образом это делал Зоя Бысова и Ира Куликова), Павликом Матейченко, осуществлявшем контроль качества ВТСП с помощью электронной микроскопии, и В.Ф. Ткаченко, который контролировал фазовый состав ВТСП рентгеновским методом.

За короткий срок мне удалось получить положительные результаты, которые вошли в доклад по ВТСП, который представил В.П. Семиноженко на конференции в Киеве, и в статью по ВТСП при участии солидного состава авторов;  создать изобретение, поданное мною совместно с В.П. Семиноженко и М.Б. Космыной, и получить на него положительное решение, а также опубликовать обзор (Препринт) с представлением своих результатов по взаимодействию различных подложек с ВТСП совместно с М.Б. Космыной. Кроме того, мне удалось войти в контакт со специалистами ОКБ ФТИНТ (Станиславом Ивановичем Бондаренко и Анатолием Александровичем  Шабло) и создать разнопрофильные покрытия ВТСП на пластинах и трубках из оксида иттрия и корунда. Такие изделия предназначались для экранов и антенн. По результатам таких исследований я был включён в число соавторов двух публикаций.

К сожалению, вырастить качественные монокристаллы ВТСП методом зонной плавки не удалось. Получались только объёмные дендриты, хотя я использовал лодочки, изготовленные из наименее взаимодействующими с ВТСП кристаллов, например оксида магния для висмут – кальциевых купратов.

Но, увы, ВТСП тематика вскоре закончилась. Как выяснилось, главными недостатками разрабатываемых на тот период ВТСП были нестабильность их параметров и технологические трудности синтеза. А тут надвигалась горбачёвская перестройка.

И снова встали проблемы поиска тематических разработок и заказчиков. Но не так просто было это сделать в тот период! Разработки для обороны по нашей тематике были свёрнуты, а гражданское приборостроение в Украине также чахло. Кое – что делал завод «Импульс» в Черкассах, но только для России. Но нам помогло то, что М.Б. Космына был зам. Директора института и ему удалось вклиниться в разработку появившихся за рубежом эффективных монокристаллов боратов для генерации гармоник мощных лазеров. Это были бета - борат бария β-ВаВ2О4  и триборат лития LiB3O5. Об их свойствах впервые сообщили китайские учёные. У нас была открыта поисковая тема «Ваобаб» на два года под руководством М.Б. Космыны с финансированием из госбюджета.

Технологические эксперименты проводили в основном я, А.Б. Левин, Б.П Назаренко и С.Ф. Прокопович. Но эти «орешки» оказались не такими простыми, как о них сообщали китайцы. Дело в том, что растить эти монокристаллы необходимо было из раствора в расплаве, создавая избыток оксида бора и применяя очень маленькие скорости вытягивания (1,5-2 мм/сутки) и снижения при этом температуры расплава (по 2-4 град/сутки). К тому же кристаллы имели низкую симметрию (ромбоэдрическую у бората бария и моноклинную у трибората лития). Поэтому пришлось крепко повозиться, чтобы создать необходимые условия для выращивания монокристаллов более-менее приемлемых размеров (15х15х15 мм3). Для этого мы сами создавали печи сопротивления с применением регуляторов температуры типа РИФ-101 (разработка Института неорганической химии СО АН СССР) и механизмы вытягивания с шаговыми двигателями, разработанные в Аштараке (Армения).

Нам удалось получить качественные монокристаллы, изготовить кристаллические элементы и совместно с новым сотрудником лаборатории №8 Юрием Владимировичем Малюкиным измерить их параметры для генерации второй-пятой гармоник. А я совместно с Евгением Евгениевичем Лакиным и В.П. Семиноженко сделал доклад о выращивании и структуре монокристаллов бората бария, модифицированных добавками свинца и кадмия на Международной конференции «Восток-Запад» в Петербурге. Это было начало 90-х годов. В тот же период мне пришлось расстаться с должностью начальника сектора, который был упразднён вследствие сужения тематики лаборатории, и довольствоваться должностью старшего научного сотрудника.

 

НОВЫЕ ПЕРСПЕКТИВЫ

 

Но жизнь продолжалась, хотя страна и мы все ввергались в новые условия: с одной стороны многих радовало то, что расширялась демократия и, казалось, создавались условия для большей самостоятельности в работе. И в нашем институте, как и везде, организовывались кооперативы, а с другой стороны жизнь дорожала, на работе нерегулярно платили зарплату, что особенно коснулось бюджетных организаций, таких как наша; пошли сокращения. Первыми из лаб. №11 ушли А. Воронов и В. Некрасов. А. Воронов сначала предполагал перейти в лаб. №20, где ему будто бы обещали организовать сектор. Он агитировал и меня переходить в эту лабораторию. Но я воздержался, считая такой свой шаг не солидным. А сам А. Воронов перешёл затем работать в «ХАРТРОН».

А лаборатория №11 находилась фактически в «конвульсийном» состоянии: бюджет был мизерным, жили надеждой на лучшие времена, но они не наступали. Я же пытался совместно с И. Андреевым оживить работу по лангаситу и заключить новые договора, будучи уверенным в благополучном выходе из создававшегося кризиса. И как раз в это время начала реализовываться положительная ситуация по лангаситу: ВНИИ «ФОНОН» предложил нам официально внедрить нашу разработку в Черкассах на заводе «Импульс» с поставкой нашему институту ростовой установки нового поколения типа «СКИФ», которая создавалась непосредственно на заводе их ведомства в Луганске для выращивания монокристаллов ниобата лития. И такие установки предполагалось установить на заводе «Импульс» наряду с имевшимися там установками типа «Кристалл-3М».

И вот в институте возникла дилемма: где такую установку разместить? Конечно, М.Б. Космына предполагал продолжить работы по лангаситу в своей лаборатории. Но тут вмешалась лаборатория №20, начальник которой Л.А. Коток имела дружеские и тесные производственные связи с Директором института. Ей удалось убедить В.П. Семиноженко в том, что для работ по лангаситу лучше всего использовать освобождающиеся площади в Северном  корпусе вследствие ликвидации Опытного завода, где ранее уже было организовано опытное производство исходного сырья для выращивания сегнето- и пьезоэлектрических кристаллов под кураторством лаб. №20. Синтез шихты и рост монокристаллов было бы лучше всего организовать при её лаборатории, а руководство всеми работами поручить мне.

Со мной переговорили, пообещав даже организовать сектор, если работы будут успешными. После долгих размышлений я согласился уйти из лаб. №11, хотя такое решение мне было трудно принять, ведь фактически огромный период своей работы я посвятил её тематике. Но к тому времени дело сложилось таким образом, что фактически в лаб.11 я работал в одиночестве: Т.С. Теплицкая и Э.Т Могилко ещё раньше перешли в лабораторию Э.Ф.. Чайковского, Ю.В. Майсов уволился, переехав в Ленинград по месту жительства жены, Е.А. Дрогайцев ушёл на пенсию, С.Ф. Бурачас с А.У. Алексеенко, В.Г. Бондарем, Е.Н. Пироговым и В.И. Кривошеиным перешли в отделение Владимира Диамидовича Рыжикова разрабатывать высоко температурные сцинтилляционные монокристаллы, а долгое время работавший со мной Б.П. Назаренко стал тяготеть к сотрудничеству с М.Б. Космыной. Поэтому моё решение перейти в лабораторию №20 было в то время для меня логичным. Тем более, что почти со всеми сотрудниками лаб. №20 я был в хороших отношениях. А ими были преимущественно женщины. Итак, с первого сентября 1992 года я был переведен в лаб. №20 на ту же должность (с. н. сотрудника).

Как я понимал, мой уход облегчал положение и М.Б. Космыны, который, как я давно убедился, «терпел» меня из-за вежливости. Но мы мирно расстались с условием о дальнейшем сотрудничестве. И мне выделили по минимуму необходимые изделия из драгметаллов и корундовой керамики, печи, которые я сделал, письменный стол, стул, полу-сейф и книжный шкаф. Но, к сожалению, не дали вытягивающих механизмов и регуляторов температуры, т. е. фактически я не имел возможности ставить никакие эксперименты по росту кристаллов. Я же не терял присутствие духа и надеялся как-то обустроиться. Мой «переезд», в котором мне помогли аппаратчики лаб. 11, состоялся в сентябре 1992 года.

А обустраиваться было где! Под мою тематику выделили две комнаты на третьем этаже Северного корпуса (№303 для роста кристаллов площадью 40м2 и №307 для исследований свойств кристаллов площадью 20м2). Но эти комнаты предполагалось ещё перепланировать. На четвёртом этаже выделялась большая технологическая комната площадью 40м2  с действующим оборудованием (6 установок типа КС-22) для синтеза сырья и две рядом расположенные комнаты площадью по 20 м2  каждая для подготовки исходных компонентов шихты и её прессования.

Сразу же был укомплектован и персональный состав группы. Во-первых, вместе с тематикой опытного завода было переведено 5 человек инженерно-технических работников, обслуживавших участок синтеза шихты, во главе с мастером Юлией Ивановной Кукса (все женщины). Во-вторых, Л.А. Коток перевела ко мне в группу хорошо знакомых мне по совместной работе Татьяну Ивановну Коршикову и Надежду Николаевну Фёдорову. Кроме того, в группу приняли ещё трёх сотрудников: двух аппаратчиков с Опытного завода Олега Александровича Плецера и Леонида Дмитриевича Николютина и инженера Николая Васильевича Проскурню. В последующие два года мне разрешили взять своим аспирантом инженера лаб. №11 Леонида Алексеевича Гриня и принять на работу молодого специалиста Дмитрия Валентиновича Зуба. Кроме того, в группу была переведена мл. н. сотрудник лаб. №20 Светлана Евгеньевна Логвинова. Так что за короткое время моя группа стала солидным подразделением лаб. 20.

Но её жизнедеятельность требовала солидного финансового подкрепления. Основными источниками наших финансов могли быть, как и раньше, договоры с конкретными предприятиями и проекты с иностранными компаниями. Предусматривались также небольшие госбюджетные средства.

Наиболее конкретным заказчиком нам представлялся завод «Импульс» в Черкассах (в последствии ОАО «УКРПЬЕЗО»). Туда я сразу же выехал с Л.А. Коток, чтобы договориться о рабочем плане договора. Нам удалось это успешно осуществить, общаясь с Главным инженером завода Валерием Александровичем Пешковым, начальником цеха по росту кристаллов Бориcом Евгеньевичем Федоруком и начальником проблемной лаборатории Владимиром Николаевичем Разорёновым. Мы взяли на себя обязательства внедрить у них нашу разработку по лангаситу, провести исследования по усовершенствованию технологии выращивания монокристаллов ниобата лития, которую внедрил им НИИ «ПОЛЮС», и поставлять необходимую шихту.

Кроме этого, благодаря ещё «живым» связям с российскими коллегами, я после представления доклада по борату бария выступил на форуме «Восток-Запад» с кратким сообщением о наших успешных разработках по лангаситу и другим перспективным кристаллам. Тогда же я подал в Оргкомитет форума и предложения о возможных совместных проектах с зарубежными компаниями, например «СИМЕНС», российскими и украинскими предприятиями, а вместе с представителями ГОИ (А.А. Бережным) и «АРСЕНАЛ» (Людмилой Ивановной Конопельцевой, директором и главным конструктором только - что созданного при этом заводе научного центра по интегральной оптике) даже составил проект перспективного плана совместных разработок на ближайшие три года.

Заключив договор с заводом «ИМПУЛЬС», я представил Дирекции и Учёному Совету Института проект НИР по программе ГКНТ «ГОРН» совместно с Львовским госуниверситетом (кафедра О.Г. Влоха) в основном по разработке лангасита. Эта тема была успешно утверждена, так как имела конкретного заказчика (завод «ИМПУЛЬС»).

Наряду с решением оргвопросов осуществлялось переоборудование и ремонт помещений. Много проблем возникло с переоборудованием ростовой комнаты, так как требовалось сначала разработать технический проект на подводку необходимых коммуникаций. Такой проект и ремонт помещений удалось быстро выполнить благодаря активным действиям зам. начальника лаборатории №20 энергичной Елене Константиновне Остис.

Одновременно с этими работами я начал проводить опыты в Черкассах. Первый мой выезд состоялся с Н.В. Проскурнёй (моим зятем) с 12 по 23 октября 1992 г., а затем-самостоятельно с 16 по 20 ноября того же года. Скажу откровенно, что работа совместно с работниками завода была очень приятной, но ответственной. Главное – ставя определённые опыты по росту лангасита или ниобата лития, которые тщательно подготавливались и проводились ими по моим указаниям, нельзя было допустить их срыва, так как в отличие от наших условий работы там всё учитывалось, а за срывы несли ответственность сами же работники цеха, а это учитывалось в их зарплате. Поэтому я большую часть суток проводил в цехе, следя за процессом роста кристалла. Это дало возможность, например уже в первом опыте вырастить монокристалл лангасита хорошего качества, причём на установке Кристалл-3М с датчиком контроля массы кристалла, с которой я ёще не имел дела (такого типа установок в Институте ещё не было).

Таким образом, уже первые дни работы свидетельствовали о том, что моя жизнедеятельность в лаб. №20 будет очень напряжённой и, как показало время, порой она была даже на грани возможного.

Как видно с уже изложенного, моя работа в большей части была направлена на научные разработки, которые обеспечивали реальные денежные средства. Но я старался продолжать и начатые исследования по лангаситу. Здесь много было нового и особенно в изучении природы его окрашивания. В этом мне активно помогали Юрий Анатольевич Загоруйко, Константин Алексеевич Катрунов и Анатолий Иванович Митичкин из других подразделений нашего НТК. Наряду с этим я продолжал эксперименты по росту кристаллов ВТСП методом зонной плавки, начал изучать особенности фазового взаимодействия в кристаллах боратов с участием Т.И. Коршиковой, Д.В. Зуба и Н.Н. Фёдоровой и планировал провести исследования оптических свойств разрабатываемых монокристаллов с участием Л.Е. Логвиновой. Но всё-таки главным тогда было – зарабатывать деньги. В этом отношении все наши надежды возлагались на завод в Черкассах.

Но в то перестроечное время сам завод находился в трудном финансовом положении, так как полностью зависел от своевременной оплаты своей продукции российскими заказчиками, на которых была ориентирована вся его деятельность. А деньги поступали не регулярно. От этого страдали и мы. Наши финансовые отношения складывались более-менее нормально в первые год-полтора. А затем, хотя мы своевременно и качественно выполняли свои обязательства, оплата этапов выполненных нами работ многократно нарушалась и в конце - концов прекратилась. И наши надежды на сотрудничество с этим заводом рухнули - завод превращался в банкрота. И началось его деление на отдельные финансово самостоятельные подразделения, которые сами искали себе заказчиков: один цех пытался только замкнуться на монокристаллах, другой - на производстве изделий. Но главное–не было рынка сбыта в Украине, на зарубежные фирмы выхода ещё не было, а Россия полностью отказалась от услуг завода. Многие специалисты увольнялись. В.Н. Разорёнов, например, выехал в Израиль.

Я же крутился, как мог, да ещё и под нажимом своего руководства, которое, естественно, возлагало большие надежды на монокристальную технологию. Но, как назло, не было особого прогресса в разработке и других типов кристаллов по проекту Академии наук: «Конвалия» (ниобат–танталат натрия, бораты), которым руководил я, и «Интеллект» (ВТСП - купраты), которым руководила Л.А. Коток.

 

ПУТЬ В АМЕРИКУ

 

 

И в это время, в конце 1993 года, как говорится, «вороне Бог послал кусочек сыра»-я получаю через полковника Юрия Анатолиевича Шмалия из Харьковской Военно–технической академии приглашение от И.В. Кабановича из «ФОНОНА» представить доклад по своим разработкам лангастита на Симпозиум по сегнето - и пьезоэлектрическим материалам, который должен состояться в начале мая 1994 года в Бостоне (США). Как говорил И.В. Кабанович, такое приглашение ему передали американские коллеги, заинтересованные в лангасите. У меня, конечно, было много ещё не опубликованных оригинальных данных, включая уже полученные положительные решения по заявкам на изобретения. И мне не составляло особого труда быстро подготовить тезисы доклада от имени трёх авторов: кроме меня, И.А. Андреева и Ю.А. Шмалия. Его я включил авансом с надеждой на сотрудничество (он тогда занимался теоретическими и экспериментальными исследованиями резонаторов из кварца в Академии и Научном Центре при ней, которым лично руководил). Из Оргкомитета Симпозиума быстро сообщили, что доклад принят как устный. При этом мне сообщили также, что все расходы по моей командировке будут оплачены из средств Оргкомитета и Фонда Сороса.

С подготовкой доклада пришлось здорово поднатужиться, так как были установлены определённые правила: его текст и моё выступление должно осуществляться на английском языке, знание которого, как у меня, так и у моих сотрудников было посредственным. Тем не менее, составив текст на русском языке при консультации с Ю.А. Шмалием, мне удалось быстро его перевести на английский язык благодаря профессиональной работе Тани Желтухиной из ОНТИ, оформить рисунки и всё отпечатать с активнейшей помощью Т.И. Коршиковой и Елены Владимировны Вовк, сотрудницы нашего отдела, которая являлась наилучшим специалистом у нас по персональным компьютерам.

Всё остальное было делом моей квалификации, расторопности и интуиции: пришлось текст своего выступления составить с указанием всех транскрипций, записать его на магнитофон и несколько раз произносить вслух самостоятельно и перед Т.И. Доклад я сделал успешно под аплодисменты, вошёл в контакты с американскими специалистами, заинтересованными в лангасите (Владимиром Клиповым, бывшим сотрудником из одного НИИ СССР, Гарри Джонсоном, Президентом компании Saweyer Research Products, разрабатывающей изделия для пьезотехники, Джоном Вигом и Джоном Каминским, специалистими из форта Монмаут Армии США). При этом Дж. Виг собственноручно написал письмо В.П. Семиноженко с просьбой поставить им 1 кг монокристаллов лангасита для экспериментальных исследований.

Опишу некоторые мои житейско – бытовые моменты командировки в Америку. От Украины  было представлено только два доклада: наш и киевлян. Киевский доклад представлял сотрудник КПИ Александр Орлов. Как и я, он также финансировался за счёт Оргкомитета Симпозиума и Фонда Сороса. Поэтому, естественно, что мы вошли в контакт, и наша поездка была совместной. Вылетели мы ранним утром из аэропорта «Борисполь», разместившись в разных салонах, так как я был некурящим. При проверке документов со мной случился первый курьёз. Имея все разрешительные документы, я при таможенном досмотре не показал демонстрационные образцы кристаллов, которые были в моём дипломате и ярко высветились на контрольном экране. Меня пожурили, сказав, что всё вывозимое в США и занесенное в опись, должно быть возвращено! 

Наш самолет ИЛ-62 приземлялся только один раз в аэропорту «Шенон» в Исландии. Он подрулил прямо к аэровокзалу. Там пробыли мы не более 15 минут, увидели российский самолёт, который стоял рядом с нашим. А. Орлов предложил мне пройтись по вокзалу. Впервые я увидел чудеса европейского быта: безукоризненно чистый туалет с возможностью принять душ, изобилие продовольственных товаров и одежды.

Затем – взлёт, быстрый набор высоты и продолжительный полёт над Атлантическом океаном в сторону Американского побережья. Небо было чистое, и с нашей 10-11-ти километровой высоты можно было отчётливо наблюдать в иллюминатор океанские волны и отдельные корабли. В прибрежной зоне Америки самолёт повернул на Юг и около  пяти часов вечера прибыл в Ньюйорский аэропорт им. Дж. Кеннеди. Там случился со мной второй курьёз. Дело в том, что я не заполнил в самолёте декларацию, которую нам дали перед посадкой, не зная как это делать. Поэтому я задержался при выходе из контрольного бокса, оставшись один, так как, заполняя декларацию, я был смущён словами “your sex?”, подумал бог знает что вместо того, чтобы написать «мой пол мужской». Моё замешательство заметила служащая аэропорта (мулатка) и с улыбкой быстро заполнила необходимые графы декларации. На выходе меня уже ждал, волнуясь, А. Орлов.

Симпозиум проводился в Бостоне, и туда нужно было ехать поездом или автобусом. А. Орлов сразу же «обрадовал» меня, сказав, что он остаётся на сутки в Нью Йорке  у друга, который должен приехать за ним в аэропорт, а мне предстоит поездка в одиночестве. Вот так дела! Да ещё при моём знании английского языка «так себе»! Меня подвезли к автостанции на улице №42 и, посоветовав, как взять билет (я решил ехать автобусом, чтобы прибыть в Бостон хотя бы поздно вечером, а не ночью – расстояние то около 500 км!), высадили перед входом в неё.

Слава  Богу, с помощью полицейского я добрался до кассы и, кое – как объяснившись с кассиром (негр!), взял билет! Это было где – то на 4 –м этаже здания. Вскоре в стене открылась дверь, и нас пригласили на посадку. Автобус сразу же отправился. Ехали очень быстро вдоль побережья Атлантического океана на Север. Остановились только один раз, когда начало смеркаться. Чувствуя тягу в туалет, я  начал искать его вблизи или в автостанции. К сожалению, его не нашёл, заметив только, что и другой пассажир с нашего автобуса ходит за мной, очевидно с той же целью. Сели мы в автобус и поехали дальше, не догадываясь, что туалет находился в самом автобусе! Как много хорошего о Западе не знали мы в то время!

Приближался Бостон, и я решил пообщаться с водителем о времени прибытия автобуса на станцию и как далеко она находится от гостиницы, в которой забронированы наши номера. Тут от задних кресел подошли ещё несколько человек с такими же вопросами, но задававшими их более чётче, чем я, причём, разговаривая между собой на российском языке. Среди них был и шедший за мной человек. Мы познакомились. Им оказался Мансфельд из Москвы, который хорошо знал мои публикации. В ходе разговора с водителем, а им был общительный мужчина достаточно солидного возраста, выяснилось, что приезжаем мы в Бостон где-то в 22:30. А водитель, узнав, что мы из СССР, вызвался подвезти нас прямо к гостинице, так как она находилась недалеко от станции, а пассажиров было мало. Подъехали прямо к подъезду гостиницы. От предложенной нами платы водитель отказался. Дружески мы с ним попрощались, обменявшись наилучшими пожеланиями, и пошли устраиваться на ночлег. Это не забрало много времени, так как о нашем прибытии там уже знали.

Меня поселили в двуспальный номер, забронированный на А. Орлова и меня. Зайдя в номер, я подвергся  ещё одному курьёзу – не мог найти привычный для нас выключатель. Оказалось позже, что, например, настольная лампа, которую я заметил в полутьме, включается от лёгкого прикосновения к ней!  Номер был шикарный: кровати широкие, постель белоснежная, ковровые дорожки, телефон, ванна, туалет. В подобном номере я никогда не жил в период моих многочисленных командировок в разные города Союза!  И так, обустроившись и перекусив немногим, что взял с собой (печенье, конфеты с горячей водой из-под крана), намереваюсь уснуть. Но сон не идёт! Много было впечатлений в последнее время!

Увидел телевизор. Но обычным способом включить его не могу. Рядом с ним  заметил что-то наподобие маленького пульта с разноцветными кнопками. Лёг с ним в кровать и начал вслепую нажимать кнопки. Появились изображения! Да ещё такие, которых у нас я никогда не видел! Так, просматривая разные сальные каналы, заснул я только около 4-х часов утра!. Утром зарегистрировался и, получив Программу Симпозиума, отправился на прогулку, так как работа Симпозиума должна начаться завтра, а сегодня, в понедельник, был День памяти Дж. Кеннеди.

Первым делом я решил найти дорогу до автостанции. Мне это сравнительно легко удалось сделать, расспрашивая прохожих, как к ней пройти. Затем побродил по набережной. Там увидел много людей с детьми, которые садились на прогулочные катера. Запомнился забавный эпизод: парень, садившийся вместе с девушкой и ребёнком на катер, вдруг уронил на асфальт большую кинокамеру. Я ожидал, что, как обычно бывает у нас, ему сейчас же предстоит взбучка! Но девушка даже не среагировала на это. С трудом я нашёл отделение банка, где можно было обменять подарочные 100 долларов, выданные мне в Киеве в отделении Сороса на «чёрный день». Потом пешком я направился в гостиницу. По дороге прогулялся в парке с  озером, к которому, как живые, направлялись бронзовые утята. В парке впервые я увидел настоящего американского полицейского (негр!), который во всей своей амуниции внушительно восседал на огромном вороном коне. От парка я пошёл по улице, где вдоль центрального тротуара стояли высеченные из камня большие скамьи, которые, как гласили надписи,  были подарены городу знатными людьми. Побывал я и в старинной части Бостона, где увидел показавшимся мне очень странным кладбище, где не было могил, а только стояли ряды невысоких плоских камней с надписями.

Вечером прибыл А. Орлов. Он привёз некоторую еду. Подкрепились, так как я не решился где-нибудь поесть в городе. Поговорили на разные темы, А. Орлов рассказал, что он уже неоднократно бывал бесплатно на конференциях в разных странах и приобрёл друзей, которые оказывали ему финансовую помощь. Так, один профессор в Канаде передал ему бесплатно почти новый комьютер. Я же рассказал ему о своей научной работе, поделился первыми впечатлениями об Америке и рассказал, как смотрел телевизор. Он проверил известным ему приёмом наши счёта и сказал, что стоимость просмотров мною фильмов в 32 доллара повесили на его счёт! 

Во время Симпозиума было два банкетных дня: один в нашей гостинице, где он проходил, а второй - на прогулочном корабле, на которых я отведал отборного индюшиного мяса (индюшка – национальный символ США). В свободное от заседаний время я познакомился с бывшим харьковчанином, которому должен был передать письмо от сына нашего зам. Директора института В. М. Пузикова – они были друзьями.  Им оказался бывший артист Харьковского театра музкомедии. С ним я созвонился  благодаря А. Орлову. На встречу со мной он подкатил прямо к гостинице на такси высшей категории, поблагодарил за письмо, предложив прокатиться по городу и оказать мне помощь, если я в чём – либо нуждаюсь. 

Таких нужд у меня было две: передать по телефону привет жене И.А. Андреева от него, которая переехала жить в США, и купить моему сыну Игорю музыкальный инструмент и некоторые дефицитные радиодетали. С женой И. Андреева я поговорил сразу же в такси, а на завтра мне было обещано содействие в приобретении необходимых мне вещей. Встреча на другой день была ещё более приятной, так как я приобрёл необходимые товары, познакомился с женой нашего земляка, домом, в котором они проживали, и узнал об их жизненной ситуации. Главное – уехать из Харькова их заставили неблагоприятные условия жизни, а  в США пришлось всё начинать заново: забыть о театре и освоить профессию таксиста, и поднакопив денег, взять кредит, чтобы купить дом и хорошую машину. Сейчас – он владелец нескольких таксомоторов…

После завершения Симпозиума мне снова предстояло добираться в Нью Йорк самому, так как А. Орлов уезжал на день раньше к другу, и встретиться мы должны были только в аэропорту. Он помог мне взять билет на автобус, проинструктировал, как выписаться из гостиницы, сказав, что никаких проблем не должно быть, так как он всё уладил. И вот в назначенный день ранним утром (автобус отправлялся в 6:00 от знакомой мне автостанции) я подхожу к портье, чтобы сдать наш номер. Но вопреки обещанию А. Орлова мне сказали, что я должен оплатить его стоимость  и другие начислення (включая истоимость моих просмотров телепрограмм) общей суммой 960 долларов!

Как бать? Убежать нельзя, так как рядом стоят два ох ранника, дверь гостиницы закрита, а обратиться, по крайней мере, в Оргкомитет  Симпозиума за помощью нельзя, так как вчера все разъехались. Но я не растерялся! Начал убеждать портье, что за нас всё оплатил Оргкомитет Симпозиума, и у них должны быть соответствующие бумаги! Портье кому-то позвонил, сказал «окей!», затем поднес долговую квитанцию к моим глазам, разорвал её на мелкие куски и, пожелав мне доброго пути,  приказал открыть дверь гостиницы! Не теряя достоинства, я солидно вышел на улицу, но затем прытью помчался знакомой мне кратчайшей дорогой на автостанцию. 

Но мой быстрый темп привлекал, как я ощущал, внимание дежурных полицейских, тем более, что на своём пути я увидел, как на некотором расстояни впереди меня они догнали велосипедиста - негра, свалили его на землю и  скручували ему руки. Чинно я прошёл мимо, надеясь вовремя и без приключений сесть в автобус. К счастью, так и было, и я отправился в долгий путь, маршрут которого я сознательно выбрал другим, чтобы больше посмотреть на Америку. Без приключений прибыл я на знакомую автостанцию Нью  Йорка во второй половине дня за 2,5-3 часа до отлёта самолёта.

Распрашивая полицейских и просто прохожих, я узнавал, как добраться до аэропорта им. Дж. Кеннеди, и за один час на метро  прибыл к нужному терминалу! И так защемило в душе, когда услышал при входе в него знакомую украинскую речь!  Встретился с А. Орловым, и вскоре поднялись мы в небо. Обратный полёт продолжался быстрее без промежуточной посадки, и ранним утром мы приземлилсь в Борисполе. Отчитавшись в офисе Сороса, я быстро момчался на железодорожный вокзал, взял билет на  харьковский поезд и вечером –домой!

В общем, моя командировка в США окончилась благополучно, была очень успешной и подала надежду на возможное сотрудничество с американцами. Мой доклад, очевидно, был важен для американских учёных, так как меня приняли в Американское научное общество по пъезо-, сегнето- и родственным материалам без оплаты соответствующих взносов, а затем пришли извещения на избрание меня членом Американской Национальной Академии и Американского географического общества!

Ещё раз мои личные контакты с известными мне американскими коллегами состоялись в Москве 12 октября 1995 года, куда меня пригласил Г. Джонсон для участия в переговорах с российскими учёными, которые также разрабатывали лангасит. Там я проявил свои патриотические чувства, доказав, что качество наших кристаллов лучшее, и отказавшись от предложения Г. Джонсона быть консультантом его фирмы, т. е. поехать в США, сказав, что я - патриот Украины и мне лучше организовать производсво лангасита в Украине, создав совместное с ними малое предприятие. Обещано было подумать. Но американцев смущало нестабильное политическое положение в нашей стране.

 

 

НЕОЖИДАННЫЕ МЫТАРСТВА

 

 

Как раз в это время, когда я решал с дирекцией вопросы о поставке кристаллов в США по письму Дж. Вига и организацию их производства вне института с Ю.А. Шмалием и Валерием Ахметовичем Аслановым, бывшим моим сотрудником, который организовал малое предприятие «Сапфир» по производству кристаллов на территории одной из воинских частей на Ивановке, снова начались структурные преобразования. Отдел №20 влился в отдел, которым руководил доктор физ.-мат. наук Валерий Максимович Ищук. Он сообщил нам, что дирекция имеет намерение создать в этом отделе две лаборатории. Руководителем одной из них предполагается назначить канд. хим. наук В. Чиргинца, а другой - меня. Но дело кончилось тем, что организована была только лаборатория под руководством В. Чиргинца, и весь коллектив бывшего отдела №20 был включён в неё с изменением должности только Л.А. Коток – она стала ведущим научным сотрудником.

Вскоре же начались разговоры о переезде моего подразделения в Главный корпус–в подвальное помещение (комната №70), где требовалось делать все разводки заново. Это было связано с тем, что Северный корпус предназначался для исследований сцинтилляционных материалов по тематике Отделения «Щёлочно–галоидных кристаллов» (ЩГК). Мне было предложено начальником лаб. №17 и заместителем Директора Отделения ЩГК Александром Вульфовичем Гектиным перейти со своим коллективом и тематикой в его лабораторию. После длительных раздумий и бесед со своими ближайшими сотрудниками (Т.И. Коршиковой, Л.А. Гринем) я на это согласился с условием, что попытаюсь совместно с его сотрудницей Наталией Владимировной Ширан изучить стинтилляционные свойства монокристаллов по своей тематике. Это совпадало с желанием и самой Н.В. Ширан. О переходе в Отделение ЩГК мне рекомендовал и В.П. Семиноженко.

Я отобрал необходимые образцы кристаллов. В группе Н.В. Ширан быстро проверили их люминесцентные свойства. Но, к сожалению, ни один из них, и особенно лангасит, на который я возлагал большие надежды, не проявил необходимых свойств. Нужно было браться за новые разработки. А тут снова возникли организационные неурядицы. Суть в том, что нам необходимо было  по решению В.Ф. Гектина перебазировать установку Скиф на «перемычку», кроме того Л.А. Коток решила изъять у нас все изделия из драгметаллов и настоятельно рекомендовала вернуться в прежний отдел, где мне будут созданы лучшие условия для работы, тем более, что освобождать занимаемые комнаты нам всё равно необходимо. Я согласился на это. Но такой мой шаг не одобрили А.В. Гектин и директор Отделения ЩГК Борис Викторович Гринёв. Но мне казалось, что из двух зол я выбрал меньшее – ведь в Институте монокрсталлов проработал очень долго. И вот поздней осенью 1995 года начался наш переезд в комнаты №70 и 422. В нём участвовали все мужчины отдела В.М. Ищука и даже он сам.

Итак, после ремонта комнаты 70 мы начали перемещать оборудование. От некоторого, наиболее громоздкого, пришлось отказаться, передав его в другие подразделения. Это: три печи КС-22, пресс, пульт управления с многофункциональным программатором для одной из КС-22, компрессор для вентиляционной системы, фильтры для очистки воздуха и ряд другого, что невозможно было вместить в помещения гораздо меньшей площади. Естественно, что существенно сократился и персонал группы - нас осталось всего пятеро: я и Леонид Гринь разместились в комнате 422 (кладовке), а Татьяна Ивановна и Надежда Николаевна - в комн. 408, Олег Плецер - в мастерской подвального помещения. Но еще предстояло сделать проект для разводки воды, электроэнергии и вентиляции по месту размещения оборудования. Всё это снова забрало много времени, да ещё следует учесть время для наладки «Скифа», в чём нам оказали помощь В.И. Кривошеин и Владимир Георгиевич Спассов. Так что только с весны 1996 года мы начали ставить технологические опыты, и я с Л. Гринем перешли в ком. 70, поближе к технологии.

Но работали нервно и напряжённо, сами обеспечивая работу на сменах. А тут поджимали сроки окончания тем «Горн» и «Конвалия», ведь никто не учитывал наши организационные неурядицы. Кое-как мы отчитались, и снова возникли проблемы с постановкой новых тем. Но тогда в Украине только начали формироваться общегосударственные программы, и нужно было самим решать вопросы своей тематики. Я подал свои предложения. Их одобрил В.М. Ищук, сказав, что нужно держаться Б.В. Гринёва, который стал недавно директором Института монокристаллов. Но вскоре ситуация начала меняться непредсказуемо.В.М. Ищук «тянул» с окончательным решением по моим предложениям, замечая иногда вскользь, что они рассчитаны на большой коллектив, нужно конкретизировать направления фундаментальных исследований, плохо обстоят дела в аспиранта Л. Гриня.

А вскоре последовал Приказ Генерального директора НТК В.П. Семиноженко об увольнении всех лиц, достигших пенсионного возраста вследствие резкого сокращения финансирования для Академии наук. Его суть «доводил» нам В.М. Ищук на собрании 20 сентября 1996 года: с первого декабря увольняют с. н. сотрудника Юрия Гринченко (занимался ядерным магнитным резонансом), меня, аппаратчика С. Семёнова и мл. н. сотрудника Н.Н. Фёдорову. Татьяну Ивановну переводят на 0.5 ставки, а Елене Константиновне Остис в течение месяца будут выдавать пособие и с Нового года переведут в консультанты. Но нач. отдела В.М. Ищук рекомендовал не паниковать и продолжать работать, как запланировано. Но 25 сентября меня ознакомили в отделе кадров с Приказом по институту №62, в котором была прописана моя дальнейшая судьба в Институте. Должность моя сокращается с первого декабря, меня увольняют, за декабрь 1997 года и затем до первого марта мне будет выплачиваться полная зарплата, а в дальнейшем нужно искать работу через Центр занятости.

 

ПОСЛЕДНИЕ АККОРДЫ НАУЧНОЙ РАБОТЫ

 

Конечно, горько было осознать такое решение администрации персонально меня. В голове мелькали мысли о своих заслугах и значимости тематики. Но ситуация сложилась так, что ходатайствовать за меня было некому – ведь фактически увольняли многих. Кинулся я к своему бывшему сотруднику С.Ф. Бурачасу, который тогда был начальником лаборатории в Отделении В. Д. Рыжикова. Он приглашал меня работать, как и ранее, на полставки. Но на такие условия я не согласился и решил постоять за себя сам. Написал краткую служебную записку на имя директора Б.В. Гринёва с изложением значимости своей тематики и себя в её разработке, указав при этом, что я руковожу диссертационными работами аспиранта Л.А. Гриня и соискателя Т.И. Коршиковой, ещё достаточно крепкий здоровьем, и предложил разрабатывать новые типы кристаллов.

Было обещано разобраться. А пока мы работали, как и раньше. Но вот 30 сентября В.М. Ищук сообщил, что имеется возможность взять меня в 1997 году на работу по контракту с тем же окладом, что имею сейчас (258 грн.). А пока мне необходимо готовить отчёт на Учёный Совет по теме. Но вскоре, 10 октября, меня пригласил зам. Директора Пётр Емельянович Стадник, с которым я обсудил суть моих предложений. Его мнение: целесообразно организовать группу по поиску и исследованию новых материалов для сцинтилляционной техники, как основного направления по сцинтилляторам. Он поручил мне подготовить предложения по перечню предложенных мною основных материалов и техническому обеспечению их разработки.

 Я почувствовал некоторую твёрдость почвы под ногами и начал готовить себя и близких сотрудников к новым работам и в новых условиях. А сотрудников почти не было: Надежда Николаевна договорилась о переходе в лабораторию С.Ф. Бурачаса заниматься синтезом шихты для кристаллов вольфрамата кадмия и свинца, Татьяну Ивановну, Лёню Гриня и Олега Плецера В.М. Ищук предполагал оставить в своём отделе. И я оставался в одиночестве. Но мне всё-таки удалось убедить Татьяну Ивановну и Лёню Гриня перейти в другое подразделение вместе со мной, если последует приглашение, прежде всего, в их собственных научных интересах.

Вот такие события, расстраивающие мою психику, происходили в ту осень 1996 года. Но им ещё не было конца. Но главное было уже определено: я остаюсь работать в Институте, что было подтверждено Приказом: со второго декабря 1996 года по 30 июня 1997 года я буду работать по контракту в должности с. н. сотрудника с окладом 258 грн. А дальше контракты могут продлеваться.

Оставаясь пока в отделе В.М. Ищука, я по согласованию с ним выдал необходимые предложения П.Е. Стаднику и подготовил самостоятельный проект по разработке фоторефрактивных материалов, которые предлагал заведующий Лабораторией люминесценции и физхимии материалов Лионского университета A. Brinier, письмо от которого мне передал зав. Отделом №10 Абрам Борисович Бланк. А 30-го октября меня пригласил Директор Института Б.В. Гринёв: мои предложения он одобряет; за исследования таких кристаллов берётся Александр Владимирович Толмачёв, зав. Отделом №7; а за нами, т.е. отделом Ю.М. Ищука, остаётся технология; необходимо как можно скорее запустить в работу ростовое оборудование (особенно «СКИФ»!), согласовать свои действия с Н. В. Ширан, которая уже частично исследовала мои кристаллы, и подключить других соисполнителей.

В тот же день состоялось совещание у зам. Директора по науке А.В. Толмачёва с участием П.Е. Стадника, В.М. Ищука и меня, на котором были обговорены все детали дальнейших работ и предложено мне до 30–го ноября разработать план неотложных мероприятий для утверждения его Директором Института. Так были заложены основы нового направления работ в Институте монокристаллов, над реализацией которого я проработал ещё 10 лет.

Я не буду детально описывать события последних лет работы. Скажу только, что это был нелёгкий период моей жизни, так как приходилось работать в подчинении менее квалифицированного, на мой взгляд, специалиста в области роста монокристаллов, чем я; поступаться своими приоритетами и непрерывно вести борьбу за выживание в наступивших условиях «первобытного» для Украины капитализма, одновременно работая на своей «садыбе» (15 соток земли возле посёлка Першотравневе Золочевского раиона) и ночным сторожем в киоске.

Но, к счастью, мне удалось снова создать дееспособное научное подразделение; почти бесконфликтно проработать всё то время в отделе А.В. Толмачёва; внести совместно с ним и своими сотрудниками Л.А. Гринем, Т.И. Коршиковой, Еленой Фёдоровной Долженковой, которая перешла работать в мою группу из лаборатории №11, молодыми специалистами Алексеем Николаевиечем Шеховцовым и Романом Павловичем Явецким определённый вклад в науку, разработав технологию получения новых типов боратных монокристаллов; помочь стать самостоятельными специалистами своим коллегам: защитили кандидатские диссертации Т.И. Коршикова, Л.А. Гринь, А.Н. Шеховцов и Р.П. Явецкий, стала докторантом Е.Ф. Долженкова; подготовить научную базу для диссертационной работы новому аспиранту А.В. Толмачёва  Сергею Пархоменко, защитить самому докторскую диссертацию по специальности «Материаловедение»; написать и издать в соавторстве с Б.В. Гринёвым и А.В. Толмачёвым монографию о свойствах сложных оксидных монокристаллов, которыми я фактически занимался всё время, и «дорасти» до должности ведущего научного сотрудника. Полагаю, что новая тематика помогла и самому А.В. Толмачёву добиться звания члена - корреспондента АН Украины.

И сейчас всплывают в моей памяти наиболее яркие моменты моей работы и жизни в тот период. И, честно говоря, они эмоциональнее в памяти, чем излагаются на бумаге. Ведь, как можно передать, например свои ощущения, когда приходилось длительное время находиться в полусыром подвальном помещении рядом с неопрятным мужским туалетом, ведя непосредственно то процесс роста кристаллов на «СКИФЕ» или на нестандартной ростовой установке методом Чохральского, то синтез шихты в печи КО-14, то снимая данные дифференциально - термического анализа на дериватографе, одновременно оформляя публикации с использованием престарелой ЭВМ типа «ЭЛЕКТРОНИКА»! Но как приятны были встречи со своими прежними и вновь пришедшими ко мне работать сотрудниками (я упоминал их выше), когда мы совместно обсуждали текущие проблемы или отмечали праздники и дни рождений,  да и просто общались ежедневно, когда интонация голоса или взгляд вызывали в душе рой чувств! И, вспоминая это, забываешь плохое и снова хочется вернуться в те дни!

А те дни, как и все прежние, были насыщены научными заботами о том, что лучшего придумать и как его быстро реализовать в соответствие с частыми напоминаниями шефа на регулярных планёрках в его кабинете. Свои идеи мы реализовали в четырёх первых проектах «ОКСИД», затем в проектах «БОРАТ» и «МРИЯ». Основные результаты изложили более чем в 50-ти публикациях и изобретении с моим участием. Эти результаты также легли в основу защищенных диссертаций. На этом, пожалуй, и поставлю точку. Существует несколько фотографий, сделанных на работе. Их я прилагаю к этим записям (фото 11-14). А последнее фото  – с внучкой (фото 15). 

 

 

Фото 11. Среди сотрудников  отдела № 7. Сидят: Юрий Савин, Сергей Гордеев, Костя Водолажский, Елена Долженкова; стоят: Роман Явецкий, Валентина Зубенко, Алексей Шеховцов, Светлана Олейник, Александра Крыжановская, Татьяна Коршикова, Светлана Ветушкина, Наташа Киреева и я

 

В заключение выражаю искреннюю благодарность руководителям и коллегам НТК «Институт монокристаллов» за оказание мне помощи и содействия в моей научной работе.

Воздаю вечную память ушедшим из жизни тем из них, кого я провожал в последний путь (В.Н. Извеков, И.В. Смушков, В.А. Ямпольский, Л.Б. Кольнер, В.И. Костенко, Ю.Ф. Рыбкин, Э.Ф. Чайковский, Б.С. Скоробогатов, С.Е. Ковалёв, Б.Л. Тиман, В.А. Кобзарь-Зленко, В.С. Каневский, В.В. Азаров, А.С. Гершун, А.У. Алексеенко, Е.Н. Пирогов, Б.М. Красовицкий), и умершей за рубежом Е. К. Салийчук, а также моему оппоненту по кандидатской диссертации Ивану Степановичу Горбаню.

   К сожалению, этот список растет. И после публикации этой рукописи ушли из жизни так хорошо знакомые мне сотрудники Института монокристаллов: Александр Данько, Юрий Загоруйко, Николай Катрич, Виталий Комарь, Лёня  Коршиков (последний несколько лет работал в институте железнодорожного транспорта), Людмила Нагорная.
 
   Желаю плодотворного творческого долголетия сотрудничавшим со мной коллегам, кто ещё продолжает трудиться в НТК (В.П. Семиноженко, Б.В. Гринёв, А.В. Толмачёв, М.Б. Космына, Т.С. Теплицкая, Т.И. Коршикова, Б.П. Назаренко, В.Г. Бондарь, А.Н. Шеховцов, Р.П. Явецкий, П. Матейченко, К.Г Катрунов, А.И. Митичкин, Н.П. Иванов, Ю.Н. Савин), а также моим оппонентам по диссертациям: Владимиру Константиновичу Милославскому, Людмиле Лазаревне Брагиной, Ярославу Владимировичу Бураку и Леониду Аркадиевичу Литвинову.
 
 
 

Фото 12. Первые мгновения после защиты мною докторской диссертации среди членов Учёного Совета и с оппонентами Леонидом Аркадьевичем Литвиновым (крайний слева), Людмилой Лазаревной Брагиной (рядом с моими плакатами) и Ярославом Владимировичем Бураком (второй от конца ряда)

 

 

Фото 13. Среди участников конференции по кристаллическим материалам, проходившей в Институте монокристаллов НАН Украины

 

 

 

Фото 14. С сотрудниками группы Татьяной Ивановной Коршиковой и Романом Павловичем Явецким в отделе №7, октябрь 2006 года

 

 

Фото 15. С внучкой Лизой в 2005 году

 

ЭПИЛОГ

Закончил свои записи, а после прочтения их и раздумий охватывает некоторая неудовлетворённость от написанного. Получилась, кажется, действительно хроника, но не научной работы по существу, а преимущественно её научно-организационного характера. Но так оно и было в моём положении, когда приходилось фактически «урывать» время, и то преимущественно дома или в транспорте, чтобы обдумать эксперименты, а затем как-то их осуществить. Ведь наши технологические исследования считались в то время прикладными, да и в Институте многие полагали, что технология выращивания – не научная деятельность. Но если описывать свою научную деятельность так, как оно было, то покажется всё скучным и не интересным. Ведь было много чисто «рутинной» работы, связанной с «наработкой» кристаллов для поставок заказчикам и набором статистических данных о достоверности опытов.

Но полагаю, что и в тех условиях работы мне удалось внести неплохой вклад в основы технологии выращивания монокристаллов сложного состава и, говоря без лишней скромности, получить достаточно высокую оценку своей деятельности в Институте монокристаллов от авторитетных специалистов, что было высказано при защите мною докторской диссертации. Но многое осталось и «за кадром». Поэтому в заключение своих записей хочу в какой-то степени кое-что осветить из этого, преимущественно то, что было связано непосредственно с характером моей личности.

Оценивая её, скажу, что она не безупречная. И это открыто отмечал, например, в последний период моей работы А.В. Толмачёв, говоря иногда «Что-то Вы, Михаил Фёдорович, мало улыбаетесь». И, действительно, в большинстве этапов жизни меня сопровождает какая-то сумрачность. Или это от того, что было трудное детство в военные годы, почти незаметная юность и некоторые неудачи в общении с нравившимися мне девушками, или что-то передалось по наследству, ведь насколько я знаю, в моём роду были «трудяги», отличавшиеся упорством в достижении своей цели. Да я ещё крепко усвоил некоторые напутствия своих неплохих наставников. Например, Борис Яковлевич Пинес часто повторял нам: «При всякой неудаче давать умейте сдачи!». А применение такого принципа в своей жизни сопровождалось нежелательными последствиями. Главное - становился трудным человеком в понимании окружающих.

Вот на этих моментах и хочу кратко остановиться. Впервые некоторую принципиальность мне пришлось проявить, будучи студентом выпускного курса. Тогда я присоединился к своим студентам - дипломникам, которые решили не дарить копии своих дипломных работ ассистентке Б.Я. Пинеса Р.И Кузнецовой в знак протеста против её частых придирок к Стёпе Шустику будто бы за нерегулярное посещение им дипломной практики. Но, кажется, что это был правильный поступок потому, что это не помешало мне быть вместе с Р.И. Кзнецовой соавтором публикации своих «дипломных» результатов, о чём я писал раньше.

Более серьёзно я поступил в ситуации, когда Б.С. Скоробогатов оставил В.С. Каневского и меня, как говорится «с носом»» при организации отд. №3 во главе с Ю.М. Либиным (об этом я тоже упоминал). Тогда я не включил Б.С. Скоробогатова в заявку на изобретение по выращиванию монокристаллов вольфрамата кальция, которое преимущественно я разрабатывал самостоятельно, причём, несмотря на огромнейший прессинг, которому подвергался я лично и соавторы со стороны отдельных членов Учёного Совета. «В сердцах» БС в личной беседе со мной даже пригрозил закрытием мне пути в науку. Но я выстоял и по оценкам «независимых экспертов» был прав.

Я также упоминал о некоторых своих разногласиях в общении с А.С. Гершуном, М.Б. Космыной и А.В. Толмачёвым. Но здесь затрагивались лишь текущие проблемы работы. Разногласия имели корректный характер, и я в основном был согласен с окончательным мнением коллег по старшинству их положения, хотя приходилось жёстко стоять на своём, особенно, например, когда это касалось диссертационных работ Л.А. Гриня, Т.И. Коршиковой и лично моей.

Но неизгладимый и эмоционально насыщенный след оставили в моей душе некоторые разногласия с очень симпатичными мне двумя женщинами в Институте и, как я полагал, моими «доверенными лицами» - Татьяной Сергеевной и Татьяной Ивановной. Не буду вдаваться в подробности, но скажу только, что в те критические моменты своих взаимоотношений я проявил не лучшие черты своего характера, был излишне принципиальным и придирчивым. Но, тем не менее, между мной и ими сохранились впоследствии нормальные дружеские отношения, которые во многих случаях приносили обоюдную пользу. Случались разногласия и с Еленой Фёдоровной, которая бывала иногда непунктуальной при решении служебных задач. Но всё быстро разрешалось.

Конечно, со стороны, меня, как и каждого человека, можно оценивать куда критичнее. Но «самобичевание» не в моём стиле. На этом, действительно, всё!

Много лет прошло с момента начала моих записей. И если бегло «пролистать» этапы тех лет, можно сказать, что в принципе всё было хорошо в моей жизни и мне везло. Только ушли из жизни наши родители. Но мои дети мужают.

 Игорь прошёл армейскую службу, закончил ИНЖЭК и Высшую школу милиции, женат на Афанасьевой Лене, имеют сына Владика, родившегося 5 сентября 1984 года.  Игорь имеет международную степень доктора психологии и сейчас работает на престижной государственной службе,  имеет государственные награды.

 Дочь Лена родилась 16 апреля 1970 года, закончила Харьковский Политехнический Университет (ХПУ). В 1991 г. вышла замуж. Муж Николай, её сокурсник по Институту, достаточно покладистый и надёжный. Она защитила кандидатскую диссертацию по огнеупорным  материалам  и  работает в том же университете доцентом. У них растёт  дочь  Лиза, которая родилась 9 мая 2004 года.

Самый младший наш сын Александр родился 2 ноября 1979 года и также закончил ХПУ. Сейчас он продолжает «моё дело» в Институте сцинтилляционных материалов НАН Украины.

С 30 июня 2003 года мы живём на Салтовке в  чудесном  601-м микрорайоне. В мае 2006-го года Американские коллеги включили меня по рейтингу в числе 80-ти ведущих учёных из других стран мира в своё Химическое Общество. А с первого января 2007 года я «научный пенсионер» и имею много свободного времени.

Судя по историческим документам, с которыми любезно ознакомил меня ранее коллега по Институту Вячеслав Васильевич Черников, много было наших однофамильцев среди украинских казаков. Например, в «Реєстрі Війська Запорозького 1649 року» (Редкол.: Ф.П. Шевченко (відп. Ред..) та ін. – К.: Наукова думка, 1995. – 592 с.) указано, что  фамилию ДУБОВИК  имели многие казаки (имеется списокс остава разных сотен).

А в Острогожском, первом Слободском полку,  Дубовик был и сотником (см. Д.І. Багалій. Історія Слобідської України.-Х.: Основа, 1990.-256 с.:іл.; Р.4, с. 63). 

Среди ДУБОВИКОВ были и дворяне со своим гербом. Так, в источнике «Всемірная Иллюстрація» (1885 г., т. ХХІІІ, стр. 15. – П.П. Петровъ, Исторія родовъ руского дворянства, т. І, СПб. 1886 г., стр. 363 – 364) упоминается дворянин Авдей Дубовик, знатный войсковой товарищ. У него и его потомков был герб типа ZAGLOВA (МАОЛОРОССИЙСКИЙ ГЕРБОВНИК с рисунками Егора Нарбута, Репринтное издание КИЇВ «ЛИБІДЬ», 1993). Он представлял из себя щит, в красном (горностаевом) поле которого была серебряная опрокинутая подкова, пронзённая мечом; нашлемник имел форму крыла, пронзённого стрелой.

Известно несколько зон массового распространения фамилии Дубовик. Ими являются одна из областей Беларуси и Левобережная Украина. Широкое распространение фамилия имела в Запорожье и на землях Донского Войска. Время возникновения фамилии Дубовик в большинстве случаев предполагается на рубеже 18-19 веков.

   В конце 18 века Дубовики - запорожские казаки были сосланы Екатериной II в Оренбуржские степи. В 20 веке потомки Дубовиков расселились по всей территории России и СССР. Многие из Беларуси и Украины бежали на запад во время войн, часто терзавших эти земли, или массовых гонений, третьи выехали за пределы СССР в мирное время.

    Дубовик - это слово старорусского происхождения. Самое раннее упоминание его как фамилии встречается в документе Великого княжества Литовского, Русского и Жемайтского и относится к рубежу 16-17 веков. После реформы русского языка 1918 г. фамилия приобрела то написание, которое привычно русскоязычным современникам. У оренбуржских казаков слово "дубовик" использовалось в значении "зажиточный, крепкий хозяин".
 
   Раньше всего фамилия Дубовик возникла у дворянских родов. Один из них, имевшей герб с названием Побуг (Pobóg), находился в тех местах, которые относятся теперь к Центральной Беларусии, другой, имевший герб с названием Заглоба (Zagłoba), происходит из Малороссии (Украины). Встречалось упоминание и о фамилии Дубовиков герба Дуб (Dąb). Типы гербов показаны на фото 16.
 

 

Фото 16. Дубовики герба Побуг    Герб Дуб     Дубовики герба Заглоба

(Источники:Главная страница  САЙТА:www.petergen.com)

   

Я же пока знаю, что среди ближайших родственников дворян нет, а казаки – наверняка были, т. к., судя по нашей вдаче, козацкого у нас много да и фамилия деда по матери – «ДОНЧАК».

И пока, как и раньше, когда, например, во время женских торжеств в отделе №7 А.В. Толмачёв предоставлял мне слово для приветствия с эпитетом «сердцееда», влюблённость не покидает меня. Однако – посмотрю на своё отражение в зеркале - старость! Да уход из жизни близких коллег: Виктора Коневского, Валерия Азарова, Анатолия Алексеенко, Евгения Пирогова, Вячеслава Черникова, брата Николая Колбаносова в последние годы и свахи Тамары Васильевны Афанасьевой - как предвещание колокола, звонящего по мне.

Думаю, что жизнь моя сложилась удачно и даже есть,  чем гордиться,  благодаря стечению обстоятельств, некоторым моим личным качествам, помощи добрых бескорыстных людей и, конечно же, способности моей матери выжить со мной в труднейшие годы скитаний. Желаю и всем вам счастливых,  долгих и достойно прожитых  лет.

 

Прилагаю список  некоторых публикаций.

1.     Монография: Гринёв Б.В., Дубовик М.Ф., Толмачёв А.В. Оптические монокристаллы сложных оксидных соединений, 256 с.

2.     Статья: Андреев И.А., Дубовик М.Ф. Новый пьезоэлектрик лангасит материал с нулевым температурным коэффициентом частоты упругих колебаний. Письма в ЖТФ.1984. –  10, № 8. – С.487–491.

3.     Статья: Дубовик М.Ф., Иванова Г.М., Лебедев С.А., Ткаченко В.Ф. Оптическое качество и структурное совершенство монокристаллов La3Ga5SiO14, выращенных методом Чохральского. Известия АН СССР, сер. Неорг. Материалы.1988. – 24, № 3. – С.517–519.

4.     Статья: . Дубовик М.Ф. Выращивание и свойства некоторых оксидных монокристаллов для полифункциональных применений. Изв. РАН, сер. Неорган. Материалы.1992. – 28, № 9. – С.1999–2006.

5.     Статья: Grinyov B.V., Dubovik M.F., Tolmachev A.V. Borate single crystals for polyfunctional applications: production and properties. Semiconductors Physics, Quantum Electronics & Optoelectronics. 2000. – 3, № 3. – P.410–419. 2001. – 8, № 1. – P.1–21.

6.     Статья: Dubovik M.F., Tolmachev A.V., Proskurnya E.M. Ba(1-x)SrxNb2O6, La3Ga5SiO14, and Li6GdB3O9 single crystals: growing and properties (a review). Functional Materials.

7.     Автореферат диссертации на  соискание учёной степени кандидата физико-математических наук. Оптические и электрические свойства монокристаллов фтористого кадмия, активированных редкоземельными ионами. Специальность  046-физика твёрдого тела. Харьков-1968. 18 с.

8.     Автореферат дисертації на здобуття наукового ступеня доктора технічних наук Фізико-технологічні проблеми отримання монокристалів потрійних оксидів з ефективними функціональними властивостями – Ba(1-x)SrxNb2O6,  La3Ga5SiO14, Li6GdB3O9. Спеціальність 05.02.01-матеріалознавство. Харків-2001. 32 с.

9.     Авторское свидетельство на изобретение №1506951 СССР, М. Кл. 5С30В29/34, С30В15/00. Пьезоэлектрический материал на основе лангасита. / Дубовик М.Ф., Андреев И.А., Коршикова Т.И., Салийчук Е.К., Лебедев С.А.- №4294668; заявлено 10.08.87; опубл. Бюл. “Изобретения”.-1992.-№45.-С.177.

10.  Авторское свидетельство на изобретение №1228526 СССР, М. Кл. В01 J17/18. Способ выращивания монокристаллов сложных оксидов и устройство для его осуществления./ Дубовик М.Ф., Назаренко Б.П. - №3791338; заявлено 03.01.86; опубл. Бюл. “Изобретения”.-1993.-№6.-С.260.


                                                                                                                                    

 

                    Любящий вас отец, дед и…

 

                              28.08.2012 г.

Теги:
19 March 2013

Немного об авторе:

Доктор техн. наук. изобретатель СССР, ветеран труда, соавтор в разработке кристалла "лангасит", 197 публикаций и монографии, сейчас пенсионер... Подробнее

Ещё произведения этого автора:

Моё бытие
Исповеди
Моё бытие. Продолжение.

 Комментарии

Комментариев нет